"Святые" 90-е Пионер – Том II

Глава 26

Когда коньяк закончился, отправили «гонцов» в ближайшую круглосуточную палатку — те вернулись с ящиком «Столичной», банками шпрот и палками копчёной колбасы, обёрнутыми в газету. Ассортимент скупили подчистую, даже взяли пару килограммов леденцов «Дюшес» — на закуску. Возлияния продолжились под треск старого магнитофона, игравшего кассету с Высоцким.

Стараясь сохранить ясность ума, я пытался отнекиваться, но каждый второй норовил выпить со мной, и высказаться. Руки то и дело хватали за плечи, подталкивая к столу:

— Ты мужик, Пионер! — хрипел тощий афганец с набитой на шее группой крови, обнимая так, что хрустели рёбра.

— Леха про тебя хорошо говорил… — шептал паренёк в рваном свитере, наливая стопку дрожащей рукой.

— Дай обниму, братишка! — рыдал здоровяк с перекошенным лицом, пахнущий дешёвым одеколоном.

С каждым приходилось пить — хоть глоток, но сделать. К полуночи пол зала уже лежало вповалку, кто-то храпел под скамейкой, кто-то блевал в угол. Я тоже не сдюжил, вырубился, уткнувшись лицом в чей-то ватник.

Проснулся от того, что язык прилип к нёбу, а виски ломило от боли. Свет висящей под потолком лампочки резал глаза, заставляя щуриться. Попытался встать — ноги почти не слушались. Вокруг валялись тела: кто-то спал, свернувшись калачиком на матах, кто-то сидел, уткнувшись головой в колени. Воздух густой — смесь перегара, пота и блевотины.

С трудом дополз до туалета. Ржавая раковина, заляпанная зубной пастой, показалась спасением. Сунул палец в банку с «Поморином» — зубной порошок горьким комком прилип к нёбу. Чистил зубы, давясь, пока не закружилась голова. В зеркале мелькнуло лицо с красными прожилками на белках — как у вампира.

Шухера нашёл в подсобке — он лежал на матах, укрывшись шинелью. Лицо зеленоватое, волосы всклокочены, на щеке — засохшая пена от рвоты.

— Вставай, — толкнул ногой.

— Отъеб… — застонал он, прикрывая глаза ладонью. — Дай помереть спокойно…

— Не выйдет. Дела ждут.

Он поднялся, как зомби, спотыкаясь о пустые бутылки. У раковины долго стоял, сгорбившись, плескал на лицо ледяную воду:

— Сколько ж мы выпили-то, а? — говорил сам с собой, сплёвывая жёлчь.

— Немного же взяли на такую толпу?

— А-а… Мы ж потом ещё в палатку катались… вот дураки…

Пока Шухер приходил в себя, я успел закипятить чайник, налил стакан кипятка, и принялся шарить по ящикам в поисках заварки или кофе.

Только нашел, как снаружи затарабанили в дверь, да так сильно, что притихший молоточек в моей голове застучал с удвоеной силой.

Отставив банку с чаем, я похлопал себя по карманам, вспоминая что где-то должен быть пистолет.

— Колян, ты пушку мою не видел?

Шухер не реагировал.

— Колян! — рявкнул я. — Ты пушку мою не видел?

Тот, сидя в углу с банкой тушёнки, лениво поднял голову. Его лицо, обветренное и покрытое щетиной, скривилось в усмешке:

— Видел. Вчера. Ты её пацанам вручил, когда за водярой гоняли.

Разбираться кому и зачем, не стал, вооружившись грифом от гантели, двинулся встречать гостей.

Но, зря переживал. Тревога была ложной, за дверью оказался Гусь.

— Здорова! — бросил он, сжимая мою руку в холодной ладони. — На нашу точку наехали…

— Кто? Когда? — перебил я, чувствуя, как похмельная вялость сменяется адреналином.

— Вечером вчера, почти ночью. Толика отмудохали в котлету, Славяну руку сломали, но он сбежать смог, а Нинку, хозяйку хазы, по кругу пустили.

— Нинку? — что-то крутилось в голове, но вспомнить не мог. Точек было много, и почти везде я договаривался сам, но Нинку не помнил.

— Ну да, маленькая такая, с веснушками!

— Кто наехал, известно?

— Не поверишь, свои, Малик Калиев со своей братвой, с «элеватора».

— А зачем? — задал я глупый вопрос.

