Фаворит-9: Русский диктат

Глава 17

Нет такого дела, в котором не пригодился бы шпион.

Сунь Цзы

Петербург.

21 апреля 1736 года.

Два взрослых мужика стояли напротив меня, понурив голову. Могло создаться впечатление, что это будто бы шаловливые детишки разбили любимую папину кружку для пива. А еще как будто бы крестьяне пришли на поклон к барину. Картузов только не хватает в руках, чтобы нервно их мять.

Вот только ситуация была такова, что лишь одной постановкой в угол дело никак не обойдётся. Мало будет и ремнем по задам отхлестать. Налицо факт попытки измены, не менее злостное преступление — убийство человека.

— Ваше превосходительство, господин Норов, отработаю так, что вы останетесь довольны. Покорным буду воле вашей во всём и всегда, — говорил старший из братьев, Пётр Иванович Шувалов. — Пощадите брата, прошу.

Я посчитал не обязательным говорить о том, что только лишь он, Петр, и способен спасти своего брата от смерти, так как старший Шувалов мне, в отличие от Александра, нужен первостепенно.

Наверное, подобные ощущения были у Петра Великого, когда он понимал, что рядом с ним находится Александр Данилович Меньшиков — самый злостный казнокрад Петровской эпохи. Знал царь, не мог не знать, что Меньшиков сотни тысяч рублей крадёт.

И за что-то подобное император казнил тобольского губернатора Гагарина. А вот Меньшиков избежал кары царской. Всё потому, что своим рвением в службе сумел даже перевесить вред от многих краж, что совершил.

Пётр Иванович Шувалов не был замечен в воровстве, по крайней мере, в злостном. Домик-то он себе строит очень небедный. Причём купил дом рядом с Английской набережной, неподалёку от Миллионной улицы. Но приказал разрушить и на месте заложил вдвое больший, да еще и землицы для сада нарезал себе. Как-то не соответствующей нынешнему статусу Петра Ивановича дом получается. Министр-министром, но по средствам Шувалова нужно скромнее жить.

Но я же вижу и другое. Если сейчас жёстко поступлю с Александром Ивановичем, то потеряю у себя в соратниках Петра. Но именно старший из братьев сейчас, на мой взгляд, делает это лучше, чем кто другой смог бы, а именно — поднимает промышленность и финансовую сферу.

— Русский банк когда открывается? — спросил я у министра развития торговли и промышленности.

Он опешил, не ожидал вопроса. Но быстро сориентировался.

— Как прикажете, так и откроем. Если нынче открывать, капитализация будет миллион рублей. Более чем хватит на первое время, — поспешил заверить меня Пётр Иванович.

— Когда будет Всероссийская выставка достижений науки и промышленности? — последовал следующий вопрос.

Удивлённый тем, что я не кричу, пока обхожу стороной тему, которую в первую очередь нужно было бы разбирать здесь, в одной из палат лечебницы Шульца, Пётр Иванович хотел угодить мне во всём.

— Всё уже готово, ваше превосходительство. Через две недели, почитай, и начнём. Купчины со всей России прибывают, отказов от посещения выставки мало, — заверял меня Пётр Иванович. — Всех расселяем, на довольствие, коли такое потребно, ставим. С Мартой в этом деле сотрудничаю.

Я встал со стула, прошёл к застеклённому двойной рамой окну. Во дворе в полном разгаре шла тренировка бойцов, которые прибыли к лечебнице для моей и Юлины охраны. Ах да, ещё одной прелестной особе, очень мной любимой, следовало быть охраняемой — Анастасии Александровне.

Мне даже казалось, что я пару раз дёрнулся в сторону выхода, чтобы присоединиться к тренировкам. Но есть такие физические состояния, когда тренироваться нельзя. Я был не выспавшийся, чувствовал себя уставшим. И, может быть, не повредила бы только лишь небольшая, без особых усилий, зарядка, но не полноценная тренировка. Да и нет времени.

Я же чувствовал, будто бы предаю Россию, Миниха. Должен же быть на войне. Но тут… Хотя и в Петербурге своя война идет. А мне клонироваться, раздваиваться, никак нельзя. Не могу даже представить, что сделаю со своим клоном, если он поцелует мою жену.

