Фаворит-9: Русский диктат

Глава 4

Воины-победители сперва побеждают и только потом вступают в битву; те же, что терпят поражение, сперва вступают в битву и только затем пытаются победить.

Сунь Цзы

Очаков

29 марта 1736 года

Шехла Хаджи Ахмед-паша под грохот французских и турецких пушек не сводил глаз с французского советника, подполковника Мишеля де Кастеллана. Француз же был занят тем, что анализировал выдвижение русских колон и в целом тех необычных тактик, которые применяются русскими войсками. Многое было откровением для Кастеллана, немало придется написать в своих докладах Первому маршалу Франции.

— Что же вы так пристально на меня смотрите? — не выдержал взгляда француз, вынуждено отвлекаясь от начинающегося сражения.

— Я последовал вашему совету и начал обстреливать крепость. Это глупый совет. Прямо сейчас ядра и бомбы ударяются о стены уже Османской крепости, крушат до того подвергавшихся обстрелу фортификации. Выходит так, что мы разрушаем собственные фортеции. И у меня есть закономерный вопрос: вы намеренно ввели меня в заблуждение, или же мне пора думать лишь только своим умом, а не полагаться на вас, месье подполковник? — сказал Ахмед Паша, презрительно выделяя слово «подполковник».

Француз промолчал. Теперь он не был столь уверен в том, что только что говорил перед самым началом обстрела Очакова. Турки спокойно входят в город, выстраиваются у стены, но уже внутри периметра. По всему понятно, что… Ничего не понятно. Зачем же русские так просто сдают Очаков?

Француз посчитал, что русские готовят какую-то ловушку, но единственное оправдание, почему московиты выходили из крепости, де Кастеллан находил в том, что они и вовсе не выходили из крепости. Залегли там, чтобы ударить со стен, как только турки приблизятся.

Понять, кто именно вышел из Очакова, было сложно, так как сильные русские разъезды не позволяли ни французским разведчикам, ни турецким подойти близко и своими глазами увидеть, сосчитать, сколько же человек вышло из крепости, а сколько всё-таки в неё вернулись.

Но теперь, когда уже не менее трех полков подошли к городу, но не входят туда, как и не подвергаются атаке, задумка русских оказывалась нерешенной. Или никакой хитрости и не было? Но генерал-лейтенант Норов так не воюет. Он еще ни разу не отдавал инициативу противнику. Уж тем более не бежал в поля боя.

— Но это же бессмыслица! Зачем русским оставлять крепость, если подошли их основные силы? Самое напрашивающееся решение для московитов одно: дать сражение с опорой на крепость, — в очередной раз оправдывался француз.

Он не знал, но чувствовал, что русские готовят что-то неординарное, какой-то ход, который должен был сильно изменить ситуацию не в пользу османского войска. Вот только не мог понять, что в такой ситуации могут сделать русские? Начать выдвигаться основными силами? Так русских более чем в два раза меньше.

Мишель де Костеллан готовился к этой войне и анализировал все те действия, которые русские проводили в Крыму. И пришёл к неутешительному для себя выводу, что подданные русской короны научились использовать дисциплину и тактику европейских армий, сочетания её с византийским коварством и русской находчивостью.

И главным человеком, который всё это претворял в жизнь, был тот, который сейчас и противостоит французскому подполковнику. Именно ему, так как Кастеллан не считал своего турецкого коллегу хоть сколь-нибудь грамотным военным.

— Бах! Бах! Бах! — раздавались всё новые и новые выстрелы и взрывы.

Стена Очакова продолжала разрушаться.

— У нас не так много боеприпасов и пороха, чтобы их тратить без пользы, — выкрикнул турецкий военачальник, повернулся и нашёл взглядом одного из своих заместителей. — Чорбаджи Мелик, видишь ли ты хоть одного русского на стенах Очакова?

Чорбаджи, что соответствовало званию полковника, тут же подобрался и подтвердил, что никаких русских на стенах города нет.

— Приказываю занять крепость! Сперва вы идёте одним алга, полком, а если получится беспрепятственно пройти ворота, тут же посылайте и других, — приказывал Ахмед-паша. — Но смотрите… Сперва подготовьте воинов, потом занимайте все улицы, выходите на восточные ворота.

