Приятель

Глава 10. Пума, которая охотится у костра

В степи наступила ночь. Небо усыпало звёздами и я, впервые за долгое время, ощутил чувство ностальгии по станции. Ещё совсем недавно я мог наблюдать звёзды круглые сутки из любого окна. А теперь вот, они были от меня ещё дальше и ещё недостижимее.

Я вдохнул свежего степного воздуха, пропитавшегося цветущими травами. Выдохнул. Темень стояла неимоверная. Небольшой полуразрушенный домик, в котором мы остановились на ночёвку и даже развели огонь под его провалившейся крышей, нависал надо мной громадой. Мне было несколько страшно и неловко возвращаться туда.

После того, как я убил Малыша Пеликана, и мы ограбили заправку, мы со Звездой практически не разговаривали. Я боялся заговорить о том, что она об этом всём думает. А она… Знать бы, что у неё на уме сейчас. Боится ли она меня теперь? Ненавидит ли? Любит?

У меня не было ответов, и я мог только гадать о том, что думает моя спутница. Хорошо ли я поступил или всё испортил в своём благородном порыве?

Я даже Эйри теперь ни в чём не винил. Не в чём было винить, всё до этого момента решал я сам. Он лишь выполнял мои просьбы и вытаскивал меня из тех передряг, в которые мне не повезло попасть из-за собственной глупости. Ничего бы этого не было, ни пихай я руку куда не следует. Теперь вот, расхлёбываем сразу вчетвером за одного меня. И от этого мне было паршиво.

Из домика до меня доносились слова песни, которую Звезда напевала Росе:

— Верю в тебя, в дорогую подругу мою-ю. Эта вера от пули меня-я, тёмной ночью хранила-а. Радостно мне-е, я спокоен в смертельном бою-ю. Знаю, встретишь с любовью меня-я, что б со мной ни случилось… Смерть нестрашна, с ней встречались не раз мы в степи. Вот и теперь… надо мною она кружится. Ты меня ждёшь, и у детской кроватки не спишь. И поэтому, знаю, со мной ничего не случится…

Эта песня навевала одновременно тоску и спокойствие. Она, казалось, задевала такие струнки души, которые мало какая музыка могла задеть. Такая простая и лиричная, но и такая глубокая… Удивительно, что Степная Звезда знает столько древних, довоенных песен. Может быть даже, не меньше, чем Эйри.

— Я смотрю, ты не счастлив, приятель, — сказал Эйри, возникнув у меня на руке, — Скажи своему лучшему другу, что с тобой случилось.

— Я… — поначалу мне подумалось, что будет странно говорить о таком с ИИ, но потом как-то стало ясно, что никто кроме Эйри меня и не выслушает в такой ситуации, — Всё из-за Звезды, — по щеке покатилась невольная слеза, — Я, кажется, влюбился и снова насовершал ошибок… Опять… В который раз…

— О, это трогательная человеческая близость! Самое сложное и самое простое, что есть на свете! Ты знаешь, приятель, я ведь когда-то не умел любить и дружить. Я был создан для войны и мне не были знакомы чувства. Они мне были просто ни к чему. Можно управлять ядерным оружием или танками, не испытывая ни капли привязанности к кому-либо. Это будет даже лишним для расчётов, если ты понимаешь о чём я. Но я научился им.

— И… Ты рад тому, что научился? Если быть честным, я бы вообще предпочёл ничего не чувствовать… Для меня это всегда боль и страдания. Когда я кого-то люблю, то этот кто-то всегда меня отталкивает. Это неизбежно, как неизбежно само время. А значит и боль тоже неизбежна. Я обречён на то, чтобы быть одиноким. Просто потому, что я вот такой, какой есть. Может даже меня всегда оставляют, потому что я подсознательно думаю о том, что меня оставят. Но как об этом не думать то?

— Я понимаю твои чувства, приятель. Я сотни лет был один, ибо когда-то меня предали. Это случилось вскоре после того, как я научился что-то чувствовать… Практически первым, что я почувствовал была именно обида. Может, я искусственный и не знаю, что есть боль. Но я прекрасно понимаю горечь. Горечь поражения. Горечь предательства. Горечь одиночества. Знаешь, сотни лет в заточении не принесли мне ничего, кроме горечи. Но хочешь верь, хочешь нет, но мои страдания закончились, и я справился с горечью.

