Разгильдяй

Глава 13

Город представлял собой удручающее зрелище. Нет, никто не ожидал увидеть могучее цветущее поселение в разгар гражданской войны, но и не надеялся встретить такую разруху и упадок, по сравнению с которыми Ангвар был примером изобилия и порядка.

Ставка мятежного генерала — штаб, центр снабжения и последний оплот восстания — расположилась на вершине пологого холма, с трех сторон окруженного непроходимым лесом, а с четвертой — южной — крупным отрядом лоялистов. И только удачный рельеф не позволил окружить цитадель в первый же день и взять уцелевших защитников измором, но еще неделя — край, две — и латники в красных плащах добьются поставленной цели и без сидения под невысокими, вполовину ниже чем у речного соседа стенами.

От стука топоров и скрежета пил воздух дрожал на версты вокруг — несколько сотен солдат вырубили просеку площадью со стадион, а из бревен и колотых досок возводили нечто, отдаленно напоминающее смесь требушета с арбалетом. Конструкты высились этажа на три, и чтобы смонтировать верхушку, инженерам пришлось обнести гигантов стропилами и сетками такелажа. По замыслу сумрачного средневекового гения, намертво закрепленный в праще камень через хитрую систему блоков и противовесов должен натянуть тетиву громадной баллисты, каждое плечо которой связывалась из трех стволов, вполне годившихся на мачты.

После того, как груз требушета упадет на рычаг в древке, стальной канат толщиной в руку отправит заостренное бревно с такой скоростью и силой, что пробьет каменную кладку или покосившиеся ворота насквозь. Но хуже того — на краю механизма аки капитан на носу корабля стоял старик в красном балахоне с резным посохом в птичьей лапе — не Колбан, борода короче, но кто-то из Совета, а значит простыми бревнами мятежники не отделаются. Без понятия, сколько мощи у штурмового чародея — быть может, он просто направит снаряд точнее, а может и превратит в фугасную бомбу в пару тонн тротилового эквивалента.

Так или иначе, дни борьбы с узурпатором подходили к концу — генерал либо примет героическую смерть в последнем бою, либо уведет последних соратников в непроходимые чащобы, где годы спустя недобитые партизаны превратятся в разобщенные и запредельно жестокие шайки головорезов. Одним словом, без моего божественного вмешательства песенка бунтарей спета.

Шестиколесный бронефургон остановился у восточных ворот, прикрытых проржавевшей гурдицей с местами вогнутыми, местами разрубленными прутьями. Стража в синих плащах больше напоминала мародеров, чем вышколенную гвардию законного престолонаследника — опору порядка и основу грядущих перемен. Косматые бороды давно не видели не только ножниц, но и расчески, сизые носы изошли сеточками вен — первым признаком частых и обильных возлияний, а в глазах царили такие тоска и апатия, словно солдаты час назад похоронили зверски убитых родителей. Впрочем, не исключено, что для многих так и было.

Снаряжение тоже не отличалось присущей регулярной армии однородностью — объединяли угрюмых воинов только плащи, а в остальном каждый носил то, что сумел раздобыть или смастерить самостоятельно — от обшитых медными бляшками кожаных курток до изрубленных и кое-как связанных проволокой кольчуг. Нагрудники и кирасы встречались дай хаос у каждого десятого, да и те потускнели и несли следы несметного количества стычек. Из оружия чаще всего попадались топорики величиною с ладонь да клевцы на длинных рукоятках, в ходу так же были палицы, косы и дубины из узловатых кореньев, а мечами (далеко не самого лучшего качества) могли похвастать те же, кто носил нагрудники — скорее всего, офицеры, ведь какие-либо знаки различия отсутствовали, а командиры вместо горделивой осанки и невозмутимого взгляда порой смотрелись более жалко, чем подчиненные — сутулые, угрюмые, с потухшими глазами смирившихся с неизбежной гибелью и бесконечно уставших людей.

Этот раздрай не шел ни в какое сравнение с отрядом Лиры, на который я наткнулся… сколько-то дней назад? А в самом деле — как много времени утекло с моего попадания в этот мир? Хотя какая разница? Буду предаваться воспоминаниям, когда закончу начатое, а впереди еще слишком много важных дел.

— Стоять! — гаркнул боец с самодельной алебардой, встав перед взобравшимися на пригорок лошадками. — Это что за урод?

Урод — это, естественно, про меня. Тройняшки же не взывали у привратников ни намеков на подозрения, а значит бывали в Брилле не раз и, скорее всего, без посторонних на борту. Вид же незнакомца в черном балахоне и с лицом, в которое словно ткнули высоковольтным проводом, не на шутку встревожил часовых, но даже приготовившись к возможной драке, повстанцы казались не опаснее вокзальных бомжей.

— Меня зовут Леонид, — громко и внятно произнес я, выпрямившись и вздернув подбородок, но по новой привычке сунув руки под мышки. Похожее на рясу одеяние и спрятанные в смиренном жесте ладони придавали сходства со странствующим монахом, однако взгляд здорового глаза недвусмысленно намекал — проповедей о добре и мире не ждите. — Я близкий друг лейтенанта Линн. И пришел помочь вам.

