Приказано поступать по совести

Глава 30

25 декабря 2025 года.

Я стоял в темноте тамбура, мешкаясь. Свет не горел - электричества не было. В чуть подрагивавшей руке был ключ, коим нужно было отворить входную дверь в квартиру. Но я медлил, до последнего не хотел вставлять ключ в замочную скважину. Моя квартира, которой я не видел с того злополучного дня, когда я в последний раз покинул дом, была последним осколком того старого мира, той прошлой жизни, когда я ещё не знал, что такое война. Когда ещё не увидел тех ужасов, что изменили меня навсегда. Когда ещё были живы пацаны. Я не хотел касаться этой крупицы, ибо знал, что стоит мне войти вовнутрь, как прошлая моя жизнь окончательно исчезнет. И ничего больше не останется. Только боль и пустота.

Но я не мог вечно простоять в тесном тамбуре. Собрав волю в кулак, я вставил ключ в замочную скважину и, провернув его два раза, отворил дверь квартиры. Я медленно вошёл вовнутрь.

Внутри квартиры не изменилось ровным счётом ничего. Сама девятиэтажка была нетронута боями: даже стёкла не повылетали. Квартира была заперта всё это время, а значит, рука мародёров не смогла дотронуться до последней крупицы моей прошлой жизни. Всё было на своих местах. Солнечные лучи обрамляли мебель, в раковине постукивали капельки воды, падавшие из крана. На кухне, посреди стола, неизменно стояла вазочка с конфетами. Дверь на балкон была открыта. Дверь в мою комнату была распахнута, на спинке стула висела сложенная в кучу поношенная одежда, на письменном столе царил форменный бардак, кровать была не застелена, на подоконнике лежала стопка книжек различной толщины. Всё было также, как раньше.

Из-за моей спины возникла Полина, без слов посмотревшая на меня. Но я её уже не замечал. Несколько минут я лишь бесцельно бродил по квартире, рассматривая то, на что буквально два дня назад не обращал никакого внимания. Старый диван. Грязный стол. Пыльный ящик системного блока. Скрипящая дверь. Гора грязной одежды. Стопка мятых книжек. Раньше это были просто вещи. Теперь же это память о старом мире. О мире, которого больше нет.

Зайдя в свою комнату, я молча окинул взглядом то небольшое пространство, на некоторое время ставшее безжизненным. И в этот момент силы меня покинули. Я плюхнулся на кровать, закрыв лицо руками. Я не чувствовал ничего. Я словно бы умер. Странное чувство - вот он я, вроде бы живой, здоровый, целый и невредимый. Но внутри меня - звенящая пустота, из-за чего в мою головы закрадываются сомнения по поводу того, действительно ли я существую. Ведь у меня ничего не осталось. Всё, что было частью меня, погибло в этой проклятой войне.

Вдруг, я почувствовал, как рядом со мной на кровать опустилась Полина. Не произнеся не слова, она лишь молча положила мою голову себе на колени, после чего начала гладить мои волосы. Я же, словно маленький ребёнок, пытающийся ухватиться за нежную и ласковую ладонь матери, взял её тоненькую и хрупкую ручку в свои большие ладони. И этот этого сердце забилось чаще, а по телу разлилось приятное тепло. Хочу, чтобы так было вечно...

Шли дни. В город прибывало всё больше и больше солдат, а вместе с ними прибывали и бригады инженеров и строителей, приступивших к разбору завалов. Вновь дали свет и отопление - электростанция возобновила свою работу. А вместе с электричеством и теплом в город начала возвращаться жизнь.

Мы выжили, но на этом трудности не закончились. Пусть мы и выжили, но жизнь изменилась и отныне моей обязанностью и долгом было обустроить эту самую жизнь. И не только свою, но и жизнь Полины. Центр города был разрушен боями, и дом Полины постигла печальная участь. Её отец бесследно пропал. Возможно, он бросил свою дочь и удрал куда подальше. Ей было некуда идти, а посему я был её последней опорой и надеждой. Я решил не медлить и сразу же направился во временную администрацию, расположившуюся в здании районного управления.

В первые дни после освобождения города военные проводили перепись населения. На стенах внутри здания районного управления висели, казалось, бесконечные списки погибших и пропавших без вести. Тысячи, десятки тысяч имён и фамилий, написанных кривым почерком от руки. Вокруг этих табличек толпились люди, пытавшиеся найти в этих списках имена своих родных и близких. Только я увидел висящие на стенах листки, как тут же позабыл обо всём. Цель была лишь одна - узнать хоть что-то.

