Рыжий: спасти СССР – 2

Глава 17

Закрутилось. Из Москвы приехали Володя Фокин, Витька Васильев, Марат Гафурин и Эрик Гольдштейн. Ввалились в роскошные апартаменты бывшего доходного дома, цена ежемесячной аренды которых, в дореволюционное время, превышала годовой заработок квалифицированного рабочего. Я им велел размещаться по двое в комнате. Третью занимал я. Четвертую — Воронин. Маргарита намылилась было подселиться ко мне, но как ленинградка она имела собственное жилье и могла ночевать дома.

Когда прибывшие сотрудники ЛИСИ умылись и пожрали с дороги, я собрал их у себя в кабинете для проведения первого совещания. Они расселись по диванам и креслам, с любопытством вертя головами, рассматривая солидные книжные шкафы, сквозь остекленные дверцы которых поблескивали позолотой переплеты толстенных фолиантов, и картины на стенах. Пожалуй, такие они раньше видели только в кино. Я, надо сказать, тоже, но я уже привык.

— Итак, робятки, — заговорил я. — Поздравляю вас с началом вашего первого рабочего дня в нашем ЛИСИ. ЛИСИ — означает: Ленинградский институт стратегических исследований. Я его директор, вы его первые, хотя и не единственные сотрудники. С некоторыми из них я вас познакомлю позже. Сначала — о задачах нашего института и перспективах, которые, ежели у нас все получится, будут воистину ослепительными. ЛИСИ я задумал не просто как научное учреждение, а как целую, выражаясь буржуйским языком, корпорацию, обладающую собственными зданиями, лабораториями, полигонами, жилищным фондом, производственными мощностями, торговыми площадками и транспортом.

Витек не удержался и присвистнул. Остальные посмотрели на него осуждающе. А Гафурин, как самый крепкий, показал внушительный кулак.

— Если кому-то кажется, что мы следуем по американскому и западноевропейскому пути, то он ошибается. Деятельность западных корпораций направлена на обогащение их владельцев и высшего менеджмента, наш же ЛИСИ будет работать на обогащение народа и укрепление экономической, военной и политической мощи советского государства. Разумеется, основную часть своих доходов мы будем тратить на собственные нужды, выплачивая все положенные налоги и прочие отчисления, но польза от нашей деятельности должна быть такой, что ее трудно будет исчислить в денежном выражении.

Теперь никто не свистел. Наоборот, все слушали, разинув рот. Я чувствовал себя немного Остапом Бендером, открывающим перед васюкинскими шахматистами-любителями светлое будущее в виде междупланетного шахматного турнира. Понятно, что несмотря на покровительство Романова и самого Андропова, нам таки придется столкнуться с чудовищной инерцией партийно-бюрократического аппарата, а также — с бешеным сопротивлением торговой мафии, подмявшей под себя всю потребительскую сеть, сферы обслуживания и общественного питания, и сколачивающей на искусственно созданном дефиците миллионные состояния. Тут не то что — службу безопасности, тут собственную разведку и контрразведку придется создавать, если — не армию.

— Пока работать будем здесь, но вскоре нам передадут здание, в котором планировалось открыть филиал ВНИИСИ, где вы до недавнего времени трудились… Скажем прямо — на развал Советского Союза.

Вот тут ребяток проняло. Они аж подпрыгнули от возмущения. Загомонили.

— Да это неправда!.. Да мы никогда!..

— Тихо! — сказал я. — Вас никто ни в чем не винит. Будь иначе, вы бы не со мню сейчас разговаривали, а как ваш Джерри, давали бы показания на Лубянке.

Сразу притихли. А я продолжал.

— Как видите, у нас пока нет своей ЭВМ, стула, висящего на потолке и прочего, так что придется вам для начала поработать по-старинке — при помощи головы, карандаша и бумаги. Зато у нас есть идеи. И если вы еще не разучились думать, то садитесь и считайте экономический эффект от внедрения ресурсно-производственных центров пока только в профтехучилищах города Ленинграда. Исходные данные вы найдете вот в этой папке. — Я постучал пальцем по кожаной обложке внушительного вместилища документов. — Вопросы есть?

— Есть, шеф! — откликнулся Фокин.

— Говорите, товарищ старший научный сотрудник.

— О, уже — старший! — восхитился Гольдштейн.

— Да, вы все старшие и завлабы, покуда не заслужите меньшего или большего.

