Проклятый Лекарь. Том 7

Глава 18

Дорога до «Белого Покрова» заняла сорок минут — рекордное время, учитывая московские пробки. Сергей гнал, как одержимый, используя мигалки и сирену — подарок от Ливенталей за прошлые заслуги, о которых он предпочитал не распространяться. Машины шарахались в стороны, как тараканы от света. Водители ругались, показывали неприличные жесты, но нам было плевать.

Когда главврач элитной клиники впадает в панику — это не шутки. Сомов за всё время моей работы ни разу не повышал голос. Даже когда пьяный хирург Крылов пытался оперировать аппендицит и перепутал пациентов.

Кирилл сидел рядом, теребя ремень безопасности. Парень нервничал — видно было по тому, как он перебирал пальцами и постоянно откашливался. Каждые тридцать секунд. Как часы. Это раздражало.

— Что за срочность? — наконец не выдержал он, повернувшись ко мне. — Что-то случилось с Анной? Или с её отцом? Орден снова напал? Может, воронки активировались?

Я покачал головой, не отрываясь от своего планшета. Просматривал последние медицинские новости — может, там есть информация, что случилось в Покрове, раз главврач больше информации не дал.

— Нет, это Сомов. Говорит, что случилась катастрофа, — покачал я головой.

— И всё? Никаких подробностей?

— Никаких. Просил приехать без свидетелей, что уже странно. Я не знаю, что именно произошло, но Сомов не паникер. Если уж главврач элитной клиники впадает в истерику и просит приехать тайно, значит дело действительно дрянь. Скорее всего, криминал какой-то. Или скандал, способный уничтожить репутацию.

— Может, эпидемия? — предположил Кирилл, явно накручивая себя. — Или массовое отравление? Помню, читал про случай в Питере, когда в столовой…

— Вряд ли, — перебил я его. — Для эпидемии слишком локально — только «Белый Покров». Другие клиники молчат, новостные ленты чистые. Для отравления Сомов бы вызвал токсикологов, санэпидемстанцию, полицию наконец. А не меня одного. Нет, тут что-то другое. Что-то, с чем обычная медицина не справляется. Или что-то, что нужно скрыть от общественности.

Интересно, что может заставить Сомова так паниковать? Труп важной персоны? Врачебная ошибка с летальным исходом? Или кто-то из врачей сошел с ума и устроил резню?

Я отложил планшет, повернулся к ученику. Парень выглядел бледным — то ли от быстрой езды, то ли от нервов.

— Смотри внимательно, — сказал я назидательным тоном. — Сейчас ты увидишь не магию света и не некромантию, которую я тебе показываю. Ты увидишь нечто похлеще — медицину в условиях тотального хаоса. Это тоже часть твоего обучения.

— В смысле? — не понял Кирилл.

— Кризисные ситуации показывают истинную суть людей. Кто паникует, кто берет управление, кто предает, кто геройствует. Запоминай всё. Каждую деталь. Каждую реакцию. Это пригодится. В жизни важно не только уметь лечить, но и управлять паникующей толпой.

— А вы? Вы не паникуете? Вообще? Никогда?

— Я? — усмехнулся. — Я вообще не умею паниковать. Это непозволительная роскошь. Когда ты…

Осекся. Чуть не проговорился. Рановато ему знать о моем перерождении. Потом как-нибудь ему скажу. Может быть…

— То есть когда у тебя большой опыт работы в стрессовых ситуациях, — поправился я, — паника становится бессмысленной. Либо ты контролируешь ситуацию, либо она контролирует тебя. Третьего не дано.

— Звучит… как-то холодно, — заметил Кирилл.

— Холодный расчет спасает жизни. Горячие эмоции их губят. Запомни это правило номер один.

Машина резко затормозила у главного входа. Инерция бросила нас вперед — хорошо, что ремни были пристегнуты.

Сергей развернулся и спросил:

— Приехали, Святослав Игоревич. Ждать вас?

— Да, но припаркуйся где-нибудь подальше. Это может затянуться. И держи двигатель прогретым — возможно, придется срочно куда-то ехать.

— Понял. Удачи.

Выскочили из машины. Нюхль спрыгнул следом, принюхиваясь. Его костяная морда выражала недовольство. Забрался ко мне на плечо.

