Приказано поступать по совести

Глава 26

24 декабря 2025 года, ночь.

Атаки дронов не прекращались на протяжении долгих часов. Винтокрылые птички раз за разом спускались с небес, дабы забрать наши жизни, но мы отчаянно бились, пуская к небосводу десятки пуль, в надежде, что хотя бы одна попадёт в очередной дрон, с треском лопастей нёсшийся по наши души.

Но с каждой минутой всё яснее становился тот факт, что победу нам не одержать. Патроны были не бесконечны, а моральный дух был всё ниже и ниже.

Вечерело. Солнце стремительно уходило за горизонт и над городом нависала ночная тьма, холодная и пугающая. Небо словно бы светилось от всполохов огня пожаров, покрывших город. Подули холодные ночные ветра, принесшие за собой пепел взрывов. От их пробирающего до костей мороза не было спасения. Голод, холод и безысходность медленно убивали нас, и в отличие от врага, спастись от них было невозможно даже в самых смелых фантазиях.

Я искоса посмотрел на Полину. Дети окружили её, словно признав своей мамой, а она их нежно прижимала к себе, отдавая последнее своё тепло.

Пусть у меня и дрожали от холода ноги, а челюсть уже в тысячный раз отстукивала один и тот же ритм, но я нашёл в себе силы, чтобы встать и, переваливаясь с ноги на ногу, дойти до другого конца комнаты, чтобы заботливо укрыть девушку своей ветровкой. Тем самым я лишился последнего, что согревало меня.

Сил не было, и я, припав к стене, опустился рядом с Полиной, слегка приобняв её. Пацаны сидели по углам просторной гостиной, ставшей нашим очередным убежищем, не выпуская из рук автоматы. Это была третья квартира, которую нам пришлось сменить за последние часы - от предыдущих едва ли остался камень на камне. На Егора было жалко смотреть: он весь побледнел, взгляд его помутился, а обезболивающие переставали действовать. Он изо всех сил старался держаться в сознании, но силы покидали его.

- Лёха, что с обезболивающими? - спросил я.

- Последняя ампула морфина...больше нет... - дрожащим от холода голосом выдавил Лёха, временами поглядывавший на раненное плечо и исцарапанную руку.

- Нормально, братва...я выдержу! - пропыхтел Егор, в ту же секунду скорчившись от боли.

- Да ты себя видел? На тебе лица нет! - возразил Вадик, беспокоившийся за друга сильнее всех остальных.

- Я же сказал: я в порядке! - отрезал Егор.

Повисло напряжённое молчание, прерываемое лишь гремящей вдали канонадой. Из радиоэфира американцев мы знали, что враг приступил к штурму аэропорта - последнему опорному пункту нашей армии. В ход шло всё: бомбы, танки и пехота, но наши парни не сдавались, продолжая сражаться.

Моё внимание привлёк Коля, сидевший в дальнем от меня углу комнаты, неподалёку от Егора. Вот уже полчаса он сидел, уткнувшись лицом в колени, положив пистолет у своих ног. Вдруг его затрясло, и он начал бубнить, не переставая:

- Это конец...мы все умрём!

- Колян, успокойся. - с сочувствием в голосе сказал Егор, но его утешения не подействовали.

- Ты что, не понимаешь?! Нам всем конец! - надрывно завопил Колян, а по щекам его потекли слёзы. И пока все находившиеся в комнате ошарашенно смотрели на раннее тихого и неказистого парня, я краем глаза уловил движение его руки.

- Стой! - закричал я, рванув с места, дабы остановить его.

Я не успел. Грохнул выстрел, кровь хлынула брызгами на пол и стены, а сам Коля упал замертво. Я упал на колени в паре шагов от трупа, пустым взглядом смотря на мёртвое тело друга.

- Зачем? - тихо вопросил я.

Коля...почему так? Почему жизнь так обошлась с тобой? На что тебе все эти страдания? Неужели ты не заслужил лучшего?