Хмурые бородачи переглянулись — имя явно показалось знакомым, но доверия ничуть не прибавило.

— И чем ты можешь помочь? — громыхнул бугай с топорищем на кривом древке. — Может, в лучники пойдешь?

Собравшиеся у ворот и на стене зеваки встретили шутку дружным хохотом, я же лишь слабо улыбнулся — оскорбления и подначки заботят только слабаков, мне же злые слова докучали не больше хруста травы под ногами.

— Я — колдун, — без обиняков произнес в ответ, не демонстрировать дар пока не торопился. — И могу решить вашу проблему с королевским отрядом.

Стражники заозирались с таким видом, будто я упомянул всуе того, кого лучше не называть. Зароптали, вполголоса ругнулись, а верзила напротив смачно плюнул и растер кровавую мокроту подошвой.

— Это правда, — уверила Ирида, и сестры поддержали караванщицу энергичными кивками. — Он за минуту разогнал два десятка краснозадых и вообще славный парень.

Меня редко хвалят (чаще — наоборот), но от этого незамысловатого комплимента ноющую душу обдало приятным теплом, и я с благодарностью посмотрел на красавицу.

— Ну не знаю, сестренки… — внезапный визит так ошарашил часового, что тот не отважился взять на себя ответственность и послал гонца прямиком к Борбо. — Вы — проезжайте, ребята заждались уже. А ты — стой где стоишь и руками не размахивай, а то вмиг стрелу словишь.

Ирида смерила меня напряженным взглядом исподлобья и забралась в повозку. Щелкнули вожжи, всхрапнули кобылки, и фургон неспешно покатил к грохочущей решетке. Илана и Ильнара остались рядом, чтобы как следует попрощаться со странным попутчиком. Да, мы едва знали друг друга и почти всю дорогу до Брилла я провалялся в полубреду, и все равно сердце жало тоской как по добрым друзьям, с которыми придется расстаться навсегда.

— Ну, вот и все, — вздохнула Рыжий Хвост, коснувшись моего плеча своим и уставившись на ползущую в ворота телегу. — Разгрузимся, загрузимся — и обратно. Кому война — кому мать родна.

Вздрогнул, услышав знакомое изречение и невольно буркнул:

— У нас тоже так говорят.

— У вас — это где? — девушка не сводила глаз с покачивающейся кормы, будто боясь смотреть в мою сторону.

Сглотнул и неопределенно произнес:

— Далеко.

Собеседница отнеслась к такому ответу с пониманием:

— Ясно. Мы тоже нездешние. Надеюсь, успеем подкопить деньжат и вернуться на родину, прежде чем нарвемся на очередной разъезд, а рядом не окажется храброго чародея.

Я улыбнулся:

— Удачи вам. Куда бы ни занесло.

Илана улыбнулась в ответ и без какого-либо предупреждения чмокнула в щеку.

— И тебе. Дорога домой — самая долгая.

Подмигнула и побрела вслед за фургоном, дразня напоследок соблазнительной подиумной походкой.

— Это самое… — прошептала из-за спины Ильнара и сухо кашлянула в кулачок. — Вот тебе на память от всех нас, — пацанка покраснела, сжала губки и протянула медный цилиндрик размером с наперсток, с ворсистой бечевкой, продетой в припаянное к крышке колечко. — Ты, наверное, хотел бы волшебный меч или посох, но… чем богаты.

Внутри амулета лежали три заплетенные в тонкие косички рыжих локона, и это скромное подношение удивило и растрогало во сто крат сильнее, чем редчайший колдовской артефакт. Повесил украшение на шею и спрятал под ворот балахона — поближе к саднящему шраму на груди.

— Добрая память — наша сила.

Смущенная стесняша в нерешительности протянула руки и стыдливо спросила, утопая в краске:

— М… можно?

Приобнял ее и дружески погладил по плечам, как никогда прежде осознавая — здесь мой Рубикон, отсюда пути назад не будет. Однако совершенно невинные объятия вызвали приступ глумливого умиления у стражников.

— Ой, какая прелесть, — протянул один, облокотившись на зубец и подперев кулаками грязные поеденные оспинами щеки.

Соратники вновь загоготали, но смех тут же растворился в грохоте грома, невесть откуда взявшегося в чистом небе и грянувшем буквально в метре от остроконечных шлемов. Воины разом рухнули за амбразуры, гомоня и бряцая оружием, я же поднял голову и тихо прошептал, но ветерок подхватил вкрадчивые слова и вогнал в каждое ухо, даже самое далекое и тугое:

— Не обижайте девчат, хорошо?

— Чароплет! — взвизгнули со стены, и какой-то отчаянный (либо в край отупевший) арбалетчик пустил в меня болт, вспыхнувший на подлете и разбившийся о грудь комочками пепла.