Не любит он больницы. Слишком много запахов лекарств, хлорки, антисептиков. Заглушают естественные ароматы смерти и разложения, к которым он привык и так любит.

Автоматические двери распахнулись с тихим шипением. И мы попали в ад.

Терапевтическое отделение встретило нас полным хаосом. Нет, не хаосом — это слишком мягко сказано. Катастрофой. Апокалипсисом в миниатюре.

Медсестры бегали по коридорам, как обезглавленные куры, размахивая бумажками. Сталкивались друг с другом, роняли подносы, путались в проводах от капельниц. Одна молоденькая практикантка стояла посреди коридора с подносом лекарств и явно не знала, кому их давать. Вертела головой, как сова, глаза были полные слез.

— Кому антибиотики? — спрашивала она у пробегающих мимо. — У кого пневмония? Никто не помнит?

Никто не отвечал. Все были слишком заняты собственной паникой.

Врачи — солидные, уважаемые люди — кричали друг на друга, как базарные торговки. Размахивали планшетами, тыкали пальцами:

— Это мой пациент с пневмонией! — орал доктор Соколов, обычно тихий, как мышь.

— Нет, это моя пациентка с бронхитом! — отвечал ему Петренко. — У неё розовая карточка была!

— Все карточки потеряны, идиот! База стерта!

— Сам идиот! Это ты должен был делать бэкапы!

— Это Рудаков отвечал за базу!

— А где Рудаков⁈

— Уволился! Сбежал! Подонок!

Рудаков… Надо же. Неужели этот мелкий завистливый червяк решился на саботаж? Впрочем, это в его стиле — если не может победить, то хотя бы нагадит.

В коридоре валялись распечатки анализов — их явно уронили и даже не подобрали. Кто-то наступил, оставив грязный след от ботинка прямо по результатам биохимии крови. Пятьсот рублей за анализ — и вот он, втоптан в грязь. Символично.

Мониторы пищали без присмотра — тревожные сигналы игнорировались. Красные лампочки мигали, как новогодняя гирлянда. Пи-пи-пи — монотонный звук въедался в мозг. Кто-то из пациентов явно был в критическом состоянии, но никто не обращал внимания.

Пациенты высовывались из палат, как любопытные суслики. Кто в пижамах, кто в халатах, кто вообще в трусах:

— Сестра! Сестричка! Мне укол пора делать! Инсулин! Я диабетик!

— Доктор! Доктор! У меня температура поднялась! Тридцать девять!

— Где мои таблетки? Я их с утра не получал! От сердца!

— Помогите! Мне плохо!

Но их никто не слушал. Персонал был слишком занят попытками разобраться в творящемся бардаке. Как муравьи, у которых разворошили муравейник.

— Это всегда так? — Кирилл стоял с открытым ртом, глядя на происходящее.

— Нет, — мрачно ответил я, оценивая масштаб проблемы. — Это саботаж. Кто-то очень хотел устроить здесь ад. И у него получилось. Причем получилось мастерски.

Интересно. Что должно было случиться, чтобы элитная клиника превратилась в филиал дурдома? Терапевтическое отделение — это сердце больницы. Семьдесят процентов пациентов проходит через него. Если оно не работает, всё рушится. Это как вырвать сердце из груди — организм еще дергается, но уже мертв.

В углу коридора, возле автомата с кофе, я заметил знакомую фигуру.

Граф Алексей Петрович Бестужев, отец Анны, стоял в больничной пижаме. Голубая, с вензелями «БП» на кармане. Специальный пошив для VIP-пациентов — шелк, ручная вышивка. Даже в больничной одежде нужно подчеркивать статус.

Вокруг него маячили двое охранников — Фёдор и Антон, если память не изменяет.

Граф выглядел… неуместно. Как лев в клетке канареек. Или как генерал на детском утреннике. Волосы растрепаны. На руке пластырь — похоже, брали кровь и попали мимо вены. Под глазами темные круги — не спал явно. Но взгляд острый, злой. Очень злой. Как у хищника, готового к прыжку.

Увидев меня, он стремительно пошел навстречу. Не пошел, а скорее помчался. Для своих шестидесяти двигался как тридцатилетний. Охрана ринулась следом, но он отмахнулся — мол, не надо, свой человек.

— Наконец-то, вы здесь! — выдохнул Бестужев, подойдя вплотную.

