Предел Адаптации

Глава 22

Утро в Белоярске начиналось почти прилично.

Февральский мороз поджимал асфальт, обледеневшие деревья вдоль проспекта тянулись к небу чёрными пальцами, редкие машины оставляли в воздухе грязные хвосты выхлопа. Люди спешили по делам: кто в школу, кто в больницу.

Ольга Лазарева шагала к городской больнице, зажав в руке пластиковый контейнер с обедом и термос с чаем. Вдох — пар, выдох — ещё пар, мысли — как всегда, о работе и о своих.

— Сегодня без сюрпризов, пожалуйста, — пробормотала она себе под нос. — Ни аварий, ни массовых отравлений, ни рожениц в коридоре…

Телефон в кармане отозвался короткой вибрацией — утренний чат отдела.

Старшая смены писала, что в больнице усиленный режим: из областного центра пришёл циркуляр о возможном обострении обстановки, перевести часть коек в резерв, проверить подвал, заполнить запасы растворов и кровезаменителей.

Ольга фыркнула.

— У нас и так вечный резерв, — сказала она в воздух. — Мы вечно в режиме войны с реальностью.

В ординаторской её встретил запах кофе, гул голосов и телевизор без звука на стене. На нём крутили карту мира: где-то горели красные зоны, где-то бегущая строка бежала с новостями о кибератаках и локальных конфликтах.

— О, боец прибыл, — махнула ей рукой Лариса, кардиолог. — Слышала? Нам опять прислали бумагу, что мы в зоне слабой, но возможной угрозы.

— Мы всегда в зоне слабой угрозы, — отозвалась Ольга, снимая шапку. — У нас же Белоярск, а не столица.

Она посмотрела на экран. Красные пятна были где-то далеко — крупные узлы, мегаполисы, морские порты.

— До нас, как всегда, дойдёт последней волной. Если вообще дойдёт.

— Ты это вслух не говори, — поморщилась Лариса. — А то вселенная услышит и подумает, что это вызов.

— Она уже приняла наш вызов лет двадцать назад, — вздохнула Ольга. — Летит потихоньку.

Николай Лазарев в это же время переходил через КПП военного объекта за городом.

Охрана махнула ему — свои, знакомые. Пропуск, привычное «здорово», запах солярки и металла. За бетонным забором — целый маленький мир: ангары, мастерские, ряды техники, какие-то мрачные контейнеры, про которые лучше не задавать лишних вопросов.

Николай не задавал. Он знал одно: железо надо чинить, чтобы оно работало. Кто и по кому этим железом бьёт — решают те, кто в штабах.

— Лазарев, — окликнул его бригадир, стоявший у ворот ангара. — Там по рации передали, что возможен перевод части техники в режим повышенной готовности. Проверишь сегодня всё, что с электроникой.

— Как будто я вчера делал что-то другое, — буркнул Николай. — Серёг, ты хоть раз принесёшь мне хорошую новость? Например, что нас всех распускают и возвращают к женам?

— С твоей женой я бы тебя не отпускал, — усмехнулся бригадир. — Она тебя обратно пригонит, если узнает, что ты дома кран не починил.

Николай улыбнулся одним краем губ.

— Тоже верно, — сказал он.

Егор проснулся от двух вещей: будильника и холодного воздуха из щели в окне. Одеяло сползло, нос мерз, но вставать не хотелось принципиально.

Он зарычал, натянул покрывало обратно и потянулся к телефону.

Никаких чудес: чат, новости, несколько сообщений от друзей с вечера. Ни от Артёма, ни от Марины. Брат после недавней истории с орбитальным ударом и госпиталем стал отвечать реже — то в бою, то в учениях, то в отключке. Сестра вообще почти не заходила в семейные чаты: учёба, друзья, жизнь.

Егор зевнул, всё-таки выбрался из постели, пошлёпал на кухню.

Мать уже ушла, на столе лежала записка, написанная на клочке упаковки от крупы: суп в кастрюле, разогрей, не сиди весь день в интернете, когда вернусь — проверю.

— Проверяльщик, — проворчал Егор, открывая холодильник. — Я вообще-то человек будущего, мне важно быть онлайн.

Он налил себе чай, нацепил на уши наушники, запустил игру. На втором мониторе — лента новостей: череда заголовков про очередные обострения, взаимные обвинения, чьи-то заявления о красных линиях.

