Рыжий: спасти СССР – 2

Глава 11

Председатель КГБ СССР, генерал армии, Герой Социалистического Труда Юрий Владимирович Андропов, отогнув занавеску на окошке служебного «ЗИЛа», смотрел на огни Москвы, проносящиеся мимо. Столица еще и не думала отходить ко сну. К дверям кафе и ресторанов тянулись очереди. Стайки молодежи гуляли по бульварам под присмотром сверкающих мигалками «козликов» ППС. Кого-то, уже нагулявшегося, паковали, чтобы отвезти в вытрезвитель. Жизнь шла своим чередом.

И это безмерно раздражало Андропова. Как будто все всех устраивает. А между тем, необходимость перемен в стране до такой степени назрела, что скоро уже перезреет и свалится, как яблоко, чтобы гнить на земле. Даже в собственных мыслях председатель Комитета не мог произнести — ЧТО, в этом случае, БУДЕТ ГНИТЬ НА ЗЕМЛЕ? Уже давно он размышлял о реформах, которые следует провести в Союзе, но держал свои идеи в голове, не рискуя доверить бумаге.

Он никому не говорил о них, но каким-то непостижимым образом там, НА САМОМ ВЕРХУ, чувствовали глубину его замыслов и, всемерно продвигая, тем не менее — отодвигали в сторону. Казалось бы назначение Председателем КГБ — знак доверия Политбюро и лично самого дорогого товарища Брежнева, а больше напоминает почетную ссылку. Вроде назначения Чрезвычайным и Полномочным послом в «братскую» Венгрию в июле пятьдесят четвертого.

До конца дней не забудет Андропов той октябрьской ночи пятьдесят шестого, когда в мятежном Будапеште его автомобиль обстреляли и, вместе с атташе и водителем, он вынужден был пешком добираться до посольства. А в ноябре снайперские пули прошли лишь в нескольких сантиметрах у него над головой, когда он сидел в своем кабинете. И нервный срыв у Тани, от которого она так и не оправилась, и запои Игоря. А главное — потрясение от понимания того, как быстро может рухнуть, казалось бы, незыблемый режим.

Однако не эти воспоминания тревожили сейчас Юрия Владимировича, а странные события в Ленинграде. Казалось бы, он давно ждал чего-нибудь подобного. Реформы, затеянные начальством — это одно, но ему всегда хотелось инициативы снизу. Ведь любые изменения народ тем легче воспринимает, чем меньше на него давят сверху. И вот, похоже, такая инициатива появилась, но от кого! От сыночка отставного полковника, преподавателя марксизма-ленинизма в Военно-техническом училище. И не в том закавыка, чей он сыночек, этот Чубайсов, а в том, что сам пацан был замаран на фарцовке и… вдруг сдал назад.

Казалось бы, эка невидаль. Мало ли таких хитрованов, которые, чтобы избежать наказания, начинают изображать бурную общественную деятельность, лезут на трибуну с бессмысленными предложениями, громче всех выступают на комсомольских собраниях. Да в том то и дело, что предложения этого рыжего отнюдь не бессмысленны. И продвигает он их не для галочки. Правда, не это самое странное. Куда страннее, что Чубайсов-младший один из активных членов ленинградского «экономического кружка», где студентики вслух восторгаются западной моделью экономики.

Понятно, что все они давно на крючке. Цвигун в своих сводках по деятельности Пятого управления регулярно посвящает этим школярам из Ленинграда и их московским дружкам хотя бы по несколько строк. Правда, мог бы и поподробнее, писатель. О своих подлинных и мнимых подвигах во время войны Цвигун повествует куда красочнее. Сейчас все лезут в писатели да в сценаристы. Мало им Семенова со Штирлицем. Если уж Лёне покоя литературные лавры не дают. Скоро получат советские читатели подарочек… Ладно. Чем бы дитя себя не тешило, лишь бы не вешало.

Стар он стал… Мысли расползаются, как тараканы, вместо того, чтобы двигаться стройными рядами от задачи к задаче. Итак, кружки эти, несомненно, антисоветские. Хотя никаких политических требований, эти ушлые пацанята не выдвигают. Пока. Они даже не на Запад смотрят, а скорее — на Юго-Запад, в сторону Венгрии и Югославии. До поры до времени. Главное, пресечь любые попытки выхода ни них спецслужб стран вероятного противника. Пока что таких попыток не зафиксировано, но не является ли активность Чубайсова попыткой заявить о себе именно за бугром? Недаром же он рвется выступить на Всесоюзной комсомольской конференции.

Андропов снял трубку вертушки, установленной в салоне автомобиля.

