"Святые" 90-е Пионер – Том II

Глава 18

Поболтав с Шухером ещё несколько минут, я дождался отца, предупредив про афганцев.

— Умеют чего? — спросил он, подразумевая навыки по столярке.

— Думаю нет, но дело нехитрое, сам знаешь…

— Ладно, тогда на обивку пока, а там видно будет!

Самое простое что есть в мастерской, это работа с тканью, с этого начинают почти все новички, за редким исключением. Занятие несложное, платят за него хорошо, но почему-то все стремятся побыстрее перейти на что-нибудь другое. Пилить доски, шлифовать, да всё что угодно, только бы с тканью не работать.

— Понял, спасибо пап. — поблагодарил я отца, на что он махнул рукой, добавляя,

— Ты бы ещё людей поискал, зашиваемся, сам видишь, чуть не круглосуточно приходится работать…

Проблема острая, но скоро она исчезнет сама собой. Заводы и сейчас-то еле дышат, а ещё год, может два, и основная их часть просто встанет. Нет, не «насмерть», ещё потрепыхаются, но толку от этих потугов будет не много. Взять тот же завод тракторных прицепов, продукция которого ещё совсем недавно расходилась по союзу огромными объемами. Перестройка набирает темп, спрос падает, и вскоре прицепы никто брать не станет, отчего завод перейдет на производство мотоплугов для огородников. Масштабы, понятно, несопоставимы, и за следующие пару лет несколько десятков тысяч горожан останутся без работы. Встанет завод, встанут предприятия из его «обслуги»: Швейная фабрика — основная продукция которой спецовки да перчатки, многочисленные ПОГАТы, которым больше нечего будет возить, мясотоварные фермы перейдут на хозрасчёт и разорятся, куча столовых и пищекомбинатов останутся без работы. Электрики сократят штат из-за отключения мощностей и ещё многие из тех кто «завязан» на этом заводе, пойдут «по миру». Но это случится не сейчас, поэтому пока набрать людей в столярку достаточно сложно. Может делай мы мебель, было бы получше, — мебельщик звучит приятней чем гробовщик, но мебель и так оказалась невыгодной, а с ростом инфляции и падением покупательской способности будет совсем худо.

— Поищу, может в институте кто подпишется, или со двора… — ответил я, но отец уже не слышал, хлопнув меня по плечу, он развернулся, и торопливо направился к своему рабочему месту.

Мне же предстояло решить как быть дальше, потому что после недавнего инцидента, схема с подстраховкой несколько потеряла свою актуальность, а извечный вопрос: что делать — заставлял напрягать извилины.

А что если в лоб пойти, без всяких экивоков? Собрать афганцев, и к Патрину. С обеда и до вечера он обычно в «Москве» тусуется, там его и прихватить. Или лучше по пути где-нибудь встретить?

Пока думал, закипятил чайник, и сыпанув целую ложку растворимого кофе, залил кипятком. Будь у меня нормальная команда, я бы даже не задумывался, нашёл бы Патрина, и вытряхнул из него всё что он знает. Но с афганцами сложно, одно дело поработать телохранителями за сотку баксов, и совсем другое устроить налёт среди бела дня. Тем более о внезапности можно забыть, наверняка Патрин охраной обложился по самое «не хочу».

Ресторан отпадает, людно слишком, поэтому остаётся либо по дороге, либо дома. Задумавшись, не заметил как подошёл Шухер.

— Чаевничаешь? — спросил он.

— Скорее кофейничаю. — кивнул я, покосившись на нетронутый и уже остывший кофе.

— Надумал чего?

— Да так, размышляю пока.

— И как? Успешно? — потрогав рукой чайник, Шухер плеснул воды в кружку.

— Не знаю. Сложно всё, противоречиво. Не пойму никак, где свои, а где чужие.

— А ты не заморачивайся, жизнь вообще штука странная, частенько и не разберёшь: говно-человек, или хороший парень. У нас в Афгане случай был, с прапором одним. Интересно?

— Конечно. — кивнул я, хотя историю эту наизусть знал. Шухер частенько рассказывал, особенно когда свежие уши находил.

— Представь: горы. Не те, что на открытках, а лысые, как череп после фугаса. Камни режут сапоги, воздух — раскалённая проволока в лёгких. Сорок градусов в тени, а тени нет. Мы трое: я, мой «дружок» Витька, и прапор — сука в погонах.