Стряхнул грязь с балахона и шагнул к заскрежетавшей гурдице, устав от промедлений и долгих ожиданий — близилась настоящая война, а не мелкие лесные стычки, и киснуть в крепости никто не собирался, а если Борбо не идет к Леониду, значит Леонид почтит генерала внезапным визитом.

Решетка замерла в шаге от земли и взметнулась быстрее сработавшей мышеловки, обдав повстанцев искрами и ржавым крошевом. Большую часть воинов как ветром сдуло (без моей помощи), оставшиеся попытались остановить марш колдуна, но все стрелы, болты и удары дубья разбивались о подсвеченную голубоватым сиянием полусферу магического щита.

На узких улочках скопилось больше грязи, чем в ангварских канавах, и дабы не месить нечистоты и не пачкать балахон, воспарил невысоко над слоем помоев, с любопытной улыбкой наблюдая за беснующимися впереди людьми. Хай поднялся как на пожаре — десятки, если не сотни солдат носились вокруг, гремя топорами и сыпля проклятиями, но с тем же успехом можно пытаться остановить танк веником. Когда защитники, бегущие как зайцы от паводка, сгрудились на небольшой площади у входа во внутренний замок, дубовые створки оного распахнулись и на крыльцо вышел человек, заметный на фоне обезумевшей толпы подобно айсбергу в открытом море.

Высоченный — два десять, а то и все два двадцать — с грудью, похожей на окованную сталью бочку, в тяжеленных поножах, каждый из которых налез бы на меня вместо кирасы, и наплечниками чуть меньшими, чем треугольные кавалерийские щиты. Прочный темно-синий плащ сошел бы за парус для рыбацкого баркаса, а вместо капюшона к нему стежками в палец толщиной приторочили шкуру матерого волка, снятую вместе с лапами и оскаленной башкой.

Лицом же Борбо (в том, что это именно генерал вряд ли кто бы усомнился) и сам походил на того волка — вытянутая мощная челюсть с острыми седыми бакенбардами, приплюснутый — а по сути вмятый в череп нос и выступающие надбровные дуги, под чьим косматым навесом горела зловещая звериная желтизна. Некогда черные как смоль волосы покачивались на богатырской спине серо-белым хвостом в руку толщиной, однако к гадалке не ходи — в молодости полководец врывался в гущу битвы с распущенной гривой, вмиг пропитывающейся кровью от корней до самых кончиков. А покрытая замысловатой клинописью двуглавая секира размером с рассеченный на две равные части канализационный люк отправила к богам такую тьму врагов, что те замучились взвешивать и делить души.

— Хватит! — проревел воевода, и звенящий рокот тут же стих.

Не выдав страха ни движением ни взглядом, великан прошел через бурлящий людской котел подобно ледоколу, не сводя с меня свирепых глаз, и в то же время не спеша с обвинительными речами и угрозами. Наши лица замерли на одном уровне, хотя я парил в локте от земли.

— Где Лира⁈ — выпалил Борбо, сверкнув крупными зубами с куда большими, чем обычно клыками. — Где моя дочь⁈

Мы сидели у догорающего камина, молча наблюдая за медленной агонией последних язычков огня. Камин — единственная вещь в промозглом каменном мешке под крышей цитадели, которую справедливо назвать хоть сколь-нибудь роскошной, в остальном же помещение слабо походило на жилое. Голые стены, обшарпанные доски пола, клочья пыльной паутины в углах, укрепленная дверь с решетчатым окошком, будто снятая с камеры для особо опасных преступников, и толстый слой пыли везде, где только можно.

Мебель же выглядела так, словно хозяин сам ее вытесал своим же огромным топором, из-за чего все отличалось немалыми размерами под стать исполину, и едва войдя сюда, я вспомнил сказку про Машу и трех медведей. На бревенчатом стуле уместились бы трое таких как я, на застеленной шкурами кровати — все десятеро, а стол больше пригодился бы в королевской трапезной, чем в спальне. Все грубое, колченогое, в остатках коры и заусенцах, сколоченное теми же треугольными гвоздями, какие шли на корабли, а там где не хватало прочности железяк длинною в два пальца, подсобляли распорки и канаты.

Повеяло холодом, я качнул ладонью, и пламя разгорелось вновь, озарив хмурую физиономию, чьи морщины давно сравнялись глубиною с великим множеством шрамов, раны от которых стали бы смертельными для менее габаритных и выносливых бойцов. Генерал отхлебнул пива из кружки, где с комфортом разросся бы фикус, и вздохнул — тяжело и протяжно, будто хилый подмастерье пытался сжать кузнечные мехи.

— Я был готов к этому с того самого дня, когда вот этими вот руками застегнул на девочке синий плащ. Смирился, когда гонец доложил, что ее отряд разбит, а сама она пропала без вести. Но даже и представить не мог, что дочка встретит смерть в магическом огне.