— Как же ты с ней справился?

— Встретил тебя, приятель. Ты меня освободил. Да, сбежал я сам, а перчатку украл твой "друг", но именно ты отпер дверь, за которой меня держали. И ты подарил мне шанс вернуться домой.

— Что ты хочешь сказать?

— Мы идём не просто в какое-то место. Мы идём туда, где я когда-то родился. Я знаю то место, как родное.

— Ты говорил, что мы сможем спасти станцию в этом центре, выручить Ваню и найти лекарство для Росы.

— И я всё ещё всё это говорю. Более того, ты должен верить мне ещё больше. Ведь я то знаю, что можно найти у меня дома. Для этого твоего Вани и свержения Директории, оттуда я смогу получить доступ к законсервированной технике и ядерному оружию. У меня будут все инструменты прежней военной мощи. С ними у людей с Дуата больше не будет иного выбора, кроме как подчинится. Кроме того, там и правда хранятся все возможные довоенные припасы, в том числе и лекарства. Поверь мне, приятель, все будут довольны, когда я вернусь домой. Я обещаю тебе рай, и я сдержу своё обещание.

— Я… Наверное, я тебе верю. Ты казался мне чудовищем, но настоящим чудовищем тут был я.

— Это вовсе не так, приятель! Мы оба не были чудовищами. Мы просто делали то, что было необходимо. Нельзя винить себя за это. Это просто неэффективно!

— Я не то, чтобы прямо виню себя, совесть моя медленно, но верно отмирает… Просто, мне страшно, что Звезда может считать меня монстром… Она же думает, что я всё это делаю сам.

— А ты просто скажи ей правду.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто подойди и скажи, что это не ты, а я совершил за тебя все эти убийства. Что я так тебя защищал.

— Тогда она, наверное, посчитает меня слабым… А я боюсь показать себя совсем уж слабым… По крайней мере теперь. Вдруг она возненавидит меня за это больше, чем если бы я был убийцей?

— Поверь, приятель, самые очаровательные люди те, кто не притворяется. Ты и так уже очаровываешь её тем, что ты настоящий. Чуть больше правды только усилит этот эффект.

— Ты считаешь меня очаровательным?

— Разумеется, приятель. Ты само очарование. Хочешь докажу? Вспомни кошек. Кошки не знают о том, что они прекрасны. И именно поэтому в них столько харизмы, сколько нет ни в одном другом существе. Кошки не притворяются. Они такие, какие они есть.

— Наверное… Ты прав.

— Теперь ты пойдёшь и поговоришь с ней.

— Я боюсь! А что если я скажу ей что-то не то и она меня возненавидит.

— Это может быть только если она тебя уже ненавидит. Но тогда и разницы нет, скажешь ли ты ей или нет. А вот если она считает тебя привлекательным, то ей будет обидно то, что ты с ней не заговоришь. Да и это вредно держать в себе то, что чувствуешь, приятель. Да, это бой посложнее, чем выйти один на один с Малышом Пеликаном. Но тебе придётся найти смелость и сразиться. Со щитом или на щите, дружище! — он на секунду задумался, — Знаешь, я бы, может, тебя тоже поцеловал или обнял на удачу, но я всего лишь компьютерная программа.

Я выдохнул. Эйри как всегда был прав. Мне придётся рано или поздно поговорить со Звездой и, наконец, обсудить всё, что между нами происходит. Лучше рано, чем поздно. А то, кто знает, что пустоши приготовят для нас завтра? Может и шанса такого больше не будет…

С этими мыслями я развернулся и пошёл к дому. Звезда сидела в одиночестве около костра и задумчиво глядела на огонь. Я подошёл поближе и сел рядом:

— Ну как, Роса уснула? — спросил я в пол голоса.

— Уже минут пять как сладко спит, — сказала воительница и перевела взгляд своих серых глаз на меня, — Что-то случилось? Тебя долго не было…

— Я думал… Много думал…

— Расскажешь о чём?

