Русская Америка. Голливуд

Глава 6 Кинокомпания «Будущее»

10 ноября 1924 года.

Из Сан-Франциско до Чикаго я добрался на двух поездах за трое суток. Судя по всему, банда Снупса была немногочисленной. Пит и Бенни — два грабителя поезда, двое на заброшенном предприятии, включая самого главаря. И, думаю, один-два человека в борделе, если судить по словам Мэгги о «маленьком» публичном доме. Не тянет на серьёзные группировки гангстеров, которые сейчас формировались в основном на Восточном побережье и в Чикаго.

Но я всё равно добрался на такси до следующей крупной станции, там сел в экономкласс обычного поезда и перебрался на «Оверленд Лимитед» в полулюкс только в Карсон-Сити в Неваде. Дело в том, что в билетах эконома не указывалось никаких данных, и отследить меня было намного сложнее. Уже начало холодать, и я прикупил перед отъездом из Сан-Франциско лёгкое пальто и оделся попроще. Поднял воротник, надвинул шляпу, залез в толпу людей эконома и ищи-свищи.

Но всё прошло гладко. Или Пит и Бенни реально плохо улетели с поезда, переломав ноги, или увидели, что случилось с их притоном и сейчас залегли на дно, пытаясь не отсвечивать. Мэгги, если не дура, найдёт способ забрать сестру и укатить куда подальше от этих уродов, поставивших её на деньги. Снупс был не похож на главаря криминального синдиката. Так что ресурсов найти девушек, растворившихся на огромной территории Штатов у оставшихся бандитов весьма немного.

Скоростной поезд проехал через Солт-Лейк-Сити в Юте, где я издалека с интересом наблюдал за рыже-красными каньонами, пока «Оверленд» нёсся по плато Колорадо. Затем Канзас, Айова и, наконец-то пересадка в штате Иллинойс на громадном вокзале Чикаго, что обслуживал поезда, идущие на восток.

Высокое здание с часовой башней возвышалось над длинными пролётами железных перекрытий, удерживающих надземные переходы между платформами. Помпезность вокзала, больше похожего на крепость, резко контрастировала с массой серых коробок-домов вдалеке за путями. А пасмурная погода сильно отличалась от солнечного Лос-Анджелеса. Здесь было даже больше шума и суеты.

Ещё сутки я трясся на поезде компании «Пенсильванские железные дороги», что единственная имела прямой путь через Питтсбург и не делала большой крюк южнее, заходя в Вашингтон, как у других перевозчиков.

И вот, через пять дней после выезда из Лос-Анджелеса, я вышел на вокзале Уилмингтона в штате Делавэр.

В глаза сразу бросилось гигантское количество объявлений о вкладах в новые мелкие банки и о работе для финансистов. Листовки, зазывающие клерков трудиться в юридические и финансовые конторы, были расклеены повсюду. Оторвавшиеся от столбов и стен, они летели над дорогой по ветру.

Похоже, я попал куда надо. Уилмингтон жирел и распухал после создания «внутренней офшорной зоны». Наняв такси, я добрался до Довера — административной столицы штата, и вышел уже на центральной Кансил-стрит.

Здесь всё было совершенно по-другому, в отличие от Уилмингтона. Спокойный город, сплошь из старинных зданий не выше трёх-четырёх этажей, уютно устроился на равнине реки Делавэр. От неё в город шла сеть каналов. Памятник на набережной гласил о том, что именно с этого штата «началась Америка», ведь он первым ратифицировал Конституцию США.

Дорогие авто проносились мимо меня, пока я искал для себя съёмное жильё. Я выбрал приличный доходный дом, выкупив на неделю небольшую, хорошо обставленную квартиру, окна которой выходили на канал.

Почему Довер? Да потому что барыг-однодневок сюда просто-напросто не пускали. Уилмингтон — город дельцов и быстрых денег. Довер — место для респектабельных бизнесменов, чиновников и богачей. Там — выкачка бабла из кармана дураков, здесь — зона для настоящего бизнеса.

В Довере шанс попасть на липовую контору был гораздо меньше. Власти безжалостно «резали» небольшие и не зарекомендовавшие себя банки и офисы, пытающиеся пролезть из Уилмингтона и открыть свой филиал, а местные законы давали карт-бланш для этой «резни». После обеда я отправился вдоль набережной в сторону «Сити» — офисного центра города.

Заглянув в юридические консультации, адрес которых мне дал Яков Абель, я, назвавшись чужим именем, побеседовал с клерками и составил себе представление о будущих вполне официальных махинациях с моими деньгами. После чего отправился «домой» — ловить владельца доходного дома.

Я представился тем, кто хочет вести дела в Довере, а он оценил мой новый презентабельный наряд и любезно согласился выкушать кофе в ресторанчике на первом этаже. В разговоре промелькнуло кино, и владелец гостиницы с жаром принялся мне рассказывать о новинках, которые вышли недавно. Оказалось, он тот ещё киноман, и я тут же присел ему на уши. В моём лице он обнаружил того, с кем можно поддержать интересную беседу. Вскользь я расспросил его о конторах, похожих на те, что советовал Яков Абель. Как я и думал, местный бизнесмен посоветовал ещё несколько мест, где можно было организовать счета, которые налоговая отслеживала с великим трудом.

На следующее утро я отправился по названным адресам… И убил два дня на оформление и крейсирование в такси между конторами «внутренних офшоров». Клерки в этих местах были совсем не похожи на тех зазывал и бешеных растрёпанных экономистов, что носились на машинах по Уилмингтону. С каменными лицами у меня приняли в нескольких местах капиталы на счета четырёх фирм, объединённых в единый холдинг. Не переписывая номера случайно выбранных купюр…

Итак, 12 ноября 1924 года от Рождества Христова в Довере, штат Делавэр, появилась «FFC». Краткое название от «The Future Film Company».

