Разгильдяй

Глава 14

Когда крыша наконец опустела, поставил ногу на край зубца аки рок-стар на монитор и наполнил легкие густым воздухом с привкусом дыма и крови, морально готовясь к тому, что задуманное потребует не только всей оставшейся мощи, но и последних капель совести. А я хоть и был тем еще ленивым эгоистичным ублюдком, никогда не делал никому зла и уж тем более не обрекал людей на верную гибель, а вскоре от моего бездействия умрут десятки, а от действий — сотни.

Но иначе поступить не мог, неся прямую ответственность за тех, кого не знал и за тех, кто был дорог; за живых, за павших и за тех, кому только предстояло пасть; за своего отца, потерявшего (в обоих смыслах) единственного сына, за мать, оставшуюся без помощника и кормильца, и в конце концов за себя, потому что сгинуть на чужбине, не дотянув до самого расцвета сил — это, знаете ли, такое себе удовольствие.

Три «ракеты» в третий раз устремились к цели, но остановил лишь одну — и то ценой содранной до костей плоти на пальцах и ладонях. Руки до запястий выглядели как у Терминатора во втором фильме, но перекачанный киборг-убийца не чувствовал боли, а мои кисти словно попали под гидравлический пресс, и давление с каждой секундой росло, грозя расщепить затрещавшие кости по волокнам.

Но и это полбеды — зависшее в метре от лица горящее бревно обдало щеку таким жаром, что кожа покраснела и покрылась пузырями как от фонтана кипятка. Удар снова отбросил на середину площадки и помимо разорванных камнями ступней каждый палец на ногах переломало в нескольких местах. От нахлынувших непередаваемых ощущений едва не потерял сознание, но инстинкт выживания впрыснул такую дозу адреналина, что сердце едва не лопнуло как проколотый шарик, а налитый кровью глаз полез из орбиты. Отключись я тогда — и нацеленное точно в грудь острие оборвало бы тернистый путь иномирца, но остановить снаряд — это одно, а вернуть обратно, да с той же скоростью — принципиально другое.

Кряхтя, сопя и трясясь как штангист, рискнувший толкнуть втрое больший чем обычно вес, начал медленное движение рук, словно в попытке расшатать заржавевший руль — и раскаленный воздух сопротивлялся едва ли не сильнее металла. Никто в детстве не проверял выносливость на прочность, хватаясь зимой за старые чугунные трубы центрального отопления? Помните, как потом спирало дыхание, рябило в глазах, а от боли вертелись волчком и часто моргали от выступивших слез? А теперь представьте то же самое, только повысьте градус разика этак в четыре, и осознайте, что с громким криком уже не отпрыгнешь и не подуешь на покрасневшую ладонь, радуясь отступающей муке.

Около минуты ушло на разворот бревна «соплом» ко мне, «боеголовкой» к врагу. Обливаясь смешанным с кровью потом и балансируя на грани сознания, махнул рукой как волейболист при подаче и отправил дубовую бомбу аккурат в средний требушет, напитав на прощание последними крупицами магии. Секунда, вторая — и громыхнуло так, что над лагерем краснопузых вырос трехэтажный огненный гриб, а половина выстроившихся каре центурий сложились костяшками домино. Взрывная волна дошла до Брилла, сбросив зазевавшихся стрелков со стен, а меня опрокинув на спину таранным тычком, сравнимым с наездом автомобиля. После всего пережитого — сущий пустяк, ведь главная цель достигнута — осадные орудия разметало как хлипкие прутики, а забарский чародей нашел последнее пристанище под обломками машин.

Казалось бы, Брилл спасен, воины не гибнут под обстрелами, но важная тактическая победа далась немалой ценой, и речь не только о моих травмах.

Первый из нарочито пропущенных стволов пробил цитадель на уровне второго этажа, и по комнатам и коридорам прокатился пылающий всепожирающий смерч, словно в окно вставили гигантский раструб огнемета и врубили на всю катушку. Все, что могло гореть полыхнуло как сухое сено, а из бойниц повалил дым — черный как нефть и густой как предрассветный туман.

