Рыжий: спасти СССР – 2

Глава 9

Григорий Васильевич Романов чувствовал, что в его городе началась какая-то волокита. Будто бы что-то происходит непременно важное, а сам хозяин не в курсе. Вот и комитетчики начали суетиться, отрабатывают ВУЗы Ленинграда. Делают это тихо, без лишнего шума, при этом изымают и копируют многие-многие личные дела студентов.

Так что разговор с Комитетом нужен, чтобы хотя бы увидеть реакцию, подумать, может и против него, Романова капают. Не секрет же, что скоро, да в любой момент Леонид Ильич Брежнев может и умереть. И тогда точно начнется внутрипартийная война. Так что, против него, Романова капают?

— Товарищ Романов, к вам товарищ Носырев, — сообщила секретарь.

Игорь Васильевич сразу же приказал пустить начальника Управления Комитета Государственной Безопасности по Ленинградской области.

Генерал-лейтенант Даниил Павлович Носырев вошёл в кабинет к хозяину Ленинградской области, озарённый улыбкой, всячески показывая, что он раз видеть Романова.

— Григорий Васильевич, ты чего меня так спешно дёрнул? Случилось чего? — спросил генерал-лейтенант КГБ, пожимая протянутую руку Первого секретаря.

— Ты садись, Даниил Павлович, в ногах правды нет. Её и вовсе крайне мало осталось на белом свете, — философски заметил Романов.

— Ну, ты чего? Молодой же ещё, еще можешь работать и правду искать, — сказал Носырев, присаживаясь, и на немой вопрос с демонстрацией бутылки армянского коньяка, кивнул согласием.

— Ты мне скажи, Даниил Павлович, строишь ли козни против меня? — вроде бы и с юмором, но предельно серьёзным тоном спрашивал Романов.

— С чего ты взял? Или ты про то, что пируешь в Эрмитаже вспомнил? Так не от меня это пошло. Говорил тебе, что нужно проверить всех приглашённых на свадьбу твоей дочери. А то там только молодёжи сколько было, всех и не проверишь, — генерал-лейтенант поблагодарил кивком за протянутую рюмку с коньяком. — Да и чего беспокоишься, тебя же не было тогда в Эрмитаже.

Ещё месяц назад Романов и сам думал, что те слухи, которые распространяются по Ленинграду, причём пока очень вяло, не должны быть провокацией со стороны КГБ или каких-нибудь конкурентов из Центрального Комитета.

Всё слишком мелко. Может быть, только чуть больше, чем говорили и до свадьбы дочери. Но как же людям не говорить, если хозяин Ленинградской области, действительно, пожелай он того, мог бы свадьбу сыграть и в Эрмитаже, да хоть в Петергофе или в Царском Селе, в Пушкине? Романову было вдвойне обидно, что не сделал именно так, он в какой-то момент идею сам отмёл.

Свадьба дочери состоялась три года назад на даче Романова, пусть и государственной. Но как раз-таки с этой локацией никаких проблем не было. Как и не должно было быть проблемы с тем, что на второй день замужества дочери многие гости поехали кататься по Финскому заливу на теплоходе.

Это барские замашки? Так теплоход можно было арендовать любому функционеру, были бы только деньги и немного связей. Или достаточно было просто в какой-то момент выкупить все билеты на прогулочном теплоходе. Ну и дать немного денег капитану и в порту.

Но в Эрмитаже ничего не было. Как не было и разбитых царских сервизов. Слухи об этом уже стихают, так и не подхваченные никем. Вот Романов и почти что забыл о них, а Носырев напомнил. Намекнул на что-то? То же может быть [история с царскими сервизами всплывёт у Романова лишь только в 1982 году, когда выйдет статья в немецкой газете. Свадьба же дочери состоялась восемью годами ранее].

— Что происходит, Даниил Павлович? Почему твои бойцы шерстят учебные заведения моего города? Кого ищете? — уже жёстким, решительным тоном спрашивал Григорий Васильевич Романов.

— Ну, допустим, я не должен тебе абсолютно всё рассказывать, — Носыреву явно не понравился тон первого секретаря обкома.

— Мне нужно Юре позвонить? C Андроповым я в отличных отношениях. Ну а наша с тобой дружба не стоит и выеденного яйца? — с ноткой обиды спрашивал Романов.

— Да не от меня это идёт! Могу только сказать, что там молодёжь что-то то ли хулиганит, то ли собирается хулиганить. И мне эта история самому не нравится. Москвичи залезли туда, где их особо не ждут. Причём, используют моих же сотрудников, — разоткровенничался генерал-лейтенант.