Еще три дня… И в путь, опережая новый большой обоз с пополнениями и с вооружением. Эти телеги в лучшем случае дойдут через месяц до театра военных действий. И то, если этот «театр» не сместиться сильно на юго-запад. На что я очень рассчитывал.

Но пока Шуваловы… Я посмотрел на стоящего с опущенными глазами младшего из братьев.

— Александр Иванович, я давал вам шанс войти в элиту русского общества. Уверен, что сейчас вы могли бы укусить себя за локоть от того сожаления, что выбрали неправильную сторону, — я сделал паузу. — Волей престолоблюстительницы императорского престола Елизаветы Петровны через полгода я стану канцлером Российской империи. И мне нужен был человек, который возглавит Тайную канцелярию вместо меня. К этому времени, Александр Иванович, я бы увидел ваши качества и, скорее всего, утвердил бы вас.

Это, конечно, своего рода ребячество, но мне почему-то хотелось, чтобы Александр Шувалов действительно сожалел, что вроде бы как предал меня. Вот так ему!

Да, он никаких действий не предпринял. Судя по тому, что и после убийства слухача Александр Иванович не рванул к Остерману заявлять о своей преданности и службе, он, впрочем, ничего не сделал.

Ничего? А смертоубийство?

— Вы убили человека. Именно это не поддаётся какому-либо объяснению и оправданию. Вы должны понести наказание, — сказал я и посмотрел не на Александра Ивановича, а на Петра. — Пётр Иванович, согласны ли вы с моими словами?

— Брат не будет согласен с тем, что его брата осуждают и ведут на плаху? Как державный муж, я вас понимаю, Александр Лукич. Но дайте же мне возможность искупить вину за своего брата, — говорил старший Шувалов.

— Учитывая то, что он останется жив, — вы мне уже должны, Пётр Иванович. А если хотите, чтобы ваш брат и дальше жил, при этом сносно и сытно, может и разгульно, так каждый из вас должен сослужить ещё одну службу. Вам предстоит разыграть спектакль, который я вам не предлагаю, господа, а на котором настаиваю. В ином случае убийство слухача будет предано огласке. И как бы мне ни хотелось сохранить с вами, Пётр Иванович, хорошие отношения, это может не получиться.

— Приказывайте, Александр Лукич, всё сделаем, — сказал Пётр Иванович, ударяя в бок своего брата.

— Приказывайте, ваше превосходительство, всё сделаю, — сказал Александр Иванович.

— Вы, Александр Иванович, будете выставлены как один из участников заговора против престола. Но вы сбежите во Францию. При этом ваш брат наделит вас достаточными средствами, чтобы там, в Париже, блистать и кормить нужных чиновников. Мне нужны сведения о том, что происходит во Франции, какие у них планы, когда начнётся война за австрийское наследство. Мне нужно знать оттуда всё. Вы будете подкупать чиновников, выпытывать сведения. С вами отправится под прикрытием ваших слуг небольшая боевая группа из десяти человек.

Я говорил, и братья выкатывали глаза из орбит. Они явно не знали, как относиться к тому, что я предлагаю.

Я же переступал через себя, так как хотел покарать Александра Ивановича. Была у меня обида на то, что моя ставка на него не сработала. С другой же стороны, это хорошее прикрытие — быть диссидентом за границей и даже что-то говорить против России, но при этом собирать достаточное количество сведений и передавать в Петербург информацию о намерениях ведущих игроков Европы.

Без шпионской сети за рубежом я не могу досконально знать о том, что планируют французы или австрийцы, или кто-то ещё. Сейчас русская внешняя разведка просто слепа. Мне предстоит ещё провести серьёзные беседы с теми послами, которые представляют интересы России в Европе. Вот только это те люди, которые шпионить не будут, у которых свои понятия чести и достоинства, которые, скорее, номинально выполняют свои обязанности, но не служат полноценно России.

Заставить? Но как заставить немцев, которые послы России по контракту, а не по зову сердца? Нет, нам свои нужны всякого рода атташе, иные сотрудники посольств. Пусть и посол окажется не при делах. Главное, чтобы сведения текли в Петербург, в мой кабинет. В купе с послезнанием, я обязан разбираться в текущих обстоятельствах.