Французский подполковник подумал и всё-таки согласился с мнением турецкого коллеги. По крайней мере, командующий армией не делал скоропалительных выводов и вёл себя достаточно осторожно. Да, рискует всего лишь одним полком, но если этот полк удачно проходит оборонительное сооружение крепости, то, конечно же, нужно посылать в город как можно больше людей.

— И всё же я не понимаю: неужели русские так поглупели, — всё-таки Кастеллан не удержался и высказал своё сомнение.

Вот только оно было точно лишним. Ахмед Паша уже верил в свою звезду и в то, что это Аллах помогает правоверным так удачно начинать священную войну против русских.

Может русское командование решило сдать крепость, а потом что-то делать ещё, вероятнее всего просто собраться и уйти за Перекоп? И просто ждать подкреплений? Или силы, которые привёл генерал-лейтенант Норов, сильно переоценены, как и он сам.

Ахмед Паша, кроме всего прочего, стремился первым из турецких военачальников заполучить победу. Сейчас вся Блистательная Порта, весь правоверный народ Османской империи взирал на своих воинов. При жизни нынешних османов ещё не было такого народного единения, когда забывались многие распри, социальные проблемы, и лишь только одно было важным — наказать русских за их вероломство.

Казалось, что даже подчиненные народы искренне желали победы туркам. Вот это было заблуждением, основанном на том, что те же сербы, хорваты, болгары могут в глаза говорить о величии турок и обязательной их победе, а в это же время мысленно проклинать.

Во всех мечетях, во всех мусульманских общинах в Константинополе и других крупных городах империи только об Священной войне и говорили. И войско собиралось необычайно большое и сильное, все были уверены, что победа ждёт турок. На великолепно сработали муллы, все мусульманское священство.

Так что тот, кто первым нанесёт русским поражение, — о нем будут вспоминать, тот имеет все шансы построить великую политическую карьеру. Так что Ахмед Паша больше и не хотел слушать, что русские задумали что-то не то. Ему нужен Очаков, а потом и Перекоп.

Полковник Мелик лично повёл первый пехотный полк, выстроенный полностью по лекалам французской армии. И эти солдаты беспрепятственно вошли в один из проломов крепости.

Чорбаджи Мелик первым зашёл на те камни, которые ранее были участком стены Очакова. Взошёл — и никто его не поразил, никто на него не накинулся со штыком. Лишь только чорбаджи пафосно взмахнул рукой и призвал воинов стремиться в крепость.

Минута, вторая, пять минут — и весь полк был уже на территории Очакова. Если бы был бой на стенах и артиллерийская дуэль, то подобное уже можно было бы считать за взятие города. Ещё оставалась единственная работа — зачистка. Но кто же может предполагать, что при зачистке нападающие могут проиграть обороняющимся?

— Всем вперёд! — ещё немного поразмышляв, посмотрев на француза, который растерялся, скомандовал Ахмед-паша.

Скоро не менее пятнадцати тысяч турецких воинов скопились у пролома стены, ещё часть стояла и ждала своей очереди, чтобы зайти через главные ворота крепости. И никто не стрелял, ничего не происходило…

Кашин сидел на крыше одного из домов почти что на самой западной окраине Очакова, но в метрах двухстах от пространства под стенами. Он смотрел в зрительную трубу, как турецкие солдаты ломятся внутрь города. Как офицерам приходится тратить немало усилий, чтобы солдаты, как те тараканы, не расползлись по всему городу.

Турки заходили внутрь периметра крепости и тут же выстраивались в боевые порядки. Они становились «коробочками» в ряд по шесть-семь человек — большее число не пройдет по узким улочкам Очакова.

— Господин поручик, прикажете начинать? — нетерпеливо спрашивал Семён.

— Обожди, Сёмка, пущай ещё поболе зайдут сюда, — отвечал Иван Кашин.

Семён не ответил, хотя имел собственное мнение и считал, что и без того много турок зашло в город, и теперь как бы не вышло так, что они всё-таки подавят любое сопротивление. Тем более, что не бездумно бегут в центр города, выстраиваются в колонны, в плотные линии, которые могут давать залпы.

— Через минуту — по твоему усмотрению, — сказал Иван Кашин Семёну. — Гляди, чтобы побольше турок ты отправил к чертям.