— Опять взрослые дяди меряются игрушками, — пробормотал Егор. — А у нас потом цены растут.

В одной из вкладок мигала непрочитанная статья про новые системы ПВО и орбитальные комплексы. Он ткнул, пролистал, посмотрел на фотографии гладких цилиндров в космосе и схематические картинки лазерных лучей.

— Артёму бы такое понравилось, — сказал он вслух. — Он там с этим Перуном, наверное, уже на ты.

Телефон легонечко вибрировал — уведомление из семейного чата: отцу понравилась вчерашняя фотография, где они с матерью на кухне, а Егор с глупой рожей лезет в кадр.

Он ответил стикером с какой-то глупостью, потом одним глазом глянул на часы.

Половина девятого. В городе — обычное утро.

Марина проснулась не от будильника, а от того, что в соседней комнате что-то тяжёлое грохнулось на пол.

— Алин, ты, кажется, убила свой чайник, — пробормотала она, откатываясь к стене. — Я уже мечтаю о мире, где утро начинается тихо.

— Это не чайник, — отозвалась из кухни Алина. — Это твоя сумка решила прыгнуть со стула.

Марина открыла глаза, моргнула, пытаясь сообразить, какое на дворе число и где она вообще. Белые стены чужой квартиры, незнакомый, но уже обживаемый стол, рисунки на стене, её собственный плакат, который они вчера вечером приклеили скотчем: крупными линиями была выведена какая-то странная фигура — то ли человек, то ли машина.

Вчера она завалилась к подруге в гости — «на денёк, поучиться и порисовать» — и в итоге осталась ночевать у неё на квартире.

Она села, потерла глаза.

— Я всё ещё у тебя в гостях, да? — спросила она, хрипло улыбнувшись.

— Угу, — Алина высунулась из-за дверного косяка. — Мама уехала на смену, квартира свободна. Так что можем ещё день сидеть, рисовать и обсуждать, как мы перевернём мир.

Марина потянулась к телефону.

Несколько сообщений в общем семейном чате — мама жалуется на ночной вызов, отец шутит про ржавую технику, Егор скидывает мем про военкомат. Артёма — нет. Ни новых отметок, ни пропущенных вызовов.

— Живой, — шепнула Марина. — Должен быть живой.

Она набрала короткое сообщение: Привет, Артём. Жив? Орбита больше не падала на голову?

Отправила сообщение. Чаты у военных проверяют, иронию в них, конечно, не ценят, но она уже привыкла балансировать на грани.

Телефон подумал, поставил галочку доставки, но ответ не пришёл.

Марина отложила его, откинулась на спину и уставилась в потолок.

Где-то далеко гудели самолёты, снизу поднимался шум города: троллейбусы, маршруты, чьи-то крики.

Город жил, как живут большие города, — громко, плотным шумом. Новые технологии здесь были везде: терминалы, камеры, объявления об очередных внедрениях общей системы городского мониторинга. На улицах иногда можно было увидеть патрульные машины с дронами на крыше, которые, словно ленивые птицы, перелетали с опоры на опору.

Марина думала о Белоярске. Там дронов на крыше не было. Там максимум иногда прилетала облетающая машина с камерой на пузе, да и тот ролик потом разбирали по районам, смеясь над тем, кто попал в кадр с сигаретой.

— Ничего, — сказала она полушёпотом. — Доживём — переедем всех в город. Будем жить в месте, где война не дотянется.

Она сама не до конца верила в эту фразу, но проговаривать её было привычно.

К полудню Белоярск продолжал делать вид, что всё нормально.

На рынке ругались из-за цен на картошку, в автобусах ругались из-за тесноты, в школе ругались дети из-за сломанных ручек. Больница жила в своём привычном аду: очереди в травме, кашляющие старики в коридоре, роженица, которая решила, что лучший момент для начала схваток — когда врач ушёл на пятиминутный перерыв.

Ольга обрабатывала ссадину пацану, который нагло пытался не морщиться, хотя глаз уже блестел от слёз.

— Не дергайся, герой, — сказала она. — Если уж полез под машину кататься, будь добр, получай бонусы.

— Я не под машину, — возмутился тот. — Я на доске. А машина сама под меня полезла.

— Ну конечно, — усмехнулась она. — Машины всегда сами.