Полина с ужасом смотрела на труп, прижимая к себе детей. Обессилев, я рухнул на землю и, свернувшись в клубок, заплакал беззвучно, без слёз. Заплакал по Коле и по всем тем, кто сегодня погиб. Нет больше сил бороться! Я не смог спасти собственного друга, так чего ради биться теперь?

- А ведь это я виноват, - не своим голосом пробурчал Лёха, - ведь из-за меня он стал таким.

Я не понимал, о чём говорит Лёха, ибо я почти не слышал его. Весь мой мир в тот момент сузился до беспроглядного мрака, господствовавшего в моей душе. Всё, что окружало меня, в тот момент стало словно иным миром, от которого меня отделало непреодолимое расстояние. Казалось, что я умираю...

- Андрюха! - вдруг сквозь границы моего маленького мира пробился обеспокоенный зов.

Я резко открыл глаза и увидел, как пацаны прильнули к стенам, держа оружие на изготовке, и ошарашенно глядели в окна. В тот же момент до меня донёсся зловещий рокот моторов и стрекотание лопастей.

Над территорией ЖК зависли десятки дронов, начинённые взрывчаткой. Минуту спустя на территорию заехала бронегруппа врага. И на этот раз она была уже куда более внушительная, чем та, что пожаловала на огонёк утром. Две БМП-2, два БТР-70, один "Тайфун" и один грузовик явно намекали на то, что противник намерен решить вопрос жёстко и радикально. Во тьме ночного города их свет слепил и пугал до мурашек.

Из десантных отсеков бронемашин высыпала пехота, соединившаяся с теми отрядами, что контролировали нижние этажи здания до сего момента. Однако, вопреки нашим ожиданиям, они не стали штурмовать здание, хоть сейчас у них были все шансы на победу. Заместо этого они обложили здание, сохранив дистанцию в пару десятков метров и принялись ждать.

Каждая минута того томительного ожидания действовала на нервы. Зубы стучали уже не только от холода, но и от страха. Руки дрожали, приходилось прикладывать большие усилия, чтобы не сорваться и не нажать на спусковой крючок. Тишина буквально звенела от напряжения. Мы молчали, боясь проронить лишнее слово.

И вот, открылся тентованный кузов грузовика, шедшего замыкающим колонны, и произошло то, чего и ждали американцы. Сначала оттуда спрыгнули двое бойцов с автоматами, после чего из кузова пинками начали выгонять безоружных людей - пленных. Их было десять человек и все они были в военной форме. Чей-то камуфляж был залит кровью, у кого-то во рту был кляп, а кто-то едва стоял на ногах.

Пинками их вывели вперёд строя солдат. Вслед за ними из-за спин солдат вышел человек, похожий на офицера, в сопровождении троих солдат. Встав рядом с кучкой пленников, он достал из подсумка рацию, и в этот же момент в динамике захрипел низкий, ровный голос.

- Признаюсь честно, я впечатлён, - с ухмылкой произнёс он, - так отважно сражаться могут только лучшие из лучших.

Пацаны не отводили взглядов от прицелов автоматов. Я же вслушивался в слова командира, чувствуя, как вопреки всеобъемлющему холоду у меня вспотели ладони. Я не решался ответить, однако его это, похоже, нисколько не волновало.

- Можешь не отвечать, если не хочешь, это не имеет значения, - продолжал он, - если тебе, конечно, не дорога твоя жизнь.

Послышался лязг затворов, и солдаты, стоявшие позади пленников, направили стволы автоматов им в спину.

- Я даю тебе выбор, - в миг ехидная усмешка исчезла из его голоса, сменившись жестокостью и даже презрением, - жизнь или смерть. Через пятнадцать минут твои бойцы сложат оружие и начнут по одному сдаваться в плен. В противном случае мы расстреляем пленных и начнём штурм.

Он знал, с кем он говорит. Знал, что нас всего несколько человек. Знал, что рацию слушает только один человек. Он видел каждое наше движение и показывал, что он на шаг впереди. Окружив здание, он не оставил нам выбора.

- Андрюх, с ними нельзя договариваться! - решительно заявил Егор.

- А у нас есть выбор? - резонно возразил рассудительный Вадик.

