Рыжий: спасти СССР – 2

Глава 6

Майор Уфимцев, пусть и работал в управлении КГБ по Ленинградской области, но имел собственное задание, которое ему было доведено с самого верха, из Москвы. Он должен был контролировать любые неформальные собрания ленинградской молодёжи, фиксировать, что именно происходит на этих сборищах, о чём будут разговаривать, а после тайно докладывать в Москву.

— Связь с Москвой есть? — спросил майор.

Связь с Москвой была. В любой момент мог последовать приказ на арест тех, кто собрался в общежитии ПТУ №144. И майор Уфимцев знал всех, кто будет раскручивать это большое дело, возможно, самое громкое после знаменитых сталинских судов… Он даже понимал, что эти люди и сами не святоши.

— А это кто? — спросил Уфимцев у своего заместителя по отделу, когда увидел низкого, но явно старше всех остальных молодых людей, идущих в общежитие. — Может местный семейный? Но силуэт знакомый.

— А это наш гость из Москвы! Нас предупреждали, — сказал заместитель.

— Напомни, как его зовут?

— Некий Борис Абрамович Березовский…

* * *

Товарищи члены… В смысле члены кружка, сразу при входе в актовый зал накидывались на фуршетные столики, стоящие вдоль стены. Это уже был яркий показатель, зачем и почему молодёжь стремится попасть в кружок. Те, кто это всё задумал, прекрасно понимали, что молодёжь будет рваться получить доступ к потреблению. Самые низменные человеческие качества — набить требуху, утолить инстинкты.

— Анатолий Аркадьевич, а кто теперь будет поставлять фарцу? — спросил незнакомый мне парень.

Вопрос был не праздным. Я и вовсе не хотел никакую форцу поставлять. Однако, на первых порах мне всё-таки придётся что-то сделать и в этом направлении.

— Следующее собрание у нас не за горами, вот там всё и будет! — сказал я и похлопал парня по плечу.

Задумка, вообще, почему я провожу этот экономический кружок, который, казалось, является рассадником моих врагов, заключалась в том, что я хотел отделить зёрна от плевел. Я уверен, что те парни, ну и одна девушка, которые здесь собрались, далеко не все развращены и стремятся развалить Союз, как это будет в будущем.

Силу убеждения никто не отменял. Да, были убеждённые паразиты, могильщики Советского Союза, которых переубедить в чём-то будет крайне сложно, если вовсе возможно. Но я уверен, что большинство из этих ребят, которых я сейчас вижу, но о которых не слышал и в будущем, — это та масса, которая в конечном итоге уйдёт в тень, будет, может быть, только косвенно причастна к тем событиям, которые имели место в другой ветке реальности. А, может, напротив, кто-то будет против, но не станет сопротивляться.

Я рассчитываю на то, что эта ветка реальности уже другая. По крайней мере, если мне не будет удаваться более мирным путём достичь своей цели, я просто найду возможность и взорву к чёртовой матери основных могильщиков Советского Союза. Но я понимал: не будет Чубайсова, не будет Гайдара, Ельцина и иже с ними — место пустым не останется. Поэтому всё-таки нужно сражаться структурно, а не кровью. Хотя и последний вариант окончательно отвергать нельзя.

— Товарищи, — громко я обратился ко всем присутствующим, многих поймав на том, что они жадно поедают всё из того, что было представлено на столах. — Я понимаю, что бутерброды с икрой, буженина и ветчина — это очень важно для молодых здоровых организмов. Но эти молодые здоровые организмы должны ещё и питаться другой пищей, интеллектуальной.

Я старался шутить, при этом выдерживая серьёзный тон моего обращения. То есть поступать так, как и выглядит всё это собрание. По сути, это всё игра, ставки в которой пока мизерные, но будут повышаться. Это как карточные игроки сперва садятся за стол, и ставкой у них являются спички. Потом сигареты. И уже скоро они играют на достаточно крупные деньги, забыв о том, что садились за карточный стол лишь для развлечения, а не для того, чтобы заработать деньги или же их потерять.

— Я хотел бы представить вам ту программу развития, которую вижу, и которую собираюсь продвигать в будущем, в том числе и по комсомольской линии. Вы её услышите. После я предложу вам разделиться на секции. На этом этаже общежития освобождены четыре блока, где вы сможете обсудить всё то, что будет мной сказано. После мы соберёмся и будем уже предметно обсуждать. Я буду отвечать на ваши вопросы, — озвучивал я регламент работы.

— А почему, Чубайсов, ты ведёшь это собрание? Мы раньше начинали с того, что выбирали президиум! — послышался вопрос из зала.