Даниилу Павловичу Носыреву было неприятно признаваться, что пришла резолюция из Москвы на проверку некоторых молодых людей. Конечно, инициирующие это дело москвичи говорили, что ничего страшного не происходит.

А ну тогда, почему? И Носырев не признавался Романову не из-за того, что это была какая-то тайна, а просто потому, что не хотел уронить лицо и показаться человеком, который не держит под контролем Комитет гос безопасности в Ленинграде, будучи начальником управления КГБ.

— Понимаешь, Григорий Васильевич, убили одного нехорошего гражданина, который был стукачом и весьма помогал, в том числе и мне, контролировать ситуацию с фарцой в Ленинграде, цеховиками. Благодаря ему мы не давали разгуляться спекулянтам, несмотря на то, что Ленинград часто посещают интуристы. Периодически то одного, то другого фарцовщика закрывали. Сам должен знать, что не так легко осудить фарцовщика. Когда сложно найти концы, любой адвокат, если ему сверху немного дали на лапу, сделает так, что срок будет небольшим. Если, конечно, нет валюты, — протягивая руку за долькой лимона, чтобы прикусить после выпитой очередной рюмки коньяка, откровенничал генерал-лейтенант.

Романов знал, оба мужчины прекрасно понимали, что побороть фарцу на определенном этапе, путь ненадолго, вполне реально. Многие имена записаны в разные специальные тетради. Вот их согласно списку и перестрелять.

Но на смену одним придут другие. При этом кровь будет литься сначала тонкой струйкой, потом целыми потоками. Тут нужна жёсткая линия товарища Сталина. Ну и своеобразный тридцать седьмой год. А вот на такое Советская элита пойти никак не может. Да и общество уже не пойдет. Не те времена, не те механизмы принуждения.

Вовсе Советская элита на серьёзные шаги пойти сейчас никак не может. Складывается впечатление, что партийные функционеры похожи на работяг, которые в одиночку разгрузили несколько вагонов цемента, присели в мягкие кресла — и теперь даже домкратом поднять их с этих кресел невозможно.

Они закрыли глаза и наслаждаются комфортом. И крайне мало тех, кто ещё может встать с кресла. А если есть кто-нибудь, кто еще в силе, то это неразумные голодные волки, которые готовы не только покусать сидящего в кресле в далёком прошлом работягу, но и погрызть то самое кресло, да так, чтобы никому оно не досталось, чтобы не было больше никого, кто захочет после трудового дня отдохнуть.

— Я знаю, что твои чекисты весьма интересуются молодёжью. Да я не против, чтобы были все эти кружки юных декабристов. Главное, чтобы на Сенатскую площадь не выходили, а рассматривали правильное будущее. Но мне не нравится, что москвичи работают, — сказал Романов и пристально посмотрел на своего собеседника.

Григорий Васильевич понимал: далеко не факт, что генерал-лейтенант Носырев станет хоть как-то прикрывать Первого секретаря обкома, если тучи начнут сгущаться. А на политическом небосклоне уже пасмурно. Гроза собирается, как бы кого молнией не пришибло. Одного политически ложью и клеветой вывести из игры, иного так и запугать, третьего, принципиального, как, например, белорус-Машеров, просто убить. Мало разве такого было?

Леонид Ильич не показывает особого здоровья, и ни для кого уже не секрет, что он плотно сидит на различных таблетках. Его поддерживают, но надолго ли этого хватит?

Прежде всего, большей частью Генеральный секретарь спит — даже на ходу. А когда он искренне попросился уйти в отставку, то не менее сонные элиты наверху испугались будущего. Для них, словно как для пенсионера, которому осталось несколько лет до пенсии, — главное дожить, хоть как-то доработать.

Нет, есть в Центральном Комитете ещё люди, которые хоть о чём-то думают. Взять с того же самого Петра Мироновича Машерова. Но для него главное — это Белоруссия. Он как-то даже пригрозил поставить таможенные заслоны, чтобы только продукты питания оставались в самой республике.

Смело. И для Романова не было сомнений, что даже эти угрозы аукнутся хозяину БССР. А кто ещё? Лидеры союзных республик также озабочены больше внутриклановыми разборками. Все они — неприкасаемые.

Суслов не хочет хоть как-то замечать проблемы. Только твердит закостенелые слова, которые были актуальны, может быть, лет пятьдесят назад. Но марксизм — это учение, которое должно отвечать времени, двигаться, развиваться, а не оставаться на том же уровне, что и в конце прошлого века.

Обо всём этом думал Романов. Думал, но почти ничего не предпринимал. Решимости не хватало и у него. Политическая жизнь замерла в ожидании, когда уйдёт Брежнев — причём из жизни, а не просто с политического Олимпа.