«Кинокомпания 'Будущее» получила на свои счета сто девятнадцать тысяч долларов США, а в моей голове крутился простой, но звучный слоган: «Будущее уже наступило». Ведь я планировал принести массовое звуковое кино в этот мир несколько раньше, чем это случилось в «моём времени».

Оформив своему «холдингу» возможность переводов через «Вестерн Юнион», я покинул последнюю контору и зашёл в отделение «Банка Америки», предоставив свежую чековую книжку. Сняв некоторую сумму более крупными купюрами на «карманные» расходы, вышел на набережную каналов Довера.

Признаться, с души свалился гигантский камень. Огромные по меркам этого времени для обычного человека деньги растворились в финансовой системе Штатов. В кармане у меня лежала «отмытая» вполне законным образом крупная наличка.

Я вдохнул полной грудью холодный речной воздух. Первый шаг сделан. Теперь я официально бизнесмен Иван Бережной, имеющий свой холдинг, и могу вкладываться в нужные мне патенты. Путь был непростой… Сначала грабители Дина хотели обнулить меня на моей же ферме. Затем эта злополучная поездка по маршруту Лос-Анджелес — Сан-Франциско. И всё ради этого момента. Я чувствовал, как расправляются плечи, сбросившие тяжёлый груз нервов за этот чемодан, что я вёз через всю страну. Даже захотелось вернуться в отель и со всего размаха забросить его в воду канала. Тем более теперь в пустой поклаже не было необходимости.

С чистой душой отправился гулять по набережной, рассматривая старинные здания, выкрашенные в красные и бордовые цвета. Атмосфера спокойствия, разительно отличавшаяся от шума Калифорнии, действовала гипнотически. На город опускался вечер, и небольшие уютные кафешки, украшенные гирляндами, зазывали в свои тёплые объятия. Я зашёл в одну из них и заказал пару сэндвичей «Бобби». Официант заявил, что это местное блюдо Делавэра, и мне захотелось попробовать.

Сэндвичи с запечённой на медленном огне индейки, обильно посыпанной сухарями с добавлением шалфея, лука и клюквенного соуса оставили сладкое послевкусие. Но в целом — весьма неплохо. Американцы вообще любители добавить какую-то несложную традиционную «быструю» еду в меню любого ресторана. Даже если ценник и мастерство поваров в заведении будет запредельным.

А вот кофе был шикарным. Я с удовольствием потягивал терпкий напиток, поглядывая на проезжающие за большим окном машины и утопая в широком кресле. Мимо пронёсся такой же двухместный «Форд», как и у меня. Но он был так искусно «зашит» жёстким верхом, а цветовая гамма и сверкающие вставки смотрелись так органично, что я тут же запомнил внешний вид авто.

Сейчас «Форд» гонит с конвейера почти всё в чёрном цвете ради удешевления. С деревянными бамперами и прочим простеньким обвесом. Все машины «дорабатывают» в ателье. Или тех, что при магазинах, или в частных. Пока не куплю себе представительский лимузин, захотелось тоже привести свой «Ранэбаут» в такой же порядок, как тот экземпляр, что пронёсся за окнами кафешки. Всё-таки, мне скоро нужно будет раскатывать по встречам и вечеринкам киношников Голливуда, если всё пойдёт по плану…

Вечером я попросил на ресепшене заказать мне такси на утро до Уилмингтона. Оттуда я планировал выехать на поезде в Нью-Йорк.

13 ноября 1924 года. Нью-Йорк.

Дорога из Уилмингтона до Нью-Йорка была приятной. Четыре часа в вагоне первого класса за удобным столиком — что может быть лучше? Всего в вагонах «Пенсильванских дорог» на этом направлении было всего два варианта билетов — на обычные места с деревянными лавками, и вот такие вот аналоги дорогих скоростных поездов моего времени. Разумеется, исполненные и обставленные в лучших традициях двадцатых годов.

Этой ночью, перед отправлением в путь я перестал волноваться за деньги в чемодане, но во сне опять «всплыли» подробности моего попадания в это время… Перестрелка, удар дрона… Погибший Лёня… Поэтому я всячески старался себя отвлечь чтением свежей прессы, обдумыванием планов и созерцанием видов за окном.

А посмотреть было на что. Железная дорога шла вдоль реки Делавэр. Вокруг неё во все стороны раскинулись густые леса, на которых ещё сохранялась буйная яркая осенняя листва.

После часа дороги состав прибывал на двадцатиминутную остановку на главный вокзал Филадельфии и дальше три часа шёл до Золотого Яблока, как иногда называли Нью-Йорк.

Поезд прошёл тоннелями под Гудзоном, разделяющим город своей сине-серой водной гладью. Тоннели существовали уже больше десяти лет, о чём мне повествовал буклет на столике в поезде. И это сейчас считалось инженерным чудом, ведь как только скоростной состав замедлился, выезжая из тоннеля, мы сразу оказались на огромном перроне Пенсильванского вокзала. Одиннадцать подземных платформ в самом сердце Манхэттена.

Я покинул вагон и поднялся в общем потоке людей в большие залы гигантского здания, выполненные в стиле боз-ар. Лакированное дерево, коричневые колонны и масса позолоты. Резные панели вдоль стен между окнами. Самое большое и одно из самых дорогих общественных зданий Нью-Йорка было полно встречающих, пассажиров, бОев в ливреях, толкающих перед собою тележки с багажом. И над всем этим гул голосов, прерываемый мегафонной речью диспетчера. Я был в самом центре одного из самых больших мегаполисов, что стремительно пожирал всё вокруг, возводя новые районы и расползаясь за Гудзон всё дальше и дальше.