— Ну как, узнали что Патрин всё, наследство делят теперь…

Не хотелось сегодня никуда дёргаться, но придётся. Если сразу не пресечь, завтра и все остальные в разнос пойдут. Проводив Гуся в кандейку, — где он тут же «ухлопал» мой кипяток, я коротко пересказал ситуацию Шухеру, а уже он, тем кто успел проснуться.

Собирались недолго, причём не взирая на жесточайшее похмелье, желающих поучаствовать оказалось хоть отбавляй. В итоге поехали впятером, больше в девятку не помещалось.

Кроме меня и Шухера с Гусем, вызвался Яша-Боян — двухметровая гора мышц в рваном пальто. Лицо обезображено оспой, руки размером с лопаты. С собой он взял монтировку — буркнув что-то про «рабочий инструмент». И Слава-Солдат — высокий, сухопарый, с лицом сумасшедшего ученого, и такими же привычками.

Долго искали мой пистолет, пока наконец кто-то случайно не наткнулся. Уже садясь в машину, Шухер достал АКСУ из багажника, и любовно прижимая к груди, уселся на переднее сиденье.

Ехали долго, дороги не чищены, за ночь снега нападало, поэтому сильно на педаль не жал, боясь воткнуться в какой-нибудь сугроб. А ещё в машине воняло. Окна хоть и открыли сразу как уселись, но перегар был настолько густым, что я боялся, — прикурит кто-нибудь, взлетим на воздух.

Но обошлось. Доехав до их основной точки, — скромного домика в переулке, кроме собаки на цепи, никого не застали.

— Значит в баре возле кинотеатра должны быть, частенько там торчат — предположил Гусь.

Доехали, осмотрелись. Утро, выходной день, народу на улице почти нет. Мальчишка пробежал мелкий, да тетка с коляской.

Пацанов брать не стал, сказал чтобы у двери ждали.

Зашел, сходу ловя ноздрями запах какой-то выпечки, жареного лука и хлорки. Утром здесь было пусто, кроме шестерых за дальним столом, во главе которого восседал Малик; грузный, с бычьей шеей и золотой цепью с медальоном на вспотевшей груди, он жевал яичницу, обмакивая хлеб в желток.

— Пионер? — Малик приподнял голову, и жирная капля стекла с вилки на майку. Глаза, узкие как щёлочки, сузились ещё сильнее.

— Нет, мама его. — Я упёрся руками в стол, намеренно повышая голос.

— Чё пришёл?

— Вчера мою точку разнесли. Хочу спросить — за шо?

Он фыркнул, швырнув вилку в тарелку:

— С хера ли твою?

— Потому что всё наследство Патрина теперь моё. Включая твой бизнес.

— Чего?

— Ты глухой, или не догоняешь?

— Чё?

— Ниче, ещё раз переспросишь, и я решу что ты совсем дебил!

Малик вскочил, опрокинув стул. Его расскачаное, но ожиревшее тело, двигалось медленно, как у медведя-панды. Правый кулак полетел в лицо — я отклонился, почувствовав ветер от удара.

— Подраться хочешь? — Я отступил к двери, — Давай выйдем, а то посуду побьёшь…

Он плюнул, развернулся и пошёл к выходу, демонстративно подставляя спину. Его люди потянулись следом, перешёптываясь.

Возле крыльца нас уже ждали.

— Ложись! — Шухер рывком пригнул Малика, вдавив его лицо в снег. Остальные, увидев стволы, замерли, как статуи.

— В общем так, Малик… — Я присел на корточки, подняв его за волосы. — Считай это первым и последним предупреждением. В следующий раз — сразу на кладбище. Усвоил?

Он кивнул, выплюнув комок снега. Губы посинели, но глаза всё ещё метали искры.

— Поднимите! — Яша дёрнул его за воротник, поставив на колени.

— Усвоил… — Малик прошипел, глядя в сторону.

— Отлично. С вас — по штуке моим ребятам и Нинке. Времени, до вечера, принесете туда же куда выручку таскали. Понятно? — гаркнул я, переводя взгляд на бойцов Малика.

Стоящие под стволами, они хоть и не рыпались, но трагичность ситуации явно не прочувствовали.

Переглянувшись с Яшей и Славой-солдатом, я чуть заметно кивнул.

Били сильно и больно. Монтировка врезалась в рёбра со сдавленным хрустом, словно ломали сырые ветки. Кулаки хрустели от ударов по челюстям. Кровь брызнула на заляпанную грязью плитку, смешавшись с окурками. Кто-то из маликовцев рухнул на колени, хрипя: «Хватит!» — но Слава лишь сплюнул густой слюной на его ботинок и всадил сапогом в живот. Звук был глухой, словно били мешок с мукой. Тело согнулось пополам, и из горла вырвался хриплый вой.