Второй ударил в центральные ворота и вынес не только дубовые створки, но и обрушил по десять метров стены с каждой стороны, и в образовавшуюся брешь без особого труда борт к борту въехала бы пара «БелАЗ-ов». Сколько при этом погибло лучников, старался даже не думать, да и некогда было — не успела осесть пыль, как с юга заревели трубы, и оправившийся после взрыва стальной легион перешел в наступление, оставив за собой всего пару дюжин убитыми, контуженными и ранеными.

Нужно уже сейчас начинать подготовку к обороне — баррикадировать прореху, расставлять стрелков, собирать попрятавшихся по закоулкам и подвалам мятежников и выстраивать в боеспособные порядки. И вернуть в строй перепуганных до полусмерти солдат мог лишь один человек, но Борбо, похоже, предпочел сгореть живьем, чем унять горечь утраты кровью убийц. Я же лежал ничком и не чувствовал ничего ниже шеи, да и на той будто затягивали удавку, а виски сжимали тисками. Не хотелось ничего, даже дышать, но я не имел права бросить Брилл на верное поражение после всего, что нас связало, и когда няшкам-близняшкам грозила лютая и позорная смерть в лапах гвардейцев.

Всей оставшейся воли и решимости хватило только на то, чтобы согнуть в локте левую руку. От одного вида обожженных костей с присохшими кусочками черной плоти подкатывала тошнота, и я бы вырвал, останься у желудка силы сокращаться.

— Давай, — прорвалось сквозь спекшиеся губы. — Хилься и вперед.

Сияющий червячок боязливо выглянул из-за сустава, обвился вокруг фаланги и пропал, а миг спустя рука шлепнулась на камни. Пожалуй, через пару часиков накопилось бы достаточно маны на полное исцеление, вот только в моем распоряжении не имелось и двадцати минут — грохочущие квадраты с неумолимостью асфальтового катка приближались к городу, и против них у защитников не было ни малейшего шанса, если я не приду на подмогу. Но пока что не только прийти — приползти не получилось бы, однако я не оставлял попыток, ведь немало боли осталось позади, еще больше ждало впереди и слишком многое стояло на кону. Нечего отдыхать в шаге от цели, сдохни — но сделай, и будь что будет.

Локоть оторвался от кладки, медленно, как рычаг стартующего паровоза, выпрямился, и я взглянул на пухлого облачного барашка сквозь окутанные ослепляющим маревом силуэты исцеленных пальцев. Стигмата никуда не делась, но эти отметины — меньшее из всех неудобств. Тут же с ладони расплавленным золотом хлынул жидкий свет, вязким маслом обволакивая изнуренное искалеченное тело. Но магия принесла не долгожданное облегчение, а новую боль — когда срастались кости, ощущения были, будто их опять ломают, а в заживающую с тысячекратным ускорением плоть тычут раскаленной кочергой.

Но я не выл, не извивался червем, не катался в агонии, а с улыбкой и жгучими слезами на глазу вспоминал Лиру, вдохновляясь стойкостью и терпеливостью почившей боевой подруги. И хотя колдовской родник иссяк прежде, чем организм полностью восстановился, я сумел подняться, шатаясь как избитый пьяница, и побрел к ведущему с крыши люку. Главное — успеть добраться до генерала и убедить возглавить войско, пока огонь не пожрал упрямого старика.

Приставная деревянная лестница развалилась, пришлось прыгать с высоты двух человеческих ростов — днем ранее это не доставило бы никаких проблем, нынче же я рухнул мешком картошки, кое-как поднялся и побрел вдоль стенки к комнате полководца.

— Борбо! — с диким пронзающим насквозь криком дубовая дверь слетела с петель и грохнулась плашмя, а взметнувшаяся изо всех щелей пыль смешалась с заползающим в бойницу дымом.

Великан сидел напротив потухшего еще ночью камина, баюкал в ладони-лопате опустевшую кружку, а в другой держал медную фибулу — застежку для плаща, оглаживая большим пальцем отполированную до блеска гладь и смотря на нее с такими теплотой и любовью, словно в ней отражалась Лира — живая и невредимая. Быть может, в затуманенных грезах старика так и было, потому что на пожар он не обращал ни малейшего внимания, а отеческая улыбка не сходила с одеревеневшего лица.

