"Святые" 90-е Пионер – Том II

Глава 19

Кабинет следователя напоминал клетку: облупленные стены цвета табачного дыма, линолеум с протертыми до бетона полосами, на столе — пятно от кружки, въевшееся в дерево за годы. Меня усадили на стул с шатающейся ножкой, который скрипел при малейшем движении. Следователь, мужчина лет сорока с лицом алкоголика, сидел за столом напротив. Его рубашка, когда-то белая, была закатана по локоть, открывая татуировку с парашютом и буквами «ВДВ» на предплечье. От него пахло жареным луком и дешёвым одеколоном, чтобы перебить перегар.

— Где был днём двадцать пятого? — спросил он, не глядя, листая какую-то папку. Ноготь мизинца, жёлтый от никотина, постукивал по столу.

— В институте. Зачет по уголовному праву сдавал.

— Ночью?

— Дома. Спал.

— Свидетели?

— Родители.

Он хмыкнул, поднял глаза. Мешки под ними были фиолетовыми, как баклажаны.

— А двадцать шестого… куда ездил? — спросил, словно невзначай.

— Да много куда… К другу заезжал, в спортзал, в столярку к отцу…

— Машина, «девятка», гос. номер «И67−21 ОБ» твоя?

— По доверенности…

— Кто владелец?

— Дедок один, знакомый хороший…

Он швырнул папку на стол, и я вздрогнул. Звук эхом отозвался в пустом кабинете.

— Не лги, Пионер. — он растянул кличку, будто пробуя на вкус. — Тебя ведь в вашей среде так зовут, да?

Я сглотнул. Вроде и не к такому привычен, но тут, под забытым уже «антуражем», аж горло пересохло, будто наглотался пепла.

— В какой это «моей»? — выдавил я, стараясь не смотреть на решётку на окне.

— Уголовной. — он наклонился вперёд, и я увидел крошки в его щетине. — Ты ж не студент, а гнида. Справку из деканата купил, чтобы в армию не идти, а сам бухаешь целыми днями!

Сержант у двери, парень лет двадцати с прыщами вместо усов, заерзал. Видимо, новичок — ещё не привык к спектаклю.

— Я студент. Юрист. И еще спортсмен, — сказал я, сжимая потные ладони в кулаках. — А водка… Так я её не пью… вообще-то…

Следователь нахмурился, и долго смотрел мне в глаза. Потом мигнул несколько раз, хмыкнул, прокомментировав с кривой ухмылкой.

— Ну-ну… Так я тебе и поверил.

Я промолчал, ибо понимал что отвечать ему нет необходимости, всё равно бестолку, у него своя программа.

Но он удивил.

— Сержант, уведите задержанного! — Его рёв, похоже что неожиданный даже для него самого, ударил по стенам, — явно с намерением меня испугать, но тут дверь распахнулась, и в кабинет вкатился большой капитан — будто танк, въехавший в курятник.

Следователь вскочил, опрокидывая стул, но замер, когда перед его носом появилось удостоверение в красной обложке.

— Пошли, — капитан бросил это сквозь зубы, разворачиваясь так резко, что сержант едва увернулся от его могучего плеча.

Он в дверь, я следом. Думал выведет меня на улицу, но пройдя по коридору до самого конца, мы зашли в дверь под номером тринадцать.

В отличии от кабинета следователя, здесь было не так убого. Стол из темного дерева, покрытый лаком до зеркального блеска, герань на подоконнике, диван с бархатными валиками, стулья с резными спинками — всё дышало совковой роскошью. В углу стоял похожий на гроб хромированный сейф с кнопками кодового замка, и над всем этим портрет Горбачёва — его родимое пятно казалось слепым глазом, наблюдающим за нами с сочувственной усталостью.

— Рассказывай, — капитан рухнул на диван, заставив пружины взвыть в протесте. Его ботинки, ещё мокрые от снега, бесцеремонно устроились на спинке-валике.

— Что рассказывать? — я уселся на краешек стула, чувствуя под пальцами холодок лакированной древесины.

— Как дошёл до жизни такой. Почему здесь, чего следак вынюхивал?

Голос капитана напоминал скрежет жерновов — такой же медленный, размеренный.

— Сам бы рад знать, — я провёл ладонью по подбородку, по пятнами пробивающейся щетине, — Три часа слушал про «гнид» и купленные справки. Про дело — ни полслова.