Повисло молчание. Страшно было признавать, что единственный выход - пойти на сделку с дьяволом. Ведь только сдавшись врагу, мы сможем выжить. Но сможем ли мы простить себе трусость и бесхребетность? Сможем ли мы после этого спокойно жить, понимая, что мы предали память всех, кто погиб и кто сражается в этот злополучный день, обернувшийся трагедией?

- Гарантируйте нам безопасность! - сдавленными голосом сказал я в микрофон.

- Мы гарантируем вам безопасность, выезд в страны Европы и безбедную жизнь. - ответил командир.

Он выдвигал предложение, от которого было невозможно отказаться. На глаза навернулись слёзы.

- Прости меня, папа... - прошептал я, - прости, если сможешь...

Я уже было включил микрофон рации, но вдруг Лёха меня остановил:

- Стой! - воскликнул он.

Я вздрогнул, изумлённо посмотрев на него.

- Мы не будем сдаваться! - настаивал Лёха - есть другой выход!

- И какой же? - обречённо спросил я.

- Я их отвлеку, отвлеку внимание на себя. Вы же попытаетесь прорваться за территорию комплекса и уйти в лес!

- Но...стой... - ко мне пришло пугающее осознание, когда Лёха снял с пояса две гранаты.

- Ты же погибнешь! - закричала Полина.

- Пусть так! Я этого заслужил! - Лёха был непреклонен.

- Почему ты так говоришь? - тихо вопросил я.

- Я всю свою жизнь мучил людей! Гнобил тех, кто не мог мне ответить, портил жизнь слабым! Настало время сделать хоть что-то хорошее!

Лёха искоса посмотрел на детей, прятавшихся за спиной Полины, после чего обратил свой взор на меня. Мы встретились взглядами: в его глазах читалось сожаление вместе с решительностью.

- Хорошо. - согласился я - Готовимся к прорыву.

Отдав приказ, я обратился к Полине:

- У тебя телефон жив? - спросил я.

Засуетившись, она достала из кармана гаджет, из многофункционального устройства превратившийся в кусок стекла, кремния и алюминия. На покрасневшей полоске заряда горела цифра, означавшая, что осталось пятнадцать процентов заряда.

- Снимешь нас, когда закончим приготовления?

В ответ девушка лишь молча кивнула. Я наклонился рядом с ней, посмотрев на детей, испуганно глядевших на меня из-за спины хрупкой девушки.

- Вы как? Всё хорошо? - спросил я, пытаясь быть дружелюбным.

Я знал, что этот вопрос глуп и неуместен. Но я не знал, как иначе приободрить детей, которых мы ведём в самое пекло, ибо оставить их здесь мы не можем.

- Мне страшно! - шмыгая носом, сказала младшая из сестрёнок, не отставая от старшего брата.

- Нам всем страшно. - снисходительно улыбнулся я, после чего посмотрел ей прямо в глаза - Не отходите от Полины. А мы с парнями вас защитим.

- Когда мы увидим маму?! - вопросила вторая девочка, смотревшая на меня со страхом и одновременно с надеждой.

- Скоро... - многозначительно протянул я, почувствовав, как на душе становится гадко.

Я поднялся на ноги и вышел из комнаты. Лёха стоял на кухне в гордом одиночестве, сосредоточенно смотря вдаль, на пылающий город. Оставалось десять минут. Я посмотрел ему в спину, и он, видимо почувствовав на себе мой взгляд, обернулся.

- Если есть, что сказать - скажи. Осталось недолго, сейчас самое время. - с печальной ухмылкой на лице сказал Шевчук.

- Знаешь, я ведь ненавидел тебя. - признался я - Сколько знал тебя, столько же питал эту ненависть.

- Могу сказать то же самое о тебе. - парировал Лёха - сколько помню себя, никогда не думал о том, что правильно, а что нет. Никогда не смотрел назад и не думал, что будет дальше. И думал, что всё так и должно быть. Что я - победитель в этой жизни, что в этом мире я - сильный, а слабым в нашей реальности не место. Как же я ошибался...