Где-то в коридоре завыла сирена. Негромко, тонко, как будто кто-то включил старую пожарную тревогу.

Пацан вздрогнул.

— Это что? — спросил он.

— Учения, скорее всего, — отмахнулась Ольга. — У нас всё время какие-то учения. Сиди, не шевелись.

Сирена затихла, затем опять завела на короткое время. Потом её заглушил голос по внутренней связи.

— Внимание персоналу, — произносил усталый мужской голос. — Проводится проверка системы оповещения. Просьба сохранять спокойствие и продолжать работу.

Ольга закатила глаза.

— Проверка, — пробормотала она. — Хоть бы раз в жизни что-то проверили заранее, а не после.

На военном объекте проверка выглядела иначе.

В помещении с экранами и картами, где сидели люди с погонами, сирена не выла — там всё сигнализировало прямо на панели.

Один из молодых лейтенантов поднял голову, когда на основном экране появилась новая отметка.

— Цель на удалении, — сказал он. — Высота, скорость…

Он на секунду замолчал.

— Похожи на те, которые по сводкам… выше.

Старший офицер подошёл ближе, посмотрел на цифры.

— Сколько у нас времени? — спросил он.

— Зависит от траектории, — ответил другой, постарше. — Пока ничего не подтверждено. Возможно, они идут мимо. Возможно, это просто очередной манёвр.

— Много сейчас случайных манёвров, — мрачно сказал старший. — Готовы поднять системы?

— Мы — только часть сети, — напомнил ему офицер связи. — Основное решение — не за нами. Мы — точка. Даже не самая жирная.

— Точки тоже иногда стирают, — ответил старший. — Поддерживайте связь. По команде — переводим объект в режим полного укрытия.

Николай в это время стоял по щиколотку в масле у одного из броневиков, в его мир проникали только отрывки фраз по внутренней рации.

— …возможна…

— …траектория неясна…

— …ждём подтверждения…

Он вытер руки о тряпку, швырнул её в ведро и выглянул наружу.

Небо было как небо. Серое, тяжёлое, с редкими просветами.

— Опять учения, — пробормотал он. — Или уже нет.

В квартире Лазаревых в это время Егор ругался с интернетом.

— Ну давай уже, — бубнил он, стуча по клавишам. — Не лагай, мне надо добивать рейд.

На экране его персонаж застывал, потом рывками перемещался. Голос товарища по голосовому чату срывался, обрывался.

— У меня пинг прыгает, — сказал Егор в микрофон. — Скорее всего, кто-то опять отрубил полгорода ради своих секретных экспериментов.

— У нас тоже лагает, — ответил друг из другой области. — Может, это не только у тебя.

В этот момент за окном завыла та же сирена, только громче.

Егор снял наушники, нахмурился.

— А это уже не похоже на проверку, — сказал он себе. — Или нас решили по-настоящему напугать.

Телевизор в комнате включился на фоне — мать всегда оставляла его на новостном канале, чтобы, если что, кто-то хоть увидел.

На экране показывали какого-то высокого дядю, который говорил о контролируемой эскалации и строго выдержанном ответе, но бегущая строка снизу уже жила своей жизнью:

«Фиксируются запуски нескольких…»,

«Силы ПВО приведены…»,

«Жителям регионов рекомендуется сохранять…».

Егор сглотнул.

— Мамка ругаться будет, что я сижу дома, если что серьёзное, — пробормотал он. — Скажет, надо было в подвал бежать.

Он посмотрел в окно.

Во дворе никакой паники не было. Пара бабушек тащили мешки, дети бегали по снегу, какой-то мужик курил, глядя в телефон. Сирена продолжала выть, но в городе к ней давно относились, как к плохому будильнику.

Егор задумчиво посмотрел на вход в подъезд.

— Если что, — сказал он себе, — успею спуститься.

И вернулся к компьютеру, потому что человеку, который никогда не видел настоящую войну, проще поверить, что всё это — очередной громкий фон.

Марина стояла на кухне у Алины и спорила с чайником.

— Если ты закипишь до конца века, — говорила она железному предмету, — то это будет успех науки и техники.

— Он просто сопротивляется реальности, — ответила Алина, заглядывая в окно. — Я его понимаю.

В комнате на столе лежали разложенные скетчи — Мариныны персонажи, выведенные быстрыми линиями. Люди с механическими вставками, странные силуэты, что-то похожее на то, как она представляла современных солдат — не в парадной форме, а в грязи, с оборудованием, с дронами над головой.