— Даже так? — Капитан достал пачку «Казбека», постучал сигаретой по ногтю.

— Именно.

— А сам не догадываешься? — закурил он.

— Понял только, что шаги мои интересны. Каждый чих двадцать пятого, и двадцать шестого числа.

— Ну ты рассказал? — Ударение на «ты» прозвучало как обвинение.

— Разумеется. — Я расправил плечи, выдерживая прямой взгляд капитана.

— И что, проверять начнут, всё сойдётся?

— Тютелька в тютельку.

Капитан затянулся, наблюдая как дымовая змейка обвивает горшок с геранью.

— То есть всё что ты сказал следователю, подтвердить смогут? — уточнил он.

— Ну конечно. В спортзале народу было много, в мастерской ещё больше, больница опять же. Вы бы объяснили в чём меня подозревают, я бы точно сказал где был и что делал.

Капитан промолчал.

— Тайна следствия? — спросил я, стараясь не морщиться вдыхая дым от его вонючих папирос.

— Вроде того, — он кивнул, и вдруг его лицо стало похоже на ту самую дверь сейфа — бронированное, с комбинацией из неразгаданных цифр.

— Ну а мне что делать? Торчать тут до морковкиного заговенья?

— Нет, торчать не надо, я договорился, тебя отпустят. Но ты должен знать, за тобой теперь приглядывать будут, поэтому думай что делаешь.

— Вы приглядывать будете? — прищурился я.

— В том числе. — ответил капитан.

Отдел милиции я покинул в смешанных чувствах. С одной стороны хорошо что отпустили, но с другой плохо что не понял за что задерживали.

Доктор отпадал, если бы его нашли, меня не выпустили бы. С тем сержантом и его подельником, тем более. Остаётся что? Дорогу не в том месте переходил?

Загадка, в общем.

От отделения до дома было рукой подать — через три перекрёстка, мимо заросшего бурьяном пустыря и гаражного кооператива. Решил не ждать трамвая: ноги сами несли, будто выталкивая из зоны милицейского смрада. Холодный ветер швырял в лицо снежное крошево, а где-то за спиной, в такт шагам, натужно гудели провода.

Мысли путались, цепляясь за обрывки фраз капитана. «Приглядывать будут» — что это значит? Не думаю что слежку приставят, но какие-то меры точно предпримут. Участковым сообщат, агентуру напрягут, вот они и будут сообщать о моих передвижениях, и вообще всём остальном. Хорошего в этом мало, тут не поспоришь, хотя и не смертельно. Доктору только не повезло, думал с утра его навестить, но не получилось, как бы не сдох раньше времени.

Теперь уж не пойду, сначала с подельником его разобраться надо. Причем сделать всё по-умному, без шума и пыли, как в том кино говорили. Сначала допросить, а потом…

Жалости к этим двоим у меня нет. Брезгливость только. Необходимость лишать жизни себе подобных давно уже не вызывает эмоций. Единственное, на войне враг честнее будет чем эта падаль, — о таких даже руки марать не хочется.

А придётся, и совсем уже скоро.

Добравшись до дома, сразу завёл машину, потом только в квартиру поднялся.

Родителей не было, на столе записка «Котлеты в синей кастрюле, картошка на плите. Не ешь холодным!».

Выковырял две, обгоревших снизу, нарезал хлеб коркой в палец толщиной. Сел у окна — так, чтобы видеть двор. «Девятка» стояла напротив, и на капоте уже подтаивал налетевший за ночь снег. Котлеты съел, не разогревая: желудок сводило от голода. Чайник греть не стал, попил воды из-под крана. Потом оделся, вышел в подъезд, закрыл за собой дверь, и в машину.

Почти тепло. Наверное так и буду делать: выскочил, завёл, и к окошку. Удобно.

Шухера нашёл там где он и должен был быть, в мастерской.

Кратко пересказал утреннее приключение, выпил кофе пока он собирался, и вскоре мы уже ехали по адресу.

— Думаешь догадываются? — чиркнув спичкой, он закурил и немного приоткрыл окно.

— Вряд-ли. — помотал головой я. — если б догадывались, не выпустили бы.

— Так ты ж говорил что знакомый бати твоего вписался?

— Вписался. — задумался я. — Хотя лучше бы, наверное, не вписывался…

— Чего так?

— Да… кажется мне, он сам при делах как-то…

Ощущение от разговора с капитаном получилось скомканное, словно не разговор это был, а допрос. Когда на кухне родительской говорили, он себя совсем по другому вёл. И про Патрина ни слова не сказал, тоже странно.

