Фаворит-9: Русский диктат

Глава 9

Многие удивляются, но в детстве я не любил выкапывать трупы животных, или мучить насекомых.

Стивен Кинг

Петербург

1 апреля 1736 года

Со стороны могло показаться, что два брата прохаживаются вдоль кладбища Петропавловского собора в крепости и беззаботно общаются. Но это было не так. Братья Шуваловы вынуждены разговаривать во дворе крепости, но никак не в кабинете. Были подозрения, что кабинет даже Главы Тайной канцелярии Розыскных дел может прослушиваться.

Так что единственным местом, где можно было бы поговорить, на удивление спокойно и не боясь того, что будут услышаны кем-то другим, это был двор Петропавловской крепости.

Труп слухача оставался в кабинете, Александр Иванович Шувалов внешне казался спокойным и невозмутимым.

— Саша, уды твои междуножные, ты что удумал? — испуганно спросил Пётр Иванович Шувалов.

— Брат, разве же ты не видишь, какая это возможность для нас? Разве ты не понимаешь? — сокрушался Александр Иванович Шувалов.

При этом оба улыбались, словно бы наслаждаясь ярким весенним днем.

Между тем, решительность младшего из братьев, Александра, его убеждённость в том, что он делает всё правильно, изрядно поколебалась. Авторитет старшего брата давил сильнее, чем логичное объяснение и даже элементарная осторожность.

Пётр Иванович Шувалов взялся за голову. Правда, тут же опустил руки и посмотрел по сторонам. Никто не увидел его эмоции?

— Чем тебя устраивает то положение дел, что нынче сложилось? — пытался достучаться до своего брата Пётр.

Александр же, ожидая абсолютно иной реакции, растерялся. Он ведь был в этом уверен, что старший брат готов за Елизавету Петровну через любого переступить. Что там любовь такая, что и на подлость можно ради нее идти. А тут выпадает реальный шанс лишить существующую систему охранителя и опоры, коим, по разумению двух братьев являлся генера-лейтенант Александр Лукич Норов.

— Саша, ты просто плохо знаешь Норова. Он не мог тебе доверить всю полноту принятия решений. Он всегда выстраивает такую пирамиду, где все друг друга подозревают и за всеми следят, — сказал Пётр Иванович, непроизвольно оглядываясь по сторонам и выискивая те глаза, которые сейчас должны, по его мнению, обязательно следить за двумя братьями.

— Если бы это было так, Пётр, то бандиты Норова уже пришли бы за мной. Ведь я убил слухача, — привёл очевидный аргумент Александр Иванович Шувалов.

Пусть он из детства верил в то, что его старший брат, Пётр Иванович, умный, прозорливый, но считал Петра недостаточно решительным. И теперь хотел доказать своему брату, что только смелым покоряются вершины. Младший брат хочет доказать старшему, что не лыком шит, а при этом целая империя может трещать по швам. Но разве в истории редко люди ставили свои фобии и желания выше, чем государственное?

— Ты не знаешь, ты не осознал того, сколько новшеств принёс и ещё может принести русской державе Александр Лукич! Столько проектов уже запущены, столько еще предстоит сделать! Как же это не ко времени! Без его участия я не смогу создать банк. Без его участия в Торгово-Промышленном товариществе власть возьмёт Демидов. Не мне с ним тягаться, даже мне — министру, — продолжал сокрушаться Пётр Иванович.

— Ну а как же твоя любовь к Елизавете? Неужели ты отступился от своих чувств? — удивлялся Александр Иванович.

Пётр Иванович задумался и прислушался к внутренним ощущениям. Продолжает ли он любить Елизавету? Продолжает ли он прощать ей все выходки и всех мужчин, которые греют её постель?

Да, он ей прощает. Потому что смирился с тем, что ему никак не быть рядом с Лизой. Потому что, наконец, решил довольствоваться Маврой Егоровной. И скоро свадьба. Именно Норова хотел дождаться Петр Шувалов, да в качестве подарка выпросить увеличить свою долю в Торгово-Промышленном товариществе.

Но больше всего беспокоился не о Норове, как о человеке, не о своих чувствах к Елизавете, которые поросли травой. Пётр Иванович сильно волновался за то, что многие свои проекты, которые только-только начинают воплощаться в жизнь и уже веет прогрессом, что все эти начинания канут в Лету.

А еще Петр видел план развития русских колоний в Америке, и торговли с ними. Он и туда хотел мокнуть свой нос. Уж больно масштабно может получиться, сверхприбыльно. А тут… Да, Петр Иванович хочет, чтобы Елизавета получила власть в полном объеме. Но если для этого нужно пожертвовать проектами развития России и собственного обогащения… Тут сложно выбирать.