— Жилье у нас есть, а как быть с оформлением и зарплатой? — снова заговорил Володя. — Мы, кончено, получили расчет, но… Сам понимаешь, шеф.

— С этим обратитесь к секретарю, делопроизводителю и по совместительству бухгалтеру и специалисту отдела кадров товарищу Булкиной, которая работает в соседнем помещении. Предъявите ей свои трудовые книжки, она вас оформит и выдаст по триста рэ подъемных. А всего оклад ваш составит шестьсот рэ в месяц. На первое время. Заработаем, будет больше. После оформления и получения подъемных, пройдите по очереди к Илье Никитичу Воронину, начальнику нашего первого отдела. Он проведет с вами необходимый инструктаж. Ну и, подписав соответствующие документы, приступайте к работе. Кроме выполнения вышеуказанного задания, жду от каждого из вас самые необычные идеи, какие только придут вам в головы. Разумеется — по профилю работы нашего института… Генерация таких идей — это еще одна из ваших обязанностей. Свободны.

Свежеиспеченные сэнээсы встали и потопали в библиотеку. А у меня была куча других дел.

Директор ПТУ №144 встретил своего бывшего сотрудника с опаской. Казалось бы он только что с облегчением выдохнул, подписав приказ об увольнении по собственному желанию Чубайсова Анатолия Аркадьевича, преподавателя истории и основ марксизма-ленинизма, который так и не успел никому ничего преподать и вот он уже снова входит к нему в кабинет, сияя конопатой улыбкой, от которой у Семена Михайловича мороз по коже еще с того дня, когда этот рыжий наглец обвинил его в участии в краже продуктов.

— Не смотрите на меня так, товарищ Ткач! — произнес он, усаживаясь в кресло. — Я к вам с доброй вестью. По решению Государственного комитета профессионально-технического образования РСФСР, подписанному лично товарищем Камаевым, Геронтием Леонтьевичем, ваше учебное заведение становится флагманом, набирающего скорость движения по созданию в Республике и во всем Союзе ресурсно-производственных центров. С этой целью ПТУ номер сто сорок четыре передается в ведомство ЛИСИ. Ленинградского института стратегических исследований, который я имею честь возглавлять. Вот приказ.

И он положил перед директором листок бумаги. Тот взял его дрожащими пальцами. Перед глазами у него все плыло, он никак не мог разобрать, что там написано. Нажал на кнопку селектора. Вызвал заведующую учебной частью Покобатько. Марьям Ашотовна, тоже встревоженная слухами о необыкновенном взлете карьеры юнца, лишь вчера окончившего институт, появилась немедленно. Увидев Чубайсова, сразу все поняла и подобострастно с ним поздоровалась.

— Товарищ Покобатько, ознакомьтесь с приказом, — сказал Ткач, передавая ей документ.

Та быстро пробежала его глазами, разинула от изумления рот и посмотрела на рыжего нахала.

— Ан… Ан… — залепетала она.

— Анатолий Аркадьевич, — любезно подсказал тот. — Думаю, что теперь вы находитесь в моем подчинении. И, надеюсь, что незамедлительно приступите к перестройке работы вашего образовательного, точнее — отныне образовательно-производственного учреждения. Каковую перестройку следует произвести до начала учебного года. Надеюсь, отныне не будет никаких проволочек и отказов, ибо от правильного выполнения моих распоряжений зависит многое, в том числе и ваша заработная плата. Отныне твердые ставки упраздняются. Мы переходим на прогрессивную форму оплаты труда, как сотрудников ПТУ, так и учащихся. Чем лучше результат — тем выше заработки, верхней границы коим я пока не вижу. Начнем со столовой. Всех работающих там сейчас сотрудников — вон. Причем, уволить не по собственному, а за не соответствие занимаемой должности. Если это не ваша прерогатива, я обращусь в иные инстанции. Теперь в нашей столовой будут работать студенты из кулинарного техникума. Это им и практика и зарплата. Продукты будем закупать непосредственно у производителей. Приходя на работу, сотрудники будут полностью переодеваться в спецодежду, оставляя домашнюю и все личные вещи в специально блокируемых ящиках. Уносить будут только то, что принесли из дому. За этим станет следить специальная охрана. Кроме того, в столовой будет произведен ремонт. Я уже договорился с руководством строительного института и студентами архитекторами. И аналогичным образом мы будем действовать во всем, что касается изменений в нашем экспериментальном ПТУ, которое станет примером для других учебных заведений страны.