— Вечером жду бабло, не принесёте, хана вам! — уже уходя, бросил я, специально наступив на окровавленные пальцы лежащего. Хрустнуло.

До бывшего дома Патрина доехали быстро и без приключений. Там — а навстречу вышел Соня с автоматом наперевес, тоже ничего не случилось.

— Никто не заходил? — спросил я, но тот только рукой махнул.

— Никого, одни кукуем.

То что заинтересованные люди не интересовались жилищем почившего босса, уже радовало. Я хоть и оставил здесь четверых вооруженных парней, но всё равно беспокоился.

— Надо было жратвы купить, не подумал.

— Не надо, здесь такие запасы, месяц жить можно. — отмахнулся Соня. — А бухла столько, что и сказать страшно, весь погреб бутылками забит.

— Вы тут что, шмон устроили?

— Нет, что ты! Мы когда жратву искали, наткнулись, случайно, гадом буду!

Случайно или неслучайно, сейчас уже не важно. Надо было думать когда парней без еды оставил и свалил. На самом деле я хотел вернуться, но не сложилось, поездка пошла немного не по плану.

— И тут ещё это, мы кое-что другое нашли… — продолжил Соня, но мне это уже было не интересно.

— Брось оправдываться, Миха здесь? — прервал его я.

— Ага, уходил куда-то, сказал ты задание дал, и вот, пришел недавно.

— Ясно, скажи чтобы зашёл ко мне, и парней накорми, раз такой богатый.

Едва я успел расположится в кресле, в дверь коротко постучали и вошёл Миха.

— Попросил брата?

— Да, и даже уже есть первые результаты. Вот. — протянул он сложенный вчетверо лист бумаги. Сгибы были засалены, будто его перечитывали десяток раз.

— Так быстро? — удивился я.

С остальными подольше получится, но до конца следующей недели брат обещал управиться. — Он потёр ладонью щетину на подбородке, глядя в пол.

Следующая неделя, это долго, но делать нечего, других вариантов нет.

Доложив, Миха ушёл, а я остался корпеть над тетрадками. На самых старых страницы пожелтели от времени, а чернила расплылись, будто их мочил дождь. Некоторые строки были зачёркнуты красной ручкой, на полях — кривые цифры, похожие на детские каракули. Судя по датам, в них учёт и бухгалтерия за четыре года, так что работать мне с этими бумагами ещё долго. Ещё ладно бы понятно всё было — приход-расход, плюс-минус. Так ведь нет: мало того, что записи делал настоящий бухгалтер, так он ещё и шифровал, где мог, а где не мог, там сокращал так, что не разберёшься. «ТП-17», «КШ-45» — будто шифровки из детектива.

Можно было бы специалиста попросить разобраться, но где взять такого, котоому доверять можно? Спецов много, а вот с доверием, плохо всё.

К Бондарю обратиться? Тоже такой себе вариантик. Я не то чтобы не верил ему, но как-то побаивался, что ли. Он ведь даже когда улыбался, глаза оставались холодными, как у змеи. Ну и так, на уровне интуиции.

Задумавшись, сам не заметил, как закурил. Сигареты лежали на столе, «Мальборо», зажигалка там же, ну и как-то на автомате всё. Первая затяжка обожгла горло, зато в висках сразу отпустило. Не хотел ведь начинать, думал здоровье поберечь, но само как-то.

Очнулся, когда понял, что стою возле открытой форточки, и дымлю самозабвенно. Пальцы дрожали, а пепел падал на подоконник, смешиваясь с пылью. Снежинки залетали в комнату, тая на раскалённой сигарете. Причём что странно — никакого кашля, словно не в первый раз затянулся, а уже опытный курильщик.

Но стоило осознать, как тут же скрутило. Кашлял так, что чуть лёгкие не выплюнул. Слёзы выступили на глазах, а в груди заныло, будто туда вбили гвоздь. Пришлось опереться о стену, чтобы не упасть.

Прокашлявшись, глянул в окно.

Нахохлившись, словно воробей, и опустив голову, Шухер вышел из калитки и направился в сторону остановки. Шаркая ногами по обледеневшему тротуару, он каждые пять шагов оглядывался через плечо, пряча лицо в воротник. И вроде бы ничего такого — может, за сигаретами пошёл, в той стороне ларек есть, — но что-то мне не понравилось в его поведении. Слишком нервно дёргался, слишком часто шарил глазами по сторонам.