Запах его дорогого одеколона смешивался с запахом лекарств. От него пахло еще валерьянкой — принимал успокоительное.

— Святослав Игоревич, какое счастье, что вы приехали! Сомов сказал, вы единственный, кто может разрулить эту ситуацию! — продолжил он.

— Граф, — кивнул я, сохраняя спокойствие. — Что здесь происходит? Почему вы в пижаме? И почему не в своей VIP-палате?

Бестужев огляделся, как заговорщик, проверяя, не подслушивает ли кто. Понизил голос до шепота:

— Мой протеже, Рудаков…

Замолчал, подбирая слова. Лицо покраснело от злости.

— Этот идиот… этот кретин… этот недоумок… этот выродок… — он задохнулся от злости, не в силах подобрать достаточно оскорбительное слово. Вены на шее вздулись, давление явно подскочило.

— Граф, успокойтесь. Вам вредно волноваться. Что конкретно сделал Рудаков?

— Он со скандалом уволился! — выпалил Бестужев. — Ворвался в кабинет Сомова, орал на весь этаж! Кричал, что его недооценивают, что он гений медицины, а все вокруг дураки и завистники! Что он создал идеальную систему учета, а никто не ценит! Швырял вещи, бил посуду!

— И это всё? Истерика при увольнении — не редкость.

— Если бы! А потом… этот ублюдок, этот выблюдок, этот… — граф снова захлебнулся злостью. — Он стер всю базу данных по пациентам отделения! ВСЮ!

— Что? — показательно вскинул брови я. Увидев хаос вокруг, я был готов к такому развитию событий.

Но одно дело — уволиться со скандалом. Другое — сознательный саботаж. Это уже уголовное дело.

Вот это поворот. Рудаков всегда был мелочным и завистливым, но чтобы так… Впрочем, это в его стиле — если не может победить, то хотя бы нагадит.

— Истории болезни, назначения, анализы — всё! — продолжал граф, размахивая руками. — У него был доступ администратора, я сам выбил для него через совет директоров! Думал, поможет в работе, оптимизирует процессы. А он воспользовался и уничтожил всё! Форматнул серверы! Теперь никто не знает, кто чем болен! Полный хаос! Анархия!

— Но ведь есть резервные копии? — вмешался Кирилл. — Любая нормальная система делает бэкапы!

Граф посмотрел на него, как на идиота. Медленно, презрительно, как смотрят на таракана перед тем как раздавить:

— Молодой человек, вы кто вообще такой?

— Это мой ученик, — ответил я. — Кирилл. Способный малый.

— А, тот самый, — граф кивнул. — Так вот, юноша, если бы были копии, думаете, я бы стоял здесь в этой дурацкой пижаме, как последний идиот? Рудаков стер и основную базу, и все бэкапы! Все семь серверов! Он же был ответственным за IT-безопасность отделения! Сам себя назначил, говорил, что разработал уникальную систему защиты. А я, дурак, согласился! Поверил!

Граф схватил меня за рукав. Хватка сильная — слишком крепко для такого старичка. Понизил голос до шепота:

— Святослав Игоревич, выручите. Умоляю. На коленях прошу!

— Граф, не надо на колени…

— Весь попечительский совет знает, что Рудаков мой человек! — продолжил он, не слушая. — Я его продвигал! Я его рекомендовал! Говорил, что он гений, будущее медицины! Если этот скандал выйдет наружу, моя репутация будет уничтожена! Размазана по стенке!

— Репутацию можно восстановить, — напомнил я.

— В моем возрасте? В моем положении? Святослав Игоревич, мне шестьдесят два. У меня осталось лет десять активной жизни, максимум пятнадцать. Я не могу потратить их на восстановление доброго имени!

Он еще сильнее сжал мой рукав:

— Помогите навести порядок, пока никто ничего не понял. Министерство здравоохранения не должно узнать! Если узнают — лицензию отберут! Клинику закроют! А это же «Белый Покров» — лучшая частная клиника Москвы! Здесь лечится вся элита!

А вот и личная заинтересованность. Граф боится не за пациентов, а за репутацию. Впрочем, для аристократа это нормально. Репутация — это всё. Потерять лицо хуже, чем потерять деньги. Деньги можно заработать после потери, репутацию — почти невозможно.