Обрадованный Семён тут же побежал на свою позицию, которая находилась еще ближе к выстраивающимся врагам.

Пробегая между баррикадами Очакова, участками обороны, которые еще не выявлены турками, подрывник-диверсант уже опытным взглядом замечал тех воинов, которые замерли в преддверии большой битвы.

— Пиндос! — то и дело выкрикивал единый на сегодня пароль командир диверсионной группы.

Это так, чтобы напряжённые бойцы вдруг не выстрелили в бегущего человека.

— Пиндос! — снова кричал подрывник, отмечая, что словно какое-то… Словно бы нехорошее, оскорбительное, но генерал-лейтенанту Норову виднее.

Больше минуты понадобилось Семёну для того, чтобы добежать до места, к которому вели пропитанные смолой и присыпанные порохом верёвки. Он ещё раз пристально посмотрел на то, как выстраиваются турецкие солдаты для того, чтобы начать зачистку города.

Как и предполагалось, в большинстве своём они скопились возле стен.

— Поджигай все сразу! — решительно скомандовал Семён.

Тут же все верёвки стали шипеть, искриться. И эти звуки стремительно удалялись со стороны небольшого склада, где расположился Семён со своим отрядом, в направлении скоплений турецких войск. А было их уже на территории города не менее шести тысяч, а другие продолжали заходить в крепость.

— Все рты открыли, закрыли уши руками! — скомандовал Семён и показал пяти своим бойцам пример, что именно нужно делать.

Сразу пятьдесят зарядов находились примерно в ста шагах от крепостной стены. И правильно рассчитали, потому как именно сюда подходили турецкие солдаты, которые выстраивались в колонны. И несколько таких колонн уже выдвинулись вперёд.

— Ба-бах-бах-бах! — неимоверно громко разрывались фугасные заряды.

Железные шарики, которыми были набиты бочки с порохом, разлетались во все стороны. Примерно половина взрывов пришлась именно в том месте, где было скопление врага.

Семён рассчитывал, что он с удовольствием будет наблюдать за тем, как турки корчатся и умирают, но понял, что это зрелище даже не для него, который уже видел немало кровавых картин. Многие человеческие конечности взлетали в воздух, людей поднимало и ударяло о выложенную у стен брусчатку. Иных поражали стальные шарики, прошивая насквозь тела. Кровь, кишки, оторванные конечности, другие субстанции, которые были в людях, — всё это расплывалось между камушками, аккуратно выложенными у стены Очакова.

Вони пока не было, ветер уносил запахи, как и часть криков ужаса, боли, на Запад. Словно бы турецкое командование послала живых людей, а природа возвращает им только лишь неприятные запахи порохового дыма, запеченной крови, откровенную вонь дерьма.

— Уходим, мы своё дело сделали, — скомандовал Семён, сдерживая рвотные позывы.

Один из его солдат начал блевать.

— Вперед! На бегу это делай, а то сам превратишься в котлету, — кричал Семен, таща за шиворот солдата.

Пользуясь полной неразберихой, сплошным туманом, разведчики, ставшие ещё и подрывниками, практически не скрываясь, выбежали из дома и направились в восточное окончание крепости.

— Бах-бах-бах-бах! — открыли стрельбу штуцерники.

Дым еще не рассеялся, но силуэты турок можно было рассмотреть. А иные, помешавшись, бежали в сторону уже не прячущихся русских стрелков. Пробежать много не получалось, пули заждавшихся боя стрелков останавливали беглецов.

А в Очаков продолжали входить свежие турецкие силы. Даже янычары, завидев тот ужас, который остался после пяти десятков взрывов, начинали терять свой боевой запал, посматривали себе за спину, неосознанно предполагая путь к бегству.

Я должен был принять решение и принял его. Мы пока ничего не делали. Кто-то может посчитать, что это легко, бездействовать. Но, нет. Сейчас я уверен, что это самое сложное в работе командующего.

— Ждём! — последовал от меня приказ, который уже наверняка осточертел всем моим подчинённым.

Я не смотрел на их лица, не собирался выявлять психологическое состояние офицеров. Мне бы со своим разобраться. Но очевидно, что нужно ждать.