Я лишь молча смотрел на высокого крепкого парня и удивлялся, как мало времени нужно человеку, чтобы пересмотреть свой взгляд на жизнь и что одной серьёзной встряски достаточно, чтобы прийти к осмыслению своих ошибок и ступить на путь искупления.

- Я настолько забылся от силы и вседозволенности, что забыл ответ на главный в нашей жизни вопрос - что значит быть человеком? Я потерял свою человечность, Андрей. Пропил на тусовках, продал за деньги и мнимое уважение. Это я покалечил того пацана, я довёл свою бывшую девушку до самоубийства! Я загнобил твоего друга! Я сделал Полину такой! А сейчас смотрю на себя и понимаю: я ведь ничем не отличаюсь от американцев! Такой же зверь, такой же мучитель людей, как и они! Я сотворил слишком много зла! Настало время платить по счетам...

- Лёха... - я увидел, как в его глазах заблестели слёзы.

- Нет, послушай меня! - запротестовал он, после чего сбавил тон - Ты правильный пацан, Андрюха. Смотря на тебя, я понимаю, что не всё ещё потеряно, что пока ещё живы такие, как ты, как Егор и Вадик, у наших стран ещё есть шанс. Вы - соль нашей земли, сливки русского народа. И пока бьётся ваше сердце, надежда на лучшее будет жить.!

Повисло неловкое молчание. Я взглянул на часы. Осталось семь минут.

- Пора. - обречённо констатировал Лёха - Спасибо тебе, брат. Спасибо, что направил на верный путь, что позволил мне почувствовать себя человеком. Спаси детей, Андрюха. Дети - самое ценное, что есть у нас теперь. И это..Полину оберегай, защищай её. Она любит тебя, я это вижу. Она хорошая девушка, добрая...просто потерялась по жизни. Дай Бог, чтобы ты и впредь был рядом с ней. Прости меня, если сможешь...

- Каждый заслуживает прощения. И ты не исключение. - ответил я, искренне улыбнувшись.

- Что ж, спасибо. - закрыв глаза, Шевчук улыбнулся одними уголками губ, а по щекам его вновь потекли слёзы. Слёзы сожаления, обиды, но в то же время и слёзы счастья. Мы пожали друг другу руки, тем самым ознаменовав начало новой дружбы. Жаль, что в столь драматичный момент. Жаль, что забыть незначительные обиды и положить конец мелочным конфликтам мы смогли лишь на закате нашей звезды жизни.

Осталось пять минут. Мы с Лёхой вошли в гостиную, где уже собрался весь наш небольшой отряд, готовый к началу прорыва из окружения.

Выбросив всё лишнее, набив карманы и подсумки патронами, гранатами и медикаментами, мы собрались все вместе, дабы совершить довольно необычный ритуал, походивший на прощание.

- Давай. - тихо проговорил я.

Полина достала из кармана штанов телефон, совершила пару нехитрых манипуляций и, наведя объектив на Егора, начала съёмку. Первые секунды он молча смотрел в пол пустым взглядом. Словно бы очнувшись, он поднял глаза и посмотрел в объектив. В миг сквозь тяжесть и отсутствие надежды, в глазах Егора мелькнула ненависть и непримиримое желание отомстить.

- Двадцать четвёртое декабря две тысячи двадцать пятого года. Больше полусуток мы, находясь в окружении, сражались с силами противника. Американцы вынуждают нас сдаться. Они возьмут этот чёртов дом, чего бы им это ни стоило, завоюют высоту... - сделав небольшую паузу, товарищ продолжил - но без боя мы позицию не сдадим. Сейчас наша группа готовится к прорыву. Эта запись - наша последняя воля, последние наши слова. Меня зовут Кузнецов Егор, мне семнадцать лет. И знаете, я любил свою жизнь, пусть она и была полна ошибок и разочарований. У меня была мечта написать песню. Надеюсь, я смогу её исполнить. Мама, папа...я люблю вас...

Егор замолк, и Полина перевела камеру на невысокого задумчивого Вадика.