— В общем иду я, на спине тяжеленная рация по рёбрам бьёт, в руках автомат, на поясе гранаты. Тропа — полметра, не больше. Слева — скала, справа — пропасть. Идёшь, и в неё словно тянет. Прапор сзади прет, как цепной пёс: «Не отставай, сопляк!», «Рацию придержи!». А я иду и думаю: сорвись он — не шевельнусь. Так-то я всё понимаю, армия мужиков из нас делает, соплей не любит, но прапор этот, зверь сущий. Мало того что бухает не просыхая, так ещё и постоянно придирается по мелочам, докапывается до всех, а меня так и вовсе невзлюбил. Чуть что, то на губу посадит, то в наряд, а то и вовсе по морде съездит. Противный, такой, въедливый, глядит так, словно ты ему должен.

Шёл так, шёл, и сам не понял как нога соскользнула — будто чёрт дёрнул. И только птицей себя почувствовал, вдруг — рывок. Прапор ухватил за ремень. Вишу над пропастью, а он орет: «Рацию скидывай, сука, не удержу!».

— Сбрасываю рацию — она летит вниз, как сбитый вертолёт. Смотрю: прапор весь багровый, жилы на шее рвутся. Кричит Витьке: «Помогай!». А тот… — Шухер сплюнул в угол. — Тот застыл, как мудила. Потом — шаги. Слышу, бежит… не ко мне — от меня.

— Вот и думай, кто свой. Прапор — ублюдок, но в огне не гнётся. Витька — братишка, но дерьмо. Здесь, — он ткнул пальцем в грудь, — все двойные. Как мины-растяжки: потянешь за ниточку — хрен знает, где рванёт.

Закончив рассказ, Шухер сплюнул, достал сигарету, и долго не мог прикурить — спички тухли. Я же стоял и думал что уже потянул, и теперь остается ждать где рванет.

А тут нежданчик.

Помещение мастерской, это одна большая комната — если так можно выразиться, и место где стоит стол, шкафчики для одежды и прочая бытовая дребедень, отгорожено перегородкой. Получается как заходишь, и сразу уголок этот. И вот сейчас, глядя на Шухера и размышляя над его притчей, я чуть не подавился, когда в дверь зашёл не кто иной, как Анатолий Борисович Патрин собственной персоной.

— Как хорошо что я тебя застал! — перекрикивая шумы мастерской, прокричал он.

Слов у меня не было, поэтому я просто кивнул.

— Дима, мы можем поговорить?

— Конечно.

— Только давай не здесь, шумно очень, выйдем?

Волков бояться, в лес не ходить. Накинув куртку и натянув шапку, я вышел вслед за Патриным, шепнув Шухеру чтобы был начеку.

— О чём говорить будем? — спросил я.

— Как это о чём? О нашем деле конечно же. Или есть варианты?

Предъявлять Патрину за подосланных убийц, я не торопился, хотя и был уверен что это его рук дело. Правда его появление мастерской вносило некоторый дисбаланс в построенную мной логическую цепочку. Первый, и самый главный вопрос — зачем ему это? Отправить киллеров, и тут же искать встречи?

— Я вас слушаю, Анатолий Борисович.

— Сразу хочу сказать, Дима, что не в обиде за твой ночной визит, сам молодой был, горячий, поэтому прекрасно тебя понимаю.

Комментировать только портить, поэтому я просто кивнул.

— И сразу к делу, Лося я наказал, с его ребятами пообщался, они были не в теме, и готовы работать дальше. Ты очень хорошо начал на своём районе, вот я и подумал что было бы неплохо передать тебе район Лося вместе с его бригадой.

— Серьёзно? — не смог удержаться я.

— Серьёзней не бывает. Так ты согласен?

— А как же время подумать?

— Времени нет, Дима, каждый день простоя, это огромные убытки. Да что я тебе объясняю, ты и сам всё прекрасно знаешь.

То что убытки на самом деле большие, я знал, только никак не мог взять в толк зачем Патрину посылать ко мне убийц, и тут же предлагать работу. Бред какой-то. Но если не он, то кто? Неужели доктор?

— Ладно, я согласен. Парней из бригады Лося мне где искать?

— Там же где ты их один раз уже нашел, они тебя там дожидаются. — сказал Патрин, после чего сел в свою машину и уехал.

Он уехал, а я остался, понимая что в очередной раз всё встаёт с ног на голову.