— Генерал, очнитесь! Вы нужны Бриллу! — взревел я, перекрикивая треск досок и грохот щитов со склона холма. — Без вас город падет!

Судя по отрешенному взгляду и механическому движению рук, прославленный воин полностью растворился в себе и стоило приложить немало усилий, чтобы заставить его собраться и вынырнуть из омута небытия. Знать бы еще, какого толка усилия нужны — психотерапевт из меня тот еще.

— Люди погибнут! Те, кто доверился вам! Те, кто до сих пор не сбежал и ждет приказа! Вашего приказа, генерал! — попытался воззвать к совести и долгу командира, но и этот порыв отскочил горохом от стены полнейшего безразличия.

Я закашлялся от попавшей в нос сажи и привалился плечом к косяку, исполину же было плевать на заползшие в амбразуру языки трескучего пламени.

— Ради этого вы подняли восстание? Вот так, по-вашему, всё должно закончиться? Позорно сдаться Забару, даже не попытавшись дать отпор⁈ — набрал сколько получилось чистого воздуха, готовясь к тому, что сказанное после имело все шансы вылиться в драку не на жизнь, а на смерть. — И это отец и наставник Лиры? За все время, что я ее знал, ваша дочь не проронила ни слезинки, но сейчас она рыдает, глядя на вас с небес!

Обличительная речь, вогнавшая бы воина, мужчину и родителя в неистовую ярость, слова, за которые любой другой если не проломил бы череп, то свернул бы наглецу челюсть, не вызвали на хмурой волчьей физиономии ни намека на гнев или злобу. Борбо замер как зачарованный, вынуждая пойти на более дерзкие и опасные меры — я шагнул к нему и размашистым ударом выбил фибулу. Под звон медяшки воевода приподнял дрогнувшие брови, перевел взгляд на ладонь, потом на меня и… снова уставился в камин, не издав ни единого звука. Глядя на это позорное уныние, не удержался и сплюнул под ноги и заковылял на улицу. Пожар на этаже почти погас, уничтожив все, до чего добрался, и все же усилием мысли заставил влагу душем лить с потолков — теперь цитадель в безопасности, а ее единственный обитатель… а, Марзал с ним! Раньше как-то сам справлялся и теперь сдюжу.

С высокого замкового крыльца открывался вид на полупустую площадь, широким (по брилльским меркам) проспектом выходящую к разрушенным главным воротам. В общем и целом город выглядел так, словно его уже захватили, разграбили и в спешке покинули, оставив после себя кучи пепла и обугленных балок, развалины бревенчатых срубов и груды изуродованных тел.

Крепость казалась заброшенной — ни привычных «городских» звуков вроде гомона босоты, скрипа телег и конского ржания, ни лая собак, ни разговоров, ничего, кроме потрескивания угольев и монотонного приближающегося лязга. Все, у кого не хватило смелости и духа, еще затемно сбежали в леса, остальные же спрятались от обстрела где только сумели и до сих пор не отваживались выйти из укрытий. Я не винил их, потому что ни один солдат не может, не должен и не будет действовать без командира — в любой армии, про средневековую вообще молчу, учат без вопросов и раздумий выполнять приказы, а самовольство искореняется самым жестоким образом.

Никто и не надеялся, что запуганные повстанцы — вчерашние пахари, кузнецы и гончары, разбавленные толикой умелых гвардейцев — организуются сами собой и сомкнут ряды перед марширующим стальным легионом, один вид которого заставлял сердце таранить ребра, а ноги приплясывать и дрожать в ожидании бегства. Но раз воевода отказался возглавить горстку преданных восстанию храбрецов, значит придется это сделать тому, кто не имеет ни малейшего представления об обороне крепостей, но единственный обладает волей, решимостью и желанием что-либо делать.

