"Святые" 90-е Пионер – Том II

Глава 16

Закинув Шухера домой, я вернулся в гараж. Растопил печку-буржуйку, бросив в неё щепок, дождался когда займется, и сыпанул угля. Завернулся в уютное, хоть и промасленное, одеяло, и рухнул на диван. До рассвета оставалось пара часов, но тело требовало забытья — хоть на миг.

Спал чутко, как солдат на передовой. Обычно сны возвращали меня туда: грохот разрывов, рёв вертолётов, вой дронов, крики… Но сегодня — тишина. Только скрип мороза за стенами, да треск остывающей печки. Проснулся от того что дышать стало холодно, и спрятав нос под одеяло, где ещё теплилось подобие уюта, повалялся несколько дополнительных минут.

Понимая что подъём неотвратим, встал, заново разжёг печь, наскоро умылся остатками воды, привычно уже поставил топиться снег и подогреваться тушёнку.

Пока разгоралось, немного помахал руками и ногами, разгоняя кровь в «застывшем» за ночь организме.

Мысли текли вязко, словно масло на морозе. Да, я прекрасно понимал что нужно что-то решать, понимал что дороги назад нет, ибо специально, или не специально, но рубикон я таки перешёл.

Но не всё так плохо. Патрин, он ведь сейчас наверняка напуган, или, правильнее будет сказать, обескуражен. Привыкший жить «царем горы», этот человек столкнулся с тем, чего не может понять. Ну на самом деле, как объяснить что какой-то пацан в окружении «толпы» злобных мужиков с автоматами, врывается среди ночи к нему в дом и что-то требует. Как?

И этот ответ он будет искать. Сначала закинет удочки куда только сможет, соберёт информацию, и потом — ибо он ничего не найдёт, попытается выбить её из меня. Всё просто как день.

Подведя итог мозговому штурму, выводом что спешить не стоит, я поел, глядя как трещит огонь в печке, выстреливая искрами из приоткрытой дверки. Потом подбросил ещё пару крупных кусков угля, и наблюдая, как пламя охватывает их, снова заснул, убаюканный жаром.

Ну а что, когда такие дела вокруг творятся, не тащиться же мне в институт? А поход в свой закрытый клуб Шухер обещал устроить только к вечеру.

В итоге спал до шести, периодически просыпаясь по надобности и чтобы закинуть в печку угля.

И, чему снова удивился, опять без снов.

Проснулся, умылся, есть не стал, рассчитывая перекусить где-нибудь по пути, и ровно в семь ждал Шухера возле подъезда.

— Привет. — садясь в машину, протянул он руку.

— Здравствуй. — ответил на приветствие я, и уточнив адрес, выжал сцепление.

Центр города, проспект Мира пятнадцать «А», цокольный этаж, вход со двора. По сути, обычный подвал, даже без окон, непонятно почему названный цоколем.

Подъехали, вышли из машины, подошли к подъезду. Крутая лестница вниз, темно, прокурено и воняет ссаниной. Афганцы здесь вряд-ли гадят, значит бомжи или коты, а может и все сразу.

Железная дверь с потёртой табличкой «Спортзал» скрипнула, пропуская нас в тамбур. Тусклое освещение, низкие потолки, и перебивающий даже уличную вонь, запах пота. По стенам стояли ржавые гантели, потёртые боксёрские груши и скамьи со штангами. В углу грохотал «древний» японский магнитофон, из динамиков орал «Атас» Расторгуева, и на наше появление почти никто не отреагировал — только двое кивнули Шухеру.

Но работали парни серьёзно. Трое усердно тягали железо, один грушу околачивал, и ещё двое спарринговались в углу.

— Жди тут, — Шухер повысил голос, перекрывая музыку, и подошёл к дерущимся. Те прервались, и после минуты разговора, синхронно повернули головы в мою сторону. Шухер вернулся хмурый:

— Пошли.

— В чём дело? — я не сдвинулся. — Твои ребята работы не хотят?

— Пойдём, блин! — он схватил меня за рукав, но я вырвался, шагнул к магнитофону и дёрнул шнур. Тишина ударила по ушам.

— Это чё за цирк? — мужик у груши развернулся ко мне, сжимая бинты на кулаках. Его майка промокла от пота.

— Музыка мешала, — буркнул я.

— Ты вообще кто такой? — поднялся со скамьи здоровяк с шеей как у быка. Свет падал так, что показалось его тень накрыла половину зала.

— Тот кто хочет предложить вам работу. — ответил я, чувствуя, как Шухер замер за спиной.

— Колян, ты что, не сказал своему другу что нам это не интересно? — скрестив на груди руки, шагнул вперёд один из той парочки к которой подходил Шухер, серьезный тип с наискось порезанным лицом.

— Сказал конечно, только друг не поверил. — вместо Шухера ответил я.