— Косыгин будет мутить? — напрямую спросил Романов, догадываясь, у кого вообще может быть мотив для того, чтобы, пусть в будущем, отыграться.

Все понимали, что Брежнев заткнул начинания Касыгина. Не может Председатель Совета Министров не иметь обид.

— Не думаю, что Касыгин. Но прикрываться могут им. Ты, Григорий Васильевич, смотри вокруг. Мне тоже не нравится, что происходит. Скажу тебе лишь одно: Андропов — это не Юра, который стремится всем угодить и которого никто не воспринимает всерьёз. Он пусть и мой начальник, но… — генерал-лейтенант оглянулся, как будто хотел увидеть кого-то ещё в кабинете. — Не стоит об этом. Но ты меня услышал.

Романов услышал. Что-то в последнее время он много чего слышит, но не до конца понимает, что происходит. Вокруг вроде бы немало шума, но почему шумят люди — было определённо непонятно.

Через полчаса после того, как Носырев ушёл, обещая разобраться со всеми этими проверками ВУЗов, Романов вновь открыл один документ, который ранее хотел выкинуть, да еще и отчитать Председателя Комитета по образованию, что притащил такое. Но заинтересовался программой по созданию производственных комплексов на базе ПТУ. И дело не в производстве, дело в продаже результатов производства.

Первый секретарь сразу отмёл то, что можно работать в этом направлении через закон «О кустарях». Пусть в предложении и грамотно пишется о том, как можно этот закон обойти стороной, но дух закона никто не отменял, даже если следовать его букве. По факту то, что предлагается — это кооперация.

И Романов не был против именно такой формы кооперативного хозяйствования. Он бы сам с удовольствием, если бы только можно было, поднял как минимум в два раза стипендию учащимся профтехобразования. Но это вызовет шквал негодования в Москве, как и в других регионах, где подобное сделать будет намного проблематичнее, чем в вполне себе развитом и богатом Ленинграде.

Ну а если в ПТУ сами учащиеся во внеурочное время будут приучаться к труду, продавать изделия, то это позволит во многом улучшить материально-техническую базу самих учреждений образования, а также оказать адресную помощь тем учащимся, которые в этом нуждаются. И не в обиде будут те, кто работал, им хватит. Ведь для учащегося и рубль — праздник.

Выгода налицо — мотивация учащихся, смягчение проблем с набором в учреждения, резкое снижение преступности, социальной напряжённости. Так что Романов решил подумать над тем, чем можно тут помочь.

Вариант у него в голове созрел лишь один — это обратиться к некоторым предприятиям Ленинграда, чтобы они включили в свою структуру и взяли шефство над, можно это назвать, «экспериментальными молодёжными лабораториями». Нужно ещё, конечно же, обратиться в Госплан, чтобы найти там те ниши, что можно было бы без какого вреда для Генерального плана Пятилетки использовать.

Впрочем, Романов был уверен, что если в стране появятся, например, в год триста электрошашлычниц или электрических духовых шкафов — ничего существенного не изменится и для области, не говоря уже о всем Советском Союзе. А вот для этих ребят, которые будут производить, пусть и получая мизерную зарплату, так как большинство денег должно будет уходить через завод и на нужды училища, кое-что да изменится.

Карандашом Романов начиркал свои мысли, которые так ещё до конца не сложились в единую систему. Посчитав, что об этом он может подумать позже, Григорий Васильевич взял другой документ.

В преддверии заседания Центрального Комитета, а также Всесоюзной комсомольской конференции, сам Романов посчитал нужным проследить, кто именно от комсомола едет в Москву. Понимание персоналий, которых выдвигает комсомол, по мнению Григорию Васильевичу, могло бы пролить некоторый свет и на то, почему начали проверять высшие учебные заведения Ленинграда.

Но прежде всего, те, кого выдвигают по комсомольской линии — это будущие партийные функционеры. Те, с кем Романову придется работать. Так что лучше знать фамилии загодя, ну и тех, кто эти фамилии пробует продвигать.

— Чубайсов Анатолий Аркадьевич! — прочитал Романов и рассмеялся. — Наш пострел везде поспел! Вот же неугомонная душа! И здесь уже!

Произнося эти слова вслух, Романов поймал себя на мысли, что только что думал о том, как не хватает свежей крови, молодёжной мысли на вершинах власти Советского Союза. Да, неопытной, да, дерзкой. Но на то старики и есть, чтобы несколько унять дерзновенность молодых. При этом должны быть молодые, чтобы периодически трусить пыль с засидевшихся в своих креслах стариков.

— Пригласите ко мне Краснова! — нажав кнопку селектора, потребовал Романов.