В этот момент из бокового коридора выбежал Сомов. Нет, не выбежал — вывалился, как пьяный из кабака. Главврач выглядел так, словно пробежал марафон в полном облачении. Рубашка взмокла, пропиталась потом насквозь. Галстук сбился набок, узел размяк. Очки запотели, съехали на нос. Обычно идеально уложенные волосы торчали во все стороны, как иглы ежа.

В руках планшет и стопка бумаг — сантиметров двадцать высотой. Часть выпадала, он пытался подхватить, ронял еще больше.

Вот тебе и невозмутимый главврач. Хотя не удивлен.

Увидев меня, он буквально просиял. Лицо озарилось такой радостью, словно он увидел ангела-спасителя. Вся паника, звучавшая в телефоне, исчезла. Теперь в глазах горела надежда. Безумная, отчаянная надежда.

— Святослав Игоревич! — он бросился ко мне, разбрасывая бумаги. — Наконец-то! Вы нам нужны как воздух!

— Понял, понял, — остановил я его излияния, пока он не начал читать медицинскую энциклопедию. — Давайте по существу. Масштаб проблемы? Конкретные цифры.

Сомов глубоко вдохнул, попытался собраться. Поправил очки, вытер пот со лба. Заговорил, стараясь быть четким:

— Семьдесят три пациента в терапевтическом отделении. Распределение по тяжести: пятнадцать в тяжелом состоянии, требуют постоянного наблюдения и медикаментозной поддержки. Десять на капельницах с сильнодействующими препаратами. Остальные — средней и легкой тяжести, но тоже требуют лечения.

— Конкретнее про тяжелых.

— Трое на ИВЛ — искусственной вентиляции легких. Двое в коме неясной этиологии. Четверо с острой сердечной недостаточностью. Остальные — разное: почечная недостаточность, цирроз в стадии декомпенсации, тяжелая пневмония…

— И вы не знаете, кто есть кто?

— Именно! Мы не знаем, кому что капает! Кому инсулин нужен, кому сердечные гликозиды, кому антибиотики! Проблема в том, что большинство пациентов поступили недавно. Кого-то мы помним, с остальными — полный бардак. Нужно снова заводить истории, собирать анамнез, брать анализы и фиксировать все действия.

— Почему не остановили все процедуры? — спросил я. — Первое правило при ЧС — прекратить все потенциально опасные манипуляции.

— Пытались! — Сомов всплеснул руками. — Но некоторым нужны лекарства для поддержания жизни! Инсулин диабетикам — без него кома и смерть. Сердечные препараты сердечникам — без них остановка сердца. Гормоны тем, у кого надпочечники не работают! А кто есть кто — неизвестно!

— Опрашивайте пациентов.

— Опрашиваем! Но половина не помнит своих диагнозов! «У меня что-то с сердцем» — и всё! А что именно — стенокардия, аритмия, сердечная недостаточность? Не знают! Четверть вообще без сознания! А те, кто в сознании, паникуют и несут чушь!

Забавно. По телефону был на грани нервного срыва, готов был рыдать. А сейчас, когда увидел меня — воспрянул духом. Понимает, что я единственный, кто может разгрести этот бардак.

Моя способность видеть Живу позволяет диагностировать без анализов. Но он об этом не знает — думает, я просто гениальный диагност. Ну, с небольшим подвохом.

— И никто из врачей не помнит своих пациентов? — уточнил я. — Они же должны знать хотя бы в лицо.

— Рудаков вел отделение железной рукой! — Сомов запричитал, как баба на базаре. — Все истории болезни заполнялись только в электронном виде! Бумаги он запретил категорически! Говорил, что двадцать первый век, нечего деревья переводить, все должно быть в цифре! Врачи привыкли сверяться с базой данных каждые пять минут! Диагноз в базе. Анализы в базе. Назначения в базе. А теперь базы нет!

— А теперь они как слепые котята, — закончил я. — Или как студенты на экзамене без шпаргалок.

— Именно! Полная профессиональная беспомощность!

И Сомов, и Бестужев одновременно посмотрели на меня. Синхронно, как по команде. В их глазах читалась одна и та же просьба.

— Святослав Игоревич, — начал Сомов проникновенно.

— Возглавьте антикризисный штаб, — закончил Бестужев властно.

— Только вы можете навести порядок, — добавил Сомов умоляюще.

— У вас есть опыт работы в экстремальных ситуациях, — поддержал граф.