Я поднял из грязи полуторный клинок и стряхнул с эфеса обрубок руки. Признаться честно, мечи всегда нравились гораздо больше магии, вот и сейчас полтора кило стали придали уверенности и холодной тяжестью уравновесили нарастающее волнение. Хотя с моими-то навыками (а точнее — без каких-либо навыков, кроме первых двух частей «Темных душ» за рыцаря) да еще и без брони продержался бы против королевского латника не дольше, чем дворовый хулиган против чемпиона мира по боксу. Но драться-то как раз придется магией, в коей таки начал кое-что понимать, иначе не вариант, а меч же просто символ — привычный воинскому оку знак.

Взобравшись на стену, окинул оценивающим взглядом склон холма, по которому поднимались блестящие грохочущие квадраты. С высоты вид наползающих точно сверкающий прибой центурий гипнотизировал и ускорял пульс — даже у меня: всемогущего, неуязвимого и способного покинуть крепость в любой миг перехватило дыхание, а сердце застучало в такт барабанам. Что уж говорить об измученных голодом и безнадегой мятежниках, перепуганной горстке оборванцев, шайке шпаны на фоне несокрушимого королевского кулака.

Мог ли вчерашний Ленька Ленский вообразить, что уже завтра станет решать судьбу пусть и не целого мира, но очень и очень многих людей, идя при этом на жертвы и необдуманные на первый взгляд поступки. Пожалуй, мог, на фантазию никогда не жаловался, но сделал ли бы он хоть что-нибудь ради достижения цели? Вопрос останется открытым, ведь я слишком поздно понял жизненную необходимость быть самостоятельным, и прояви этот навык пораньше, то не оказался бы здесь и не прошел воспитание через боль и потерю близких. Говорят, что ни случается — все к лучшему. Не знаю, так ли это, но всяко лучше попробовать и оплошать, чем не попробовать вовсе.

До штурма оставалось в лучшем случае полчаса, и то если осаждающие в последний момент не перейдут на бег, а работы, мягко говоря, непочатый край. Приложил ладонь к щеке как девушка с советского агитплаката и заорал что было мочи, и усиленный колдовством голос громом прогремел над городом:

— Воины Брилла! Все, кто устали от крови! Все, кто хочет увидеть родных! Все, кто хочет закончить войну и вернуться домой! Все — сюда!

Оратор из меня тот еще, а пламенные воодушевляющие речи видел только в фэнтезийных фильмах и книжках, поэтому не стал бросаться пафосными фразами и предлагать отдать жизнь за ценности Сопротивления, а то что, не пацаны что ли? Вместо этого представил себя на месте вчерашних пахарей и скотоводов, вспомнил историю родного мира и выудил из памяти мамины молитвы, когда отец уезжал в очередную горячую точку и как давшая мне жизнь плакала, видя по телевизору мужа в синих каске и бронежилете на фоне сгоревших танков и разбомбленных руин. Уже тогда начал понимать, что простые люди из любой страны, эпохи и даже вселенной не хотят убивать и умирать, а мечтают о чистом небе, спокойном труде и уверенности в завтрашнем дне. Но коль война уже началась — есть лишь один способ ее закончить.

И я не ошибся — вскоре из-за баррикад и обломков домов показались воины в синих плащах — уставшие, измотанные, но воспрянувшие духом при виде новой надежды. Приказ для солдата необходим как воздух, без четкого управления боец теряется и предпочитает не делать ничего, потому что ему ничего и не велели. Но вот прозвучал клич, и сутулые фигуры серыми реками потекли с трех сторон, сливаясь перед воротами в нестройную толпу, смотрящую на меня сотнями слезящихся и покрасневших от дыма глаз. Дряхлые старики и совсем мальчишки, взрослые мужи и мои ровесники, суровые бородачи и безусые тихони — всех их сорвал с насиженных мест долг перед родиной, острое чувство справедливости и нежелание мириться со злом, и по двум пунктам из трех наши мотивы совпадали целиком и полностью.

— Это колдун… — загудела толпа. — Что у него с лицом? Где Борбо? Он погиб?

— Слушайте! — убавил громкость волшебного рупора, но слова по-прежнему заглушали посторонние звуки. — Помните взрыв, что уничтожил машины забаровских псов? Чья это работа? — без ложной скромности ткнул большим пальцем в плечо. — И я сделаю это снова, но без вашей помощи не справлюсь.