Папа погиб. Как позже я узнал со слов одного из российских офицеров, полученные в бою ранения убили его за несколько минут до подхода сил армии России к аэропорту. Костя числился пропавшим без вести. Никто не знал, что с ним стало, а потому оставалось надеяться лишь на то, что он сумел покинуть республику. В этих же бесконечных столбцах я отыскал фамилии почти всех парней, с кем когда-то состоял в одном спортивном клубе. Почти все они числились погибшими. Несколько человек были записаны в пропавших без вести. И только считанных имён в списке не было. Имени Евы в списке не оказалось, и это дало мне призрачную надежду. Надежду на то, что сестрёнка жива. Мне нужно было знать наверняка.

Я поспешил к ближайшему дежурному бойцу и попросил его отвести меня к старшему офицеру. В начале он вопросительно посмотрел на меня, сдерживаясь от того, чтобы послать меня куда подальше, однако предъявленный паспорт и написанная в нём фамилия в корне изменили его отношение ко мне. Уже через пару минут я стоял в хорошо освещённом, просторном кабинете, в котором не было почти ничего, кроме письменного стола с бесчисленным множеством бумаг, рации и ноутбука.

Дежурный наскоро объяснил офицеру, что я сын полковника Белозёрова. Невысокий седой мужчина с усталым взглядом окинул меня серьёзным и суровым взглядом, после чего попросил бойца покинуть кабинет. Мы остались вдвоём.

- Так ты сын того самого полковника Белозёрова? - словно бы безучастно спросил он.

- Так точно. - сухо ответил я.

- Твой отец - герой, сынок. Благодаря нему всё сложилось в нашу пользу. Он сотворил бесценный подвиг!

- Знаю...

- Как тебя звать, парень? - спросил майор, наконец отвлёкшийся от экрана ноутбука.

- Андрей.

- Хорошо. Я - Майор Антонов, но ты меня можешь звать Юрий Григорьевич. - он улыбнулся той самой отцовской улыбкой, полной заботы.

- Юрий Григорьевич, - наконец обратился к нему я после долгой паузы, - имени моей сестры, Евы Белозёровой, нет в списках погибших и пропавших без вести. Скажите, она жива?

Надежда до последнего теплилась внутри меня, однако, увидев, как помрачнел майор, я понял, что жизнь оказалась беспощадна даже к столь доброй, чистой и наивной девушке, как Ева.

- Ты точно хочешь это увидеть? - сухим, тяжёлым голосом спросил он.

- Да. - не думая, ответил я.

Он показал мне ту самую видеозапись. Меня не хватило даже на минуту, ибо я и так знал, что было дальше. В горле встал ком, я был не в силах выдавить из себя ни единого слова. Губы задрожали.

- Прости нас, сынок... - невысокий майор, бывший в преклонном возрасте, видимо, чувствовал свою вину в том, что Еву постигла такая участь.

Больше я не произнёс ни слова, и, молча пожав руку офицеру, покинул его кабинет. В соседнем кабинете я вне очереди получил продуктовый набор, которого должно было хватить на неделю. И вот, с тяжёлым пакетом в руках, я брёл по коридору в направлении выхода, как вдруг услыхал многочисленные голоса, доносившиеся из фойе. Я поспешил туда, в то время, как голоса становились всё громче, а иногда и перерастали в крики.

Посреди светлого фойе стояли трое бойцов с автоматами, а позади них в кучку сгрудились пятеро пленных американцев. Бойцов, в свою очередь, окружили мирные жители, что-то пытавшиеся им объяснить. Но, прислушавшись, я понял, что это были вовсе не объяснения.

- Граждане, прошу, разойдитесь! - на русском говорил один из солдат, выставив руки вперёд.

Но люди его не слушали, продолжая повторять одно и то же. Один пожилой мужчина из толпы крикнул:

- Они убили моего сына! Дай мне автомат, боец, я сам его расстреляю!

Толпа бурными овациями поддерживала старика. Я не смог остаться в стороне и поспешил в самую гущу событий, бросив пакет на пол. Пусть я и был немаленький, но каким-то образом мне удалось проскользнуть сквозь толпу, оказавшись лицом к лицу с американцами. Русские солдаты с недоумением посмотрели на меня, но, поняв, что я не представляю угрозы, успокоились.

А я лишь смотрел в глаза американцев. Глаза их полнились страхом, непониманием. В душах я злобно усмехнулся.