— И ваши методы диагностики…

— Нетрадиционные, но эффективные…

Они говорили так синхронно, словно отрепетировали. Хотя вряд ли — просто оба в отчаянии и хватаются за соломинку. А я для них сейчас — не соломинка, а целый спасательный круг. С мигалкой и сиреной.

Я медленно осмотрел царящий вокруг хаос.

Пациенты брошены на произвол судьбы. Кто-то стонал, кто-то звал на помощь, кто-то просто лежал на кушетке в коридоре и смотрел в потолок остекленевшим взглядом.

Катастрофа для них — идеальная «охота» для меня. Десятки пациентов без диагнозов, многие на грани смерти. Если я их спасу, Жива польется рекой. Каждый спасенный — это процентов пять-семь к моему Сосуду. А если спасу всех тяжелых — это же просто шведский стол! Буфет! Банкет жизненной энергии! Рудаков, сам того не зная, сделал мне царский подарок.

Я снял свой пиджак, накинул рабочий халат. Медленно закатал рукава.

Жест оказался эффектным. Все смотрели на меня, как на мессию. Или как утопающие на спасателя. Или как наркоманы на дозу. Выбирайте аналогию по вкусу.

— Кирилл, — обратился к ученику, не поворачивая головы. — Урок первый в кризисном менеджменте: никогда не показывай неуверенности. Даже если не знаешь, что делать — делай вид, что у тебя есть план. Люди поверят и пойдут за тобой.

— У вас есть план? — с надеждой спросил парень.

— Конечно, — сказал я с каменным лицом. — План простой — спасти всех и получить благодарность. Много благодарности.

— Это не план, это цель, — заметил Кирилл.

— Для умных людей цель и есть план. Остальное — детали, которые решаются по ходу.

Встал в центре коридора, где меня было видно всем. Расправил плечи, выпрямил спину. Набрал в легкие воздуха и рявкнул голосом, которым когда-то командовал легионами мертвых:

— Так, коллеги, отставить панику!

Эффект был мгновенным. Все замерли, как по команде «стоп-кадр». Медсестры застыли с подносами в руках. Врачи прекратили ругаться, кулаки повисли в воздухе. Даже мониторы, казалось, притихли, прекратив свое назойливое пиканье.

— Слушайте сюда! — продолжил я уже тише, но не менее властно. — У нас есть три часа, чтобы восстановить все истории болезни и предотвратить смерть как минимум десятка пациентов. Кто не справится — пойдет чистить морг. Вручную. Сейчас вы увидите, как работает настоящая медицина!

— Но это невозможно! — крикнул кто-то из толпы. — Без анализов, без историй…

— Возможно всё, если есть мозги и решимость. А теперь за мной, птенчики мои! Марш в ординаторскую!

Быстрым шагом прошел в ординаторскую. Все потянулись за мной, как железные опилки за магнитом. Или как зомби за некромантом. Вторая аналогия точнее.

Ординаторская выглядела как после бомбежки.

Бумаги разбросаны по полу, как осенние листья. Компьютеры включены, но экраны показывают пустые базы данных — белые страницы с надписью «нет данных». На доске для объявлений криво висит распорядок дежурств — уже неактуальный, фамилия Рудакова замазана черным маркером. Кто-то нарисовал рядом неприличный орган.

Кофемашина сломана — валяется на боку, из нее течет черная жижа. Пахнет горелым кофе и отчаянием.

Взял маркер, подошел к большой белой доске. Начал рисовать схему отделения — палаты, посты медсестер, процедурные, реанимация. Рука двигалась быстро, уверенно. За время работы я выучил планировку наизусть.

— Так, слушайте план, — заговорил я, не оборачиваясь. — Превращаем эту комнату в штаб. Командный центр. Отсюда будем координировать все действия. Никакой самодеятельности, никакой паники. Только четкие приказы и их исполнение.

Обернулся, окинул взглядом собравшихся. Человек тридцать — врачи, медсестры, санитары. Лица бледные, глаза испуганные. Как кролики перед удавом.

Узнал знакомые лица.

Костик стоял в углу, теребя стетоскоп. Ольга и Варвара стояли и перешептывались между собой.

Доктор Доронов — пожилой терапевт, год до пенсии. Опытный, но уставший. Сейчас выглядел потерянным.

— Костик! — рявкнул я.