— Дежурный по центральному аппарату, — отозвался в наушнике бодрый голос.

— Где остановился первый секретарь Ленинградского обкома?

— Минутку, товарищ Первый.

Ответ был получен минуты через три. Положив трубку, председатель КГБ сказал шоферу:

— Володь, давай поворачивай.

И назвал адрес. Через двадцать минут, Андропов вышел во дворе малозаметного дома в тихом, правда, тщательно охраняемом переулке. Дверь «ЗИЛа» он отворил сам. Не любил, когда перед ним лебезили. Шофер знал это, но тоже вышел из салона, так как глава всесильного ведомства ездил без охраны. Здесь можно было не слишком беспокоиться. Ведь это один из домов, где негласно останавливались в столице первые секретари обкомов партии. И все же бдительность есть бдительность. Поэтому Володя внимательно осмотрел маленький зеленый дворик. Все спокойно.

Они прошли с «товарищем Первым» к подъезду. И через несколько минут уже стояли у солидной, обитой кожей двери. Звонок. Миловидная горничная пропустила их в прихожую, ни о чем не спрашивая. Случайные люди в этот дом просто не попадают.

— Григорий Васильевич дома? — вежливо осведомился Андропов.

Избавиться от Маргариты оказалось не так-то просто. Не успел я расслабиться после трудного дня, как в дверь номера постучали. Соседа, как ни странно, уже не было. Храпел, храпел, и вдруг подорвался, как ошпаренный, оделся и куда-то усвистал. А я уж было решил, что он валяется на своей койке день и ночь, как пришитый. По крайней мере, сейчас в номере можно было нормально дышать, хотя я все равно распахнул окно на распашку, наслаждаясь прохладным вечерним воздухом. И вот пришлось идти открывать дверь.

— Приветик, надежда советской молодежи!

Королева Марго была в своем репертуаре. Вернее — в пеньюаре. По крайней мере, это слово пришло мне в голову при виде практически прозрачного, ничего не скрывающего одеяния. Похоже, она слегка поддала для храбрости и смотрела так жалобно, что я поневоле посторонился, чтобы пропустить ее в номер. Ну не выпихивать же ее в коридор в таком виде. Она вошла на нетвердо стоящих ногах и тут же плюхнулась на соседскую койку.

— У тебя нет ничего выпить?

— Ты же знаешь, я не пьющий.

— А в поезде это было незаметно.

— Да, я помню как ты пыталась выставить своих попутчиц из купе, надеясь остаться со мною наедине…

— Оно мне надо… — насупилась она. — Ошибаешься, Чубайсов, если думаешь, что я буду за тобой как собачка бегать…

— Но ведь бегаешь!

Маргарита усмехнулась и нарочито медленно развела полы своего одеяния, демонстрируя то, что мне приходилось повидать в жизни. Особенно — в предыдущей. Хотя не помню, чтобы меня так откровенно совращали. Как-то это не по-комсомольски. А как же товарищ Трошкин?

— Хочешь сказать, что у твоей Таньки лучше? — с пьяной откровенностью спросила она.

Дело не в Тане. В конце концов, она сама сказала, что на время ее поездки к морю, я могу чувствовать себя свободным. Как будто для этого мне нужно чье-либо разрешение. Так что расчет комсомольской дивы вполне мог бы оправдаться, но… стукнула открываемая дверь. Марго взвизгнула и тут же завернулась в соседское одеяло, владелец которого как раз вернулся. Увидев торчащую из одеяльного кокона девичью головку, он усмехнулся.

— Я вообще-то ничего не имею против вечерних развлечений, ребятки, — сказал он, — но чертовски устал мотаться по московским улицам. Так что вам придется подыскать другое местечко… А одеяло, милая, можете временно оставить себе. На улице все равно жарко.

Покраснев, Марго сползла с его койки и боком боком выбралась из номера. Провожать я ее не стал. Много чести.

— Извини, старик, — сказал Никитыч, поправляя свою постель, — что обломал тебе кайф… Или ты… уже?

— Джентльмены такие темы не обсуждают.

— Ну, у вас, джентльменов, может и не обсуждают, а у нас, простых смертных, сам понимаешь, в лесу о бабах, с бабами о лесе…

Он ушел в ванную и долго там плескался в душе. Так что под этот плеск я и уснул. Мне снилась королева Марго, но не неверная любовница товарища Трошкина, а почему-то — героиня Булгакова, в исполнении актрисы из сериала 2005 года, которая сейчас, небось, и не родилась еще или — вот-вот родится.