- Что, страшно тебе, сука? - тихо спросил я у того, что был ближе ко мне.

Он лишь продолжал испуганно смотреть на меня. Поняв, что ответа мне не дождаться, я продолжил:

- Зачем же ты пришёл сюда, американец, раз тебя так колбасит?

- У меня семья... - мямлил он на английском.

- Семья у тебя! - злобно усмехнулся я - Знаешь, а ведь у меня тоже была семья! И друзья у меня были! И знаешь, где они все? В могиле! - закричал я.

Он задрожал ещё сильнее, глядя на мой взгляд, пылавший праведным гневом.

- Знаешь, что сделали с моей сестрой твои товарищи! Изнасиловали, а потом убили! А ведь ей было всего пятнадцать! А пацаны мои вам что сделали! За что они погибли, даже не закончив школу?! За какое зло?! - меня было не остановить.

Все находившиеся в фойе молча смотрели на меня, не издавая ни звука. На глаза американца, которого я сверлил взглядом, навернулись слёзы.

- Что же ты плачешь, маленький?! Думал, что только вы, пендосы сраные, можете причинять боль другим, уничтожать целые народы?! Хрен вам! Мы ещё повесим тебя и всех твоих друзей за то, что вы с нами сотворили!

- Прости...меня... - сквозь слёзы выдавил он.

Я уже было развернулся и собрался уходить прочь. Но его слова остановили меня на пару мгновений. Я вновь обернулся к нему и злобно бросил:

- Поздно извиняться. Живи теперь с этим.

Я поспешил покинуть здание временной администрации и как можно быстрее направился домой. Меня распирало изнутри. Боль, гнев, горе, злоба. Все эти чувства перемешались внутри меня, выдавливая из меня остатки человеческого. Мне хотелось лишь одного - убить их всех!

***

27 декабря 2025 года.

Сегодня ночью я проснулся от кошмара. Мне снилась война. Была та душевная рана, которую не удастся залечить никогда. Мне снился Егор, я видел, как его убило шальной пулей. И я ничего с этим не смог сделать - не нашёл в себе сил, чтобы в очередной раз нажать на спуск. Я не мог даже сдвинуться.

Город горел россыпью огней, в небе кружили вертолёты. Снова заснуть я не смог, тревожные мысли грызли меня изнутри. Посему оставшиеся часы перед рассветом я провёл на кухне в гордом одиночестве.

Когда же свет возобладал на тьмой и солнце осветило своими лучами просыпающийся город, я вылетел из квартиры, направившись вперёд, по разрушенным улицам. Внутри меня закрепилась уверенность в том, что сегодня мне наконец-то удастся обуздать бурю чувств и эмоций, поставить точку на хаосе, царившем у меня в душе, и двигаться дальше, зализывая раны. Для этого я должен был исполнить последнюю волю своих падших товарищей.

На центральной улице не было ни души. По пути мне встретился лишь один армейский блокпост, на котором мне пришлось предъявить документы, да пройти быстрый осмотр. По окончанию сего мероприятия я свернул во дворы. Во дворах, где было не встретить ни одного живого человека, меня постигало ощущение того, что город вымер, однако это было недалеко от истины.

От миллиона человек, живших в городе до войны, в Кишинёве осталось чуть больше двухсот тысяч. Дома опустели, на улицах более не было такого количества людей, как раньше. За последние несколько дней в городе стало по-настоящему тихо - стих гул моторов. На дорогах почти не было машин, редко ходил общественный транспорт. И тем не менее, город продолжал жить. Через час на улицах вновь появятся строительные бригады, разбирающие завалы и восстанавливающие то, что ещё можно восстановить. Примерно тогда же люди выйдут на улицы, дабы направиться по своим делам: кто на работу, кто за гуманитарной помощью, а кто-то и в тренировочные лагеря.

Наконец, мои бесконечные плутания по дворам подошли к концу, и я остановился у серой девятиэтажки, что была похожа на сотни тех, коими был устроен весь город. Раньше здесь жил Вадик. Дверь нужного мне подъезда оказалась распахнута, и я беспрепятственно вошёл внутрь, вглубь тёмной парадной. Штукатурка осыпалась со стен, виднелись вмятины от пуль. Похоже, нога захватчиков ступала по ступенькам и покрытиям этого дома.

Минуя лестничные пролёты, я поднимался на пятый этаж. Я чувствовал, как дышал смертью этот дом. Чувствовал, что жизнь покинула его во время тех страшных событий. И наконец, заветная тяжёлая деревянная дверь. Замок был прострелен. Я легонько толкнул дверь и проплыл внутрь.