И для Александра Ивановича это был бы отличный вариант развития событий. Это он сейчас, как нагадивший подросток в комнате по делам несовершеннолетних мнется. А так, насколько я знал, весьма деятельная натура.

— Повторю, что в противном случае я буду вынужден действовать соответственно, — нарушая молчание, я подталкивал к нужному для меня решению со стороны Александра Ивановича.

Альтернатива все еще оставалась. Арестовать и дать делу ход.

— А как же я? Как могу я служить России, если мой брат предатель? — спросил Пётр Иванович.

А я уже грешным делом подумал, что у этого человека напрочь исчезло честолюбие. Нет, и, может быть, брат и стоит на первом месте, но собственная жизнь также важна для Петра Шувалова. Не хочет терять полученное влияние.

— Отобьётесь. А я прикрою, если дела будут спориться так хорошо, что это будет очевидно не только мне или престолоблюстительнице, но и всему русскому обществу. Будете работать с газетой. Найдите себе такого секретаря, который писал бы статьи в вашу пользу. Я это одобряю. Но писать только о том, что вы делаете и для чего. Просвещайте людей, по какому пути движется Россия. Чтобы все понимали, что путь этот усеян благими намерениями, — сказал я.

За скобками, конечно, остаётся то, что теперь Пётр Иванович у меня полностью на крючке. Уверен, что его цепкого ума достаточно, чтобы понимать это. Если будет хоть один шаг в сторону, то всегда можно поднять историю с его братом Александром Ивановичем, который не может во Франции не ругать Россию, если он только будет действительно работать на поприще русского разведчика.

И тогда все Шуваловы вылетят из элиты русского общества. Мне же стоит задуматься о том, чтобы готовить на всякий случай замену Шувалову. Да и поговорить со всеми людьми, которые были в иной реальности рядом с Петром Ивановичем и осуществляли его проекты.

Наверняка среди этой молодёжи, а они не могут быть людьми старыми, так как и без моего участия эпоха возвышения Петра Ивановича началась бы ещё через шесть лет, — так вот, нужно лучше работать с кадрами. Всегда должен быть резерв управленцев. Пускай даже и в такой крайне сложной ситуации, когда не то что талантливого исполнителя не найти, простого служаку днём с огнём не сыщешь.

— Конечно, Александр Лукич, мы согласны, — после продолжительной паузы за двоих братьев ответил Пётр.

Отвечал он предельно серьёзно, с пониманием того, что прямо сейчас лишается немалой толики своей самостоятельности. Но за глупость своего брата нужно отвечать. Или предать родственника и отстраниться от него. Всё же Пётр Иванович был человеком не скверным, и отказываться даже от такого брата не собирался.

— Готовы ли бумаги, грамоты на предъявителя, кои должны будут выдаваться в банке? — сразу же сменил я тему разговора.

— Да, Александр Лукич, готовы. С водяными знаками, с гербовой печатью, всё так, как и вы говорили, — отвечал мне Пётр.

— Александр Иванович, а я ведь больше вас не задерживаю. На выходе вас ожидает командир той боевой группы, которая будет вам представлена для охраны и для подсказок, что именно делать. У них же и подробная инструкция, коей вы должны будете следовать в своей деятельности. Не позднее, чем через полгода я ожидаю от вас первых сведений, — сказал я Шувалову и решил придать ему ускорение. — Если не покинете пределы Петербурга в течение двух дней, то я буду считать вас преступником и повелю схватить.

Младший из Шуваловых поклонился и чуть ли не выбежал прочь.

— Итак, подобные банковские грамоты должны стать предвестником появления бумажных денег, — как ни в чём не бывало, продолжал я разговор с Петром Ивановичем.

Ему хватило воли взять себя в руки и не показать, насколько он раздражён. Но если Пётр не поймёт, что то, что сейчас произошло, и те решения, которые были приняты, — это практически прощение его брата, то тогда я переоценил Петра Ивановича.

— Первые деньги тоже печатаются, — чуть подрагивающими губами сообщил мне Пётр Иванович.