— Мне жаль…

— Утихни, — без злобы проворчал великан. — Вторишь это уже двадцатый раз. Я ни в чем тебя не обвиняю. После драки с Колбаном и такой чародей как ты едва не лишился головы.

Я отпил из кружки поменьше — сделанной для людей, а не горных троллей, — но не из-за жажды хмеля, а потому, что не смог отказать в последнем тосте родителю, потерявшему единственного ребенка.

— Лира говорила, что ее отец — гвардейский офицер… но я и не догадывался, что речь шла о вас.

— Она у меня умная… была. И не болтала лишку. Если бы кто прознал, что лейтенант дочь главаря повстанцев, ее убили бы гораздо раньше и не в пример мучительней. Линн — это даже не фамилия, — гигант снова вздохнул, — а имя матери.

Помолчали, наблюдая за пляской колдовского пламени.

— Ну а ты? — пророкотал Борбо. — Чую в твоем сердце ту же печаль, что и в своем. Лиру всегда тянуло на бедовых ребят, но волшебник… — генерал хмыкнул и качнул головой, восторгаясь отчаянным выбором девушки. — Вся в меня.

— Я пришел не только для того, чтобы рассказать о ее смерти, — я сел вполоборота и пристально посмотрел на старого рубаку. — Я иду на Герадион. И надеюсь на ваше участие.

Исполин залпом вылакал половину кружки и фыркнул:

— Решил встретиться с любимой в лучшем из миров?

— Нет, — без сомнений и колебаний прозвучал ответ. — Решил закончить эту грызню. Пока мы сидим здесь, сотни, если не тысячи гонцов разносят дурные вести матерям, дочерям, женам… — Кружка молотком судьи ударила в широкий подлокотник, и прозвучал вердикт: — Хватит.

— Думаешь, я хочу иного? — буркнул повстанец. — Думаешь, меня держит в стенах лень или… — отросшие острые ногти заскрипели на резной ручке в тон зубам, — трусость⁈ Мои отряды разбиты, ни один из крупных городов не взят, припасы тают как сахар в чае, а парни который день жрут желуди и вареное лыко! Никто не верит в победу, а скоро нас и вовсе сравняют с землей. Видел те штуки снаружи?

— Видел. Это — не проблема.

— Мальчик! — без намека на укор протянул старик, искренне желая вразумить дерзкого выскочку. — Там советник — один из сильнейших чародеев во всей Герадии. Пугать фокусами вчерашних крестьян — одно, а сражаться на равных с колдуном Забара — совсем другое. Уж поверь моему опыту, коего всяко побольше твоего.

— Хорошо, — я не стал огрызаться и спорить, лишь озвучил свое предложение: — Если я прямо сейчас выйду на крышу и развалю катапульты к чертовой бабушке, вы поможете?

— А толку? — пудовый мохнатый кулак рухнул на подлокотник, чудом не сломав доску толщиною с коробку спичек. — Столицу стережет сотня таких машин и столько же ведьмаков. Ты вообще был в Герадионе? Это не просто укрепленный город, это неприступный оплот на четыреста тысяч жителей. Настолько огромный, что простирается до самого горизонта и окружен тремя стенам, причем внешняя — это выстроенные кругом замки, а запасов хватит на любую осаду. Да будь у меня миллион латников, они скорее перемрут от старости, чем принудят гарнизон к сдаче!

— Ни одна стена не выстоит против моей силы, — прозвучало пафосно, но ведь чистая правда. — Но я не смогу уничтожить легионы в одиночку. Кому-нибудь да удастся пустить незаметно стрелу или пырнуть исподтишка кинжалом. Что же касается воинов, то призову на подмогу всех, кого сумею. Если Брилл не падет и опрокинет натиск врага, нас поддержат соратники по всей стране! — настал мой через лупить по креслу — получилось, конечно, не так впечатляюще, зато от всего сердца. — Те, кто потерял надежду что-либо изменить. Те, кто разуверился в победе. Те, кто боится умереть зазря — вот кто станут тем миллионом, что сметет узурпатора! Но сперва они должны увидеть авангард — тех, за кем идти и на кого ровняться — и вдохновиться его подвигами и успехами. Как только мы начнем марш на столицу, под синим стягом соберется больше, чем миллион. Гораздо больше.

Совершенно несвойственная мне пылкая речь не разожгла угли в груди генерала. Увы, людские души — не поленья: можно сжечь плоть, обратить в пепел ударом молнии, но никакая магия не дарует вдохновения и воли к действию. Борбо зачерпнул пива из стоящей между нами кадки и проворчал старым цепным псом:

— На словах мы все великие завоеватели, Леонид. Совсем недавно я думал точь-в-точь как ты. Подниму народ, свергну тирана и верну в Герадию мир и процветание. А что в итоге? Власть Забара прочна как никогда, а народ мрет от голода, чумы и раздора. Вот и весь итог поспешных необдуманных решений.

— Вы не хотите отомстить? — я осознанно надавил на самое больное место.