Я вышел из широкой колоннады, уходящей в стороны от главного входа, и задрал голову, рассматривая барельеф под крышей вокзала. Меня тут же обняла и понесла через дорогу толпа людей. Справа послышалось недовольное ржание лошади и окрик извозчика. Даже здесь до сих пор можно было встретить не только машины.

Манхэттен разительно отличался от городов Калифорнии. Высотки больших домов и громады дорогих отелей создавали ощущение, что я в современном городе. Достаточно было посмотреть поверх голов людей и не замечать старинные наряды и авто. Разве что на зданиях не было гигантской рекламы на цифровых панелях.

Поймав такси, я ткнул водителю в запись с одним из отелей, что рекламировал буклет, который я прихватил с собою в поезде. И уже через десять минут заселялся в «Плазу». Фешенебельное место с большими конференц-залами. После плотного обеда я принялся изучать телефонную книгу, выискивая в ней два номера.

Учитывая, что на самом «фолианте» красовалась выбитая надпись «Нью-Йоркская телефонная компания», проблем с поиском не возникло. Ибо это была дочка большой компании «Белл», что являлась фактическим монополистом в телефонии и адресных книгах. А мне нужно было позвонить именно в одну из лабораторий «Белл». Сейчас она ещё пока называлась «Инженерным отделом 'Вестерн Электрик», что входила в один конгломерат с «Белл». Я открыл «жёлтые» страницы, как называли справочник по компаниям и предприятиям, и нашёл нужный номер.

Снял трубку, дождался ответа телефонистки.

— Номер, пожалуйста! — послышался девичий голос.

Я продиктовал цифры. Называть буквенное обозначение станции не требовалось, ибо отель «Плаза» и «Белл» находились на Манхэттене и были подключены к одной телефонной станции.

— «Инженерный отдел 'Вестерн Электрик» слушает, — раздалось из слуховой трубки.

— Мне нужен мистер Натан Левисон.

— Он сейчас занят в лаборатории. И сможет перезвонить, только когда выйдет. Что ему передать?

— Передайте, что звонил Иван Бережной. Владелец «Кинокомпании 'Будущее». По поводу его исследований звукового кино. И предлагает встретиться. Перезвонить можно в отель «Плаза». Номер 203.

— Хорошо. Я передам. Чем ещё я могу быть вам полезен, мистер Бережной?

— Вы уже очень помогли. Благодарю. До свидания.

Со мной попрощались в ответ, и я «повесил» трубку.

В «Плазу» я заселился не просто так. Уже тот факт, что звонит бизнесмен, остановившийся в подобном отеле, должен заставить Левисона задуматься и серьёзно отнестись к предложению увидеться.

Натан — один из инженеров знаменитой «Вестерн Электрик», был тем, кто стоял у одного из направлений звукового кино. Технология «Vitaphone», или Витафон, была доведена до ума именно им. Отдельная запись звуковой дорожки на больших дисках, внедрение усилителя и подключение синхронизатора вместе с киноплёнкой позволило ему продать лицензию в 1925 году развивающейся молодой «Warner Bros» или, как я привык её называть, «Уорнер Бразерс». И Уорнеры сделали на этом огромные барыши, за три-четыре года обойдя уже существующие гиганты. Технология «Витафон» устареет к концу десятилетия, но есть один нюанс — она конкретно затормозит распространение и составит конкуренцию другим технологиям звукового кино.

Поэтому для полного «комплекта» следовало позвонить тем, кто уже показал себя на этом поприще, но кинокомпании посчитали эти разработки слишком дорогой игрушкой. А одумаются они лишь через несколько лет…

Мой палец бежал по алфавитному справочнику «белых» страниц телефонной книги, содержащих частные телефоны. Есть.

Пообщавшись с милой телефонисткой и назвав нужную станцию и номер, я вскоре начал разговор с мужчиной, подошедшим к телефону.

— Дом Кейсов.

— Добрый день. Я могу услышать мистера Теодора Кейса?

— Мистер Кейс уехал к своему отцу, мистеру Уилларду Кейсу. Здесь он появляется крайне редко.

Похоже, я попал на дворецкого.

— Благодарю вас. Как я могу с ними связаться?

Записав станцию и цифры номера, я попрощался. На отце знаменитого исследователя Теодора Кейса Уилларде — держались все научные изыскания его сына. Он был президентом национального банка Оберна — городка в штате Нью-Йорк, и без его помощи Теодор вряд ли мог так успешно и беззаботно заниматься своими нововведениями.

Не успел я набрать номер поместья Кейсов, как телефон зазвонил. Я поднял трубку:

— Алло.

— Мистер Бережной. Это Натан Левисон. Вы звонили мне.

— Да. Меня заинтересовали ваши разработки «Витафона». Мне хотелось бы переговорить о них и о возможности использования технологии на съёмках.

— Хм… Допустим, мы можем побеседовать. Мы можем увидеться завтра после четырёх часов?

— Конечно. Я буду около главного офиса «Белл» в назначенное время.

— Идёт. Отметьтесь у стойки администрации и подождите меня. До встречи.

Вот теперь-то начиналось самое интересное. К шестнадцати ноль-ноль я подъехал на такси к зданию 463 на «Вест стрит» в Манхэттене. С десяток зданий компании «Белл» занимали целый квартал по этому адресу. А офис управления представлял собою красивый десятиэтажный дом, украшенный лепниной.