Соня, Миха и Яша Баян сидели на диване в гостиной. Яша флегматично чистил ножом яблоко, длинные полоски кожуры падали на ковёр.

— Колян далеко пошёл? — спросил я.

— Не отчитывался, сказал, через час будет, — ответил Миха.

— Ясно. Тогда я тоже отъеду ненадолго, если что — никого не пускать.

Оделся и на улицу. Мороз сразу схватил за лицо, а снег радостно захрустел под ногами. Думал пешком за Шухером прогуляюсь, но испугался что не догоню, и решил на машине проехать.

Сел за руль, чуть прогрел и ходу. Двигатель урчал недовольно, но послушно рванул вперёд, весело пробуксовывая колесами на обледенелой колее. Успел как раз, когда Шухер в автобус садился — шестнадцатый, если правильно рассмотрел. Водитель захлопнул двери, автобус дёрнулся, выбрасывая клубы сизого выхлопа.

Проехав всего три остановки, он вышел, но никуда не пошёл, оставшись на месте. Стоял, кутаясь в потрёпанную куртку, и нервно поглядывал на часы.

Ждать пришлось недолго — буквально через пару минут подъехала «Нива» цвета грязного снега, с потёртым капотом и замазанными номерами. Шухер сел в неё, и машина поехала дальше.

Пропустив перед собой автобус и пару автомобилей, я двинулся следом. Руль холодел в руках, а сердце стучало в такт дворникам. На перекрёстке «Нива» резко свернула влево, не включив поворотник — классика.

Я не дернулся, проехав прямо, но на следующем перекрестке тоже свернул, и дал по газам. Дорога там одна, деваться им некуда, поэтому не переживал. Оказалось правильно, заметив вдалеке Ниву, повернул ещё раз, уже догадываясь куда она едет. Тот самое место куда меня отправлял Патрин с наркотой. Облупившаяся землянка с покосившимся забором и сорванной водосточной трубой. Но что здесь забыл Шухер?

Объехав по другой улице, я встал напротив дома, через огород которого выбирался в прошлый раз. Сугробы здесь были по пояс, а следы давно замело. На улице никого не было, поэтому, особо не стесняясь, я перелез через забор, сразу же провалившись в снег. Холод обжег руки, а снег набился в обувь. Выругавшись сквозь зубы, пошел вперед, обходя торчащие макушки обледеневших кустов.

Добравшись до сараев, я отогнул и так оторванную доску, царапающую ладонь ржавыми гвоздями, и протиснулся через щель. Сучья впились в плечо, оставляя полосы на куртке.

Дальше ещё метров десять по снегу, и вот я уже могу видеть двор перед дверью, и кусок улицы. Та самая Нива, и Жигули шестерка стоят прижавшись к обочине. В машинах никого нет, значит все в доме.

Очередной рывок ползком — разбивая локтями ледяную корку, — и вот я у окна. Стекло мутное, изнутри затянуто серой плёнкой пыли, снаружи узорами инея до середины. Дышал через рукав, чтобы не запотел обзор.

Заглянул сбоку, — в комнате та же обстановка, за исключением стула с женским трупом. Людей тоже вижу, но плохо, угол не тот.

Подполз к другому окну, прижавшись к стене. Снег под коленями скрипел, но ветер заглушал звук.

Потянулся, заглянул. Вид отсюда был лучше, и стекло не такое грязное.

Шухер стоял, навалившись на комод, его пальцы барабанили по ящикам. Напротив — Бондарь, папироса дымилась в уголке рта, пепел сыпался на пол. Рядом с ним — чья-то спина в чёрной куртке. У стола на табуретке сидел тот следак из ментуры с глазами-баклажанами. Рот его открывался в кривой ухмылке, он что-то доказывал невидимому собеседнику в углу.

Я замер, ожидая, пока повернется чёрная куртка.

И дождался, минут через пять она двинулась. Молодой парень, лет двадцать пять: глаза щелочки, на скуле бородавка с чёрной волосинкой. Вроде знакомое что-то, но не могу вспомнить.

Заговорщики зашевелились. Следак встал, поправил шапку, сделал шаг к двери. Землянка была тесной — ещё пара движений, и он выйдет прямо ко мне.

Бондарь развернулся, замер, прислушиваясь.

Из угла вышел невидимка — невысокий, но крепкий, голова с залысинами, в длинном пальто. Подошёл к следаку, надел шапку, и когда медленно, словно издеваясь, повернулся к окну, я не поверил своим глазам, это был он.