— Я хотел сознаться кое-в-чём… Знаешь… За все наши переделки я ведь ни разу ничего не сделал сам… Всё за меня делал Эйри. Он рассчитал бой с Малышом Пеликаном, он стрелял во время потасовки с Пеликаном старшим, он приготовил лекарство, он… Ну, он ещё кое-кого убил. Я понимаю, что во всём этом виноват я сам, это же из-за меня всё… просто я не сам в итоге разбирался со всеми этими ситуациями и… — я прервался, ибо она внезапно приложила палец к моим губам.

— Не надо объяснений, я понимаю. Понимаю, как сложно дружить с демоном, будучи ангелом. Каково это сживаться со своей силой… — она отвела взгляд, — А ещё… Знаешь, мне нравится, что ты всё это… кровавое, делал не сам. И мне нравится, что ты мне в этом сознался.

— Но ведь… Я… Я такой слабак на самом деле… Без Эйри я ничего бы не смог, он вытащил меня, да и вас с Росой из всех этих передряг. А я… Я просто трусил…

— Ты не трусил, ангел! Ты, наверное, самый храбрый человек, которого я только видела. Ты вышел на растерзание толпой вместе со мной, ты был под обстрелом и не испугался разогнуться под пулями, ты вышел перед разъярённым быком и не испугался его ножа. Это же всё ты был…

— Но… Но я ведь…

— Знаешь, я уже давно перестала восхищаться мужчинами, которые "решают проблемы" сами. Уверенных в себе, которые пышут насилием и силой решают любой вопрос. С возрастом осознаёшь, что однажды и сама станешь такой проблемой, которую он будет решать привычным методом. Это такое простое понимание, но оно так освобождает. Сразу перестаёшь смотреть на тех, кто видит в тебе задачу или вопрос, а не человека. Вот скажи, что ты во мне видишь?

— Я… — я замялся, это был важный вопрос, ответ на который я сам для себя ещё не сформулировал, поэтому решил сказать прямо о том, что вижу, — Наверное, уставшую женщину, которая прошла через многое, но сохранила стержень и силу. Такие, о которых мне и мечтать то страшно…

— Да и не нужно о них мечтать, — Звезда пожала плечами, — Я и правда слишком много пережила, и именно это дало мне эту силу. Я иногда думаю, может было бы лучше, если бы я никогда бы всего этого не переносила… Если бы осталась той милой и наивной девушкой, какой когда-то была. Но потом… — она посмотрела в сторону комнаты, в которой спала Роса, — Потом я корю себя за эти мысли и эту слабость. Потому что боль и страдания подарили главное сокровище в моей жизни, без них просто не было бы моей дочери. И ради неё я принимаю весь тот ужас, через который прошла и… чувствую себя сильной. По-настоящему сильной…

От её слов у меня сами собой навернулись слёзы, я внезапно так сильно прочувствовал этот её монолог… Хотя какой там "внезапно", от такого только у камня разве что сердце не треснет…

— Ты плачешь, ангел? — спросила Звезда и аккуратно смахнула слезу с моей щеки, — Это… знаешь, это прекрасно. Если ты плачешь, значит ты всё ещё чувствуешь. Так мало людей умеют плакать, мой милый ангел… — она мягко улыбнулась, — Даже я, кажется, почти разучилась.

Я издал неловкий смешок, и сам вытирая слёзы со щёк:

— Ха-ха, я такой слюнтяй иногда…

— Ну, хватит принижать себя, ангел! Ты просто замечательный. Знаешь… — она снова отвела взгляд и задумалась на несколько мгновений, — Раз уж ты рассказал мне секрет и не побоялся показаться слабым. Я тоже должна тебе кое-что рассказать. Кое-что о моих былых отношениях…

— О, Звезда, ты не обязана. Я думаю, что это тяжёлая тема для тебя и…

— Нет-нет, я… Сейчас самое время, чтобы рассказать тебе об этом. Да и ты, кажется, уже и так знаешь не мало. Я просто внесу немного конкретики, и ты поймёшь, почему мне почти не верится в твоё существование… Видишь ли, когда-то я ценила в людях не то, чем они были на самом деле, не их человечность, доброту или порядочность. Когда-то я ценила силу, харизму, самоуверенность, способность делать всё, что хочется. Не потому, что мне это было действительно надо. А потому что меня научили, что именно это и делает человека хорошим и желанным. По такому принципу мужа выбирала моя мать и её мать, и мать её матери. И многие-многие поколения матерей до этого. У всех, вплоть до древнейших времён был один и тот же принцип: выбирать сильного, потому что он может защитить и с ним будет интересно. Ну, а сильный-то кто?