Утром я проснулся довольно рано, хотя вполне мог еще и подрыхнуть. Не спалось. Меня снедало нетерпение. Афронта, полученного на комсомольской конференции, а потом и у самого Пастухова, стерпеть было нельзя. В конце концов, я вам не мальчик для битья. Про меня в «Смене» писали, да и документалку собираются снять… Кстати, о прессе… Меня же познакомили с Корнешовым, главредом «Комсомолки…». Мужик, конечно, из комсомольского возраста давно вышел, но с виду ничего. Вот с ним и перетру, если увижу сегодня на заседании, а — нет, прямиком в редакцию завалюсь. Мне терять нечего.

А ведь и впрямь — нечего. Одну жизнь я уже прожил. Конечно, высшие силы подарили мне вторую, которую я стараюсь использовать для исправления ошибок. Не своих, целого народа. И даже — не одного. По сути — всего мира. Ну а если я сверну шею на этом пути, то уйду с осознанием того, что хоть попытался. Как там пел Высоцкий? «Я ухожу, пусть пробует другой…». Ладно. Хватит лирики… Впрочем, Владимир Семенович мне не зря вспомнился, что-то есть в этой мыслишке… Ладно, додумаю на ходу…

Умывшись, я оделся и выбежал из номера. Соседа уже не было. Он еще раньше меня отправился по своим командировочным делам. А мне пора было топать в ВНИИСИ — Всесоюзный научно-исследовательский институт системного анализа — пожалуй, единственного научного учреждения в СССР, где занимались прогнозированием будущего или чем-то в этом роде. Правда, делалось это на основе и с подачи так называемого Римского клуба, исподволь навязывающего всем странам, в том числе и социалистическим, глобалистскую повесточку.

Жаль, не могу я товарищам ученым, там работающим, этого объяснить. Во-первых, интеллектуального багажа не хватает, а во-вторых, кто я пока такой, чтобы меня там слушали? А в-третьих, и в главных… Беда СССР не в том только, что разные там рыжие и толстые столкнули его с пути истинного, а в том, что с самого начала мы соревновались с Западом. Не с Индией или, скажем, Китаем, а с Францией, Германией, Великобританией и США, а в эти, примерно, годы еще — и с Японией. И настолько увлеклись этой гонкой, что никому и в голову не пришла простая мысль: а, может, ну их нафиг?

Выйдя из гостиницы, я кинулся к ближайшей станции метро. Бегом, в качестве утренней физзарядки. Но не успел пробежать и двухсот метров, как меня окликнули:

— Товарищ Чубайсов, можно вас на минутку?

А паренек-то шустрый, — подумал первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов, глядя на то, как подходит к «Волге», окликнутый шофером, рыжий молодой человек. После вчерашнего разговора с Андроповым, Романов решил не откладывать встречу с Чубайсовым до возвращения в город на Неве, а потолковать с ним здесь, на нейтральной, так сказать, территории.

Что и говорить, встревожила Григория Васильевича вчерашняя мирная беседа за чашкой чая с главой самой могущественной организации в стране. Явился сам. Без предварительной договоренности, как всегда — без охраны с одним шофером. Явил, так сказать, пример скромности и бесстрашия. А ведь сколько на него покушались!

Явился, не запылился и завел разговор, от которого у хозяина Ленинграда мурашки побежали по спине. И ведь начал с чего! С какой-то западной газетенки, где якобы писали, что человек с такой фамилией, во главе Санкт-Петербурга — это знак назревающих в Советской империи перемен. Мало ему того, что в городе, за который он, между прочим, кровь проливал, хихикают за спиной, дескать, опять на троне Романовы.

А потом, сразу, почти без перехода, заговорил о ретивом комсомольце, который в ПТУ затеял чуть ли не перестройку. И ведь хитрый же бес, Юра-то, сделал вид, что фамилию не помнит, все какого-то Чубайса вворачивал, вместо Чубайсова. Наверняка же изучил его биографию от роддома до выпуска из ЛИЭИ. Все знает, и про фарцовку и про кружок этот их «экономический», но ведет разговор так, чтобы заставить собеседника оправдываться.

— Здравствуйте, молодой человек! — улыбнулся первый секретарь, когда рыжий без всякого страха и смущения полез в салон. — Извините, что прервал вашу пробежку, но ведь я могу отвезти вас туда, куда вы так торопитесь.

— Здравствуйте… Да, к Всесоюзному институту системного анализа, пожалуйста, — деловито проговорил тот, словно садился в такси.

Романова, конечно, такой тон покоробил, но виду он не подал.