Я знал, что городские бои ни на один час задержат турок. И что они не прекратятся даже после прозвучавших взрывов, в которых, как я рассчитывал, погибнут, либо получат ранение не менее чем тысяча врагов. Напротив, турки хлынут еще большим потоком в Очаков, застрянут там, многие найдут свою смерть в городе. К такому бою враг не готов, точно.

И только если прямо сейчас наше войско начнёт успешно выдвигаться из лагеря, для чего уже всё готово, турки могут изменить решение заходить ли в город. Да, врага это всё равно больше, чем всё наше войско. Но мы работаем над тем, чтобы нивелировать численное превосходство турок.

— Турки ринулись в город! — сообщил офицер связи, но я и сам это видел.

— Старшина Алкалин, как я ранее говорил, по дуге обходите, и ударьте по арьергарду противника! Задача: посеять смятение в ряды противника, раздергать его силы, увлечь за собой кавалерию. При опасности прямого столкновения, уходить в лагерь. — отдал я первый приказ, и тут же последовал следующий: — Теперь, господа, хватит нам ждать, да поможет нам Бог. Мы наносим свой удар.

Тут же все зашевелились, застучали барабаны, зазвучали трубы, разгладились лица ждущих решительных действий офицеров. Войска, пребывавшие в нетерпении и уже построенные, стали по-батальонно выдвигаться вперёд.

Шли бойко, порой казалось, что переходили на бег. Но мои войска умели передвигаться быстро, этому мы особо обучались. Тем более, что местность вполне располагала. Ни ухабов, ни сколь-либо серьёзных холмов, и уж тем более лесов, здесь не было, поэтому солдаты шли, и строй не нарушался.

— Бах-бах-бах! — одна из колонн турок, которая уже продвинулась к центру города, была остановлена баррикадами.

Мало того, что были нагромождения мебели, телег, так и колючая проволока сильно затрудняла движение вражеских воинов.

Нет, скорее всего, турки были остановлены людьми, русскими людьми. Смело решившими дать бой в городских застройках. Подобные сражения не были приняты в этом времени, считались самыми кровавыми и непредсказуемыми.

По колонне, которая длинным червём растянулась по всей улице, стреляли с крыш, солдаты кидали в турок камни, разряжали свои винтовки лучшие стрелки русской армии. Другие отстреливались из пистолетов, укрываясь за баррикадами.

— Ба-бах! Ба-бах! — в толпе растерявшихся турок раздавались взрывы гранат.

Турки кричали, первые ряды хотели было отступить, или откровенно удрать. Вот только входящие на узкую дорогу другие турецкие части подпирали и словно бы выталкивали вперед соплеменников, уже осознавших, что легкой прогулки по Очакову не будет.

Османы имели возможность оказать серьёзное сопротивление, они бы могли идти вперёд и ценой десятков жизней прорвать заграждение, вырваться на небольшую площадь в центре города. Но неразбериха, отсутствие командования, а стрелки, прежде всего, выбивали офицеров — всё это не позволяло туркам действовать эффективно. Они превращались в затравленных зверей, которые нещадно уничтожались.

— Бабах! — первая демидовская картечница, стоящая по центру баррикады, пустила смертоносные стальные шарики в сторону турок.

Три-четыре тела прошивал один шарик. Скученность противника позволяла наносить такой урон, который был бы немыслим, если бы пушки стреляли в полевом сражении. Убитых и тяжело раненых турок было столько, что если бы задние ряды всё-таки и решились продолжать движение, то они не смогли бы это сделать — преграда из тел соплеменников не дала бы это сделать.

Турки отстреливались, у некоторых из них были пистолеты. Ружье разрядить так можно было изловчиться. Но давка не позволяла перезарядить оружие. Но и у русских воинов, что навязывали городской бой, потери всё же были. Так что русская кровь начинала скатываться по черепице домов по обе стороны узкой дороги. Капли алой, героической, жидкости начинали капать на головы османов.

Но ручейки русской крови в сравнении с теми озёрами и реками турецкой, разливающейся по брусчатке, были малы. И все же шаг за шагом, но турки, скорее вынуждено, двигались вперед.

— Командир, туркам удалось пробиться севернее, и сейчас они будут выходить на площадь, — сообщил один из офицеров.

— Отходим на вторую линию! Демидовку ломаем и уходим за площадь, — командовал Кашин.