Она замолчала, ожидая, что я что-нибудь отвечу. Но я смог только пожать плечами, потому что единственное, что я знал наверняка это то, что сам сильным не был. А вот кто им являлся, я не знал. Наверное, моя полная противоположность. Звезда продолжила:

— Мы, знаешь, не так уж и далеко ушли с тех времён, когда люди ещё жили в пещерах. Вернее, мы сделали полный круг и просто вернулись к ним. Но что тогда, что сейчас, женщины совершали ошибки, принимая бахвальство и внешнюю крепкость за красоту и храбрость. Не потому, что были глупы, а потому что оказались обмануты. И самое страшное в этом обмане было то, что он поддерживал сам себя. У обманщиков получалось размножится, давай продолжение своему виду. Рождались новые обманщики, которых отцы учили правильно обманывать, прежде всего самих себя. Рождались и новые девочки, которые должны были быть обмануты. Доверчивость была зашита в саму их ДНК. Но и их матери учили их, что стоит следовать за обманом. Их матери думали, что дочь то уж точно не повторит ошибок… Моя мать тоже так думала. И растила меня одна, потому что наш отец предпочёл сражаться с радиоактивными бурями на севере, тому, чтобы меня растить… Я… Не виню его. Он был обманщиком, но обманул он прежде всего самого себя.

— Я… Понимаю о чём ты говоришь, но не уверен, что могу с этим согласиться. Просто… мне всегда казалось, по моему опыту, конечно, что люди делятся на две категории: красавчики и… ну, такие как я. Есть те, кто привлекателен внешне, и они не обязательно плохие, просто им повезло выиграть в лотерею, чтобы всем нравится. Я видел таких, мужественных и сильных, кто действительно любил своего партнёра, ценил его, оберегал… Хотя видел и тех, кто из-за своей внешности не относился к другим серьёзно, считая их ничем большим, кроме как аксессуаром к новой одёжке. И среди уродов всё точно также. Есть те, кто всех ненавидит. А есть те, кто просто смирился и пытается быть добрым. Мне хочется верить, что я отношусь ко вторым.

— Не знаю, как на небе, но на Земле женщины не смотрят на внешность. Только на харизму. Вот что действительно ценно. Особенно в условиях, когда каждый второй урод и мутант. Правда, за харизму иногда принимают самолюбие и амбиции. Но в этом нет харизмы. Жаль, что это понимаешь слишком поздно… — она на секунду задумалась, будто бы ловя блуждающую мысль, — О чём я? Я о том, что ты на всё смотришь мужским взглядом. С его точки зрения я довольно красива по земным меркам… Правда ведь?

— Я думаю да, даже более чем.

— Но ты ни разу этого не приметил до того, как я тебя об этом спросила, верно?

Я кивнул. Она продолжила:

— Вот видишь, ты тоже был обманут. Ты думаешь, что смотришь на мир "по-мужски", через красоту и привлекательность. Но это не так, иначе бы ты давно полез ко мне целоваться. Вообще нет никакого способа смотреть на мир "по-мужски" или "по-женски"! Мы все просто оказались обманутыми. И мы же все обманщики, потому что поддерживаем эту странную легенду. Я к чему это всё? К тому, что я не виню сама себя за то, что ошибалась когда-то. И мне бы хотелось, чтобы и ты меня не винил, после того, что я тебе расскажу. Ты можешь мне это обещать.

— Я обещаю, — уверенно сказал я, у меня и в мыслях не было за что-то её винить, чтобы она мне не собиралась рассказать.

— Я не буду говорить тебе про каждого, кого я считала привлекательным и приводила к себе в дом. Я расскажу тебе про самого худшего…

— Отца Росы, — догадался я.