— Прочитали ли вы мой трактат о бумажных деньгах и о том, как ими следует распоряжаться? — спокойно спросил я, указывая жестом руки на стул рядом с собой.

— Да, также я прочёл работы английских учёных, — сказал мне Пётр Иванович.

— Они во многом ошибаются. Наука экономики и финансов только лишь зарождается. И самое главное, что вам следует знать: много денег — это всегда мало денег, — сказал я.

Если Шувалов читал мой трактат, который был не для многих глаз, а только лишь скорее для него, то эту фразу мог для себя почерпнуть. Таким образом я обозначал инфляцию. Ведь когда только ещё обсуждался вопрос о возможности введения бумажных денег, то все наперебой говорили, что это очень замечательная вещь, так как можно напечатать огромное количество бумажек, и тогда будет прямо-таки счастье на земле.

— Если денежная масса не будет подкреплена производством и золотым запасом, а также серебряными монетами, хранящимися в банках и могущими быть обмененными на бумагу, то бумага становится дешевле собственной стоимости, а не даже номинала, — удивил меня Пётр Иванович.

Это он что? Наизусть выучил мой трактат? Если так, то похвально. Не зря посредством полезности Петра Ивановича Шувалова я прощаю его брата Александра Ивановича. Почти прощаю, направляю на очень важное задание. Но внешне это всё равно опала.

— Вот-вот. Принесёте мне отпечатанную бумагу, я посмотрю на неё, а также мне нужно заключение от издательства газеты и типографии Академии наук. Я должен знать, что подделать эти бумаги будет крайне сложно. А лучше, чтобы и вовсе невозможно. Иначе мы получим такую инфляцию, что захлебнёмся в ней даже при благополучном стечении обстоятельств в промышленности и внешней политике, — сказал я.

Мы ещё многое обсудили с Петром Ивановичем, поговорили с ним о том, что Торгово-Промышленное товарищество не должно зацикливаться на строительстве только лишь Луганского завода. О других проектах.

— Прошу вас ещё содействовать господину Йоханнесу Берге. Нынче он должен пребывать в Самаре и обустраивать там первые механизированные текстильные фабрики. Направьте к нему мастеровых, которые в лучшем виде наладят прядильные и ткацкие механизмы. Берге будет частью нашего Торгово-Промышленного товарищества, — накидывал я задания для министра развития торговли и промышленности. — Уже в ближайшее время направьте людей, которым предстоит взять под контроль нашего товарищества все торговые сделки в Америке. Судя по донесениям, скоро в Россию хлынут потоки меха морских бобров. И так много этого меха в России нам не нужно. Но нам нужен чай. Так что необходимо наладить, и я в этом на вас полностью полагаюсь, продажу добытого на Аляске меха калана в Китай. У них и выменивать эти меха на чай в Россию. Подобный подход позволит нам увеличить в разы прибыль. Когда Россия станет ещё одним экспортером чая в Европу, мы сможем зарабатывать товариществом только на такой торговле не меньше миллиона рублей в год. Ну и, конечно же, на мехах.

Сведения о том, что открыли Америку, пока добрались лишь только до Адмиралтейства. У меня же был ещё и план того, какие намечены экспедиции на этот год и на следующий. Уверен, что мы уже достаточно прочно стали в Калифорнии, начинаем освоение Курильских островов и, возможно, острова Эдзо.

Но эту информацию нужно будет подавать не раньше, чем через год. И приходится в Адмиралтействе брать подписку о неразглашении и даже заставлять клясться на кресте, чтобы эти тайны не уходили в Европу. И меня не понимают в этом: хотят похвастаться перед европейцами, что русские имеют такие значительные успехи в освоении мирового пространства.

Возможно, эти люди, моряки, и понимают, что разглашать о начале существования Русской Америки до того момента, как будет построено какое-то количество фортов и не будет прочно стоять русский флаг на территории западного побережья Северной Америки, нельзя. Преступно с риском потерять все.

Те же англичане не поленятся и отправятся в дальнее путешествие. Это я не говорю про Испанию, которая пускай уже и значительно ослабла, утратила свои позиции, но списывать это государство полностью со счетов в это время не стоит. И мы как раз-таки наступаем на пятки испанцам, загребая себе Калифорнию до того момента, как они официально объявят о том, что это территория их.