— Да, но только — без меня! — воскликнул Семен Михайлович, наконец-то пришедший в себя. — Я подаю заявление на увольнение.

— Пожалуйста, но рассматривать его буду я, как вышестоящая инстанция, — сказал я. — А вы, Марьям Ашотовна?

— А я увольняться не собираюсь, — гордо заявила она.

— Отлично. Тогда предоставьте мне на утверждение учебный план следующего года.

— Это на каком же основании?

— На таком, что от меня зависит дальнейшее финансирование этого учебного заведения.

— Хорошо, Анатолий Аркадьевич.

— Завтра, в пятнадцать ноль ноль, соберите в актовом зале весь педагогический и хозяйственный коллектив. Я проинформирую его о предстоящих в училище изменениях.

— Будет сделано, Анатолий Аркадьевич.

— Засим откланиваюсь.

Чубайсов поднялся, кивнул небрежно и удалился.

— Как вам это понравится, Семен Михайлович? — спросила Покобатько.

— Ничего не понимаю, Мирьям Ашотовна, — пробормотал директор, рассматривая приказ. — Документ подлинный. Я хорошо знаю подпись Камаева… Да и центральная пресса писала об инициативе этого рыж… товарища Чубайсова… Видать, придется перестраиваться, товарищ завуч… Иначе мы окажемся у разбитого корыта… Мне-то не страшно, я стар, но… хотелось бы персональную пенсию заработать. И если эти перемены следствие нового курса партии, нам ее солдатам, остается лишь взять под козырек.

— Тогда я пойду еще раз просмотрю учебный план следующего года, может, мне удастся предугадать ход мысли нашего нового руководителя.

— Ступайте, Мирьям Ашотовна, а я на всякий случай позвоню в городской Комитет по профтехобразованию.

— Верное решение, Семен Михайлович.

Она ушла, а директор набрал номер, но не тот, о котором говорил в присутствии завучихи. И когда на том конце провода ответили, он быстро проговорил в трубку пароль:

— Именем Революции!

— И победы ее, — прозвучал отзыв.

Как же трудно со всеми ними иметь дело. Сидят, вросли в свои пропуканные креслица, корни пустили. С места не сдвинешь. В глазах подозрение и страх. Кабы чего не вышло. Привыкли все делать по приказу. Необходимость проявить самостоятельность, вызывает оторопь. Осознание того, что придется шевелиться — истерику.

Поэтому с ними со всеми надо действовать быстро и жестко. Никогда ничего ни у кого не просить. И даже — не требовать. А ставить перед свершившимся фактом. Вот тогда они начинают бегать, как крысы на пожаре. Быстро соображают, что могут остаться на бобах, если вовремя не подсуетятся.

И ведь, кого ни коснись, все за советскую власть, все за процветание народа и за возрастание могущества страны, но когда касается дела, начинают буксовать. В итоге буксует весь механизм принятия и исполнения решений. Ну ничего, я его проверну, со скрипом, медленно, но проверну.

Понятно, что мой лихой наскок мог бы разбиться о стену бюрократизма, не разошли Романов циркуляр по всем организациям и предприятиям Ленинграда «предъявителю сего, Чубайсову, Анатолию Аркадьевичу, оказывать всяческое содействие, как выполняющему задание государственной важности…».

А тот бы не разослал, если бы из Москвы его не поддержал Андропов. Имея такую ксиву на руках, я ногой вышибал любые двери. Да и пресса меня поддерживала, воспевая каждый мой шаг. Сашко Травкин так вообще ходил за мною, как коза на веревочке. Ну так и не без пользы для себя.

Авторитет его, как журналиста, неуклонно полз в гору. Он уже был спецкором «Смены», да и в других изданиях то и дело появлялись заметки, типа: «Как сообщает специальный корреспондент газеты „Смена“ Александр Травкин, директор ЛИСИ, товарищ Чубайсов…» и далее следует очередная сенсация.

Подсуетилось и телевидение. Для съемок документального фильма о моей бурной деятельности, телевизионщики приставили ко мне оператора с японской видеокамерой, который вместе с Травкиным фиксировал все мои налеты на высокие и не очень кабинеты. От этого эскорта я не отказывался.

Еще бы! Завидев меня в сопровождении представителей средств массовой информации, чиновники обычно сдавались без боя. По городу поползли словечки «чубайсята» и « чубайсики». Ими обозначались парни и девчонки из моей команды, которые действовали от моего имени, имея соответствующие мандаты. Не мог же я все время мотаться по делам сам.