— Где генерал? — рявкнул лысый старик, и соседи охотно поддержали соратника кивками.

Видят боги, проще было сказать, что Борбо мертв — эта новость не так сильно подорвала бы и без того шаткий боевой настрой, чем правда о позорной капитуляции великана.

— Да! — не унимался отряд, мельтеша синевой. — Где воевода? Что с ним? Кто командует?

Я вздохнул, собираясь с мыслями — ответ требовался незамедлительно и от него напрямую зависело направление, в котором минуты спустя двинется поредевшая рать: либо на врага, либо от него. Но не успел и рта открыть, как створки замка с грохотом впечатались в стены, и над гудящей стаей забитых псов пронесся рык могучего вожака:

— Соскучились, черти⁈ А ну построились! Сегодня мы отправимся в гости к Марзалу, и я надеюсь, никому не придется краснеть пред очами владыки!

Гигант с секирой в опущенной руке прошел сквозь строй сгрудившихся у пролома соратников и встал в первом ряду. Воины оживились, вскинули головы и с блестящей живостью во взглядах начали делать то, к чему привыкли больше всего — подчиняться приказам. Неудивительно, что от былого уныния не осталось ни следа, несмотря на пропитавший воздух страх — рядом с таким титаном не страшно выйти против самих богов, что уж говорить о простых смертных. Вот только былого азарта и дрожащего предвкушения схватки не наблюдалось ни в голосе, ни в жестах — генерал непривычно сутулился, подслеповато щурил потухшие глаза и слегка пошатывался — даже не возьмусь предположить, сколько пива он вылакал после моего ухода и сомкнул ли веки хотя бы на час.

Подо мной стоял не жаждущий ярой драки берсерк, не вышедший на охоту за призванием и властью лидер, не жаждущий прославиться в веках полководец, а разбитый горем безутешный отец, собравшийся погибнуть с именем ребенка на устах. Что же, придется сперва напомнить ему вкус крови, а уж потом станет ясно, вспомнит ли Борбо то, ради чего поднял восстание, или же ему уже не поможет ничто, даже сверхъестественная сила.

Центральная сотня вытянулась клином и сверкающей иглой ударила в каменную прореху. Стоящих по бокам генерала воинов тут же оттеснили на шаг вглубь крепости, и без того не самый ровный строй изогнулся синусоидой, и если бы не напирающие в спины товарищи и вовсе лопнул бы как перетянутая леска.

Сталь глухо ударила в обтянутые кожей и шкурами доски, сгустившийся утренний воздух всколыхнули ярые кличи, вопли раненых и хрипы умирающих. Палицы с размаху падали на круглые щиты, топоры и клевцы долбили прямоугольные, вторые ряды лупили по шлемам из-за плеч первых, и стычка готовилась с минуты на минуту обернуться свалкой, от которой до позорного бегства — один шаг.

И даже Борбо, который прежде наверняка бы ворвался в самую гущу врагов, снося секирой по три головы за взмах, уныло топтался на месте, недвижимый словно столетний дуб и такой же опасный в схватке, однако под его кореньями уже нашли вечный покой три разваленных от шеи до груди пехотинца. Но и это — капля в море: нападавших было в лучшем случае около девяти сотен, а повстанцев — в лучшем случае вполовину меньше. Да, узкий пробой в стене давал то же преимущество, что и Фермопилы спартанцам, вот только храбрейшие из воинов выросли с оружием в руках, а мятежники вряд ли могли похвастать той же удалью.

Не сильно помогали и редкие лучники на стенах — легионеры подняли блестящие щиты, образовав некое подобие римской «черепахи» со встопорщенными чешуйками, которые не только без каких-либо проблем рикошетили стрелы, но и слепили стрелков отраженным солнечным светом. И я ничем не мог помочь — дар остался, но использовать его было столь же сложно, как пробежать стометровку на время после марафона в сорок километров. Вроде живой, вроде дышишь и можешь двигаться, но от одной мысли о беге буквально трясет, воротит и бросает в пот. Срочно требовался отдых, вот только как следует восстановиться, сидя за амбразурой и наслаждаясь оглушительным грохотом и воплями — непростая задачка даже для Избранного.