— Чего это?

— Подумал что вы, наверное, не поняли, я ведь готов платить хорошие деньги за опасную, мужскую работу, или вы заранее испугались?

— Испугались? — повторил тип с порезанным лицом.

— Разве нет?

— Если ты не понял, так я повторю, не интересно, иди отсюда, пока тебя не вышвырнули! — отвлекаясь от штанги, побагровел здоровяк.

— Ладно. Понял, не агрись так. Колян мне просто сказал что тут пацаны серьёзные собираются, а тут, оказывается, одни ссыкуны.

— Чё⁈ — тот, что у груши, рванул ко мне. Его кулак мелькнул в воздухе, но я успел всадить прямой в челюсть. Он рухнул на маты, будто мешок с песком.

Ну а дальше понеслось по-взрослому, я блокировал удар еще одного здоровяка, ответил апперкотом в солнечное сплетение. Шухер свалил того что выскочил сзади, но из соседней комнаты уже бежали ещё трое.

В общем, драка была жестокой, мы дрались как львы, хоть в итоге и проиграли, погребённые под грудой тел, задыхаясь от запаха пота и злости.

Но дрались не зря. Спустив пар, афганцы подуспокоились, узрев в нас достойных противников, которых стоит если не любить, то, как минимум, уважать.

И уже минут через тридцать после «свалки», я спокойно сидел на ящике из-под бутылок, прижимая окровавленное полотенце к брови, а напротив, на шатающемся табурете, ёрзал мой недавний противник, тип со шрамом через всё лицо. Его нос был сломан вправо, губы — разбиты в мясо. Он говорил, чуть шепелявя,

— Чё за предложение-то?

— Опасное, — бросил я коротко, сжимая полотенце так, что кровь просочилась сквозь ткань.

Тип со шрамом потянулся к бутылке с водой на полу, но передумал — пальцы дёрнулись к носу. Он сморщился, словно укусил лимон:

— Конкретнее можно? А то «опасное»…

Из угла донёсся стон, один из афганцев схватился за распухшую руку.

— Патрина знаешь? — спросил я, переводя взгляд на потолок. Оттуда капала вода, оставляя ржавые подтёки на бетоне.

Тип хрипло рассмеялся, выплюнув сгусток крови:

— Ну.

— Его люди хотят меня грохнуть. Поэтому нужны ребята, которые умеют молчать и стрелять без вопросов. С деньгами не обижу.

Последовало долгое молчание, в зале было тихо, и наш разговор слышали все.

— А ты вообще, чьих будешь?

— Ничьих, но в данный момент бригадиром у Патрина тружусь, или, скорее, трудился.

— Странно. — старательно прищурился мой визави, изображая на лице работу мозга.

— Что именно тебя смущает?

— Почему он тебя грохнуть хочет, если ты на него работаешь? — сказал тип со шрамом, и повернувшись к Шухеру, спросил, — Может ты, Колян, пояснишь нам?

Шухер поднялся, охнул, хватаясь за бок, и старательно выговаривая слова — а ему хорошо прилетело в челюсть, произнес,

— Я ж говорил, нормальный пацан, не баклан какой, в деле ровный, за базар отвечает…

— А ты что, в деле с ним был?

Шухер посмотрел на меня, я кивнул, давая разрешение.

— Был, сегодня ночью мы вдвоем бригаду Жоры Лося как девочек спеленали, а потом к Патрину в гости наведались… Припугнули малость…

Афганцы замолчали. Лось хоть и не был звездой первой величины, но он работал на Патрина, а того на районе уважали. Так что заявление Шухера пришлось хорошо, дав этим суровым людям пищу для размышления.

— Ладно, — наконец заговорил тип со шрамом, — мы подумаем.

Обратно ехали молча, и только уже возле мастерской — а Шухеру нужно было заехать туда, он разговорился.

— Скорее всего согласятся. — сказал он, и долго пытался объяснить почему нас так приняли. Оправдывал, если в двух словах.

Будь я на месте этих парней, наверняка сделал бы так же. Ещё бы, они крутые ребята, можно сказать псы войны, а тут какой-то сопляк деньгами трясёт, и непонятно чего хочет. Да, неприятно, досталось мне неплохо, пару раз вообще от души приложили, но обижаться на такие вещи глупо, — назвался груздем, полезай в кузовок.

Доехав до мастерской, поставил машину на расчищенное от снега место. В мастерской мне делать было нечего, работала вторая смена, но и домой пока ехать не хотелось.

Зашёл вслед за Шухером, и почти у порога столкнулся с Борисычем.

— На ловца и зверь бежит! — заулыбался он, но увидев мою физиономию, осёкся.

— Кто это тебя так? — озадаченно уставился он.

— Производственная травма, забей. — отмахнулся я, не имея никакого желания объяснять.