Парень подпрыгнул:

— Я! Здесь! Слушаю!

— Ты — мой адъютант. Личный помощник. Бери планшет, ручку, блокнот — что угодно. Будешь записывать все мои диагнозы и назначения. Быстро, четко, без ошибок. Ошибешься хоть в одной букве — пойдешь в морг трупы ворочать. Понял?

— Так точно! — Костик выпрямился, как солдат. — То есть да! Понял! Буду записывать!

— Ольга!

Врач шагнула вперед:

— Слушаю, доктор Пирогов!

— Ты отвечаешь за весь сестринский персонал. Твоя задача — организовать их. Собери всех медсестер. Пусть немедленно проверят все капельницы и прекратят введение любых препаратов до моего личного распоряжения. Исключение — жизненно необходимые: инсулин диабетикам, сердечные гликозиды сердечникам. Но и их — только после точной идентификации пациента. Не уверены — не колите. Лучше гипергликемия, чем гипогликемическая кома.

— Поняла! Сделаю! — Ольга умчалась, как ракета.

— Варвара!

Девушка выступила вперед:

— Слушаю, Святослав Игоревич! — сказала она томно, все еще тая надежду на наш повторный интимный контакт.

— Ты — полевой диагност. Твоя задача — первичный сбор информации. Пройди по «легким» палатам — с первой по десятую. Там в основном выздоравливающие, ничего критичного. Просто собери жалобы. Никаких попыток ставить диагнозы, только симптомы. Записывай всё: температуру, локализацию боли, характер боли, наличие сыпи, кашель, одышку, отеки. Всё! Даже если пациент жалуется, что у него чешется левая пятка — записывай. Докладываешь мне каждые пятнадцать минут. Вопросы?

— Никак нет! Побежала! — Варвара схватила блокнот и исчезла.

Повернулся к Кириллу:

— А ты, мой юный падаван, будешь моим «детектором». Специальным сенсором. Радаром смерти, если хочешь пафоса.

— В смысле? — не понял парень.

— Пойдешь со мной по палатам. У тебя есть дар чувствовать энергию — ты же маг света, обучен видеть и манипулировать энергетическими потоками. Свет и Жива — родственные энергии. Будешь говорить мне, в какой палате «пахнет» смертью сильнее всего. Где жизненная энергия на исходе. Где пациент балансирует на грани. Учимся диагностировать на практике.

Для этих целей можно было использовать и Нюхля, но пусть учится Кирилл, а то так ничему не научится. Лучшее обучение — это практика.

— Но я не умею! — запаниковал Кирилл. — Я только свет вижу, а не Живу!

— Научишься. Экстремальные ситуации — лучший учитель. Когда от твоих действий зависит жизнь человека, способности обостряются. Инстинкт самосохранения — великая вещь. Нюхль!

Костяная ящерица подняла морду, зеленые глаза вспыхнули:

— Ррр?

— Ты тоже с нами. Твой нюх может пригодиться. Чуешь яды, инфекции, некоторые болезни. Будешь моим биологическим анализатором.

Ящерица радостно тявкнула. Ей нравилась суета — напоминала охоту на мертвецов в старые добрые времена.

— Остальные! — обратился к толпе медперсонала. — Разбиться на группы по три человека. Врач и две медсестры в каждой. Первая группа — обход палат с одиннадцатой по пятнадцатую. Вторая — с шестнадцатой по двадцатую. Третья — с двадцать первой по двадцать пятую. И так далее. Ваша задача — опрашивать пациентов. Записываете всё, что они помнят о своей болезни. Когда поступили, с какими жалобами, какие лекарства принимали, есть ли аллергии. Всё! Приносите мне отчеты каждые десять минут. Вопросы?

— А если пациент без сознания? — спросил доктор Доронов.

— Смотрите явные внешние признаки и используйте базовые знания. Желтуха (желтизна кожи и склер) — проблемы с печенью или желчным пузырем. Отеки — почки, сердце или печень. Цианоз (синюшность) — проблемы с легкими или сердцем. Петехиальная сыпь (мелкие кровоизлияния) — возможен менингит или сепсис. Используйте мозги, черт возьми! Вы же врачи, а не санитары! У вас есть образование, опыт! Вспоминайте всё, чему учили! Всё, время пошло! Три часа, начиная с этой секунды! Работаем!