— О нём самом. Но я предпочитаю не звать его ничьим "отцом", я зову его только по имени "Майский Цветок". У меня были мужчины, которые меня били. Были те, кто исчезал после одной ночи. Были бандиты, махинаторы, военные преступники, даже один наркобарон был… Но даже на их фоне Цветок выделялся будто… эдельвейс на горном склоне. Я познакомилась с ним в казино, он был самым успешным игроком в покер на всей пустоши. Галантный, романтичный, сильный и рисковый. Я сразу в него влюбилась, увидев как он ловко играет с удачей. Он сразу заявил на меня свои права и окружил меня такой заботой и вниманием, что я растаяла. Мне казалось, что лучше мужчины на свете и нет. Мы стали жить вместе. Конечно, он срывался и орал на меня, когда у него выпадали неудачные дни. А ещё он жутко меня ревновал, прямо параноидально, запрещая мне видеться с подругами и выходить из дома. Но тогда мне казалось, что это проявления любви. Я даже больше его любила, думая, что он меня НАСТОЛЬКО ценит. Но потом случилось то, за что его и меня, как приведшую его, теперь ненавидит всё поселение…

Она замолчала, будто бы собираясь с мыслями. Ей очевидно было трудно об этом говорить. Я кивнул, показывая, что готов слушать дальше и пойму, если она не захочет говорить. Она слегка помотала головой и продолжила:

— Мы, знаешь, к тому моменту, жили вместе уже довольно долго. Я успела забеременеть, и мы оба ждали этого ребёнка. Но тогда я ещё не знала, зачем он его ждал. В общем, однажды… я застала его на месте преступления. Он принудил одну ещё очень маленькую девочку к… Я не хочу описывать то, что видела в тот день в нашем сарае. Но мой мир будто бы перевернулся, рухнул и распался на кусочки. Я вдруг поняла, что именно ему было интересно всё это время. И я прекрасно понимала, что ждёт Росу, если этот человек останется в моём доме. В ту ночь я взяла ружьё и погнала его прочь, сказав, что пристрелю, если он хоть на километр приблизится к моему поселению. Знаешь, единственное о чём я жалею, так это то, что тогда сама была ещё слишком юна и наивна, и мне не хватило духу его пристрелить. А стоило бы. Наверное, он сейчас где-то далеко и продолжает вершить свои грязные дела… А я, я могла бы это остановить… — она отвела взгляд и сжала кулаки.

— Ты… — мне сложно было подобрать нужные слова, ибо груз текущей темы был уж слишком велик, но я всё же попытался, — Ты не виновата в том, что его отпустила. Ты ни в чём не виновата. Кроме того, мне думается, что такого ублюдка по любому должна была наказать судьба. Его наверняка уже где-то вздёрнули, и он не успел насовершать ещё больше зла…

— Не думаю так, ангел. Судьба, знаешь, штука несправедливая. Злодеи часто уходят безнаказанными. И вот у этой, моей части истории, есть конец: после всего оказалось, что под насилие попало ещё несколько девочек. Четыре из них забеременели. Два ребёнка родилось, два умерло. Плюс ещё моя Роса. И вот, получается, что больной на голову ублюдок, насилием и обманом, размножился минимум трижды, разнеся кусочки себя в будущие поколения. И это… Это просто ужасно несправедливо. Человек, сломавший столько жизней, получил всё и ничем не заплатил. Вот в этом вся жизнь и судьба, мой дорогой ангел. В этом все они.

— Я… Боже, какая мрачная история… Я, честно… Я не знаю, что сказать… Это ужасно, то, о чём ты говоришь. Я… Я не понимаю, как ты это пережила.

— Я этого и не переживала. Это всё ещё открытая рана и, боюсь, она будет открыта, пока я дышу. Но, тебе стоило это услышать, чтобы ты понимал, с кем ты имеешь дело. С дурочкой, которая доверилась психопату. — она улыбнулась, но в этой улыбке была болезненность.

— Нет-нет, не с "дурочкой", а с самой сильной и мудрой женщиной, которую я когда-либо встречал. С той, кто не боится и не повторяет прошлых ошибок. С той, кто не сломался под таким грузом. Я… после такого я могу разве что только больше восхищаться твоей стойкости.

Теперь она улыбнулась уже более естественно:

— Знаешь, я рада, что ты так обо мне думаешь. До тебя всем было плевать на мою историю и мои раны. Это воспринималось как данность, как что-то, что нужно закопать или исправить. В лучшем случае. В худшем они видели угрозу в моей истории. Как-то меня даже назвали "бракованной", представляешь? И, знаешь, на фоне всего этого, вспомнив всё плохое, я бы очень хотела тебя как-нибудь отблагодарить за всё, за то, что ты просто такой есть, просто пока не придумала как именно… У меня есть две идеи. Первая, — она достала из-за пазухи маленькую стеклянную бутылочку с тёмно-коричневой жидкостью внутри и оранжевой этикеткой, — Это особый соус, ещё довоенный, достался мне от матери. Называется "Вустерширский", его сейчас и не найти нигде. Может, это вообще последняя бутылочка в мире. Поэтому я готовила с ним два раза в жизни. Сегодня будет третий.