В тесной двухкомнатной квартире царил самый настоящий беспорядок. На полу засохла грязь, вся мебель была перевёрнута, шкафы были распахнуты. И ни единой живой души.

Я несколько минут бродил по квартире, силясь понять, что же здесь произошло. Вдруг, я услышал шорох, донёсшийся со стороны входной двери. Я вышел в коридор, и увидал в проходе невысокую худую девочку, бывшую, по-видимому, ровесницей Евы.

- Вы кто? - с подозрением и даже опаской спросила темноволосая девочка, похлопав зелёными глазами.

- Здесь жил мой друг. Я ищу его бабушку с дедушкой. Ты не знаешь, где они могут быть?

Она вмиг погрустнела, и, замявшись, наконец заговорила:

- Американцы прошли здесь. Вырезали весь дом. Даже стариков и детей не пожалели. Я единственная выжила, сумела спрятаться. А когда они ушли, дом обнесли мародёры. Первые этажи полностью обчистили. - отрывисто говорила она.

- Почему ты здесь? Где твои родители? - спросил я.

- Я болела, а потому не пошла в школу. Я пряталась всё время, а потом меня нашли русские. А потом мама вернулась домой. Сказала, что папу убили. - её голос дрогнул - Ей нелегко, но военные помогают нам. Еду приносят. Надеюсь, всё будет хорошо и мы заживём, как раньше.

- Обязательно заживём! - поспешил приободрить я, почувствовав, как сердце неприятно кольнуло.

- А где твой друг? - вдруг поинтересовалась она.

- Погиб. Защитил меня и погиб... - сказал я, чувствуя, как к глазам поступают слёзы.

Она промолчала, лишь опустив взгляд, явно почувствовав вину за неловкий вопрос. Так мы стояли несколько минут, после чего я направился к выходу. Она провожала меня взглядом.

- Береги себя. - бросил я напоследок.

- Ты тоже. - полным серьёзности тоном ответила она.

Я спускался по узкой лестнице вниз, переваривая услышанное. Выходит, в этом доме больше никто не живёт, кроме этой девочки и её матери. Американцы убили всех - даже бабушку и дедушку Вадика. Ни за что. И таких домов в городе десятки. Домов, где отныне никто не живёт. Домов, где смерть одержала победу над жизнью. Мне было стыдно и одновременно больно. Стыдно за то, что не смог этого предотвратить. Больно за то, что оказался не в состоянии исполнить последнее желание Вадика.

Выйдя на улицу, я направился в сторону конечной остановки, рядом с которой жил Егор. Путь дотуда у меня занял некоторое время, за которое на улицах стали появляться первые люди. Город оживал после ночного сна, утопая в лучах холодного, декабрьского солнца. Холодный ветер дул в лицо, однако снега сегодня не было. Наконец я достиг конечной остановки, после чего углубился в окраинные дворы, в поисках одной, конкретной девятиэтажки, среди прочих имевшей для меня колоссальное значение.

Вопреки тому, что близлежащие дворы были разрушены, именно этот дом остался невредим. Здесь даже работало электричество - я это понял по тому, что входная дверь в подъезд была заперта на магнитный замок. Я позвонил в домофон. Один раз, второй, третий. Никто не отвечал. И когда я уже было хотел бросить попытки дозвониться и уйти прочь, по ту сторону кто-то снял трубку.

- Кто там? - настороженно спросил знакомый мужской голос.

- Это Андрей. Андрей Белозёров. Откройте, пожалуйста. - ответил я.

Послышались шорохи, после чего магнитный замок отворился и я, потянув дверь на себя, вошёл в подъезд. По лестнице я взбежал на третий этаж, встав напротив массивной чёрной двери, ведшей в тамбур. Я замер, вслушиваясь в звенящую тишину. По ту сторону двери звучали шорохи. Там кто-то был. Прямо сейчас этот кто-то, кому принадлежал мужской голос, смотрел на меня в глазок. И вот, ручка дёрнулась и дверь отворилась. В дверном проёме стоял высокий, подтянутый мужчина - отец Егора. Из-за его спины выглядывала невысокая, худощавая женщина с, по-видимому, заплаканным лицом.

- Андрей? - не скрывая удивления спросил отец Егора - Ты...жив!

- Да, Ярослав Семёнович. - печально ухмыльнулся я. - впустите?