Увы, проявились следствия моей популярности. Во-первых, я обзавелся шлейфом из «детей лейтенанта Шмидта» — ловкачей, которые выдавали себя за моих родственников, друзей или соратников. Один раз органы охраны правопорядка задержали даже моего родного брата Артема. Пришлось начальнику ленинградской милиции потом передо мною извиняться.

Во-вторых, на меня уже дважды покушались. Один раз в меня бросили тухлым яйцом, а во второй — какой-то псих кинулся с тупым кухонным ножом. Оба раза охрана сработала жестко. Теперь меня сопровождал не только Илья, но и Степан. Иногда его подменял Вася Шрам, которого я официально взял на работу в ЛИСИ.

Старый «ЗИМ» пришлось заменить на современный бронированный. В особо важных — особенно — загородных — поездках мою машину сопровождали два охранника на «Явах». УВД при горисполкоме выпустило особое распоряжение, разрешающие моим безопасникам носить и использовать в случае надобности табельное оружие.

Понятно, что среди молодежи не только города на Неве, но и всего Союза у меня появилась куча фанатов. Они подражали моим прическам, манере одеваться и говорить. Дабы опередить разных жучков, пришлось заказать городской типографии разную полиграфическую продукцию — от постеров до настенных календарей и набора открыток.

И не столько с моими изображениями, сколько с образами того будущего, которое ждет СССР, если все наработки ЛИСИ будут реализованы. Мои выступления с различными инициативами собирали толпы народа. Пришлось переносить их из закрытых помещений на стадионы. Я бы почувствовал себя поп-звездой, если бы не был по горло занят.

В последних числах лета случилось два события. ЛИСИ переехал в новое здание, потому что семикомнатная квартирка ну никак не могла уже вместить всех моих сотрудников даже для проведения обыкновенного совещания, не то что — для работы. Здание, предназначавшееся для филиала ВНИИСИ, было достроено в рекордно короткие сроки.

Главный архитектор учел мои поправки к изначальному проекту и теперь на Кронверкском проспекте появилось современное, но удачно вписанное в историческую застройку сооружение, с трехэтажными подземными помещениями, включающими и гараж. Торжественное открытие нового здания ЛИСИ превратилось в общегородской праздник.

А вот второе событие касалось только меня лично. К началу учебного года, когда заканчивались последние приготовления к запуску РПЦ, причем, не только в ПТУ №144, которое теперь именовалось ЭУПЦ — то есть, экспериментальным учебно-производственным центром, но и в других учебных заведениях, с Юга вернулась Таня.

Она позвонила мне в разгар рабочего дня. Марго, которая теперь исполняла роль исключительно моей секретарши — с расширенными полномочиями — сообщила, что со мною желает поговорить гражданка Калужная. Я и не сразу вспомнил, кто это такая, но разрешил соединить.

— Толик, это я…

Приходит Толик, перемены наступают,

Бюрократы отступают, им не до сна.

С ЛИСИ от счастья люди головы теряют,

И расцветает вся Советская страна.

Эту переделку знаменитой песни Татьяны и Сергея Никитиных исполняли в скором поезде «Сочи — Ленинград» студенты, возвращавшиеся из похода по Северному Кавказу. Таня ехала на верхней боковой полке, потому что ее отец, Александр Ефимович Калужный, был уволен с поста директора СТО и на него завели уголовное дело. С деньгами в доме стало хуже, и мама выслала ей ровно столько, чтобы хватило на покупку билета в плацкартный вагон. И вот валяясь на верхней полке, Татьяна Александровна Калужная услышала эту песенку.

Какие-то слухи доходили до Тани даже в маленькой тихой курортной Хосте, где она отдыхала, но поверить в то, что речь идет об ее Толике, не могла. Правда, купив в киоске «Комсомолку», Таня прочла статью о речи ленинградского комсомольца Анатолия Чубайсова на конференции, но не о каждом же, о ком пишет молодежная пресса, студенты песни поют! Толик, конечно, милый, но не Павка Корчагин и не Олег Кошевой. А в общем Таня Калужная о нем и не думала. Потому что у моря она влюбилась.

Ее Жора, пусть и не знаменит, и даже не слишком спортивен: залысины у него и животик, но зато чрезвычайно умен. Таня могла слушать его рассуждения о западной экономике, которой советская в подметки не годилась, часами. Жора говорил, что и советские люди могли бы покупать себе все, что захотят, открывать собственные фирмы, ездить к морю не на наши, засиженные пролетариями и их крикливыми женами, пляжи, где песок пополам с камнями и фекалиями, а на лазурные лагуны тропических островов.