Телевизор фоном бубнил новости.

— Опять стреляются, — вздохнула Алина. — Как будто в двадцать первом веке нечем больше заняться.

— В двадцать первом уже почти всё сломали, — сказала Марина. — Сейчас добивают остатки.

Она подошла поближе к экрану.

Ведущий говорил о том, что в ответ на очередную атаку по инфраструктурным объектам прошла серия взаимных ударов по военным целям. Карта, стрелочки, официальные формулировки.

— Белоярск не трогают, — сказала она, всматриваясь. — Мы слишком мелкие.

Алина посмотрела на неё.

— Ты как будто пытаешься вслух успокоить бога войны, — заметила она. — Типа: мы маленькие, не трогай нас, поешь кого покрупнее.

Марина усмехнулась.

— Пусть хоть что-то его остановит.

Телефон завибрировал в кармане. Она достала его, глянула: рекламное сообщение и что-то от одногруппницы.

Ничего от семьи.

— Давайте уже сегодня без сюрпризов, — сказала она, глядя на экран. — Я устала бояться.

Сюрприз пришёл через сорок минут.

Не в виде красивого графика или специального объявления. Просто в виде бегущей строки под очередным лицом аналитика.

«Зафиксированы новые пуски…»,

«Предварительные данные указывают на…»,

«Вероятность применения…».

Затем — резкое переключение картинки.

Экстренный выпуск. Другая студия, другой ведущий, у которого в голосе было меньше уверенности и больше плохо спрятанной паники.

— Есть непроверенная информация о возможном ударе по нескольким объектам на территории… — говорил он. — Подтверждение пока не получено, но гражданам рекомендуют пройти в укрытия, не…

Марина почувствовала, как у неё по спине пробежал холодок..

Тот самый момент, когда здесь, в большом городе, пока ещё ничего не падает, но очень ясно чувствуется, что где-то уже началось.

В Белоярске всё началось с света.

Не звука, не ветра, не сирены. С ослепительного, чужого света, который перекрыл собой и солнце, и лампочки, и весь день сразу.

Больничные окна вспыхнули белым. На долю секунды коридор стал плоским, как картинка. Люди замерли.

Ольга стояла у постели старика, поправляя ему капельницу, когда её глаза сами по себе моргнули от боли.

— Что за?.. — начала она.

Её тело уже знало, что это. Память о тренировках по гражданской обороне, о лекциях, которые все слушали в полуха.

Глазам захотелось закрыться и больше никогда не открываться. Воздух стал горячим, плотным.

— Лежать! — успела крикнуть она ближайшим.

В следующую долю секунды в больницу ударило.

Волна пришла снаружи, как гигантская рука, которая не стучится, а вырывает дверь вместе со стеной. Стёкла не просто разбились — их выдрало, превратило в облако осколков, которое вылетело внутрь вместе с воздухом.

Коридор сжался, опрокинулся.

Ольга успела почувствовать, как её швыряет на пол, как на неё падает кто-то, как воздух рвёт лёгкие. В ушах взорвалось, мир превратился во вспышку и чёрный шум.

Мгновение — и всё.

Тело, пережившее сотни ночных смен и десятки аварий, просто не выдержало того, что придумали люди, которым мало обычных способов убивать.

Егор даже не понял, что произошло.

Он сидел за компьютером, в наушниках, когда во дворе неожиданно стало светло, как днём, хотя за окном было ещё тусклое, серое небо. Белый отсвет залил комнату через щель в шторе.

Он машинально поднял глаза.

За стеклом — белое поле. Небо превратилось в ровный, немыслимо яркий лист. Цвета исчезли.

— Ох… — выдохнул он, даже не успев подобрать мат.

Глаза заболели, будто ему их выжгли. Он оттолкнулся от стола, встал.

В этот момент дом вздрогнул.

Не как при обычном взрыве газовой трубы, о которых он читал в новостях. Не как при проезжающем грузовике. Всё здание повело, как картонную коробку, по которой ударили ногой.

Стены закричали — это был звук разрушающегося бетона, трескающихся швов.

Егор сделал один шаг к двери — и пол под ним ушёл вниз.

Мир, который он знал, панельные стены, старый линолеум, шутки, мемы, голос брата в телефоне — всё смешалось в один крик и провалилось куда-то в огонь.