— Делаю вам первое замечание. После второго вы покинете наше собрание. Все здесь присутствующие обращаются друг к другу уважительно, по имени-отчеству. Мы не в песочнице играем, — жёстко заметил я, вызвав тем самым шепотки.

Да, пусть это собрание во многом может определяться словом «демократичное», но это будет и к лучшему, если сейчас кто-нибудь встанет и просто уйдёт. Уверен, что с такими людьми мне больше общаться незачем. Более того, если сейчас все соберутся и уйдут, то я не так уж сильно расстроюсь. Невозможно двигаться через кружок — буду искать варианты и работать в других направлениях.

— Мишка… Михаил Николаевич, закрыл бы ты свой рот и дал бы сказать Чубайсову… Анатолию Аркадьевичу, — выкрикнул Эдуард Мальцев, метивший, наверное, на место моего заместителя.

Но пока я не вижу никого, кто мог бы стать моей командой.

— Так вот…

— Извините, товарищи, что я припозднился, — двери в актовый зал были распахнуты, и на пороге стоял…

Японский городовой! Был бы под рукой автомат… Были бы дырки в теле этого упыря. У «товарища» ещё не такая явная пролысина, пусть он выглядит молодо и даже ещё не сильно обременён лишними килограммами. Но та тварь, которую я сейчас рассматривал, была узнаваема.

— Если кто меня не знает, то я — Борис Абрамович Березовский. Так уж вышло, что я в Ленинграде в командировке. Узнал, что у вас собрание. Вот, так сказать, с приветом от московских товарищей, — сказал плюгавый, показал мне жестом: можно ли ему войти.

Я после некоторой паузы кивнул. Терпения мне. И ещё раз терпения.

Гаденыш сел на первый ряд стульев, заложил ногу на ногу, руки сложил и положил себе на колено. Выглядит он, словно экзаменатор, настроенный непременно завалить экзаменующегося.

Ситуация усложнилась. Одно дело — обсуждать программу экономического развития со студентами или вчерашними студентами. Другое, когда это нужно озвучивать свои планы перед таким уже матёрым подлецом, как Березовский. Но отступать некуда.

— Небольшая преамбула… — начал я свой доклад.

Я старался не смотреть на Борьку-АвтоВАЗа, а говорить всё то, что и планировал. Сперва я обозначил главный постулат, незыблемый для меня: каждый человек должен получить в меру своих профессиональных и личностных навыков, достойное применение.

— Сразу обозначу, товарищи, что крупные предприятия, как, впрочем, и мелкие, не должны уходить из-под контроля государства ни в коем случае. Из-под контроля не должно уходить ничего, так как именно государство является гарантом стабильного развития и имеет ресурсы для того, чтобы планировать это развитие, — сказал я, собираясь продолжить, но был перебит.

— Что у вас происходит? О каком государстве, как о гарантии стабильности, вы можете утверждать, если государство губит частную инициативу? — перебил меня Березовский.

— Вы желаете войти в полемику, товарищ или господин? Есть здесь тот, кто не согласен с ленинской концепцией поощрения инициативы советских людей? Вы за частную собственность и дикий капитализм? За эксплуатацию рабочих и за только лишь одну цель — получение прибыли? — жёстко говорил я.

Вопросы, озвученные мной, были провокационными. Никто не скажет на данный момент, что он против линии партии, либо он против ленинского учения. Даже Ельцин и его приспешники до 1991 года ссылались исключительно на ленинское учение.

— Провокатор! — выкрикнул Березовский, теряя свою невозмутимость и напыщенность.

— Извольте дослушать, товарищ из Москвы, что я предлагаю! — жёстко сказал я.

Остальные присутствующие смотрели то на меня, то на Березовского, боясь хоть что-то сказать. Ленинградский кружок только начинал свою деятельность, тут ещё не выработалась та концепция реформ, которую будут двигать эти молодые люди. Или уже не будут двигать.

— Прошу вас, товарищ оратор! — зло сказал Березовский.

Назвав его «господином», я наверняка нажил себе врага. Впрочем, он никогда бы и не стал мне другом. Значит, будем враждовать. И я продолжил.

— Все бригады шабашников, которые и сейчас промышляют, и которых государство не берёт под контроль, необходимо упорядочить. Никто не знает об их квалификации, как строителей. О том, какие они используют материалы для строительства. Мне удалось узнать, и могу сказать, что немало частных домов имеют обрушения, порой, даже с трагическими последствиями. Да, эти сведения собраны больше из слухов и от знакомств, но я не имею доступа к подобной информации. Боюсь, что и правоохранительные органы подобным мало озаботились. Именно потому они должны работать под контролем государства, платить налоги в казну, пополняя бюджет и строительство социальной инфраструктуры, как и увеличение потребительского предложения…

Я говорил и говорил. Периодически со мной вступал в дискуссию Березовский, его поддерживали некоторые собравшиеся, порой дерзя своими репликами из зала.