На ресепшене я назвал свои имя и фамилию, а затем устроился в кресле у стены. Вскоре в холле появился мужчина с залысинами, среднего телосложения и аккуратными усами. На нём был надет простой серый костюм. Достаток выдавала лишь дорогая цепь хронометра, блестевшая на жилете. Он подошёл к стойке, сказал что-то, и ему указали на меня.

Мужчина подошёл ближе:

— Вы — Иван Бережной?

— Да…

— Натан Левисон, инженер «Вестерн Электрик» и «Белл».

Я пожал протянутую руку. Мы быстро договорились пойти перекусить в большое кафе неподалёку, что пользовалось популярностью у персонала компании. Внутри заняли столик подальше от всех у окна и после короткой трапезы и знакомства — приступили к кофе и беседе о делах.

— Значит, вам нужна лицензия на использование «Витафона»? — задумался Натан.

— Да, я считаю, что будущее именно за звуковым кино, — кивнул я, устраиваясь поудобнее с чашкой кофе.

— А условия лицензии?

— Исключительное право… с возможностью распоряжения на срок действия договора, — спокойно ответил я и заметил, как в глазах Левисона мелькнула усмешка, ведь он понимал, что в случае получения мной подобной лицензии, только я один смогу использовать «Витафон». И продавать её тем, кто захочет приобщиться к производству звукового кино, буду тоже я.

— Это очень серьёзный шаг. Боюсь, «Вестерн Электрик» не пойдёт на это.

— А зачем нам с вами «ВЭ», мистер Левисон? — улыбнулся я.

— В смысле? — прищурился Натан.

— Вы же сделали «Витафон» в нерабочее время. Арендуя лабораторию как частный предприниматель?

— Да… — удивился инженер, — Но мы с моими коллегами упомянули об этом только в одной из коллективных статей.

— Но я внимательно слежу за новшествами в мире кино, — пожал я плечами, хотя на самом деле знал это уже из знаний «своего времени». Из «учебных» выжимок тех самых источников, что сохранили научные труды Левисона и его подчинённых.

— Видите ли, Иван… в крупных компаниях есть… как бы это выразиться…

— … Солидарность и лояльность? — подсказал я с ухмылкой.

— Да! Вы меня понимаете! — обрадовался Натан.

Ну да. Ещё как понимаю. В крупных гигантах и особенно сферах программирования в моём времени — это иногда даже учитывается в расчёте заработной платы. Премия за лояльность.

А Левисон продолжал:

— Я, конечно, буду иметь право решающего голоса в судьбе технологии. Но компания может помочь мне продать её ещё дороже в будущем, а если я оформлю только частичный патент, передав ей право управления — это даст гарантированное повышение в случае успеха. И совершенно другие условия работы. Помимо процента от использования технологии.

— Вы выбираете быть под крылом «Белл» и «ВЭ», но не отправляться в свободное плавание? — спросил я.

— Да, это точное высказывание, — кивнул Натан и отпил кофе.

— Что же… Кинокомпании тоже думали, что в Нью-Йорке им будет очень комфортно снимать фильмы. И надеялись на то, что аппетиты мистера Эдисона не будут расти… — лукаво посмотрел я на Левисона.

Тот даже дёрнулся при упоминании о «Кинобандите». Томас Эдисон, знаменитый исследователь, обладал целым букетом «тёмных» сторон. Значительная часть его изобретений: от лампочки накаливания до усовершенствования телеграфа и телефона — были доработками уже существующих образцов с помощью больших производственных мощностей.

У обывателя зачастую может создаться впечатление, что любую технологию создаёт один или два-три гения. На самом деле это всегда результат работы массы подчинённых. Ассистентов, лаборантов. Только так может зародиться истинная «научная школа». И Эдисон вовсю использовал труд десятков, а потом и сотен сотрудников.

Сам кинетограф, что положил начало буму фильмов, разработал один из его сотрудников по имени Уильям Диксон. Томас запатентовал новшество на своё имя, а отношения с Диксоном разорвал.

Но главное было другое — «Кинобандит» настолько жёстко вёл конкурентную борьбу, что просто душил исками и спорами об авторском праве всех вокруг. Монополизация киноиндустрии в начале века развилась настолько, что даже стала тормозить киносъёмки. А к тем, кто шёл против Эдисона, и на кого нельзя было надавить законными способами — приезжали «лихие парни» и разбирались совсем по-другому. Сжигая склады с киноплёнками и избивая несогласных.

Именно поэтому молодые киностудии перебрались на запад — в Голливуд. Подальше от юрисдикции штатов Нью-Йорка и Джерси, где Томас имел весьма «волосатую» руку. Теперь для мафии, что работала с Эдисоном, отправлять «лихих ребят» на разборки через всю страну на чужую территорию в Калифорнию — стало рискованно. Это в фильмах нам кажется, что мафиози двадцатых вездесущи. В реальности всё было гораздо сложнее.

Левисон нахмурился:

— Что вы предлагаете, мистер Бережной?

— Я хочу, чтобы «Витафон» запустился в Калифорнии.

— В Голливуде? — усмехнулся изобретатель.

— Именно. Судьи и гангстеры Эдисона не имеют там власти. А в окрестностях Лос-Анджелеса уже есть крупные студии. Моя задача — внедрить «Витафон», и уже на месте распространить его в других кинокомпаниях.

Первым крупным птенцом в Калифорнии стала «Paramount Pictures». За десять лет «Парамаунт» стал мощным гигантом, который осуществлял собственный прокат в своих кинотеатрах. И в Голливуд потянулись другие студии…

Натан Левисон это прекрасно знал. Не мог не знать, разрабатывая свой «Витафон». Сейчас Эдисон был в очень натянутых отношениях с американским гигантом «АТ и Т[1]», которой принадлежали и «Белл» и «Вестерн Электрик». И где работал Левисон.