- Меня зовут Ковальчук Вадим, мне семнадцать. Была ли у меня мечта? Трудно сказать. Наверное, мне просто хотелось прожить жизнь достойно. И жизнь моя не была лишена смысла. У меня были верные друзья и немногие родные, которые любили меня по-настоящему. Я любил свою жизнь. За всё хорошее и плохое, что она преподнесла мне. Бабуль, дед...надеюсь, с вами всё хорошо. Я люблю вас...

Следующим был Лёха. Смотря на него, я чувствовал, с каким трудом ему давалось каждое слово.

- Меня зовут Шевчук Алексей, мне восемнадцать лет. Мне есть, о чём жалеть. Я многое хотел бы исправить, многое предотвратить. Я ненавижу себя. Я чудовище и мне нет места в этом мире. Мне уготована смерть, и этого не избежать. Но я всё равно счастлив. Счастлив, что хотя бы в последние часы моей жизни мне удалось побыть Человеком.

Лёха замолчал, а по правой щеке его в который раз побежала слеза. Полина перевела объектив камеры на меня.

- Меня зовут Андрей Белозёров, мне семнадцать лет. Мир должен знать правду. Если вы видите это сообщение, вы должны знать - за всем, что произошло в Кишинёве за последние двадцать четыре часа, стоит армия США. Они убили много тысяч людей, когда те оказались у них на пути. И они должны за это ответить. Я любил свою жизнь, хоть временами и был разочарован. Возможно, это мои последние слова. Пап...задай им жару! Мама...встретимся на небесах...

Полина закончила запись и убрала телефон в карман. Оцифровав лишние пару минут своей жизни, каждый из нас словно бы оторвал от себя кусочек своей души, тем самым выпустив его навстречу вечности. Я поднёс рацию ко рту и сообщил в звенящую тишину:

- Мы выходим.

Мы выстроились в цепь. Лёха шёл впереди всех. Остальную группу вели мы с Вадиком, Егор замыкал.

- Удачи, пацаны! - сказал нам в спину Егор - Сохрани нас Бог!

Мы медленно спускались по узкой лестнице, и с каждой ступенькой я чувствовал приближение тьмы. В этой тьме нам предстояло заглянуть смерти прямо в глаза, но не чтобы преклонить пред ней колено, а чтобы дать ей последний бой, дабы сохранить жизнь. И глядя на ставшие серьёзными и сосредоточенными лица парней, бросая взгляд на Полину, не отпускавшую перепуганных детей, я понял, что судьба наша уже предрешена.

Дети - чистое воплощение жизни. Жизни, не запятнанной грехом, не испачканной в крови и не потерявшей своей девственной невинности. Дети есть сама жизнь в её первозданном виде. Мы осознали это, заглянув смерти прямо в глаза, схлестнувшись с ней в неравном бою. И мы будем драться, будем уничтожать, будем грызть зубами и рвать голыми руками. Если нужно, мы готовы положить свои головы, лишь бы сохранить жизнь. Лишь бы дать ей возможность оставить горе и боль позади, чтобы начать с чистого листа движение к новому горизонту. То движение, о котором мы так мечтали, но всё же позабыли.

Забавно. Ведь надежды то и нет. Тогда почему я продолжаю мечтать о светлом будущем, думая, словно оно непременно наступит? Быть может, это и есть особенность нашей русской души? Видеть свет, искать надежду даже там, где всем правят страдания и тьма. И сейчас, когда тьма накрывает наш мир, мы, вопреки всему, спасаем саму жизнь, дабы в дальнейшем осветить ею весь мир. Тем самым мы ставим себе великую цель, ради исполнения которой в будущем в священный поход поднимутся десятки народов.

И вот, впереди показалась парадная. Входная дверь была распахнута, и впереди, в паре-тройке десятков метров виднелся стройный ряд солдат, закрывавших своими телами громадные боевые машины.

Лёха в последний раз оглянулся и увидел семь взглядов, смотревших на него с сожалением, но также и с надеждой. Он шёл на смерть, оставляя позади тех, кто указал ему истинный путь. Тех, кто без множества громких слов показали ему, что значит быть живым. Тех, кого он мог назвать своими друзьями. В последний раз улыбнувшись, он ступил на улицу, навстречу врагу. Навстречу своей незавидной судьбе.