— Сережа, — обратился он к водителю, — подбрось нас к ВНИИСИ.

Григорий Васильевич подчеркнул слово «нас», подумав, что неплохо бы посетить сие научное учреждение, раз уж такие странные дела начинаются. Шофер кивнул, захлопнул дверцу и «Волга» покатила по умытым утренним дождем, а за ними — и поливалками, улицам Москвы.

— Надеюсь, вы узнали меня, Анатолий Аркадьевич, — продолжил источать елей первый секретарь Ленинградского обкома.

— Конечно, Григорий Васильевич, — откликнулся рыжий.

И хоть бы капля почтения в голосе! Борзый юнец. Далеко пойдет. Особенно — при содействии Андропова. Ну так и ему, Романову, отставать не следует.

— А вам не кажется, молодой человек, странным, что два ленинградца встречаются для важного разговора в Москве?

— А что тут странного? — хмыкнул Чубайсов. — В Москву, Белокаменную, русские люди завсегда за правдой хаживали.

— У нас, на Неве, значит, правды не сыщешь? — покачал головой Григорий Васильевич. — А ведь наш город, между прочим, колыбель Революции.

— Извините, Григорий Васильевич, но что-то мы все вокруг да около ходим.

Романов крякнул от досады. Да, с таким не соскучишься и в аппаратные игры не поиграешь. Представить страшно, что произойдет, когда подобные активисты-энтузиасты придут старым партийным кадрам на смену. Ну до этого пока далеко, а жить нужно сейчас. И по возможности — хорошо, деятельно жить, а не с тремя инфарктами. Впереди столько дел. И потому именно к таким, молодым да ранним, следует присмотреться.

— Вы правы, Анатолий Аркадьевич. Время дорого. Начнем с того, что ваше выступление на сегодняшнем заседании комсомольской конференции согласовано. Так что с удовольствием вас послушаю.

— Вот за это спасибо, Григорий Васильевич! — обрадовался рыжий.

— Не торопитесь. Это еще не все. Думаю, на ближайшем заседании обкома выдвинуть вашу кандидатуру на пост первого секретаря городского комитета ВЛКСМ. Боюсь, что ПТУ — это уже не ваш уровень.

— Так уж сразу и горкома? — недоверчиво переспросил Чубайсов.

— А что вас смущает? Молодым у нас везде дорога… Будем работать бок о бок.

— Что ж, я согласен, — кивнул рыжий.

Вот же нахал! — удивился первый секретарь Ленинградского обкома. Другой бы на его месте руки мне целовал, а он «согласен». Как будто это так просто. Ну тому, кто бы руки целовал, он, Романов, и не предложил бы занять должность, добраться до которой можно, только пройдя несколько обязательных ступеней — секретарь ячейки, секретарь комитета на месте учебы или работы, дальше — райком и только потом уже городской комитет коммунистического союза молодежи.

— Хотя — нет, — проговорил Чубайсов.

— Что — нет? — изумился Романов.

— Не хочу, чтобы мне завидовали и ненавидели те, через головы которых я перепрыгну. Тот же Трошкин… Он ведь на это место метит.

Хозяин Ленинграда опешил. Такого, признаться, он не ожидал. Да и Андропов вчера сказал: «Подними его настолько, насколько можешь, да и держи при себе…»

— Что же вы предлагаете?

— Я предлагаю создать при ПТУ, техникумах и технических ВУЗах ресурсно-производственные центры.

— Это что еще такое?

— Извините, Григорий Васильевич, можно остановить машину на минуту?

— Сережа, притормози!

Шофер притер «Волга» к обочине. Чубайсов выскочил из салона и кинулся следом за невысоким, склонным к полноте и залысинам парнем. Догнал было его, но вдруг остановился, махнул рукой и вернулся к машине.

Я узнал его по фотографиям. Первой моей реакцией было догнать и дать по рылу. Не по-каратистски, а по-дворовому. Врезать по сопатке, с оттяжечкой. Пусть умоется юшечкой, гнида. И ведь он почувствовал. Обернулся испуганно. Но я уже передумал. Начинать такие дела и марать руки о всякую мразь. Насколько я помню, мой предшественник и этот жирняй познакомятся только лет через пять, объединив ленинградский и московский «экономические кружки». Вернее — познакомились бы.

Вернувшись в «Волгу», я кивнул водиле, дескать, можно ехать, как будто это была моя персональная машина. Романов с интересом на меня посмотрел.

— Ваш знакомый? — спросил он.

— Обознался.

— Тогда давайте вернемся к вашему предложению.