— Тогда зачем ему тебя вытаскивать?

— Не знаю.

До нужного адреса добирались достаточно долго, ехать надо было на другую сторону реки, а моста напрямую пока не построили, поэтому в объезд. Плюс ещё я специально поплутал, дабы сбить слежку, если таковая всё же имелась.

— Получается третий дом по левую сторону. — медленно прокатившись по улице, мы осмотрелись.

Одноэтажный, но большой, из красного кирпича, с большими окнами и черепичной крышей, дом доктора Степана резко отличался от всех остальных на этой улице. Лезть внутрь мы не планировали, рассчитывая перехватить объект когда он будет возвращаться с работы. То есть примерно после шести.

Чтобы не маячить возле дома, встали в самом начале улицы, и когда появилась его машина — такая же девятка, просто перегородили дорогу. Шухер вышел, улыбаясь как продавец в ларьке:

— Здравствуйте, Степан Викторович! Надо поговорить насчёт вашего друга-хирурга…

Упаковали доктора быстро. Он, обмотанный скотчем, поупирался пятками в запаску, но Шухер ткнул ему коленом в солнечное сплетение.

— Куда повезём? — спросил он, закуривая. Пепел упал на сиденье, прожёг дыру в дерматине.

— Туда же. Очную ставку устроим.

Каких-то особенных откровений я не ждал, поэтому задачу решил упростить. Будучи почти уверенным что кроме этих четверых никого в их компашке нет, я всё же хотел проверить. Подержать их денёк другой в «плену», и поспрашивать как следует.

Затащив второго доктора в подвал через тот же люк, я остался, а Шухер подобрал обрезок трубы, и пошел посмотреть как там наш пленник.

— На месте. — вернувшись, коротко объявил он.

— Отлично, давай, бери этого, он что-то совсем обмяк. — кивнул я на растянувшегося в грязи Степана.

Вместе мы втащили его в угол, сноровисто примотав скотчем к трубе напротив первого доктора. Тот, полуживой, застонал, но звук растворился в кляпе на его рту.

Воняло мочой.

— Сразу всё расскажешь, или подождём? — рванув скотч со рта второго, спросил я, нависая над ним.

— Вы за это ответите! — взревел, выгибаясь, эскулап. Его глаза, дикие и налитые кровью, блестели в темноте. — Вы не знаете, с кем связались!

— Знаем, — перебил я — С уродом. Расскажешь — сдадим ментам. Не захочешь… Здесь и сгниешь. Выбор прост.

— Кто вы такие⁈ — хрипел он, слюна брызгала на пол. — Чего вам надо⁈

Он метнул взгляд на своего подельника, и я поймал момент — страх, промелькнувший в его зрачках. Но уговаривать или тратить время на пытки не хотелось. Шухер шагнул вперед, вертя в пальцах нож с зазубренным лезвием.

— То есть, будем молчать? — спросил он, присаживаясь на корточки перед доктором.

Но вместо ответа, тот взвыл, как загнанный зверь. Его крик, пронзительный и безумный, ударил в стены. Пришлось заклеить ему рот скотчем.

— Ясно, — прошипел я, вытирая руки о куртку. — Посидишь тут. Может, через пару дней язык развяжется…

Перед уходом Шухер снял скотч со рта первого доктора, плеснул ему в лицо водой, потом дал напиться. Тот захлебнулся, закашлялся, и поток слов хлынул из него, как из прорванной плотины. Его признания уже не удивляли — он повторялся. Но слушали до конца, надеясь услышать что-нибудь новенькое.

— Дальше что с афганцами думаешь делать? — спросил Шухер, когда мы вышли из вонючего подвала и усевшись в машину, ждали когда прогреется мотор и потеплеет в салоне.

Я закрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Мысли метались в голове: угроза от докторов исчезла, Патрин обиды не держит… И вроде всё нормально, но что-то тянет, царапает по нервам — слишком гладко. Слишком.

— А ведь действительно… — прошептал я, сжимая виски. — Что с ними делать?

Ответ пришёл неожиданно, и как всегда не вовремя. Добросив Шухера до дома, я поехал в мастерскую забрать отца. Думал пока ехать будем, поговорить с ним на счёт большого капитана, ну и вообще, просто пообщаться.

— Наехали на нас, дань требуют. — коротко обрисовал ситуацию он.