На военном объекте Николай увидел конец по-своему.

Он был на улице — только что закончил спор с солдатами по поводу того, можно ли заводить технику в таком состоянии. Поднимал глаза к небу, пытаясь понять, откуда на КПП несётся мат начальника караула.

И увидел второе солнце.

Оно вспыхнуло над горизонтом — не прямо над ними, а где-то чуть в стороне, со стороны города. Сначала просто яркий диск, потом — расширяющийся шар.

Кожа на лице мгновенно обожгло, как если бы он сунул голову слишком близко к сварочному аппарату.

— Лечь! — успел рявкнуть кто-то.

Николай даже не попытался.

Часть сознания уже понимала: если это то, о чём они говорили в сводках, лечь под забор бессмысленно.

Он подумал о трёх вещах. Ольга — в больнице. Егор — дома. Марина — в городе, далеко. И Артём — где-то там, на своей войне.

Потом волна накрыла и объект.

Бетон, металл, людей. Всё.

В штабе округа, за сотни километров, удар по Белоярску выглядел как отметка на экране.

Оператор, отслеживающий воздушную обстановку, видел десятки линий, точек, обозначений. В момент вспышки одна из линий оборвалась, на её месте появился яркий, пульсирующий крестик.

— Есть детонация, — сказал он хрипло. — Координаты…

Он назвал цифры.

— Вероятно… — он сглотнул. — Вероятно, ядерный.

Генерал, стоявший рядом, на секунду закрыл глаза.

— Пострадавшие объекты? — спросил он.

— Военный узел, склад, частично городская черта, — ответил другой офицер, уже сверяясь с картами. — Белоярск. Население…

Он осёкся.

— Население — много.

Генерал медленно выдохнул.

— Фиксируем. Уточняем. — Его голос был деревянным. — Запрашиваем данные по радиационной обстановке.

Он добавил после паузы:

— И готовьте текст для политиков. Сформулируйте это красиво. Про ограниченный ответ и необходимость защитить мир. Люди должны знать, что их взорвали во имя чего-то большого.

В городе телевизор взвыл.

Картинка дёрнулась, переключилась, ведущий, ещё недавно говоривший о необходимости сохранять спокойствие, теперь стоял на фоне карты, на которой появилась новая отметка.

— Только что поступила предварительная информация, — говорил он, с трудом подбирая слова. — По данным нескольких источников, в районе города Белоярск зафиксирован удар…

Он запнулся, посмотрел куда-то в сторону.

— Вероятно, тактический ядерный заряд, — выговорил он. — Информация уточняется. Связь с городом и прилегающим военным объектом…

Он чуть опустил глаза.

— Связь прервана.

Марина замерла посреди кухни с кружкой в руках.

— Что? — спросила Алина из комнаты. — Что он сказал?

Кружка выскользнула из пальцев, ударилась об пол, разбилась.

Марина не обратила внимания.

Она подошла ближе к телевизору, как будто отсутствие пары шагов мешало ей понять.

— Не может быть, — сказала она, и голос прозвучал чужим. — Так не бывает. Они же не…

Телефон в кармане ожил ещё до того, как она смогла догадаться сама, что надо делать.

Чат семьи — пусто. Чат с Егором — последнее сообщение про какой-то дурацкий ролик. Чат с матерью — рецепт супа и напоминание беречь себя.

Она набрала маме.

Долгий, глухой гудок. Потом второй. Потом — обрыв.

Попыталась позвонить отцу. Та же история.

Егор. Номер даже не дозвонился — сразу «абонент недоступен».

— Марина? — Алина уже стояла рядом, бледная. — Что там? Что случилось?

— Попали, — хрипло сказала Марина. — По Белоярску попали.

Мир сузился до экрана телефона. Пальцы дрожали.

Она пыталась звонить снова и снова. Меняла приложения, писала сообщения, которые не уходили.

Соединение отсутствует. Сеть перегружена. Повторите попытку позже.

Потом просто свесила руку с телефоном и оперлась другой об стену.

— Там же… — она не договорила. — Там все.

Алина молча обняла её, прижимая к себе, как будто могла закрыть собой целый город.

В Белоярске накрыла тишина.

Не сразу — сначала были крики, стоны, гул пожаров, вой сирен, которым уже было почти всё равно, звучать или нет.