Практически единственный вариант защитить технологию от возможного копирования и давления со стороны Эдисона был увод ее из юридического поля штатов, где «Кинобандит» творил что хотел.

Что и сделали братья Уорнеры, купив лицензию и открыв в Калифорнии отдельную дочку «Витафон Корпорейшн». Только вот я сейчас опережаю их на полгода. В данный момент возможные покупатели лишь ходят вокруг да около, но не предлагают реальных сумм. А инженерный отдел «Вестерна» находится в глубокой перестройке. В 1925 году он станет «Лабораторией Белл» и все кадровые перестановки будут улажены. Вот тогда они начнут весьма жёстко вести себя на переговорах по «Витафону». И Левисон там будет скорее исполнителем и вдохновителем. Не имеющим большого отношения к коммерческой судьбе технологии.

Вот поэтому я так торопился сюда, в Нью-Йорк. За возможностью решить вопрос заранее и более дёшево…

— Исключительная лицензия сделает вас монополистом на распространение технологии, мистер Бережной.

— Но и я предлагаю вам, как создателю — участвовать в её внедрении и получать с этого дивиденды. Я уверен, что Витафон «выстрелит»! И вы в это верите, Натан, я вижу по глазам. А «Вестерн Электрик» пока ещё нет…

Он колебался. И я подлил масла в огонь.

— Вы же понимаете, что мы можем заключить договор на конкретный срок, после которого лицензия становится неисключительной, и вы и «Вестерн Электрик» сможете распоряжаться ею по своему усмотрению? — спросил я.

Натан поднял глаза. Теперь он выглядел более заинтересовано.

— Какой срок?

— Скажем… Пять лет. Не менее, мистер Левисон! Сами понимаете, мне невыгодно заключать подобную сделку на гораздо малое время, — пожал я плечами.

Через пять лет «Витафон» устареет. И его сменит другая система, за которой мне придётся ехать в Оберн… Однако возможность «перехватить» момент популярности изобретения Левисона и обеспечить себе большой стартовый капитал я упускать не хотел.

В общем, я хотел гораздо раньше снять сливки, чем Гирш, Аарон, Шмуль и Ицхак Вонсколасеры… При чём тут эти имена, спросите вы? Да при том что после того, как эти четыре брата переедут из деревни Красносельц Российской империи в Соединённые штаты, они возьмут имена Гарри, Альберт, Сэм и Джек соответственно. А их фамилия сократится до «Уорнер». Их молодая студия, делающая первые шаги в большое кино, после внедрения «Витафона» за три года отобьёт вложенное в десятки раз, если не больше. А через пять лет догонит «Парамаунт». Уорнеры, а точнее один из братьев — Сэм, поверили в Левисона и его изобретение. И это возвело их в разряд властителей Голливуда.

Поэтому через пять лет монополия на использование «Витафона» мне уже будет не нужна. За это время технология обогатит меня, а сама уйдёт со сцены, став тупиком развития звукового кино.

— Что же… Пять лет — это вполне стандартный срок, — задумался Левисон.

— И это деньги на продолжение ваших собственных исследований. Уже сегодня, — поддавил я, — Более того, как только пойдут съёмки в разных студиях, вы сможете заключить контракты на поставку оборудования для «звука». Мы создадим холдинг для обслуживания кинотехники и кинотеатров. Думаю, таким образом мы заинтересуем и «Вестерн Электрик». Тогда вы останетесь на коне в их глазах, как и хотели…

Любой увлечённый изобретатель всегда стремится делать то, что ему кажется важным и интересным. Но для этого, как правило, нужны приличные вложения.

— Давайте обсудим этот вариант, — кивнул Натан.

«Поплыл!» — понял я. В последующем долгом разговоре я уже закреплял достигнутое, и мы в конце концов пришли к торгам. Я должен был выплатить Натану тридцать пять тысяч долларов за исключительное право использовать «Витафон». А также пятнадцать процентов прибыли сверху с моих гонораров за разовые лицензии для фильмов, снятых с помощью этой технологии. В единовременной выплате была заложена комиссия инженерного отдела за использование их оборудования для разработки новшества.

В реальности Уорнеры бы пришли к Левисону уже после реорганизации «Лаборатории Белл». И вели переговоры уже с компанией, которая выкупила полный патент у Натана. Они отвалили пятьдесят тысяч за покупку и ещё сто за лицензию, потому что у них уже были конкуренты, торгующиеся за возможность приобрести новшество. А ещё братья отдали десять процентов прибыли.

Барыш, что они получили — в итоге покрыл всё стократ. Я отдал двадцать процентов, зная, что буду скоро торговать и правом использовать «Витафон», отбив высокий процент. И мне нужны были деньги сейчас. Посему я внутренне порадовался, посчитав сделку очень выгодной. Говорил бы с компанией «Белл» — меня бы раздели и оставили в одних трусах. Ещё и должен бы остался…

В офисе мы смогли заключить соглашение о намерениях, чтобы приступить к сделке на следующий день, а я отправился нанимать толковую юридическую контору, которая поможет со всеми необходимыми бумагами.

Все эти проволочки заняли ещё трое суток, потому что опись документации и чертежей, входящих в лицензию, заняла почти два дня.

Деньги я оплатил двумя равными долями, выписав чек со счетов двух своих «дочерних» компаний. Как только банк на Пятой Авеню Манхэттена подтвердил Натану Левисону подлинность сделки, я стал исключительным лицензиаром «Витафона» — технологии, что принесёт звук в кино.