— Вы предлагаете обновлённую сталинскую систему? Может, ещё и тридцать седьмой год предложите? По репрессиям соскучились? — чуть ли не выпрыгивая из штанов, встав со стула и притоптывая нервозно ногами, кричал Березовский.

— Да, вы правильно заметили, что это обновлённая система. Прогрессивная шкала налогообложения не допустит появления действительных миллионеров. Но те, кто будет честно и добросовестно трудиться, из числа тех же шабашников, могут зарабатывать и до двух, и до трёх тысяч рублей в месяц, обеспечивая высокооплачиваемой работой других граждан, прежде всего, на селе, где официальной работы крайне не хватает. Таким образом, мы немного, но придержим население в деревне, которое валит в города, — вещал я.

Больше двух часов длился мой доклад. Присутствующие уже разделились. И доводы, по сути, капиталистические, которые высказывал Березовский, находили свои уши.

— Кто не согласен со мной категорически, кто не хочет обсуждать предложенное мной, вы вольны уйти и больше не появляться. Вот товарища из Москвы можете провести до вокзала! — сказал я, волевым взглядом осматривая всех присутствующих.

— Нет, товарищи, но, если шабашник может зарабатывать до трёх тысяч рублей, так это же большие деньги. Зачем ему ещё больше? — поддержал меня, к превеликому моему удивлению, Эдуард Мальцев. — И как можно отдать большой завод в руки одного человека? Я только не понял, как можно развить кибернизацию.

— При этом шабашник будет защищён государством, ему не нужно будет скрывать налоги и прятать деньги в кубышку. Он положит их на сберкнижку, или что-то купит, и деньги будут работать для Советского Союза, — развил я достаточно примитивную мысль Эдика.

— И все деньги государство потратит на строительство танков! — продолжал провоцировать меня на дискуссию Березовский.

— И при этом, как сейчас, не будет из-за строительства системы безопасности страдать простой советский гражданин. И на его долю найдутся средства, — парировал я.

— Дилетантство! — выкрикнул Березовский. Его голос дал петуха.

Этот конфуз москвича вызвал ухмылки у части собравшейся молодёжи.

— С такой программой, которую предлагаю я, мы могли бы постепенно выходить на правительство. С той программой, которую предлагает товарищ Березовский, на нас постепенно выходило бы КГБ! — решил я немножечко подпустить страха в молодые, неокрепшие умы.

— Я покидаю этот шабаш! — разъярённый ещё и тем, что с него посмеялись, выкрикнул Березовский и направился на выход. — Я доложу о ваших играх и вольностях!

У меня, конечно, возникал вопрос: кому именно он может доложить? Явно этот доклад должен был попасть в руки Комитета госбезопасности. Уши Джермена Гвишиани торчат из задницы Березовского? В Москве уже действует Московский экономический кружок, причем, давно. И он, в отличие от Ленинградского, имеет в своих рядах достаточно взрослых состоятельных людей, ну или тварей. Тот же Березовский старше меня почти на десять лет. И я уже знаю, что он три года как мутит коррупционные схемы с АвтоВАЗом. Видел в будущем документы о махинациях на крупнейшем производителе автомобилей в СССР.

А почему бы мне анонимку на Березовского не подкинуть? Нет, только не сейчас, потому как о нашем конфликте наверняка станет известно Комитету. На меня выйдут и будут задавать такие вопросы, на которые я ответить не смогу. А вот позже, может, через год или два, это нужно будет сделать. Ещё было бы неплохо обзавестись какими-нибудь новыми сведениями о Борьке, а не только руководствоваться всем, что мне было доступно в будущем.

— Толя, — чуть было не столкнувшись с Березовским у выхода из актового зала, меня подозвал Степан.

Мы специально подобрали таким образом его дежурство в общежитии, чтобы он был недалеко от меня во время собрания. Мало ли какие ситуации могли возникнуть. Степан мог увидеть, если вокруг общежития было бы что-то не так. И мои догадки оказались правильными.

— Я видел людей. Они в штатском. Возможно, чекисты. У вас же здесь не собрание против Советской власти? — шепнул, заглядывая вовнутрь актового зала и рассматривая собравшихся.

— Наоборот, Степан Сергеевич. Я лишь ратую за Советский Союз. Только подробности после, пойдем к столу напротив сидящих, за которым я делал свой доклад.

— А свободные цены? А всеобщий доступ к потреблению? — последовал вопрос зала, как только я вновь оказался перед членами кружка.

— Свободным ценам — нет. Всеобщему доступу к потреблению — да! — лозунгом отвечал я.