Патрин не при делах, это совершенно точно, и единственный кто остаётся, доктор. Если не усложнять, выходит что он всё же оказался мелочным, и сдал меня своей крыше. Непонятно только почему те так жестко действовали, ведь гораздо проще было бы меня припугнуть, или просто закрыть. Наркотики подкинуть, оружие, да много чего сообразить можно. Зачем убивать-то сразу? Боялись Патрина? Или меня? Ответить на этот вопрос мог только один человек, сам доктор. Адрес известен, место работы тоже, поэтому найти его не составит особого труда. И желательно не откладывать. Вернувшись с улицы в мастерскую, я позвал Шухера, и кратко пересказав ему разговор с Патриным, сообщил о своих подозрениях.

— Тряхнуть надо этого доктора, делов-то… — ожидаемо выдал он.

Я был того же мнения, и мы поехали.

— Исаака Моисеевича сейчас нет, он сегодня отгул взял. — после недолгих препираний, сообщила медсестра в приёмном покое. Дома доктора тоже не оказалось.

— И чего теперь? — разводя руками, спросил Шухер, но тут из квартиры напротив выглянула бабулька.

— Уехал он! — объявила она, — с самого утра и уехал!

— Здравствуйте, а куда уехал, не подскажете?

— На дачу, раз лопату снеговую взял, значит на дачу поехал!

— Замечательно! А дача у него где?

— Внизу, возле моста, хроновские сады, их тут все знают!

Хрон, это председатель, и по совместительству сторож одного из близрасположенных садовых товариществ. Круглогодично живет на своём участке, скотину держит, ну и за огородами присматривает.

Ехали недолго. Сады, засыпанные снегом, стояли как призраки. Но дорогу расчистили неплохо — во всяком случае до «усадьбы» Хрона. У ворот остановились. Снег скрипел под сапогами, а сторож, завернутый в тулуп до бровей, тыкал варежкой мне за спину:

— Прямо езжайте… Машину на развилке он бросил. До дачи трактор не прошёл — сугроб по пояс.

Серая «Волга» доктора прилипла к обочине, да так плотно, что казалось кто-то не справился с управлением. Поставил свою «девятку» рядом, и мы пошли по следам.

— Видать, таскал что-то тяжёлое, — Шухер пнул сапогом провалившийся снег. — Не раз тут топтался.

Дача оказалась крошечной — избушка, будто сошедшая с детского рисунка: три окошка, дверь покосившаяся, сугробы у крыльца аккуратно откиданы.

— За окнами смотри, — бросил я Шухеру, поднимаясь на скрипучие ступени. Постучал.

— Кто? — голос из-за двери дрожал, будто от холода.

— Сторож! Мёд принёс, брать будете? — ответил хрипло, подражая стариковскому тембру.

Замок щёлкнул. Дверь приоткрылась, и в щели появилась знакомая физиономия. Доктор стоял в растянутом свитере, глаза — два чёрных уголька на бледном лице. Он узнал меня сразу — зрачки сузились, губы дёрнулись.

Распахивая двери и толкая доктора внутрь, я даже сказать ничего не успел, как тот рухнул на колени:

— Я не виноват! Это Степан… он всё!

Присев на корточки, — так чтобы «глаза в глаза», и демонстративно достав нож, я легонько прижал его под подбородок доктора.

— Про меня кому сказал?

— Степану! — доктор захлёбывался словами. — Он прислал тех двоих… Они решают проблемы…

— Кто такой Степан? — лезвие впилось в кожу.

— Главврач… поликлиники… — доктор зажмурился. — На меня редко жалуются… Но если родственники начинают выть… требуют деньги назад…

— Кто еще в вашей шайке?

— Вадик — он мент! И кореш его, уголовник, имени я не знаю!

Шухер фыркнул, разглядывая бутылки коньяка на полке:

— Дело-то поставлено! Мент стращает, уголовник кости ломает, ты деньги собираешь. Круговорот дерьма в природе.

Тут я был согласен с Шухером, и единственное что было непонятно, как меня так быстро нашли.

— Когда они к тебе приезжали?

— Ночью, сразу после вашего ухода.

— Что ты им сказал?

— Всё! — доктор зажмурился, будто пытаясь стереть воспоминания. — И номер вашей машины… Я… я видел, как вы уезжали. Смотрел в окно…

Теоретически найти могли по номеру, но машина зарегистрирована на какого-то левого деда, и так сходу выяснить кто на ней катается, очень непросто. Если предположить что действовали через тех людей которым я денег дал, тоже не срастается, не знают они про меня ничего. В общем, ещё одна загадка, хотя и не главная.

Шухер вдруг развернулся, прищурясь:

— И что, если бабки не несут — детишки того, на небушко?

— По-разному… — доктор съёжился.

— Говори чётко! — я ткнул ножом в пол в сантиметре от его пальцев.