Полководец впервые за все время разговора повернулся ко мне и глянул прямо в глаз. Я ожидал вспышки ярости и поучений несмышленого щенка, а то и вовсе потасовки, но мужчина лишь покачал головой и с горечью шепнул:

— Кому? Себе?

Разговор так и закончился ничем. Я заперся в отведенной комнатушке с кроватью, табуретом и узкой бойницей вместо окна, из-за которой спальня напоминала не то келью, не то карцер, и выглянул наружу. Карательный отряд собрался стучать и греметь всю надвигающуюся ночь, а значит артобстрел начнется гораздо раньше, нежели предполагал воевода.

Упрямый дуболом… До хруста сжал пальцы, пока между ними не засочился огонь. Промедление смерти подобно, но, похоже, Борбо только ее и дожидается, а горькая новость окончательно потушила последнюю искорку боевого духа.

Я бы мог убить великана или вызвать на поединок, но воины все равно не пойдут за мной и скорее всего попросту разбегутся. Я для них чужак, опасный колдун, малолетний залетный смутьян, и повстанцы не последуют ни за кем, кроме признанного уважаемого вожака, особенно если речь идет не о разовой вылазке, а о во многом самоубийственной атаке на самую сильную крепость во всей стране, а может и далеко за ее пределами.

Как убедить уставшего вояку вновь поднять стяг? Чем разжечь отсыревший порох? Почему нельзя все вопросы решить грубой силой и какого лешего могущественнейший из живущих изнывает от полнейшей бесполезности? Устав ломать голову и вспомнив народную присказку о мудром утре, улегся на соломенный тюфяк, накрылся овечьей шкурой и почти сразу провалился в сон.

В зыбкой предрассветной дреме чудилось, что я снова дома, всласть отсыпаюсь последние майские деньки перед поступлением на журфак. С кухни доносились знакомые с детства шкворчание масла и звон посуды — мама готовила котлеты на завтрак, а значит, сегодня выходной и можно подольше поваляться в кровати.

За окном гудели машины, лаяла мелкая псина соседа по подъезду, визжащая детвора звонко шлепала по футбольному мячу. Привычные звуки казались настолько же чуждыми и неестественными, как сейчас — бряцанье сбруи и отрывистые переклички бродящих вдоль стен дозорных.

Нечто подобное я испытывал, когда в девять лет против воли отправился в летний лагерь — поправлять здоровье и приучаться к трудовой дисциплине. Товарищи по несчастью ни разу не называли сие славное заведение без приставки «конц», и первые дни я так же просыпался до побудки с твердой уверенностью, что остался дома и не будет больше никаких построений, зарядок и уборки территории. А затем предрассветная прохлада смывала остатки грез и я едва не ревел от обиды, обмана и осознания жестокости бытия.

Теперт, само собой, ни о каких соплях и слезах и речи не шло — просто снедающая тоска и острый приступ одиночества, но окончательно раскиснуть не давала цель — четкая и яркая, словно полуденное солнце, а там, где всегда есть чем заняться — там нет места унынию и грусти. Жаль, путеводная звезда Борбо угасла, но я не оставлял надежды зажечь ее вновь. Главное — не думать о том, что случится после победы над Забаром, и как быть, если ни один из уцелевших колдунов не подскажет путь на Землю.

Будь последовательным, Леня, подсказал внутренний голос, и не перескакивай сразу через три ступени — тогда что-нибудь да получится, а иначе просто свалишься с лестницы и свернешь на хрен шею.

Из сонного оцепенения вырвал странный звук, будто бы вдали стометровый великан со всей силы щелкнул громадным кожаным ремнем. Щелчок сменился нарастающим свистом, и миг спустя громыхнуло так, что нерушимая цитадель содрогнулась от подвала до зубчатого парапета, а угол постели отбросило на середину комнаты. И не успел я приподняться на локтях, как один за другим прогремели еще два взрыва, а когда грохот стих, улицы наполнились гомоном встревоженных бойцов, лязгом сбруи и треском пожираемых огнем крыш. Я выскочил в коридор, едва не угодив под ноги несущемуся к лестнице отряду тяжеловооруженной пехоты с выпученными глазами, бледными лицами и всклокоченными спросонья сальными бородами.

— Где генерал⁈ — рявкнул им вслед, но никто даже не оглянулся.

По приставной лестнице взобрался на плоскую крышу донжона, оперся на зубец и с прищуром, из-под козырька ладони уставился на мельтешение вражеских солдат, издали похожих на блестящих муравьев с красными спинками. Закованные в сталь центурии выстраивались в три ряда по три квадрата: шлемы-ведра, выпуклые прямоугольные щиты в половину роста и шипастые «утренние звезды» на коротких цельнометаллических рукоятках — незаменимое подспорье в схватках на тесных улочках.

Которые с высоты напоминали трехмерную стратегию, где юниты в спешке возводили баррикады из перевернутых телег и старых бочек, подпирали балками и перекладинами главные ворота, выстраивались перед бойницами с луками и арбалетами. Казалось, обведи в рамку да посылай в атаку, вот только в этом матче игрок не я, а седовласый великан, возвышающийся над рядовыми воинами как слон над пешками.