- Конечно, Андрюша, проходи! - засуетилась мама Егора - Завтракать будешь?

- Не откажусь. - с радостью принял приглашение я, одновременно чувствуя на языке горький привкус предстоящего тяжёлого разговора.

Я вошёл внутрь и, разувшись, проследовал на кухню, вслед за отцом Егора. На плите стояла кастрюля с бурлившей в ней молочной кашей. На тарелке, стоявшей посреди стола, были выложены ломоти хлеба и сыра. В вазочку рядом были насыпаны шоколадные конфеты.

Мама Егора поставила перед нами тарелки с кашей и выдала ложки, после чего уселась рядом с мужем, напротив меня.

- О себе рассказывать не буду. - преодолев вставший в горле ком, начал я. - Я по поводу Егора.

- Мы были в администрации. Он в списках пропавших без вести! Он жив? Ты знаешь, где он?! - вопросил Ярослав Семёнович.

В глазах родителей Егора виднелась надежда на то, что я пришёл, дабы принести им радостную весть. И от того мне было ещё сложнее сказать им о том, что я здесь, чтобы сообщить им о гибели сына. О том, что их мальчик никогда больше не вернётся домой. О том, что они никогда его больше не увидят.

- Он числится пропавшим без вести, - я с трудом выдавливал из себя слова, - потому что его тело не смогли опознать! Он погиб, Ярослав Семёнович!

- Как это...погиб? - не поверил моим словам отец Егора.

Глаза же Юлии Андреевны были пусты.

- Он остался прикрывать наш отход, - сказал я дрожащим голосом, почувствовав, как на глаза наворачивают слёзы, - он остался стягивать огонь на себя, чтобы я смог отступить и увести детей в безопасное место. Он погиб в бою, подорвал себя гранатой, дабы не сдаться американцам!

Отец Егора опустил взгляд, дабы скрыть дрожь мускул и подступающие слёзы. Я расплакался самыми горькими слезами в своей жизни.

- Простите меня, пожалуйста! - мямлил я - Простите!

- За что ты извиняешься? - с недоумением спросила Юлия Андреевна, жалостливо посмотрев на меня.

- Он остался там, чтобы быть вместе с раненным Вадимом! Они оба погибли в бою! А я сбежал, не остался с ними! Я не заслужил этого! Я не должен был выжить! Я должен был остаться там, вместе с ними! Простите меня за это! Простите за то, что я живой! - я захлёбывался слезами, проглатывал половину слов, не в силах выдержать позора.

Мне было стыдно признаться даже перед самим собой в своём малодушии, в том, что бросил друзей умирать.

- Но ведь ты не просто так сбежал! - попыталась меня утешить мама Егора - Ты спас детей! Спас чужие жизни! Я знаю, ты был близок для Егора и для Вадима!

- Да...

- Они всегда считали, что нет большего долга, чести и награды, чем спасти чужую жизнь. Не вини себя за то, чего ты не мог предотвратить. Егор с Вадимом погибли не просто так - они погибли за тебя и за то, чтобы ты мог спасти жизни детей! Они погибли за то, во что верили всем сердцем! - пытался меня разубедить Ярослав Семёнович.

Я поднял свои заплаканные глаза на отца Егора. Я не понимал, что она говорит. Но она всё продолжала:

- Они сделали свой выбор! - сказала Юлия Андреевна, а голос её дрогнул - Егорушка сделал свой выбор! Он не погиб напрасно! Он погиб за то, чтобы ты мог построить новый, лучший мир, о котором вы так всегда мечтали! Он погиб за тебя, Андрюша! Потому что считал, что так правильно! И ты поступил так, как было нужно! Я уверена, мальчики будут тобой гордиться, даже на небесах! Так что спасибо тебе! Спасибо тебе за то, что выжил!

Мы долго плакали. Плакали по тем, кого потеряли. Я плакал по друзьям и родным, коих уже не вернуть. Ярослав Семёнович и Юлия Андреевна плакали по единственному сыну, который погиб в неравном бою. Но именно тогда я понял, что всё закончилось так, как того и хотели парни. Я сделал то, что должен был, и сейчас я там, где мне должно быть. Усопшие наверняка не жалеют о сделанном выборе. Осталось сделать так, чтобы о нём не пожалели живые. Ценой многих жизней мне было подарено спасение. Теперь моя миссия - оправдать надежды тех, кто погиб ради меня.

Уже на следующий день я стоял у здания военной администрации, в очереди на запись в отряды народного ополчения.