Эти его рассуждения завораживали, как сказки. Таня поняла, что хочет стать женой именно этого парня, а не кичливого и дерзкого на язык Толика. Тем более, что Жора был не из простой семьи. Его отец известный советский журналист, обозреватель в «Правде», а оба дедушки — великие советские писатели. Таня Калужная была настолько им очарована, что позволила ему то, что у нее много раз происходило с Толиком. Правда, в процессе первого с Жорой соития, она так закричала, якобы от боли, что перепугала паренька до полусмерти.

В общем Жора, как любовник ее разочаровал. Никакого опыта в этом деле у него не было. Он пыхтел, ерзал и едва не испустил семя, куда не следует. К тому же — очень быстро. Что не помешало Тане провести с ним разъяснительную работу. Она быстренько довела до сведения перепуганного и смущенного парня, что не сможет перенести потерю девичьей чести, если не выйдет немедленно замуж. Жорик клятвенно пообещал жениться и вскоре улетел в Москву. А ей пришлось двадцать часов пиликать в плацкарте.

По возвращении в Ленинград на нее буквально обрушилась неслыханная слава Анатолия Чубайсова. Еще на вокзале она увидела громадную афишу: «КОЛЫБЕЛЬ РЕВОЛЮЦИИ ПРИВЕТСТВУЕТ ДЕЛЕГАТОВ ПЕРВОГО СЪЕЗДА УЧАЩИХСЯ ПТУ СТРАНЫ!». А ниже, чуть более мелким шрифтом было набрано: «ДИРЕКТОР ЛИСИ А. А. ЧУБАЙСОВ СДЕЛАЕТ ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ ДОКЛАД НА ПЕРВОМ ЗАСЕДАНИИ СЪЕЗДА». И это было только начало.

Выйдя на привокзальную площадь, чтобы сесть в троллейбус, Таня была ошеломлена треском целой кавалькады мотоциклов, которыми управляли странные бородатые парни, в темных очках и кожаных куртках. Сзади к ним прижимались довольно легкомысленно одетые девицы, а к багажникам мотоциклов были прикреплены развевающиеся красные полотнища с надписями: «ТОЛИК, ЖМИ НА ГАЗ!» или «СССР, ВПЕРЕД!» или «ЛИСИ, НЕСИ!». Прохожие шарахались, а одна пожилая женщина, по виду — блокадница, со смесью осуждения и восхищения пробормотала:

— Ох, уж эти чубайсята!

— А они вам что-то плохое сделали? — осведомилась Таня.

Старушка посмотрела на нее свысока.

— Сразу видно, вы, гражданочка, нездешняя… Скажете тоже — плохого… У внука моего три привода в отделение было. Думала, посадят его, рано или поздно… И вот приносит он на днях триста рублей, говорит: «Возьми, бабушка, купи себе альбом „ВЕСЬ ЭРМИТАЖ“. Ты же давно хотела». Я едва в обморок не упала. Решила, старая, обокрал кого-то. А он смеется. Мне говорит, в РПЦ аванс дали.

— В РПЦ? — переспросила Таня.

— Да, я уж и не помню, как этот их центр правильно называется… Чубайсов эти центры во всем городе организовал… Извините, милочка, в книжный тороплюсь, расхватают мой «ЭРМИТАЖ». Сейчас, таких как я, в городе пруд пруди…

Блокадница раскланялась и засеменила дальше. А потрясенная Таня, мгновенно забывшая о разговорчивом пыхтящем Толике, бросилась к телефонной будке. Трубку в квартире Чубайсовых взяла Клавдия Егоровна. Она обрадовалась Тане и сказала, что Толик на работе и продиктовала его рабочий номер. По нему, надменный женский голос сообщил, что узнает у Анатолия Аркадьевича, сможет ли он с ней, гражданкой Калужной, поговорить.

Вот ведь стерва, — со злостью подумала Таня, ожидая соединения со своим бывшим возлюбленным. Через минуту Толик все же откликнулся.

— Толик, это я, — сказала она. — Мы можем с тобою увидеться?

Он ответил не сразу, а когда заговорил снова, голос его был холоден и деловит:

— В семнадцать часов, у Летнего сада. У меня будет десять минут.