Тем временем королевские прихвостни оттеснили строй повстанцев и вынудили отступить шагов на десять вглубь проспекта, и Борбо сам того не ведая попал в окружение, так и не сойдя с места ни на шаг. Врагам приходилось идти на великана прямо по трупам соратников, которых с каждым взмахом становилось все больше — генерал рычал, топорщил баки и вскидывал секиру как механическая гильотина, не замедляясь и не сбиваясь с бешеного темпа ни на секунду.

Забарские шакалы не стеснялись нападать на великана втроем, а то и вчетвером, воевода же считал себя вправе на далекие от благородства, зато зело действенные приемы — древком в пах, пинок а-ля царь Леонид и удары коленом. С учетом доспехов, исполин весил по самой скромной оценке не меньше ста пятидесяти кило, и даже легкий тычок оставлял на панцирях и кирасах глубокие вмятины, а упавшие противники уже не поднимались. Но стоять так до полной победы Борбо не смог бы — каким бы сильным и выносливым ты ни был, против целого легиона в один топор не выстоишь. А допустить потерю полководца я не мог ни при каких обстоятельствах, поэтому не просто отлеживался в укрытии, а прикидывал, как эффективнее применить дар и помочь всем сразу, ведь после первого же заклинания уйду на долгую перезарядку, и к моменту восполнения маны сражение уже закончится, причем явно не победой повстанцев.

Вариант с метеоритом отринул с ходу — маленькая огненная глыба погоды не сделает, а большая похоронит на дне кратера не только легион, но и половину Брилла, если не весь. Какой-нибудь кислотный дождь тоже слишком опасен — тучу-то наколдую, а вот после управлять ветром уже не смогу, и ядовитое облако по щелчку отнесет к ветру и заживо вариться в доспехах придется союзникам. Можно попробовать восстановить стену или засыпать пролом землей, но это лишь на время остановит натиск, пока осаждающие не раскопают земляной вал или найдут иной путь перебраться через кладку. Что ни говори, а магия — как автомат: мало таскать ствол с собой, нужно еще уметь метко стрелять и правильно применять согласно поставленной задаче, потому что перестрелка из окопа и штурм здания — это две большие разницы. Забавно, однако раньше получалось управляться с даром получше, хоть он и пропадал при любом удобном поводе. То ли новичку (ну, или дураку) везло, то ли в силу врожденной безалаберности меньше ломал голову над последствиями и колдовал по наитию, надеясь на авось, и авось почему-то не подводил.

Прежнему Леньке было наплевать, что помывка Дюнвика может выйти из-под контроля и затопить город вместе со всеми жителями, сейчас же я не мог позволить себе относиться к делу без надлежащей ответственности.

Засада. Как ни крути, любое заклинание разрушения так или иначе коснется и чужих, и своих, но еще несколько минут промедления — и своих попросту не останется: исход любой битвы решают первые три ряда, стоит их сломить, и «галерка» в ужасе разбежится. Особенно если речь идет не о вышколенных и превосходно снаряженных латников Забара, а об одетых во всякий хлам вчерашних крестьянах. И если вторая и третья шеренги шатались, качались, изгибались, но стояли, то авангард начал терять бойцов одного за другим. Кто-то не выдерживал бешеного натиска, кто-то пытался развернуться и дать стрекача, но получал палицами в едва прикрытые спины и затылки, кто-то терял сознание в жаркой давке.

Как вариант, стоило отойти к площади и попытаться укрыться в замке, но под таким напором врага надеяться на организованное отступление бессмысленно, оно тут же превратится в бегство. Сейчас как никогда пригодилась бы помощь свыше или иной рояль в кустах — подошедшее невесть откуда подкрепление, вмешательство богов или иной приятный бонус, способный воодушевить уставших бойцов.

Воодушевление.