— Кто? — спросил я, замечая, как его пальцы нервно дёргают замшевую тряпку.

— Не знаю, не представились. Сказали завтра за ответом придут.

— И сколько хотят?

— Тридцать тысяч в месяц.

В общем, нормально, так и должно было быть, рано или поздно это бы всё равно произошло. Но тридцать тысяч, деньги немалые, и чтобы просить столько за крышу, надо точно знать как обстоят дела на предприятии. Образно говоря — вынюхать каждую трещину в этом бизнесе. Я представил их — невидимок, ползающих по отчётам, как тараканы по крошкам. Да, если сохранить набранный темп, можно и столько платить, не разоришься, но для начала неплохо бы узнать кто стоит за наездом.

Договорившись с отцом чтобы он назначил объявившейся крыше «стрелу», я с самого утра поехал к афганцам в клуб, чтобы поменять условия контракта.

Доехал, спустился вниз, осмотрелся. Лехи нигде не было, спросил у одного из «качков».

— Там, в кондейке. — мотнул он головой в сторону уходящего в темноту коридора.

Я прошел дальше, где и застал его за чисткой ствола. Он сидел перед столом на деревянной лавке, отбрасывая тень на оклеенную календарями стену.

Поздоровался, объяснил суть.

— Просто постоять? — переспросил Леха, не отрываясь от своего занятия.

— Может, и не просто. — Вспомнил цифру и дрожащие руки отца. — Но стрелять только если…

— Если что? — Леха поднял голову. Его глаза, серые как дым, сузились.

— Если они окажутся не из тех, кто понимает слова.

Он кивнул, щёлкнув затвором. Звук эхом отозвался в гулком помещении.

— Стрела на пять?

— На пять.

— Тогда встречаемся там же у проходной. — Он встал, и тень накрыла меня целиком. — Деньги?

— Аванс нормально? — предложил я средством платежа выданную ранее сумму.

— Годится. — снова кивнул тот, и отвернувшись, полностью потерял ко мне интерес.

Покинув качалку и промотавшись по делам почти до четырех — катался в институт договариваться по «долгам», я заехал за Шухером, и в назначенное время парковался перед проходной.

Ждать Леху с его афганцами пришлось недолго, минут за пять до назначенного времени они подъехали на двух машинах: шестёрке и Волге.

Я посигналил, махнул рукой, и развернувшись, направился к месту проведения «стрелки».

Там нас уже ждали, и судя по количеству машин — аж целых четыре, отнеслись серьёзно.

Остановившись метров за сорок, я моргнул фарами. Из передней «копейки» машины вышел тип в болоньевой куртке и джинсах. Не блатной, но и не фраер — морда в царапинах, взгляд ёлочкой.

— Знаешь его? — спросил я у Шухера.

Тот прищурился, выплюнул семечковую шелуху в приоткрытое окно:

— Не встречал. Похож на гопника, что жвачки с лотков таскают…

— Щас проверим… Только чур, если начнётся — меня не зацепи.

Мужик подошёл, расставив ноги как инструктор на плацу. От него пахло табаком и перегаром.

— Ты чё за птица? — сипло начал он, засовывая руки в карманы.

— Тот на кого ты наехал. Хозяин столярки.

— Поздравляю. Условия тебе передали?

— Поэтому я здесь и стою. Не нравятся мне такие условия, а ещё больше не нравится что не знаю с кем дело имею. Ты бы представился?

— А смысл? Зачем тебе это знать? — нагло заявил переговорщик, и чуть повернувшись, кивнул своим людям.

За его спиной из машин вылезли семеро, в машинах остались только водители. Не урки — сразу видно: мальчишки накачанные, явно перековавшиеся спортсмены, несмотря на мороз, в одних «олимпийках», без шапок, но с палками, велосипедными цепями и кастетами. Воевать приготовились.

— Эй, Пионер! — Леха вышел из Волги, держа на плече калаш. — Чего с быдлом церемонишься? Видишь же — школьники обоссаные!

Переговорщик дёрнулся, когда затвор калаша лязгнул громче, чем гудок паровоза. Его «войско» попятилось к машинам, один даже цепь уронил от неожиданности.

— Слышь, — ткнул я пистолетом в пузо своему визави, — беги отсюда, и уродам своим скажи — тут вам ничего не обломится! А захочешь войны — приходи с настоящими бойцами. А не с этим посмешищем…