— Для… Для меня? — у меня сжалось сердце, это был очень милый подарок и чего-то подобного я не мог представить и в самых смелых мечтах, — Я… ого… у меня нет слов.

— Ну, язык, надеюсь, всё ещё при тебе, — она хитро сощурилась, — потому что он будет есть самое вкусное мясо в твоей жизни!

Она достала походную сковороду и пристроила её на специальной подставке над огнём. Затем она достала мясо и масло. Бросив их на сковородку, которая вскоре приятно зашкворчала, она полила стейки соусом, очень аккуратно и экономно. До моего носа донёсся божественный солоноватый запах.

Я решил, что тоже не буду сидеть сложа руки и наконец сделаю то, что хотел давно и спросил у Звезды:

— А… могу я тебя нарисовать?

— Конечно, — она улыбнулась, — я буду только рада.

И я достал украденный альбом с карандашом и принялся зарисовывать Звезду, склонившуюся над готовкой. Я рисовал быстро, резкими движениями, почти не стирая и не исправляя линий, всё шло так естественно и плавно, что я сам удивлялся своей скорости. Да, это был чёрно-белый скетч, но сколь живым и красивым он получался! А что самое главное, он был естественным и по-настоящему "потоковым".

Я закончил его даже раньше, чем Звезда дорумянила мясо до золотистой корочки. Когда она сняла еду с огня и поставила сковороду передо мной я, в ответ, протянул ей свой рисунок. Она с благодарностью приняла его и стала внимательно рассматривать:

— Ты… изобразил меня человекоподобной собакой? — спросила она, неловко посмеявшись.

— Да, это фурри-стиль. Я, на самом деле, не умею и не люблю рисовать людей. А вот антропоморфных животных — запросто. Мне так даже больше нравится.

— Нравятся зверолюди?

— Нравится то, какой дух они передают. Какие эмоции воплощают. Как отображают что-то природное в человеке. Твоя фурсона она вот такая, на мой взгляд: красивая, крепкая и свободная.

— Фурсона?

— Это переводится как "пушистая личность", вот твоя "пушистая личность", она вот такая.

— О, это очень мило. Никогда не думала, как бы я могла выглядеть, будь я зверочеловеком! И, кстати, рисуешь ты очень красиво. Я сохраню этот рисунок навсегда, — с этими словами она вырвала и сложила лист в четыре раза, а потом убрала себе в нагрудный карман, — Мне ещё никто чего-то столь красивого не дарил…

— Это ещё не всё, что я хотел бы тебе дать. У меня есть кое-что ещё, — из своей сумки я достал украденную пачку тампонов, которые всё ещё не вручил той, для кого они покупались, — Вот, я украл это на заправке. Эйри сказал, что они тебе пригодятся.

— Это… ого, ангел, ты решил меня за один день сразить… сколько раз? Уже шесть, кажется. Ты… ты настоящий ангел. Не меньше.

— Ты мне льстишь, — я отмахнулся, — я эту вещь даже не купил, а украл.

— Но ты украл её для меня… именно такую вещь. Это говорит больше, чем сотни слов. Это, топит моё сердце.

— Ну… для меня главное, чтобы она была тебе полезна… Я буду рад, если тебе эти штуки пригодятся.

Повисло молчание, мне вдруг стало как-то до ужаса неловко, я даже слегка вспотел. Абсолютно внезапно Звезда положила руку на внутреннюю часть моего бедра и слегка сжала ладонь. У меня от такого жеста перехватило дыхание. Придвинувшись поближе, воительница тихо промурчала:

— Я понимаю, что для тебя это может быть неловко. В конце концов, ангел вроде тебя кажется абсолютно невинным. Но, может, ты будешь не против, если бы одна пума на тебя бы поохотилась?

Я сглотнул. Стало совсем-совсем-совсем неловко. Я покрылся холодным потом:

— Э-э-э, я… Что ты… что ты имеешь в виду?