Разные эксперименты существовали и ранее. Но именно этот вариант оказался в двадцатые года прорывным, окончательно забив гвозди в крышку гроба немого чёрно-белого кино. В дни, пока шло оформление, я всё же дозвонился до Уилларда Кейса. И даже смог переговорить с его сыном Теодором, увлекая того разговором о перспективах звука в кинематографе. По итогу мы договорились, что я приеду к ним в Оберн в поместье и осмотрю лабораторию, чтобы сделать интересное предложение… А ещё, что при этом будет присутствовать один очень интересный человек…

18 ноября 1924 года. Оберн, штат Нью-Йорк.

Такси неслось по дороге, огибающей озеро Оваско. Зеркальную гладь тревожили только чёрные кряквы, срывающиеся с воды в свой тяжёлый полёт. Впереди на берегу виднелся большой двухэтажный особняк из серого камня, покрытый бордовой крупной черепицей. С одного края над крышей торчала выемка частной обсерватории с телескопом.

Кейсы жили очень богато. В отличие от Натана Левисона, Теодор Кейс пользовался всеми благами капиталов своего отца и семьи. Окончив Йельский университет на химика, он пошёл на юриста в Гарвард, бросил учёбу и занялся исследованиями в лабораториях, что профинансировал его отец, и которые поначалу расположились в подвалах их поместий.

Затем Теодор познакомился с будущими коллегами по научным изысканиям, и в одном из особняков его отца на заднем дворе была построена «Исследовательская лаборатория Кейса».

Туда-то и лежал мой путь.

Теодор Кейс встретил меня, одетый в светлые брюки, серый пиджак, галстук и с толстой сигарой-кубинкой в руке. Крепкое рукопожатие было под стать его телосложению. Вместе с ним меня встретил Эрл Спонейбл. Полная внешняя противоположность Кейса, он походил на бешеного учёного. Однако ведущим в этой паре химиков был именно Теодор.

— Добрый день, мистер Бережной. Прошу простить нашего товарища, он внутри. С некоторых пор он стал весьма замкнут. Пройдёмте, мы представим вас… — улыбнулся Кейс.

Манеры старого аристократа прослеживались во всём. В его разговоре, движениях. Он не был стеснён в деньгах, а статус его отца позволял ему быть «вольным художником» в мире кино и науки.

Пройдя через большой холл, заставленный вазами с цветами и дорогой мебелью, мы оказались в просторной, светлой гостиной. За столом над кипой бумаг сидел уже немолодой мужчина с пронзительным взглядом тёмных глаз. Пиджак его небрежно висел на спинке стула.

— Мистер Бережной, познакомьтесь, это мистер Форест, создатель «Фонофильма». Вы очень хотели его видеть тоже!

Мужчина поднял на меня глаза. Слегка нахмурился, приподнялся и пожал руку. Лично для меня он в представлениях не нуждался. Ли де Форест, пионер звукового кино в Америке, собственной персоной…

Ещё в начале двадцатых он представил систему оптической звукозаписи прямо на киноплёнку. Независимо от Юджина Лоста, француза, он придумал и реализовал «лесенку» по краю киноплёнки. Колебания, что улавливал фотоэлемент на проекторе, дали возможность реализовать синхронную запись и картинки, и звука.

Однако, когда он начал снимать короткометражки, киношники посчитали это весьма дорогим делом. Да и, вполне возможно, Эдисон тоже «постарался» с выдавливанием потенциальных конкурентов.

Вдобавок Форест оказался весьма жадным до денег и требовал такие суммы за использование разработки, что потерял всех возможных клиентов. Вот ему и обрезали крылья… Что мне было очень на руку, ведь сейчас он работает с Кейсом. И теперь не самостоятелен в решениях.

— Вы приехали, чтобы попытаться облапошить нас, мистер Бережной? — неожиданно резко выдал он, — Снова предложить копейки за «Фонофильм»?

— Ли! Ну как так можно? — спокойно укорил его Теодор и положил ладонь на плечо, успокаивая исследователя, — Мистер Бережной по телефону сказал, что у него есть вполне реальное предложение на наш с тобою «гибрид». Кстати, из нашего разговора я понял, что он весьма неплохо разбирается в том, над чем мы здесь работаем. Ты бы сначала послушал его… Джентльмены, предлагаю перекусить и затем уже отправиться в лабораторию. В ту часть, которую можно посетить. Простите, мистер Бережной, полностью мы показать её вам пока не можем, — вежливо произнёс Кейс.

— Разумеется, я всё понимаю, — кивнул я.

Зачем мне показывать всё… Я и так в курсе — что там находится. Практически доведённый до ума «Movietone»… Вершина технической мысли для кино этого времени. Но о его разработках было известно итак.

Я же знал, что Теодор прячет от всех в дальних боксах лаборатории. Своё главное творение — световой клапан. Пока о его частях у него выходили только отдельные статьи.

«Витафон» Левисона записывал звук отдельно от бобины киноплёнки. И если она рвалась — синхронизация звука и кадров тут же терялась.

«Фонофильм» Фореста требовал усилителей, имел синхронизацию звука и кадра, но слабое качество.

А вот «Мувитон»… Он решил проблему качества звука. И готовые копии фильмов, снятые с его помощью, было так же удобно транспортировать в кинотеатры, как и плёнки «Фонофильма». Ещё немного, и Кейс полностью доработает его…

Это — будущее звукового кино! И надо воспользоваться им до того, как Ли и Теодор разбегутся через год из-за скандала и придётся «собирать» их вместе, выплачивая обоим за патенты. Были и другие изобретения. Та же «Радиокорпорация Америки» во главе с Давидом Сарновым, кстати, тоже мигрантом из Империи — разрабатывала свой вариант. Но соваться туда не стоило. Во-первых, ещё лет пять они будут не так активны. Во-вторых, там всё было завязано на корпоративные патенты, и мне с моими деньгами откровенно ничего не светило.