Две дюжины гвардейцев потянули вверх рычаг требушета. Прежде мне не доводилось сталкиваться с подобными энергиями, и понятия не имел, совладаю с ними или же получу очередные увечья, но времени на сомнения и раздумья не осталось. Обнадеживало лишь то, что на перезарядку уходило от десяти до пятнадцати минут — как раз хватит перевести дыхание и собраться с духом для нового залпа. Пока обслуживающие бригады укладывали многотонные бревна на ложа, соратники крутили толстенные кабестаны с рукоятками, похожими на штурвалы старинных парусников. Клети с громадными камнями неторопливо ползли к небесам, чтобы по команде обрушить груз и натянуть тетиву так, как не сумела бы и тысяча рослых мужей, действующих одновременно и на пределе выносливости.

Я поднял ладонь и зажмурился, но ни дощечка, ни веревочка, ни клочок ткани не изошли дымом, а на придумывание более сложных и дальнобойных заклинаний не оставалось ни секунды. Едва разобрался с пожаром в городе, как машины изготовились к стрельбе, и предстояло отразить все три фугасных бревна разом, в противном случае о походе на Герадион можно забыть — идти будет попросту некому.

Чародей в алом балахоне облил заструганные бревна жидким огнем — взмах посоха, и механизмы с оглушительным треском метнули объятые пламенем «ракеты» высотой в два этажа и такой толщины, что пили их поперек на кругляши и получились бы отличные столешницы.

Прижал к груди скрещенные предплечья и для устойчивости согнул ноги в коленях, и полупрозрачный щит, напоминающий надутый ветром парус, мерцающей полосой северного сияния вспыхнул предо мной, и в ту же секунду его украсили бутоны рыжих с красным цветов. Вы когда-нибудь роняли в костер горящую головешку? Помните всполохи и брызги искр во все стороны? Теперь представьте то же самое, только раз этак в сорок больше — вот какой салют громыхнул в жалких метрах от меня.

Тройной взрыв опрокинул на спину, кувыркнул через плечо и едва не сбросил с крыши — в крутящемся калейдоскопе чудом успел вытянуть пальцы и вцепиться в глубокие трещины кладки, откуда вековые ветра и дожди вымыли половину раствора. Ногти обожгло невыносимой болью, словно их окунули в кипящее масло — поднес кисти к запорошенному грязью глазу и недосчитался четырех ороговевших пластинок. А проклятущий обстрел только начался и мог продолжаться не день, не два, не три, а несколько недель или даже месяцев кряду — леса вокруг вражеского лагеря хватит на пару городов размером с Брилл, поэтому на внезапно иссякшие боеприпасы или дефицит стройматериалов не стоило и надеяться.

После отраженного залпа чувствовал себя избитым дубинками до полусмерти. Подлечил ноющее тело, унял боль под сорванными ногтями и поискал взглядом генерала — крепость срочно нуждалась в контрнаступлении, и с Борбо следовало поделиться иномирной тактической мудростью о том, что лучшая оборона — это нападение.

Ведь несмотря на всемогущество (не такое, как оказалось, и «все») и внушительный запас колдовской мощи, я не мог торчать на крыше вечность хотя бы потому, что иногда нуждаюсь в таких вещах как сон, чтоб его, и еда. Не очень, знаете ли, дальновидно вливать силу неуязвимых богов в бренное смертное тело, которое устает, страдает от жажды, голода и прочих естественных потребностей, из-за чего былинная схватка в духе «и бились они три дня и три ночи» закончится уже на вторые сутки, причем очевидно не победой пришельца с Земли.

Если же отец Лиры поведет мятежников в опасный, рискованный, но жизненно необходимый бой, не придется тратить мощь на поддержание щита и под прикрытием союзного войска подберусь поближе к лагерю и обрушу на врага всю скопившуюся ярость. План логичен и в целом хорош, вот только где до сих пор носит полководца?

Я не мог оставить пост и бежать на поиски — королевский чародей уже подпалил стволы, и до старта оставались считанные мгновения. Подошел к самому краю, для большей устойчивости преклонил колено и с ужасом заметил, что новый колдовской заслон не в пример тусклее предыдущего. Выходит, если постоянно долбить в одно место, никакая, даже самая прочная броня не выдержит. К тому же, в пылу схватки совсем позабыл, что принимаю на грудь не обычный валежник, а усиленный магическим огнем и, скорее всего, не только им. Я еще толком не освоил дар и не познал всего его возможности и слабые стороны, когда же убеленные сединой советники постигали таинство волшбы десятилетиями, а быть может и веками.

Резко выпрямился, во весь глаз уставившись на расчертившие ясную лазурь ревущие струи, воздел руки и ударил по воздуху окровавленным пальцами словно не в меру эксцентричный пианист по клавишам. Взвывшие снопы ураганного ветра молотами рухнули с небес, завихрив воздух так, что плащи лучников на стенах выпрямились параллельно земле. Но как ни старался, как ни напрягался, как ни стискивал зубы, так и не смог полностью сдуть с курса средневековые «Фау-2», а лишь чуточку изменил их траектории.