— Своим выбором, Саша, ты, скорее, выбираешь не Лизу, а всевластие Андрея Ивановича Остермана. И канцлеру мы не нужны. Уже даже потому, что мы русские, а не немцы, — сказал Пётр.

Старший из братьев Шуваловых был уверен, что Норов намного больше, чем генерал-лейтенант или даже чем глава Тайной канцелярии розыскных дел. Александр Лукич пошёл на соглашение, на компромисс. А ведь в тех событиях, когда именно он посадил на трон Елизавету, пусть и с оговорками, Норов мог потребовать для себя большего, вполне мог стать и канцлером, даже невзирая на свои юные года.

Впрочем, Пётр Иванович уже перестал обращать внимание на то, что ему периодически приходится разговаривать с молодым человеком. Того, кто даже не учился в Европах, кто непонятно откуда черпал свои знания. Но непременно удивлял масштабными проектами.

Пётр Иванович был прожектёром, во многом даже и фантазёром, мечтателем. И многое из того, о чём мечтал Пётр, оказывается, вполне можно воплотить в реальность. И это делал Александр Лукич Норов.

А ещё Пётр просто боялся.

— Я не удивлюсь, что теперь за нами не только следят, но уже и думают о том, как нас с тобой убить. Где норовские боевые мужики? Где Фролов, где Степан со своими псами на поводке? Ты позаботился о том, чтобы они наверняка не знали о происходящем? Брат! Саша! А у тебя есть хотя бы десяток человек, которые смогли бы защитить тебя? — продолжал накидывать страхов Пётр Иванович.

— Ну я же хотел как лучше, как было бы хорошо для Елизаветы, как было бы хорошо для нас, — сказал Александр Иванович.

И это прозвучало так, будто бы эхо из детства. Вот, Александр сделал какую-то пакость, разбил фарфоровую чашку или сломал дорогой стул. И теперь ищет детские наивные оправдания, чтобы избежать наказания за свой проступок. Но тогда цена была только в том, что можно получить пару розг по седалищу. Теперь же ценник вырос. Цена — жизнь.

— Мы должны сыграть против Андрея Ивановича… — сказал Пётр Иванович и сам ужаснулся своей мысли.

Играть против того, кто считается магистром игры в интриги? Не очередное ли это самоубийство? И вновь сомнения посетили головы двух братьев. Пётр Иванович не стал бы сомневаться, если бы Норов был в Петербурге. Единственному, кому удалось бы переиграть Петра Ивановича, — это генерал-лейтенанту, а также главному вдохновителю всех преобразований в России.

— Самое страшное, что ты сделал, Саша, это то, что убил слухача. Всё остальное можно переиграть себе на пользу. Но всегда можно сказать, что он предал. И что тебе стало известно, что тот человек… А, пусть бы рассказал новому французскому послу о положении дел, Эммануэлю де Дюрасу. А потом попробовал напасть на тебя… Вот потому ты и убил его, — «на коленке» состряпал версию Петр Шувалов.

— Но это же маловероятно… И Пётр, я ведь не отказался ещё от своей идеи. Я хочу возвести Елизавету Петровну на полноценный трон. Для меня это шанс. Ты уже добился того, что министр, что ты распоряжаешься казной Российской империи. Я должен стать плечом к плечу к тебе и быть тем, кто что-то решает. Мне претит оставаться прихвостнем Норова…

— Саша, да ты ещё и не был им, прихвостнем. Разве же ты не понимаешь, что Норову будет тесно оставаться только лишь главой Тайной канцелярии? Что он искал того, кто заменит его. Норов пока молодой, непоседлив. Сейчас он воюет в Новороссии, потом будет добивать шведов, потом в Азию пойдёт, не за горами война в Европе… У тебя был шанс мирно и без усилий стать главой Тайной канцелярией… — Петр Иванович в сердцах махнул рукой, уже не заботясь о том, что выдаст непростой тон разговора с братом.

Александр Иванович тоже спрятал улыбку и не скрываясь, задумался. Насколько же ещё недавно все было очевидно, и насколько сейчас ситуация стала крайне спорной и противоречивой! Он был уверен, что угождает своему брату своими решительными действиями. Что Пётр, иногда заменявший Александру родителя, будет доволен своим младшим братом.

А сейчас получалось так же, как в детстве: Александр создаёт проблемы для того, чтобы Петру приходилось применять немало усилий эти проблемы решать.

— Я был бы решительно на твоей стороне и сделал бы то же самое, что и ты, если бы только Елизавета уже не получила престол. То положение дел, которое существует сейчас, — это идеальное для сохранения мира в России. Это положение дел, когда мы были в фаворе у Норова, в одночасье и у Елизаветы Петровны, — вот лучшее для нас. А потом ещё подрос бы Ванька-красавец, кузен наш… — Петр вновь махнул рукой, и чуть было даже с досады не сплюнул.