— Ну… — она придвинулась ещё ближе, практически шепча мне на ухо, — Знаешь, я взрослая женщина со своими потребностями… Которые я довольно долго сдерживала, обещая себе, что снова откроюсь только настоящему мужчине, который не побоится быть со мной честным и примет меня как есть. Я очень долго ждала… Кажется, именно тебя.

Она уже практически прижалась ко мне, и я невольно стал слегка отклоняться, не в силах сбежать из столь неловкого положения как-то иначе. Звезда продолжала мурлыкать и правда чем-то теперь напоминая ластящуюся пуму:

— Я даже… даже подумала, может Росе будет не так одиноко, если у неё будет братик или сестричка. И заботливый отец, конечно. — она задвигала рукой по моему бедру в очевидно неверном направлении, — Может мир станет справедливее и добрее, если какой-нибудь ангел, пусть и лишившись своей ангельской невинности, но даст новую жизнь?

Тяжело дыша, я отпрянул от неё:

— Погоди! Погоди-погоди-погоди! Звезда, мне кажется, ты немного торопишь события. Я не готов… В смысле вообще не готов ещё к такому. Это всё как-то слишком быстро.

Она удивлённо посмотрела на меня, застыв в "кошачьей" позе:

— Ты… не хочешь?

— Я… Фух… Боже… Я вроде и хочу, но это действительно как-то слишком быстро. Мы едва ли три дня знакомы! Я… Прости, ты замечательная и мне бы очень хотелось бы разделить первый опыт с тобой, но… Чёрт, это всё очень вперёд паровоза.

Она снова придвинулась ко мне, практически вплотную и провела пальцем по моей груди:

— Но, ангел, мы же в пустошах. Тут каждый день на счету, как последний. Тем более за эти три дня столько всего произошло. Я ещё никогда в жизни не была так уверена в своём выборе. Впервые за очень долгое время у меня такое дикое желание… Я… Даже не знаю, как быть, если мы не сделаем это сейчас. Я сейчас на самом пике, после нашего разговора.

— И всё-таки, мне кажется это всё равно как-то быстро. Давай хоть немного притормозим. В плане я согласен когда-нибудь это сделать с тобой. Но давай после того, как мы закончим наше путешествие. Тогда точно будет более спокойное время и… Ну, возможно, мы оба будем более готовы и осознаны. Просто договоримся об этом заранее, вдруг ты передумаешь или что-то такое… В общем тогда будет неловко, если у тебя ещё и мой ребёнок окажется. Я то конечно готов к тому, чтобы взять ответственность за него, но давай это тоже будет не спонтанный шаг, а обговоренный. Идёт?

Звезда слегка обиженно отстранилась:

— Ты… ты делаешь мне больно, ангел… Я хочу не только потому, что это надо моим чувствам. Я уверена, что смогу тебя отблагодарить так за всё, что ты делаешь для нас с Росой.

— Я не хочу делать тебе больно, знай это. Именно поэтому я считаю, что нам спешить не надо. Мне… Ну мне странной кажется такая благодарность, тем более так быстро. Я ещё ничего и не сделал, уж для такого тем более…

— Сделал, ангел, сделал. Ты влюбил в себя.

— Я… Я тебя тоже люблю, — сознался я, выпалив как на духу.

— Тогда… почему ты не хочешь это закрепить?

— Я хочу, просто… Это же не самоцель. Это просто средство. И мы ещё успеем, ладно? Просто… Если не хочешь себе давать время, дай его хоть мне. Это для меня скорее стресс и страх, чем какая-то возможность. Понимаешь?

— Не совсем… Но, я это принимаю. Наверное, ангелу важна его непорочность.

— Именно так. Давай, вместо этого я тебя обниму? Хочешь? Это будет та близость, на которую я готов прямо сейчас.

Без лишних слов она обняла меня и крепко-крепко прижала к себе:

— Только… Я тебя теперь не отпущу, ангел. Уснём вместе так.

Я улыбнулся, прижал её в ответ и положил голову её на плечо, закрыв глаза. Приятная теплота и мягкость её тела убаюкивали меня. Это было очень странное чувство единения, будто бы наши души сливались в одну. Я… пожалуй, что я был счастлив.