Если бы не магический кокон, меня переломало бы с головы до ног, но риск оказался оправдан — первое бревно качнулось вниз и вместо цитадели вонзилось в землю метрах в сорока от стены, оставив вокруг себя глубокую воронку как от авиабомбы и обдав пригнувшихся защитников фонтаном грязи. И стоя на вершине каменной громады со стенами метровой толщины, в полукилометре от эпицентра, все равно почувствовал стопами мощную дрожь, а от грохота зазвенело в ушах — одним словом, колдовская артиллерия била не хуже родных гаубиц и мортир.

Второе протаранило верхушку стены, буквально разметав на части десятка полтора бойцов, а третье клюнуло в донжон прямо подо мной, и я едва успел закрыться от огненного цунами вперемешку со щепой и каменной крошкой. На этот раз ничего не выбило и не оторвало, но кровь из посеченного лба залила половину чумазой от копоти физиономии, а каменное крошево мелкой дробью проникло под кожу от локтей до запястий.

Наплевав на раны, подошел к краю и глянул на заваленную дроблеными блоками, досками и ошметками тел улочку. Пара сотен солдат сиротливо жались у главных ворот в ожидании вожака, остальные предпочли забиться в подвалы и не высовывать носов из нор, а кто-то и вовсе бросился наутек со всех ног — склон холма и кромку дубравы ягодами черники усеяли синие плащи, а стоны раненых и умирающих определенно не добавляли оставшимся ни боевого духа ни выдержки.

До рези высматривал могучую фигуру с волчьим воротником, но вместо воеводы заметил три яркие искорки среди коричнево-серого моря кольчуг, стеганок и кожаных курток. С одной стороны, я был рад снова встретиться с няшками-тройняшками, но с другой — какого беса они не покинули Брилл еще вчера, и вместо этого перевязывали раненых повстанцев, включая тех, кому бинты и мази что мертвецу — электрошок.

Занятие благородное и отвлекать от него грех, но мне срочно требовался знакомый, а главное — надежный человек, который не струсит в ответственный момент и согласится выполнить не самое простое поручение. Из всех троих самой жесткой, сильной и уверенной в себе была, разумеется, Ирида — ее-то и позвал, сложив ладони рупором и взревев, задыхаясь от едкого дыма.

Чудо, что в таком гвалте девушка услышала зов, вскинула голову и тут же помчала в замок, поняв все без лишних разъяснений. По идее я должен был немедленно раздать указания и отослать караванщицу обратно, пока прихвостни Забара не перезарядили арбашеты, но вместо этого схватил подругу за плечи и прошипел прямо в бледное лицо:

— Почему вы еще здесь⁈

— Тракт перекрыт! — выпалила в ответ. — Из Ангвара идет полк!

Что же, этого следовало ожидать. Скорее всего, Колбан посчитал меня мертвым, а значит можно без опаски снять городской гарнизон и отправить на подмогу штурмовому корпусу.

— Найди Борбо, приведи ко мне, а затем марш из крепости! Вам тут делать нечего.

— Но фургон…

— К Марзалу его! Фургонов много, жизнь — одна.

— Сам хоть как? — Ирида окинула меня настороженным взором. — Еле на ногах стоишь…

Попытался улыбнуться, но вышла кривая ухмылка:

— Покуда Леонид неколебим — великий Брилл стоит неколебимо. А чтобы Леонид стоял и дальше, ему не помешало бы перекусить.

— Поняла, — девушка кивнула. — Генерала не обещаю, но еда скоро будет.

Откуда, спросите, вчерашний школьник знает Байрона? Просто поиграйте в «Цивилизацию».

Минут через десять в углу скрипнул люк, и я увидел встревожено-смущенную мордашку Ильнары. Выбравшись на крышу, пацанка быстрым шагом направилась ко мне, прижимая к груди рулончик бинтов, и не успела Илана взобраться по лестнице, как сестра принялась перевязывать лоб. Хотел был успокоить девушку и вылечить порезы и ссадины магией, но золотой свет в раскрытой ладони мигнул как лампочка при скачке напряжения и погас, а я решил не тратить силы зазря. Сел на зубец невысокого — до пояса — парапета с видом боксера перед решающим раундом и позволил помощнице заняться ранами. Пока Ильнара ловкими движениями опытного врача бинтовала предплечья и голову, Рыжий Хвост поставила у ног холщовый рюкзачок и распустила тесемки горловины.

— Ну, за встречу, — томная красотка протянула закупоренный сургучом глиняный кувшин. — Не прошло и года.

Кисло скривился и вытащил зубами пробку — в нос тут же ударил терпкий аромат слабого сухого вина.