— Нет! Мы… мы иногда помогаем… — он закашлялся. — Но Степан… он не любит убытки.

Оставив его дрожать в углу, мы вышли на крыльцо. Шухер закурил, пряча лицо от ветра:

— И что теперь?

— Думаешь, тут прикончить? — я кивнул на избушку.

— Нельзя. Сторож видел… Да и живой пока полезен.

План родился сам: подвал в соседнем доме. Дом старый, общага бывшая, теперь под снос, но ещё обслуживается. В подвал тот никто не ходит, сырой он, с ржавыми трубами и запахами канализации. Засунуть туда доктора — никто не найдет. Кляп, и наручниками к трубе. Единственная сложность, затащить туда без палева. Днём точно не получится, вечера ждать нужно. Хотя, время уже к четырем, темнеет рано, так что можно подождать часок, и выдвигаться.

Ждали до темноты. Доктор, оказалось, запасся не только коньяком, но и копчёной колбасой — ели молча, слушая, как за окном воет поднимающаяся метель. В пять тронулись: доктора — в багажник, Шухер — за руль «Волги». У многоэтажек он пересел ко мне, бросив машину в сугроб.

Добравшись, протащили доктора через открытый люк, как мешок с картошкой. Приковали наручниками к трубе, рот замотали скотчем.

— Сиди, — я присел перед ним. — Если твои узнают, кто их сдал — тебя в речке найдут. А тут… — оглядел подвал с паутиной по углам. — Тихо. Уютно.

Он замычал, выпячивая глаза, но мы уже уходили. Шухер — домой, я — в гараж. Трупы в ментовской пятерке ждали утилизации.

Так бы, может, и погодил, зима на дворе, не протухнут, но если всё же решу сдать его властям, лучше чтобы трупов в моём гараже не было. Будь я уверен что про гараж никто не знает, не дёргался бы, но существовала вероятность что сержант со своим подельником успели поделиться данной информацией. А так притоплю машинку, и спать спокойней буду.

Подъезжать прямо к гаражному боксу не стал, машину оставил, и в обход двинулся, чтобы внимания не привлекать. Но обошлось. Не включая фонарик, открыл ворота, накинул клемму на аккумулятор, и протиснувшись в салон так же через окно, повернул ключ.

С первого раза мотор не завелся, «пятерка» будто чувствовала свою судьбу. Но раза с третьего всё же «схватился».

Прогрел немного, из гаража выкатился, и по привычному маршруту. Дорога сначала накатанная шла, потом не очень, дальше целина, но слой снега небольшой, сантиметров пятнадцать, и всё под горку.

В конце разогнался, выпрыгнул у самого края. «Пятерка» нырнула в прорубь с тихим хлюпаньем.

Ничего кроме пузырей. К утру лёд схватится, заметёт следы.

Так же и на берегу будет, метель поднимается, скроет все. Да и не попрется сюда никто: на лыжах здесь не катаются, рыбаки это место не любят. Случайно только, но это маловероятно.

Обратно шёл три часа. Снег лез в ботинки, ветер продувал до костей. Домой добрался к полуночи, рухнул на кровать в одежде.

Проснулся от толчка. Мать трясла за плечо, лицо белое:

— Дима! Вставай… Милиция!

В прихожей стоял старлей, в руках папочка. За его спиной маячил второй, молчаливый, с лицом боксёра-неудачника.

— Иванов? Собирайтесь.

Умылся на автомате. Шепнул матери: «Позвони дяде Вите» — и вышел. По пути в участок гадал: где прокололся? Гараж? Или доктора всё же нашли…

Еженедельник «Аргументы и Факты» № 8. 02.21.1991

ТОЛЬКО ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ «АиФ». Реформа цен — что потом? (фрагмент)

«МНОГОЛЕТНИЙ спор о необходимости повышения розничных цен для искусственной балансировки рынка и ликвидации основной массы субсидий решился — все республики в изнеможении и согласны на операцию. Конечно, им хотелось бы оставить себе сравнительно более приятную часть — компенсацию. Все это следовало сделать лет 10 (или хотя бы 4 года) назад, а предстоит нам в условиях спада производства, полного развала потребительского рынка и систем распределения. Верховный Совет СССР обсудит детали, но не сможет изменить основных предложений премьер-министра: рост цен на 60% в среднем при 85% компенсации. Разумеется, речь и не идет о полной денежной компенсации каждому пострадавшему, реформа цен приведет к определенному перераспределению национального дохода в пользу наименее защищенных слоев.»