Борисыч кивнул.

— Хорошо, забил, ты сейчас свободен?

— А чего надо?

— Да к Олежке в больницу сгонять, передачку закинуть, а то на транспорте не успею. Поедем?

Ехать охоты не было, но Борисычу отказывать не с руки.

Зато не скучал. Настроение у него оказалось приподнятым, поэтому всю дорогу он болтал без умолку. Рассказывал про новый контракт с муниципалитетом на поставку скамеек для города, дополнительный заказ на гробы, и предстоящее расширение производства.

— А мебель? — с трудом дождавшись коротенькой паузы — когда тот прикуривал, поинтересовался я.

— Да ну её в баню… — он затянулся, и выпуская дым, махнул рукой, будто отгонял муху. — Геморрой один, честно. Нам ведь обещают отдать заказы по благоустройству, а это знаешь какие объёмы?

— Догадываюсь. Процент большой просят?

— Достаточный, но мы не в обиде. Или ты думаешь иначе? — Он прищурился, изучая меня сквозь дым.

— Я-то? Да не… Просто знаю, как эти «обещания» обычно заканчиваются.

Практика откатов была всегда, хоть и не в такой конкретно форме, поэтому доступными нам силами менять что-то, это как детским ведерком пытаться остановить морской прилив. Или отлив. Попробовать можно, но результат известен заранее.

— Ты даже не представляешь Дима, насколько грандиозные перспективы открываются! — продолжил вещать Борисыч, но я его почти не слушал, сосредоточась на управлении автомобилем.

Зато доехали быстро, Борисыч забрал сумку и ушел, я же остался в машине. Сидел, крутил ручку настройки приемника, и по сторонам посматривал. Тихо, темно, народу почти никого. Вдруг вижу, знакомая парочка из приёмного покоя выходит. Те самые старики что внучку свою лечат. Вышли, и точно как в прошлый раз на лавочку сели, хоть и мороз градусов под двадцать.

Любопытно мне стало, я и подошёл.

Поздоровался, они меня сразу узнали, благодарить стали, но как-то странно.

— Как ваша внучка? — почуяв неладное, спросил я.

Старики замялись, но дед всё же ответил.

— Гораздо лучше, лекарство помогло, спасибо вам.

— Лучше? Просто лучше? Врач же обещал выздоровление?

— Обещал.

— И что теперь?

— Нужно ещё лекарство, точно такое же, на повторную терапию.

— То есть и денег столько же надо?

— Почти. На пятьсот долларов больше…

— Три с половиной тысячи? — удивился я. Мне и в прошлый раз показалось что здесь перебор какой-то, слишком дорого. Но теперь вдвойне странно. Да, возможно всё так и есть, но мне захотелось разобраться.

— Лечащий врач кто?

— В смысле?

— Ну это ведь он требует с вас деньги?

— Лечит Олю Петр Денисович, но сам он на эту тему с нами не разговаривал, нельзя ему, мы общаемся через посредника, тоже доктора, но из другого отделения.

— Имя есть у него?

— Конечно, Исаак Моисеевич Бромельсон. Очень приятный человек.

Ничего не имею против евреев, но когда их фамилии сочетаются с какими-то финансовыми делами, всегда нервничаю.

— А как бы мне пообщаться с ним? Он сейчас здесь?

— Да, Исаак Моисеевич сегодня дежурит, мы как раз только что от него…

То что дурит Исаак Моисеевич стариков, очевидно. Возможно сам, а может и в сговоре с врачом лечащим. Так или иначе, неправильно это. Тем более что денежки-то мои, да и стариков жаль, испытать такое на старости лет.

— А до скольки он здесь, можете сказать?

— Так до утра, как обычно.

Попрощавшись, досаждать расспросами я больше не стал, и ушел обратно в машину.

Посидел немного, дождался Борисыча, довёз его до дома, на сегодня он уже тоже отработал, и в мастерскую.

Шухер замер, сигарета застыла в руке.

— Серьёзно? — голос его прозвучал глухо.

— Думаю, да. Этот докторишка стариков дурит и не морщится.

Шухер затянулся, выпустив дым колечками.

— Я про деньги, — он ткнул окурком в мою сторону. — Ты на самом деле отдал левым людям три штуки баксов?

— Ну да, — я встал, задев плечом висящую на стене канистру. — А что здесь такого? Сказал же — на лекарства.

Он медленно провёл ладонью по щетине, хотел спросить что-то еще, но промолчал, соглашаясь.

— Ладно. Поехали.

Машина ещё не остыла, поэтому греть почти не пришлось, и вскоре я уже парковался недалеко от больницы.

В принципе, ничего сложного. Вызвать доктора, скрутить его, и отвезти в укромное местечко.