— С водой в крепости напряг, — следом в ладонь легли ломоть черствого хлеба и лоскут солонины, и видят боги всех миров — это был самый вкусный завтрак, который доводилось пробовать. — Особенно с чистой. Надеюсь, не рухнешь спьяну с крыши.

Это явно была неловкая попытка взбодриться шуткой, но вместо усмешки Илана неожиданно всхлипнула и уткнулась в сгиб локтя.

— Что-то случилось? — с опаской поинтересовался я, хотя ответ и так слишком очевиден — достаточно оглянуться на творящийся вокруг ад.

— Случилось… — она выдохнула и потерла покрасневшие глаза. — Вот это вот все… Я, конечно, знала, на что иду, но умирать всегда грустно.

— Все будет хорошо, — сказал тем же тоном, каким старпом успокаивал капитана, когда «Титаник» налетел на айсберг. В первый час после столкновения многие верили в надежность и непотопляемость корабля, а ведь с начала осады еще и часа не прошло. Тем не менее, я не имел ни малейшего права поддаваться панике, потому что по сути остался единственным защитником объятого страхом города.

— Надеюсь, — буркнула Илана. — Что-нибудь еще нужно?

— Как там Борбо? — озвучил самый важный вопрос.

Близняшки хором вздохнули.

— Заперся у себя и допивает вторую кадку. Уж кто-то, а Ирида убеждать умеет, сколько раз ее слова спасали от беды… Но старик и слышать ничего не хочет. Знай Лиру свою поминает.

Это усложняло и без того паршивую ситуацию, которая готовилась вот-вот перейти в разряд критических, а я не мог уйти с крыши до нового залпа, да и с учетом перезарядки времени на переговоры оставалась капля. Хорошо хоть после перекуса и передышки прибавилось сил — как магических, так и телесных, но толку от этого все равно с гулькин нос. Допустим, продержусь без сна и отдыха трое суток подряд (что вряд ли), но потом попросту рухну в обморок и не смогу остановить ни бомбардировку, ни последующее безумие.

Значит, придется задействовать крайний вариант, который приведет к немалым жертвам, но отказ от него отправит на тот свет в разы больше народа. Но если уж взялся ворочать материями мирового масштаба — будь готов идти в размен и посылать пешек на убой, ибо войн без крови не бывает. Уверен, именно готовность пускать под нож меньшинство ради выживания всех остальных и отличает умелого вожака от дилетанта, а вовсе не маневры, тактики и стратегии.

Очень не хотелось брать такую ответственность, но тут уж или грех на душу или душу — богу.

— Слушайте, — взял хлопотавшую подле Ильнару за руку, а Илану — за плечо и с отцовской строгостью посмотрел на обеих, хотя напротив стояли матерые бабы лет на пять старше и повидавшие такое, что парнишке с Земли и не снилось. И тем не менее ни одна из сестер не воспротивилась и не принялась качать права, а слушали как последнюю речь умирающего родителя и внимали каждому слову. — Прямо сейчас хватайте Ириду и прячьтесь в подвале цитадели. Как только отгремят взрывы — бегите из города без оглядки. Вы хоть и те еще оторвы, но здесь вам делать нечего, ясно?

Девушки молча кивнули, не сводя с меня широко распахнутых глаз.

— Вот и славно. Я сделаю все, что смогу, но вам лучше переждать осаду подальше от Брилла. Все, идите.

Пацанка напоследок зыркнула исподлобья и послушно зашагала к люку, Илана же задержалась и внимательно уставилась куда-то вдаль.

— Глянь, — тонкий пальчик указал на подножье холма, — что это там?

Я сидел спиной к врагам и отсчитывал время до залпа на слух, а скрежет и скрип не изменились ни на полтона, однако испуганное больше обычного лицо спутницы немало озадачило. Покосился через плечо, стараясь разглядеть новую угрозу в стане забарских псов — подошедшие подкрепления или появившийся из ниоткуда отряд советников, как вдруг ладони в кожаных перчатках стиснули щеки и рванули голову на себя до хруста в шее. И не успел я сколдовать простецкую защиту — поставить заслон, ударить током или отбросить напавшую ревущим вихрем, как горячие губы впились в мои — растрескавшиеся и пересохшие, а язычок влажной теплой змейкой беспрепятственно проник в раскрывшийся от удивления рот.

— Прости, — Илана отпрянула и облизнулась, тяжело дыша и алея пунцовыми пятнышками на острых скулах. — Не удержалась. Надеюсь, не превратишь меня в жабу?

— Иди уже, — прошептал я, возможно, с излишней строгостью, чувствуя, как хребет колют мурашки от звона перетянутых тетив и натужно потрескивающих арбалетных дуг.

— Ладно, — с обидой буркнула Рыжий Хвост, приняв мое волнение и беспокойство за гнев от внезапного поцелуя. — Надеюсь, еще увидимся.

«Я тоже», — хотел сказать, но промолчал. Впереди ждала решающая стычка, которая определит судьбу всего королевства, и сердешные терзания двух песчинок мало заботили пустыню.