— Вызывали, товарищ Романов? — в кабинет к Первому секретарю Ленинградского обкома вошёл один из доверенных людей Григория Васильевича.

— Петя, во-первых, ещё раз проверь мой кабинет на жучки. Что-то генерал-лейтенант сильно дёргался при разговоре. Во-вторых, поедем с тобой скоро в Москву, но я тебе поручаю личное дело. Присмотри за таким товарищем, как Чубайсов, — говорил Романов.

— Что искать в нем? Или что нужно найти? — спросил бывший оперативный работник, перешедший на партийную службу и ставший одним из личных помощников Романова.

— В том-то и дело, что пока не знаю, что искать в нём. Не могу понять. Но за последние несколько недель это имя у меня всплывает в голове, как будто он — эстрадный певец. Причём из разных сторон я слышу о нём. Вот мне и нужно понять — что это за элемент такой вылупился в нашем Ленинградском гнезде, — Романов задумался, через минуту продолжил: — Может так быть, что это пустышка. Но и это тебе предстоит понять. В Москве — в то же время, когда и мы едем на заседание ЦК, будет проходить конференция комсомола. Чубайсов там будет.

— Я понял, Григорий Васильевич. Будет сделано, — с уверенностью в голосе сказал Краснов.

Говорят, что Ленинград — главный туристический объект Советского Союза. По прибытии в Москву, я бы сказал, что Ленинград — один из главных туристических объектов страны. Слышалась и иностранная речь, английская, немецкая, какая-то западнославянская. В Москве было много людей: иностранцев, узбеков, таджиков и всех других лиц азиатской национальности, представителей Кавказа. Безусловно, Москву из XXI века сложно упрекнуть в том, что все перечисленные национальности там не проживают. Наоборот — может быть, их там и чрезмерно много. Но большинство из них — это уже не туристы. А тут именно что люди приезжают на Москву поглазеть.

Туриста от москвича определить достаточно просто — даже по расширившимся глазам и необычайно вертлявым головам. Так что по этому показателю и я — турист. Если Ленинград советского периода для меня уже стал во многом обыденным, то Москва представляла особый интерес.

— Приехавшие ленинградские комсомольцы, прошу следовать за мной! — прокричала маленькая женщина в необычайно огромных очках.

Она стояла на перроне вокзала с табличкой «Комсомольская конференция». Так что даже если бы она и не кричала, чуть растерявшиеся ленинградцы, выходившие из полностью снятого для нас вагона, отыскали бы глазами хоть какие-то признаки, что их встречают.

Для стороннего наблюдателя, выходящего из плацкартного вагона, могло показаться, что эти молодые люди собрались не на комсомольскую конференцию Советского Союза, а на съезд китайских пчеловодов — причём всех, почти всех, покусанных пчёлами. Лица этих молодых людей были опухшие, глазки узкие, амбре устойчивое.

Когда мы ехали, казалось, что Комсомол — рассадник алкоголизма. Причём никто не пил в открытую, выставляя бутылки на столики в вагоне. Напротив, вроде бы как многие заказывали у проводницы чай. Одни чай всё-таки выпивали, другие не поленились — сходили в туалет, чтобы его вылить. Стаканы были намного важнее, чем-то, что могла предложить налить проводница.

Впрочем, я бы не был удивлён, если бы за достаточно немалую сумму денег и проводница нашла бы, что налить вместо чая.

Пили и в том купе, где ехал я со своей спутницей — не в меру обворожительной Маргариты Александровны Булкиной. Вот же насмешка природы! У Булкиной были булки что надо. Но не в ней дело. Я держался, несмотря на красоту девушки, она не была магнитом.

Чего греха таить — пить пришлось, поддерживал компанию. Правда, я старался быть умеренным, и в итоге оказался наиболее трезвым из всех присутствующих. Вот только мой коньяк «Наполеон», который я так, на всякий случай, взял с собой в Москву, был выпит первым.

Я помирился с отцом. Он, когда узнал, что я направляюсь в Москву на конференцию, крепко задумался и даже признал, что моё решение уйти в ПТУ и начать собственную деятельность — не такое уж и ущербное. Но и я особо не противился вернуться в семью. Между тем, пока не будет острой необходимости, я оставил за собой блок в общежитии и буду платить исправно семь рублей, в которые мне обходится там проживание.

Так что было откуда взять коньяк, с отцовской коллекции. Хотя имеющихся у меня денег хватило бы, чтобы купить таких не один ящик. Вот только в Советском Союзе мало иметь деньги, чтобы что-то купить — нужно ещё и связи подключать. И вот последнего у меня не так, чтобы и немного.

Ну что? Привет Первопрестольная! Твой блудный сын вернулся! Не с миром пришел, но с войной.