Меня здесь знали, поэтому в больницу пошел Шухер, и уже через несколько минут вышел с безвольно повисшим на его плече человеком.

Дождавшись он усядется и хлопнет дверью, я нажал на газ. Машина рванула вперёд, скользя по обледенелой дороге. Доктор, всё ещё полубессознательный, болтался на заднем сиденье, как мешок с картошкой. Через пятнадцать минут мы втащили его в первый попавшийся подвал — сырое помещение с плесневелыми стенами, где воняло канализацией и ржавчиной. Примотали скотчем к трубе, обвитой конденсатом. Шухер швырнул пригоршню снега ему в лицо. Доктор закашлялся, придя в себя.

— К-кто вы? — он задыхался, пытаясь выплюнуть талый снег. Глаза метались, цепляясь за луч фонаря, который я направил ему в лицо. — Чего вам надо⁈

— Неважно, — я присел на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. Фонарь высветил дрожащую нижнюю губу, капли пота на висках. — Важно, что ты будешь отвечать. Готов?

Он замотал головой, скотч заскрипел по трубе. Шухер молча достал из кармана полиэтиленовый пакет — обычный, прозрачный, от чего-то съедобного. Доктор закричал, когда мешок натянули на голову. Его вопль превратился в глухое бормотание, а пальцы вцепились в моё запястье. Я выдернул руку.

— Слушай сюда, — Шухер постучал костяшками по пластиковой плёнке, обтягивающей лицо доктора. — Ты берешь деньги с больных за импортные препараты, откуда они у тебя?

Доктор дёргался, пытаясь стряхнуть пакет. Его дыхание стало хриплым, частым.

— Н-нет препаратов! — выкрикнул он, когда Шухер чуть ослабил хватку. — Я… я просто отбирал тех, у кого был шанс. Сами выздоровеют — моя заслуга. Нет… значит, судьба…

Шухер рванул пакет вниз, прижал на горле. Доктор дёргался, слюна стекала по подбородку.

— А девочка? — я придвинулся ближе. — Ты взял с её родственников три тысячи баксов за «лекарство из Германии». Что ей кололи?

Снова чуть воздуха.

— Витамины! — доктор забился, словно током его било. — Но они помогают! Психосоматика, вы не понимаете…

Шухер ударил кулаком по трубе над головой доктора. Звон металла заглушил его нытьё.

— Где деньги? — спросил я ровно. — Все.

Он сдался через двадцать минут.

Квартира оказалась на четвертом этаже девятиэтажки. Дверь открыли ключом. Внутри пахло дубовой мебелью и дорогим парфюмом. Хрустальная люстра бросала блики на позолоченные рамы картин, а ковёр под ногами был таким густым, что ноги проваливались едва не по самые щиколотки.

— Сейф в кабинете, — доктор кивнул на дубовую дверь. Его голос дрожал, как струна.

— Комбинация: 13−98−41–6.

Замок щёлкнул, створка открылась с тихим шипением. Внутри лежали пачки с рублями и долларами. Шухер присвистнул, доставая из кармана всё тот же пакет.

— Тысяча у стариков в первый раз, три — во второй, — я отсчитал четыре тысячи, скрутил найденной тут же резинкой, шлёпая ими по столу. — И столько же — компенсация.

Доктор кивал так часто, что казалось — голова отвалится.

— И девочку вылечишь, — потрепал я его по щеке — Настоящими лекарствами. Иначе…

Он забормотал какую-то незнакомую молитву, негромко так, с дрожью в голосе.

Мы ушли, оставив его сидеть под «Мадонной с младенцем» в позолоченной раме. В лифте Шухер спросил:

— Думаешь, вылечит?

— Надеюсь, — я нажал кнопку первого этажа. — Он же теперь знает что обманывать детишек нехорошо?

— Думаю да, догадывается. — кровожадно ухмыльнувшись, согласился Шухер.

Еженедельник «Аргументы и Факты» № 6. 02.07.1991

Достоинство', N 1.

* Степан Бандера был убит в 1959 г. сотрудником КГБ Богданом Сташинским необычным оружием. Действует оно так: «Вы беседуете с человеком, держа в руке свернутую трубочкой газету. В нужный момент неожиданно подносите трубочку к лицу собеседника — „дулом“, слегка сжимаете кулак — и вот уже перед вами не успевший поднять шум покойник. Истинную причину смерти устанавливает не любой врач, поскольку убийство совершается ядом, который при вдохе вызывает мгновенную закупорку кровеносных сосудов. Вскоре после смерти сосуды возвращаются в нормальное состояние, и неискушенный патологоанатом приходит к заключению, что человек погиб от сердечного приступа… Сташинский давно был нацелен следить в ФРГ за Степаном Бандерой, а задание убить его он получает в конце 1958 г. в Москве. Там же ему вручается оружие».