За столом Форест не выдержал и устроил мне чуть ли не целый экзамен по технологии записи звука. Спонейбл пытался его урезонить под лёгкие усмешки Кейса. Но я с честью «сдал билет», чем заставил Ли смотреть на себя более уважительно и даже с некоторым удивлением.

В конце концов мы вчетвером оказались идущими по дорожке к лаборатории:

— Вы действительно считаете, что это принесёт большие деньги? — спросил Теодор.

— Да. Немое кино по-своему прекрасно, но демонстрации уважаемого Фореста уже показали — у людей есть запрос на звук! — ответил я.

— Но не у кинокомпаний, — хмыкнул Ли.

— Просто вы предлагали не тем людям, — парировал я.

Кейс, в свою очередь, усмехнулся:

— Вы намекаете на Томаса Эдисона?

— Именно…

— Я не боюсь его.

— Не сомневаюсь, мистер Кейс. Но и в кинотеатры Нью-Йорка и Восточного побережья вы не попадаете со своими фильмами. Это будет слишком дорогое удовольствие, пока всё здесь контролирует Эдисон.

Кейс переглянулся с Эрлом Спонейблом, но не ответил.

Мы зашли внутрь лаборатории. В одном из помещений расположился проектор.

— Присаживайтесь, мистер Бережной, — предложил Эрл и указал на стулья.

Мы заняли места перед натянутым полотнищем. Теодор зажал сигару зубами и завозился над аппаратом. Вскоре на экране появился чёрный прямоугольник. А затем…

— Эксперимент номер восемьдесят три. Шестое ноября тысяча девятьсот двадцать четвёртого года. Съёмка ведётся при использовании светового клапана аппаратного образца «Мувитон». В основе системы фиксации звука лежит аналог технологии «Фонофильм»…

На экране эти слова говорил сам Теодор Кейс. Глядя прямо в объектив камеры.

Я замер… В двадцать первом веке мы особо не задумываемся — какой путь прошло кино, чтобы мы воспринимали не только картинку. И сейчас я оказался в месте, где творилась история.

Я приехал сюда, в поместье Уилларда накануне скандала между Форестом и Кейсом. Ещё через полтора года Теодор должен будет продать своё творение Уильяму Фоксу. И это обеспечит молодой компании «Фокс филм» очень быстрый взлёт. В моём «будущем» её будут называть «20th Century Fox».

Запись окончилась. Звук был необычайно чистым для этого времени.

— Приходится снимать на другой формат плёнки, нежели та, что используется сейчас в кинотеатрах.

— Понимаю, но это действительно революция в кино! — произнёс я.

— Ха! Скажите ещё… — усмехнулся Эрл Спонейбл, — Нужно объяснить это киношникам…

— Я готов взяться за распространение «Мувитона» в Калифорнии, — развернулся я на стуле к исследователям.

— Внедрение будет весьма сложным, — заметил Форест.

— Это уже моё дело. Думаю, я смогу пробить съёмку и закончить фильм в течение года, — парировал я.

У остальных от удивления поднялись брови. Затем Эрл, тщательно выбирая слова, ответил:

— Мистер Бережной, мы благодарны за высокую оценку нашего изобретения… Но мы примерно представляем сумму, которая требуется, чтобы снять один фильм по нашей технологии. Потянете ли вы? Я, простите, не помню среди студий Калифорнии названия вашей «Кинокомпании 'Будущее»…

— Мистер Бережной вряд ли понимает — о каких деньгах речь, — усмехнулся Ли де Форест.

— Чуть менее полумиллиона долларов, — сухо ответил я, — И я собираюсь начать именно со съёмочного цеха, выдающего желающим компаниям временную лицензию на съёмки со звуком. На ограниченное количество фильмов…

Все трое переглянулись. Их удивление стало ещё больше:

— Вы назвали верную сумму! — удивился Кейс.

Естественно. Я-то прекрасно знал: во сколько обошёлся братьям Уорнерам их первый звуковой фильм «Певец джаза». Четыреста двадцать тысяч. С лишним… И окупился в десятки раз. А вслух я сказал:

— Если бы я не понимал — о чём говорю, то я бы не брался за это дело, джентльмены.

— Но у вас могут быть конкуренты. Как вы решите этот вопрос? — пытал меня Форест, — Не мы одни занимаемся подобными разработками.

— Да, почему вы решили, что придут к вам и попросят лицензию именно на «Мувитон»? — полюбопытствовал Эрл.

— Потому что если мы договоримся, то лично я буду решать — какая студия, и какой технологией будет снимать, — усмехнулся я.

— В смысле? А «Витафон»? — удивился Теодор, — Я слышал, что в «Вестерн Электрик» его почти закончили.

— Его закончили, мистер Кейс, — ответил я, — И на ближайшие пять лет единственный владелец «Витафона» — я! И компания «Будущее». Про которую, как вы сказали, никто не слышал…

В демонстрационном зале повисло тяжёлое молчание.

— Тогда зачем вам наша технология?

— Потому что я играю с вами в открытую. И думаю, что будущее за «Мувитоном». Его киноплёнка компактна, и для считывания понадобится гораздо меньшее оборудование. Качество синхронизации выше, чем у «Витафона». Но вы сами должны понимать — часть кинотеатров не сможет позволить себе переоборудоваться сразу. Поэтому где-то будет использовать один вариант, где-то второй.