Почти все время я думал о том, как уничтожить противника особо жестоким способом, но что если пойти от обратного и попытаться наделить силой союзников, и уж они пусть довершают начатое? В конце концов, во мне кипит мощь и Тьмы и Света, и хотя с заметной частотой склоняюсь на темную сторону, никогда не поздно вспомнить о благой мощи. Знать бы еще, как ею пользоваться и правильно использовать, ведь прежде применял только лечение и лишь на одну цель за раз. А тут предстоит благословить целое войско и ни в коем случае не допустить ошибку, перепутав прилив праведной злости с приступом миролюбия.

— Колдун! — сквозь лязг и грохот пробился крик парнишки-ровесника, взглянувшего на меня поверх круглого щита, и в этом взгляде читался весь страх не успевшей расправить крылья жизни пред черной тенью смерти. — Колдун, помоги!

Треугольный шип с хрустом вошел в переносицу, чугунный шар проломил лоб. Юнец закатил глаза и, обливаясь кровью, утонул в ревущем людском море — вот стоял, дышал, с надеждой смотрел на меня, а вот исчез алым месивом под сапогами и сабатонами. Откуда он пришел? Чем занимался, прежде чем надеть синий плащ, и что толкнуло на столь непростой шаг? Кто его родители, была ли у него возлюбленная или, быть может, жена? Узнает ли родня, где и как погиб сын и муж, или же выбеленные дождем и ветрами кости навсегда останутся на узкой улочке сожженного Брилла? И самое главное — сколько таких же неизвестных солдат и безымянных героев погибнут, прежде чем я сожму волю в кулак и сделаю хоть что-нибудь.

Встал, наплевав на свист стрел вокруг, вскинул меч к небесам и зашептал пусть и не заклинание, но строки, которые однажды уже помогли спасти целую страну от истребления и тирании безумца. Клинок не загорелся огнем, с неба не рухнули золотые молнии, сияющий туман не окутал поле брани, и я уж подумал, что все зря, что просто стою как идиот с оружием над головой, что в вотчину пресветлой Тенеды с гнилой душонкой и соваться не стоит. Но не успел опустить руку, как крики мятежников стали громче, превратившись из воплей загнанных в угол зверей в могучий, сотрясающий камни и нарастающий как цунами рев.

Грохот и звон ускорился раз в пять, латники, несмотря на прочные доспехи от лучших столичных мастеров, падали как подкошенные, получая за несколько секунд с десяток ударов по шлему. Синяя волна за считанные мгновенья выдавила лоялистов за пределы крепости, украсив брилльскую грязь сверкающим сталью ковром. И сквозь гомон и гвалт пробился рык, который не спутаешь ни с чем — Борбо рванул на врага с невиданной доселе ретивостью, превратившись из могучего рубаки в неудержимого косаря смерти.

Никакая броня на этом свете (ну разве что магическая, да и то не факт) не могла остановить тяжеленный топор, вздымающийся и опадающий со скоростью невесомого прутика. Головы покатились по склону как кочаны капусты из вспоротого мешка, гремя и подпрыгивая на кочках. Руки, ноги и прочие ошметки летели во все стороны как трава из-под триммера, а самого генерала словно обмазали густым вишневым сиропом, и только глаза пылали звериной яростью на темно-красном фоне. Это был уже не человек, а демон битвы, и одного его хватило бы, чтобы обратить в бегство легион, однако рядом с великаном бесновались сотни таких же одержимых благородной яростью.

Не успел спуститься со стены, а легионеры уже рванули прочь, побросав щиты и оружие. Ублюдков гнали до останков осадного лагеря, где и перебили всех до единого, и лишь после этого мятежники развалились на залитой кровью земле, тяжело дыша и не в силах даже стянуть перчатки. Они заслужили немного покоя, однако время отдыха еще не пришло — впереди ждало событие, по своей значимости значительно превосходящее сегодняшнюю победу. Ведь мало выиграть битву — надо успеть воспользоваться ее плодами.

— Седлайте коней! — крикнул с вершины холма, но соратники отчетливо услышали эти слова, будто я стоял в шаге от бойцов. — Насаживайте головы забарцев на пики! И скачите на все четыре стороны! Сообщите всем, кого встретите — Брилл выстоял и перешел в наступление! Скоро Герадион падет, и Борбо рад каждому, кто захочет поучаствовать!