— Собственно, подробности будут в моем докладе, но если кратко… Я предлагаю вот что… Одна из проблем нашей молодежи — это не хватка денег. Стипендии, прямо скажем, не большие. Ну что такое тридцать три рубля для пэтэушника, который, вроде, уже самостоятельный, а все еще у папы с мамой на шее сидит. И это еще, если есть на чьей шее сидеть. А как быть детям из неполных семей? А — детдомовским?.. Одеться хочется по-современному, девушку в кафе сводить… А еще неплохо бы иметь магнитофон, мотоцикл… Короче, удовлетворять нехитрые молодежные потребности.

— Я когда в судостроительном учился о штанах лишних мечтал, не то что — о мотоцикле, — вставил первый секретарь.

— Ну и что в этом хорошего, Григорий Васильевич?.. Ну ладно вы… Вы человек сознательный… А другие ведь и по кривой дорожке могут пойти!

— Например, заняться спекуляцией иностранных шмоток, — попытался он меня подколоть.

Не на того напал.

— Да, — сказал я, твердо глядя ему в глаза. — Правда, этим балуются в основном сынки и доченьки из благополучных семей. Студенты престижных ВУЗов. А «бурсаки» мелочь по карманам тырят, и сроки получают… Вы по себе знаете, насколько разлагающе действует нищета. Тем более, когда у других импортные штаны, магнитофоны, не заработанные «тачки», автомобили — то есть. Все это вызывает зависть и желание, если не отнять, то хотя бы попортить счастливчику жизнь.

— В этом вы меня убедили, что дальше.

— В профтехучилищах, техникумах и техвузах учат работать и головой и руками. Гоняют на производственную практику. Так почему бы не дать ребятам заработать? Посмотрите, чего не хватает в магазинах?.. Всякой хозяйственной ерунды. Промышленность выпускает, но мало. А ребята, при должной организации дела, могут делать разные там электрошашлычницы, электрочайники, утюги с отпаривателями, фритюрницы, скороварки, вафельницы, женские плойки и так далее. Таким образом можно бороться с дефицитом, и дать возможность заработать как самим учащимся, так и их учебным заведениям.

— Звучит увлекательно, — согласился питерский глава, — насколько я понимаю, вы претендуете на то, чтобы возглавить в нашем городе сеть таких ресурсно-производственных центров?

— Почему бы и нет! Мне деньги тоже нужны. А еще нужнее, чтобы молодежь наша не болталась без дела. Не воровала, не спекулировала, не пила водку и не курила по подворотням. А главное — могла реализоваться как в профессиональной, так и личностно-бытовой сфере. Скольким полезным для страны изобретениям и рацпредложениям можно дать дорогу, не загружая этим серьезные предприятия. Одними только этими РПЦ мы сможем решить массу проблем — бытовых, педагогических, идеологических, наконец.

— Вижу, у вас размах, — с насмешкой, но благожелательно кивнул Романов. — Вы говорите — одними только этими РПЦ, выходит, есть у вас и иные идеи?

— Есть, но не все сразу, — отрезал я.

Первый секретарь Ленинградского обкома смотрел на меня умными, внимательными глазами. Я читал в них больше, чем он хотел мне передать своим взглядом. Откуда ему было знать, что он имеет дело не с рыжим юнцом, а с мужиком, прожившим долгую и нелегкую жизнь, не только ставшим свидетелем гибели великой страны, но и одним из тех, кто должен был разгребать тяжелейшие последствия этой катастрофы.

Есть ли у меня еще идеи? Полно. Столько, что я и сам еще не успел их проговорить для себя. И уж тем более — произнести вслух. И одна из них звучит настолько смело, что мне даже представить трудно кому бы я мог ее высказать в этой эпохе. Вернее — не идея даже, а — горькая истина, которая звучит примерно так. Чтобы катастрофа не случилась, надо бороться не за создание мировой системы социализма, разбазаривая ресурсы страны на помощь африканским людоедам и скользким метисам из стран танго, самбы и прочей мумбы-юмбы. Не строительством коммунизма следует заниматься, а всемерным укреплением действительно могучего, единственного в мире государства Союза Советских Социалистических Республик. Не подменяя его никаким суррогатами. А для этого все средства хороши и никакие траты не чрезмерны. Никаких расшаркиваний перед Западом. Всякие там права человека и прочее — побоку. Система должна быть максимально жесткой с внешними и внутренними врагами и максимально благоприятной для своих — трудящихся, творческой и научно-технической интеллигенции, честных управленцев, военных, сотрудников спецслужб, медиков, педагогов и так далее.

— Вижу, мы найдем с вами общий язык, товарищ Чубайсов!