Если историки из будущего не врали, а в этом я их не могу заподозрить, то Испания в Калифорнию начинает уже проникать, но пока только общинами иезуитов. Наверняка воинственными общинами, так как я не верю в то, что католический монах в рясе с крестом может ходить среди индейцев и проповедовать христианство, при этом монаху этому не наваляют или даже не убьют.

Остаётся теперь ждать выгоды от дорогостоящих русских экспедиций в Америку и на Дальний Восток. И я уверен, что эта выгода будет обязательно. Единственное, что сразу же необходимо упорядочить вопросы о распределении всех тех ресурсов, которые будут добываться в Русской Америке. Торгово-промышленная корпорация должна играть в этом ведущую роль.

Более того, я уже дал распоряжение подготовить изрядную группу рабочих людей для того, чтобы отправить их в Калифорнию и на Аляску. К тому же, думаю, что не так уж и плохо будет отрядить на Аляску некоторые общины русских старообрядцев.

Некоторое время, может быть лет пятьдесят или даже чуть больше, Русская Америка может оказаться такой вольной землёй, которая при нужном подходе и пропаганде может привлекать к себе новых и новых людей. И тогда нам не придётся за бесценок продавать форт Росс, уходить с Аляски, так как просто нечем было прокормить всех русских людей, которые там находились. Так мы сможем создавать промышленность в Русской Америке, чтобы иметь возможность не гнать через весь мир русские корабли в Тихий океан, а уже непосредственно на местах заниматься строительством флота и защитой всех русских территорий.

— Идите, Петр Иванович, помните мою доброту. Но отрабатывать не мне долги нужно, но перед Россией. Делайте наши общие дела с особым тщанием, — сказал я.

Дождавшись ухода Шувалова, тут же направился к жене. Все же чувствовалась червоточенка, что я с Лизой…

— Ты побудешь со мной? — спросила Юля, когда я вернулся после разговора с Шуваловым к ней.

— Я побуду с вами, — сказал я, подходя к маленькой кроватке, в которой лежал маленький человечек.

Рядом с кроваткой стояла опрятная, аккуратная женщина, которая смотрела только лишь на спящего ребёнка. Казалось, что нянька застыла. Но только Настенька стала кривить личиком, силилась заплакать, как женщина тут же начала раскачивать маятник кроватки.

Между прочим, когда я узнал о том, что моя супруга беременна, то направил не менее, чем три десятка чертежей на мебельную фабрику в Петербурге. И теперь, насколько я знаю, уже готово немалое количество прогулочных колясок по образцам из будущего, правда, сильно упрощённых. Готовы и кроватки с маятниками, сразу нескольких видов.

Мне и вовсе кажется, что экономика сильна тогда, когда она не только производит что-то масштабное, множество тонн железа, стали, угля, чугуна. Сильная экономика — это когда много различных мелочей производится, небольших предприятий, позволяющих делать жизнь чуточку, но лучше, ярче, интереснее.

Между прочим, на заре Советской власти я подобные идеи высказывал, считая, что при командно-административной системе тоже можно было заниматься всей этой мелочёвкой, которую люди находили не в Советском Союзе, а за рубежом и за которую готовы были родину продать. Ну что стоило создать свою жвачку со вкладышами, например, космонавтов? И не нужна нам тогда Турбо или жвачка Дональд Дак.

Так что нужно производить зонтики, коляски, ходунки для деток. Ведь главное — это реклама. Если людям объяснить, зачем нужно то или другое, а ещё привлечь какого-нибудь учёного, который обязательно расскажет, что ходунки — это прям очень полезно для развития ребёнка, то, конечно же, в любом уважающем себя дворянском доме эти ходунки будут в наличии.

— Как же мне не хочется уезжать… — сказал я.

— А остаться нельзя? — спросила Юля с надеждой в голосе.

— Нет. Мне ещё подвиг совершать, чтобы следующее моё назначение не вызывало смущения в обществе, — задумчиво произнёс я. — Давай спать. Вечером у меня еще прием с послами…

— И тут ты коим боком?

— Так будущему канцлеру положено. Вы должны об этом знать, графиня Норова, — сказал я, улыбнувшись.