— И мы бы Ваньку подложили под Елизавету, — продолжил ход мыслей своего брата Александр Иванович Шувалов.

— Я поговорю с Лизой и уберегу её. Она всегда была против Остермана и должна помнить все те принижения, которые ей чинил нынешний канцлер. Елизавета Петровна действует, скорее, не от того, что сильно хочет корону. Для того чтобы ей блистать, достаточно и того, что уже имеет. Елизавета хочет навредить Норову — тому, кто единственный отказал ей, — сказал Пётр Иванович.

— Всё, я к Елизавете. Если будет какая возможность, чтобы тебя не обвинили в убийстве слухача, и уж тем более в государственной измене, то есть только три женщины, которые могут спасти нас. К Анне Леопольдовне… Да и сильно уж она ленивой стала и не хочет вникать ни в какие дела. А вот навестить за обедом Юлиану Магнусовну Норову нужно обязательно. Но пока я к Елизавете… — сказал Пётр Иванович и ускорил шаг, выходя из крепости, вышагивая по мосту.

— Брат, но у меня свое мнение, — чуть ли не выкрикнул Александр Иванович.

— Засунь его себе в этот… В эту… Ну туда, чем ты думал, когда убивал слухача! — не сдержался и выкрикнул в ответ Петр Иванович Шувалов.

Он-то добился почти что наивысшего, о чем можно мечтать. А еще были слухи, что Елизавета готовит указ о наделении Петра Шувалова титулом графа. И вот этим рисковать?

Нехотя, но вынуждено Александр Иванович вернулся в кабинет. Он уже знал, кому мог бы доверить в ночи выбросить труп слухача в воду, конечно же прикрепив к нему камень, чтобы не всплыло тело. Нынешний командир роты караула в крепости, как считал Шувалов, был куплен им.

Вот только трупа в кабинете уже не было.

Хаджибей.

1 апреля 1736 года

Атаман Краснов придирчиво осмотрел своё воинство.

— Как есть, турки! — усмехнулся в бороду казак.

Станичники, ряженные под турок, зло насупились. Для них такой «комплимент» лестным не казался. Но ничего не поделаешь. Что такое воинская хитрость, казаки знали очень хорошо. Далеко не всегда они были сильнее своих противников, однако приходилось быть изобретательными, что-то выдумывать, чтобы всё-таки побеждать, сдюживать даже более организованных и сильных врагов.

Атаман посмотрел на небо и выматерился на луну. Если ночью он её называл «матушкой и благодетельницей», то сейчас луна превратилась и в суку, и в курву, и ещё много эпитетов знал Краснов. Ну и чего было ему стесняться в эпитетах? Вокруг свои, станичники, а не офицеры, бабью цыцку «грудью» или «бюстом» завывающие.

Если раньше луна нужна была для того, чтобы ориентироваться и вообще не потеряться в степи, оттого и благодетельница. То теперь она была нежелательна, ибо нужно сделать всё, чтобы максимально близко подойти к крепости Хаджибей и даже попробовать ворваться в открытые ворота. Тут любой свет — злой враг.

Ночью казакам и приданным им драгунам пришлось изрядно поработать, и они практически не спали. Нельзя было допустить, чтобы хоть кто-нибудь из беглецов, сбежавших с поля боя под Очаковым, добрался в Хаджибей и рассказал о поражении турок. Разъезды ловили таких, стрелами или саблями, рубили, гоняясь по степи за беглецами.

По всему было видно, что это удалось. Ведь крепость не закрывала свои ворота, и даже ночью сюда постоянно прибывали обозы, отдельные небольшие отряды, в основном конных, иногда до батальона пехотинцев. Хотя большая часть людей в Хаджибее все же спали. И погодка была такой, что и просыпаться нужно, но с удовольствием можно полежать, хоть головой на седле, укрывшись плащом, хоть и в кровати.

По всему было видно, что если крепость не взять в самое ближайшее время, то она будет насыщена войсками в достаточной степени, чтобы противостоять штурму. Или же чтобы этот штурм стал для русских войск более кровавым, чем это могло бы случиться сейчас.

Ну и гордыня, показать себя — это так же мотивация для казака не многим меньшая, чем добыча. А в Хаджибее можно взять очень много. Это было понятно всем станичникам. И они были готовы подвергать себя смерти, но в город войти.

— Ну что, турка, жить хочешь? — обратился атаман к одному из пленных.

Удалось взять нескольких турецких офицеров, включая одного чорбаджи, целого полковника. На них Краснов сильно надеялся, как на проездной билет пассажир общественного транспорта.

— Вы обещали не произносить моё имя и отпустить сразу же после того, как я помогу вам войти в крепость, — сказал чорбаджи. — Я отвечал, что сделаю то, что вы хотите.