Но потом, когда всё, что могло гореть, уже горело, а всё, что могло рухнуть, уже рухнуло, настала странная, тяжёлая тишина.

Город был не похож сам на себя.

Часть района, где жили Лазаревы, превратилась в сплющенный сектор. Панельные дома сложились, как картонные коробки, асфальт вспучился, окна, двери, мебель — всё перемешалось в один серый, дымящийся слой.

Там, где ещё вчера стояла их кухня с облезлыми обоями, теперь торчали обломки арматуры и чёрные клочья неизвестно чего.

Больница выстояла условно: один корпус частично уцелел, часть — сложилась вовнутрь. В подвале, куда успели спуститься те, кто поверил в сирену, ещё кто-то шевелился, кашлял, пытался выбраться из-под железа.

Военный объект за городом представлял собой хаос из перевёрнутой техники, обгоревших ангаров и кратеров. Несколько бетонных укрытий стояли, держа на себе куски бетона, но внутри уже почти никто не двигался.

Те, кто выжил в первых минутах, вскоре начали умирать от ожогов, травм, крови, которой не было кому остановить.

Небо над городом было чёрно-серым, со столбом пыли и дыма там, где развернулся тот самый шар.

Радиация пока ещё никому не была интересна. Сначала умирали от более простых вещей.

Через несколько часов первые кадры с орбитальных и высотных аппаратов попали в центры обработки.

Круглая, как язва, вспышка на карте. Расширяющийся гриб серого и чёрного. Тепловой след, который фиксировал даже тупой датчик.

В одной из комнат, где сидели люди в погонах и без, кто-то тихо выругался.

— Они всё-таки это сделали, — сказал он.

— Мы — тоже, — напомнил ему другой.

— Да, — первый кивнул. — Мы — тоже.

В этом городе начался другой вид ада.

Информационный.

Люди заполнили коридоры, подземные переходы, метро. Связь падала, поднималась, снова падала. В соцсетях — десятки одинаковых сообщений: кто-нибудь знает, что с Белоярском, кто-нибудь видел оттуда кого-нибудь, у меня там родители, у меня там брат, у меня там ребёнок в командировке.

Марина сидела на полу в коридоре, прижавшись спиной к холодной стене, и смотрела на телефон.

Время от времени всплывали уведомления от каких-то каналов, пытавшихся собирать информацию.

«Внимание: официального подтверждения нет…»,

«По предварительным данным, зона поражения…»,

«Списки эвакуированных будут опубликованы позднее…».

— Они живы, — шептала она. — Они могли уйти. Мама в подвал, папа… Они же знали. Они же не…

Алина сидела рядом, держала её за руку.

— Они могли быть на смене, — мягко сказала она. — В укрытии. Связь просто… накрылась.

— Егор был дома, — перебила её Марина. — Дома. В их коробке. Он всегда сидит за компом. Он не поверит сирене. Он скажет: я успею.

Она стиснула телефон так сильно, что костяшки побелели.

— Он мог не успеть.

Алина ничего не ответила. Просто сильнее сжала её руку.

Ночь для тех, кто остался жив, была длинной.

В Белоярске — потому что под завалами время растягивалось, превращаясь в цепочку вдохов и выдохов, каждый из которых мог быть последним.

В остальной части страны — потому что часы информации превратились в пытку ожидания.

К утру официальные каналы выдали первые формулировки.

«Массированный удар по военным объектам»,

«Пострадала часть городской инфраструктуры»,

«Ведутся спасательные работы»,

«Число жертв уточняется».

Слова были аккуратными, круглыми, удобными для отчётов.

Марина смотрела на них и не видела ничего, кроме одной фразы: число жертв.

Она написала во все доступные чаты: знакомым родителей, соседям, коллегам.

Часть сообщений ушла, часть так и повисла с серыми значками.

Первый ответ пришёл от соседки снизу, тёти Нины, которая всегда жаловалась на шум.

«Мариш, я не там была. Я у сестры в области. Дом наш… его нет. Говорят, всё сравняло».

Марина перечитывала сообщение несколько раз, словно от этого буквы могли сложиться иначе. Часть мозга пыталась ухватиться за первую фразу — я не там была. Значит, хоть кто-то жив.

Рука сама набрала:

«Мама, папа, Егор… ты не знаешь?»

Ответа не было.

Потом тётя Нина прислала одно слово:

«Не знаю».