На самом деле я лукавил. Кейс — не из простой семьи. И деньги он и его родственники делать умеют. Сомневаюсь, что он продаст патент фирме, за которой нет опыта съёмок. А вот фирме, которая смогла заполучить в руки технологию конкурента… Это другой разговор. Я был готов к его отказу. Так или иначе, у меня уже есть в руках лицензия, с которой я опережаю «Фокс филм» на два с половиной года. И уже отодвинул «Уорнеров».

— И весь Лос-Анджелес будет приходить за лицензией к вам? — усмехнулся Кейс.

— К нам, мистер Кейс. Я предлагаю партнёрство. Покупка сейчас и двадцать процентов с прибыли от выдаваемых мною разовых лицензий для фильмов, снятых «Мувитоном».

Эрл присвистнул.

— Обычно отдают десять — пятнадцать.

И он тут же поймал уничтожающий взгляд Теодора. Ну да. Он не только исследователь, но и член богатой семьи, что умеет вести бизнес. А вот Спонейбл — его помощник и вовсе не торгаш.

— Вы можете подтвердить факт владения «Витафоном»? — спросил Теодор.

Вместо ответа я открыл свой чемодан и достал заверенную копию лицензии. Пока Кейс читал ее вместе с Эрлом, я добавил:

— Предлагаю также создать компанию по поставкам оборудования для съёмок и показа фильмов.

— Всё это должны проверить мои юристы, — покачал головой Теодор, — Это всё равно риск…

— Понимаю. Но бизнес — в целом всегда рисковое дело. Мы можем с вами создать холдинг сейчас и начать работать. Либо мы разойдёмся приятными знакомыми. Но вы должны понимать, что я уже в этом году начну снимать кино «Витафоном». И зайти на рынок позже будет уже сложнее. Если Калифорния перейдёт на звук, что создали в «Вестерн Электрик», то через год-два уже будет очень сложно пробиться в этом штате. Дважды производить переоборудование кинотеатров за два года — никто не станет. Это дорого и долго.

Вот так. Шах и мат. Есть два центра кино. Развитый Нью-Йорк и молодой Лос-Анджелес. Они задают моду. В Большом Яблоке Эдисон со своими «парнями». Который всячески топит нововведения, получая деньги с реализации своих старых патентов.

А в Калифорнии теперь есть молодое предприятие, у которого уже есть право на «звук». И это моя компания «Будущее». Кинотеатры сейчас принадлежат киностудиям, поэтому если Лос-Анджелес и его окрестности «забьют» фильмы, озвученные «Витафоном», то новой технике туда будет банально не влезть. А затем мода и молва сделают своё дело. И все присутствующие это прекрасно понимали.

В реальности Кейс согласился на предложение такой же молодой компании, продав права в Калифорнию. Только тогда уже был спрос. А сейчас у Теодора перед глазами был лишь пример Ли де Фореста, который за три года не смог никому втюхнуть свой «Фонофильм». И когда я сюда ехал, то надеялся, что этот фактор тоже сыграет свою роль.

— Похоже, мистер Бережной верит в «звук» даже больше, чем ты, Форест! — усмехнулся Эрл, обращаясь к Ли.

Форест всё это время молчал. В отличие от Кейса, ему нужны были деньги. Это станет одной из причин их разрыва. Да и Эрлу они тоже требуются. Из всех трёх изобретателей в комнате — только Теодор мог позволить себе и дальше ждать у моря погоды.

— Я готов выплатить тридцать тысяч долларов за патент сейчас. И вложить в продолжение исследований, — предложил я.

— Пятьдесят, — глухо произнёс Теодор.

— Сорок и не центом более. Я планирую вложить свои деньги в организацию студии звукозаписи и обработки. Все затраты на это лежат на мне.

Сорок тысяч баксов — это сорок дорогих автомобилей, если попробовать представить озвученную сумму в чём-то более материальном. И это только единовременная выплата. А ещё проценты с прибыли. Вообще, это было в разы меньше, чем заплатил в «моей реальности» Уильям Фокс. Тот еще отдавал акции своей компании…

Форест заметно нервничал. Он понимал, что Теодор при необходимости создаст аналог «Фонофильма» без него и уже на нём построит свой «Мувитон» опять. Я видел, что пожилому изобретателю хотелось денег. Наконец-то кто-то предложил абсолютно реальную цену и хороший процент после нескольких лет мучений.

— Мы должны посоветоваться с компаньонами, — кивнул Теодор на своих товарищей, — А лицензию должны проверить мои юристы. Не обессудьте, мистер Бережной. Осторожность превыше всего.

— Понимаю, — кивнул я.

— Я предлагаю вам погостить у нас и посмотреть достопримечательности Оберна. Заодно, я надеюсь, вы объясните нам — как планируете строить свою стратегию внедрения и развития «Мувитона» в Калифорнии, — пригласил Кейс.

Ха! Нашёл дурака. В общих чертах-то я расскажу. Чтобы заинтересовать еще больше. Но важные нюансы буду держать исключительно при себе.

— Договорились! — ответил я.

Следующие пять дней я провёл в Оберне.

А на шестой — я сел в поезд до Лос-Анджелеса. Мои счета обеднели на сорок тысяч долларов.

Но настоящий, истинный «звук», который на десятилетия станет стандартом для киноиндустрии Штатов — был у меня в кармане!

[1] «AT T» — Американская телефонная и телеграфная компания.

А в писательском тг-канале понемногу загружаю материалы к главе. Фото и т. д. https://t. me/doroxovfantastic