Было видно, что в умах собравшихся идёт брожение. Скорее всего, они крутя головой по сторонам, выискивая тех, с кем имели дружбу, выжидали реакции друг друга. Я понимал, что эту толпу можно было бы увлечь красивыми словами, и тогда они бы все остались здесь. Но я не хотел, чтобы потом в кружке, власть над которым я прямо сейчас беру в свои руки, были люди, что со мной в чем-то не согласны. Или люди, которых я не смогу в итоге убедить, и они будут только вредителями и тормозами для всех тех разработок, которые я планирую.

— А как же кибернизация? В ней вы видите будущее? — ещё один вопрос последовал из зала.

— Будущее есть, это абсолютно точно. Если Советский Союз проиграет в кибернизации, в создании вычислительных машин, то Советский Союз проиграет во всём! — сказал я и внутренне поморщился.

Нужно было выбирать слова более размытые, так как понятно, что нас слушают. Не будут расхаживать люди в аккуратных костюмчиках рядом с общежитием. Степан говорил уверенно, что вычислил наружку. И как бы не была ещё и прослушка…

— Итак… — решительно начал говорить я. — Сейчас на двадцать минут делаем перерыв, я выйду. Потом вновь вернусь в актовый зал. Здесь я хочу увидеть только тех, кто дальше пойдёт плечом к плечу со мной. Иных попрошу удалиться!

Сказав, я резко развернулся, поймав на себе только удивлённый взгляд Лиды, и ушёл.

* * *

Майор Уфимцев пребывал в растерянности. Он услышал такие вещи… Можно уже брать и сажать надолго за государственную измену не только тех, кто говорил, но и тех, кто слушал.

Но кого все же сажать? Чубайсова? Этого можно. Пока по нему работали несерьёзно, так, присматривали, да раза в месяц отписки совали в личное дело парня. А Березовский! Он же наговорил на статью! Прозвучавшие слова можно было подвести даже под расстрел. Вот только работника института Лесного хозяйства брать было запрещено Москвой. Березовский — провокатор. Москвичи хотят завалить Чубайсова? Зачем? Анатолий казался такой мелкой фигурой, что и неинтересно.

— Твои мысли? — спросил Уфимцев у своего помощника.

Тот задумался. Чубайсов… Эта фамилия стала слишком часто мелькать. Газеты — он там. Расследование убийства нашего фарцовщика — опять прозвучала фамилия Чубайсова. Более того, заместитель начальника отдела, помощник Уфимцева, видел списки на утверждение на союзную конференцию Комсомола в Москву — там тоже Чубайсов. Не много ли?

— В той программе, что он озвучивал, конечно, много спорного. Но всё идеологически выверено. Плановая система, кибернизация Госплана… Это уже идёт. Артели? Так не частники же, не кооператоры… — помощник поёжился в кресле. — А вот Березовский… наговорил.

— Записи собрания засекретить! — приказал Уфимцев.

— Так они и так…

— Совершенно засекретить! На Чубайсова поставь кого из молодых и прытких, пусть его разрабатывает уже плотно. Простыми осведомителями мы не обойдёмся. Если сейчас у Чубайсова останутся люди… А большая половина никуда не ушла, то он становится фигурой. Конечно, нужно ещё реакции Москвы дождаться, — размышлял вслух майор Уфимцев.

* * *

— Пошли, оратор! — сказал Эдик, вышедший на балкон покурить, когда я там стоял и пил чай.

— Много осталось? — спросил я у Мальцева. — И почему ты не ушёл?

— А мне тот упырь не понравился. Приехал такой из Москвы к нам, в колыбель трёх революций, возмущается ещё…

— И ты не ушёл только потому, что питаешь нелюбовь к москвичам? — усмехнулся я.

— А ещё я тебя считаю другом. А ещё я, как бы тебя это не удивило, но порядка хочу. У меня отец уже дважды лежал в больнице с сердцем. Всё боится, что ОБХСС его прижмёт. А я хочу красиво жить, при этом в своей стране и не боятся тюрьмы, заплатив все налоги. Хотя, ты меня пока не убедил! Я всё равно стою за кооперацию и свободу рынка, — как мне показалось, честно признался Эдуард.

Вот и стоило его тогда самого выгнать за такие мысли. Но я хотел бы переубедить. Как оказалось, поддержка Эдика сыграла немалую роль в том, что многие остались. Да, из них также придётся отсеять тех, кто остался ради сохранения дружбы с Эдуардом и доступа через него к товарам потребления. Но в этих ребятах я пока не вижу сплошной гнили. Возможно, ещё получится медикаментозно вылечить ту раковую опухоль капитализма, которая в них засела? А нет, так расстаться всегда успеем.