Переводчик лихо, быстро и без сомнений перевёл слова турецкого офицера, и атаман расплылся в очаровательной улыбке. Казалось, что носитель такой искренней улыбки, не должен быть человек злой. И что полковник останется в живых.

Нет, некоторое время турецкий офицер поживёт. Казаки, а точнее атаман, хотел отправить его в станицу на забаву станичникам и деткам атамана. Пускай увидят, что турку бить можно, что они способны даже быть рабами. Краснов искренне считал, что если показать своего противника униженным, то тогда казаки будут иначе относиться к своему врагу, перестанут его бояться и станут лучше биться.

— Есть какие вести от генерал-лейтенанта Норова? — спросил Краснов, собираясь с мыслями и «натягивая» на своё лицо суровую решимость.

— Нет, батько, вестей нема, — отвечали атаману.

Но это он так… Спросил, чтобы несколько оттянуть время. Ведь человек от генерал-лейтенанта Александра Лукича Норова прибыл ещё до полуночи и был искренне рад, что атаман всё ещё не попробовал нахрапом взять крепость Хаджибей. Так что атака будет согласованной.

Краснов бы и попробовал, вот только показалось, что в крепости сейчас находится куда большее количество воинов, чем это предполагалось ранее. И стоило ли с чуть более чем тремя тысячами казаков и драгунов рассчитывать на лёгкую победу?

Теперь же ситуация несколько изменилась.

— Подходим к крепости. Турецкие офицеры брешут, что мы турки, заходим вовнутрь, сразу идём до порта. Расчищаем порт, принимаем галеры генерал-лейтенанта, — ещё раз озвучил план действий атаман Краснов. — Ну или соединяемся со стрелками Норова и вместе берем город.

Через полчаса отряд из шести сотен ряженых турков, а на большее число просто не нашлось турецких мундиров, подошёл к воротам Хаджибея.

Краснов сидел в седле рядом с турецким полковником. Они подошли к воротам. Уже пора было сказать, но турок молчал.

— А ну говори, пёсий сын! — прорычал атаман.

Перевод не потребовался, так как турецкий полковник и без того понимал, что от него требуют. Он посмотрел на небо, двумя ладонями провел по лицу…

— Закрывайте ворота, обороняйтесь, в порту должен высаживаться русский десант! — успел прокричать турок, прежде чем атаман понял, что именно он говорит, и рубанул казачьей саблей турецкого полководца, который всё-таки решил принять героическую смерть, а не позорное предательство.

Краснову нужно было подумать о том, что враг не настолько уж и трусоват, и что турки очень мотивированы. Возможно, им не хватает опыта, тактики, выучки, но чего не занимать, так это достоинства и смелости. Может не всем, но немалой части турецких воинов, точно.

Чорбаджи и не думал предавать, напротив, он посчитал, что именно таким образом более всего подставит казаков. Ведь если бы не он, то другие турки могли бы согласиться, и сейчас казаки спокойно входили бы в крепость.

— А ну, братцы, навались! — истошно заорал атаман.

Он первым рванул своего коня в сторону приоткрытых ворот. Но турецкие солдаты уже закрывали их. Один из казаков, молодой, по имени Ивашка Сиротка, привстал в стременах и лихо соскочил с коня, повисая не на воротах, но на калитке, которую также пробовали закрывать. Но это было неудобно сделать, пока не будут закрыты ворота.

Турки силой дёрнули дверцы калитки, на которых висел молодой казак. Кости пальцев Ивашки хрустнули, но он остался висеть, чем создавал небольшую щель и не позволял закрыть дверцы на засов.

Тотчас подбежали другие казаки. Они втыкали в щель калитки свои сабли, пытаясь подрезать руки турок. Защитники же всё ещё надеялись закрыть массивную дверцу. Другие казаки уже отрубали по локоть турецких солдат.

Вскоре калитка была открыта, и туда хлынули казаки. Ивашка Сиротка взглядом провожал товарищей и сокрушался, что теперь не может держать саблю в руках, ибо кости в его пальцах были переломаны во многих местах.

Даже сейчас, испытывая невероятную боль, вместе с тем и досаду, что не может участвовать в бою, Сиротка не сомневался в своём поступке. Более того — гордился собой. Ведь если бы туркам удалось закрыть ворота, то они бы уже скоро начали обстреливать с крепостных стен подошедший казацкий отряд. И станичникам ничего бы не оставалось, как только улепётывать по-добру, по-здорову, да получать свинец себе в спину.

Возможно, своим поступком Ивашка спас не только станичников, но и тех десантников, которые сейчас подходили к пристани Хаджибея под турецкими флагами и также были в основном облачены в турецкие мундиры.

Звон стали, крики казаков и немногочисленной охраны ворот известили город об опасности раньше, чем застучали барабаны и загудели трубы, призывая весь гарнизон Хаджибея к обороне.

Но десантная операция только ещё начиналась.