Спасательные группы добрались до Белоярска не сразу.

Дороги местами были разрушены, кое-где — завалены. Радиоактивный фон рос, приборы пищали. Людям в защитных костюмах приходилось идти, как по чужой планете: каждый шаг — в неизвестность.

Под завалами они ещё находили людей.

Кого-то вытаскивали с обгоревшими руками, кто-то уже не пытался шевелиться.

Многих уже нельзя было опознать.

— Этот район даже не трогаем, — сказал один из командиров, глядя на сектор, где когда-то стоял дом Лазаревых. — Там ничего не осталось.

Он посмотрел на приборы.

— Радиоактивный фон зашкаливает. Если там кто и был — они уже далеко.

Списки начали составлять через несколько дней.

Сначала — список эвакуированных. Потом — просто список живых, кто смог сообщить о себе.

После — длинные перечни тех, кого опознали по документам, по остаткам вещей, по странным деталям на теле.

Лазаревы — Ольга, Николай, Егор — долго числились «без вести пропавший». Потом, когда эксперты прошлись по сектору, где стоял их дом, сделали пометки.

Район полностью разрушен. Шанс выживания — минимальный.

В документах, которые будут потом лежать на столе у какого-то офицера, рядом с их фамилиями появится сухая пометка: вероятно погиб.

Марина об этом пока не знала. Она только понимала одно: ни одна из линий, ведущих в Белоярск, не отвечает. И каждый час, в который никто не выходил на связь, вбивал ещё один гвоздь в крышку того мира, который у неё был.

Сама Марина осталась живой по одной простой причине: в тот день она была в гостях у подруги и не поехала домой.

Её подруга Алина потом ещё долго будет вспоминать, как они сидели на кухне, и как Алина долго успокаивала Марину.

— Если бы ты уехала вчера, — скажет она когда-нибудь, уже через месяцы. — Ты была бы там.

— Я и так там, — ответит тогда Марина. — Каждый день.

Сейчас она сидела на краю чужой кровати, в чужой квартире, в относительно безопасном городе и чувствовала, как внутри что-то ломается.

Не от самого факта удара. Не от картинок с грибом и разрушенным городом.

От мысли, что она жива, а они — возможно, нет.

— Это не честно, — тихо сказала она. — Меня не туда поставили.

Алина молчала. Что тут скажешь.

Телефон завибрировал. Она бросилась к нему, как бросаются к воде в пустыне.

Сообщение было не от Белоярска — очередная новостная сводка, ещё один канал, пересказывающий одно и то же разными словами.

Ни одной новой строки от семьи. Ни одной точки, которая бы означала: «мы живы».

Она открыла диалог с Артёмом.

У неё дрожали пальцы, когда она набирала текст: про новости, про Белоярск, про отсутствие связи. Про то, что она не знает, живы ли их родители и брат.

На другом конце кто-то там, на чужой войне, увидит это сообщение в перерыве между тревогами и операциями и превратится из солдата в человека с пустотой внутри.

Но это будет потом.

Сейчас Марина в первый раз по-настоящему ощутила, как тонка та ниточка, которая держит людей между жизнью и смертью.

Её ниточка выдержала.

И от этого почему-то было не легче, а тяжелее.

В полуподвале обгоревшего дома где-то на окраине Белоярска под завалами тихо скулил пес.

Его хозяева умерли в первые минуты. Он выжил, потому что в панике забился под лестницу. Его никто не слышал.

Над ним ползали спасатели, ругались, проверяли приборы, отмечали участки, где ещё можно копать.

Пес лежал в темноте, дышал тяжело, иногда приподнимал голову. Он не знал слова война. Не понимал, что такое ограниченные ядерные удары и стратегические объекты.

Он просто ждал, что дверь откроется, запахнет знакомыми людьми, и его позовут по имени.

Двери больше не было.

Но ожидание ещё жило.

Такой же абсурдной, упёртой надеждой жили те, кто за сотни километров от Белоярска продолжал звонить на номера, которые уже никогда не ответят.

И война технологий, орбитальных лазеров и ядерных зарядов в этот момент была лишь фоном для самого простого факта: где-то в маленьком российском городе умерла одна семья, которая хотела всего лишь дожить до мирной старости.

Одна. Из многих.

Но для Марины это была целая вселенная, которая только что схлопнулась.