Предел Адаптации

Глава 16

Тринадцатый месяц службы подкрался не как дата, а как ощущение.

Где-то в середине зимы Артём поймал себя на том, что перестал считать дни до дембеля по привычке, по календарю. Вместо этого голова оперировала другими отсчётами:

— сколько времени прошло с первой боевой;

— когда в последний раз звонил домой;

— сколько новых тренировочных сценариев добавили в VR;

— сколько ночей подряд без криков в казарме.

Пять месяцев до конца спецподготовки сжались в плотный, вязкий ком.

Не «почти свобода», а «ещё хрен его знает, что успеет случиться».

Утро началось с морозного воздуха и мерзкого звука сирены, которая выдернула из полусна так, будто кто-то ногой в грудь дал.

— Подъём, детский сад! — заорал Старший, пробегая по проходу между койками и стуча по железу штык-ножом. — На планёрку бегом, морды не умывать, всё равно страшные.

Казарма ожила:

— мат,

— шуршание одеял,

— звон железа,

— сухой кашель тех, кто под простудой, но в санчасть не пошёл.

Артём сел, скинул ноги на холодный бетон.

Организм отреагировал привычно: сердце ускорило ритм, кровь пошла быстрее, мышцы под кожей откликнулись лёгкой вибрацией.

Эйда коротко отметила:

Параметры в норме. Накопленный адаптационный ресурс: 17 единиц.

«Мало», — хмыкнул он мысленно.

После первой операции был всплеск: и за счёт тяжёлой нагрузки, и за счёт ранения, и за счёт постоянных тренировок. Потом всё стабилизировалось. Система перестала выдавать по десять очков «просто за то, что ты жив». Приходилось реально выжиматься.

Ночью он, ворочаясь, всё-таки решил: пора обновлять настройки, а не копить, как жадина.

Сейчас, пока мозг ещё не до конца вылез из сна, Эйда аккуратно подсунула интерфейс:

Сила: чуть выше нормы.

Выносливость: высокий уровень.

Реакция: повышенная.

Восприятие: плюс к периферии, минус к «розовым очкам».

Нейрообработка: стабильный повышенный уровень.

Адаптация: хорошая, но без экстремальных веток.

Резерв: восстановлен.

Доступные улучшения:

— усиление боевого анализа (подмодуль «баллистика»);

— углубление контроля боли;

— увеличение микрокапиллярной сети (поддержка выносливости и регенерации);

— начальная ступень «адаптации к высокоэнергетическим воздействиям».

Последний пункт звучал так, будто его придумал сумасшедший физик.

«Высокоэнергетические воздействия — это как, когда по тебе молния, лазер или орбиталка?» — спросил Артём.

Близко.

Эйда сдержанно ответила:

Расширение диапазона переносимых температур, перегрузок, ударных волн, избыточного давления. Частично — подготовка тканей к быстрому и сильному повреждению.

«То есть к тому, чтобы меня очень сильно ударило чем-нибудь большим и тяжёлым?»

И выжить.

«Не внушаешь оптимизма, подруга», — подумал он. Но отметку себе поставил.

Сейчас — ни времени, ни сил на серьезный апгрейд. Любая крупная прокачка — это минимум ночь с температурой и ощущением, что внутри тебя всё перешивают.

А их уже гонят на планёрку.

— Лазарев, ты там с кем советуешься каждое утро? — пробурчал сверху Данил, свешиваясь с верхней койки. — С богами армии России?

— С твоей совестью, — ответил Артём, вставая. — Её надо проверять чаще, чем автоматы.

— Мою совесть мобилизовали ещё до нас, — вздохнул Панфёров. — Теперь она в штабе служит.

Он натягивал штаны и одновременно пытался застегнуть пуговицу кителя, ругаясь сквозь зубы.

Офицерская «класс-комната» встретила их запахом старого линолеума и нового маркера.

На стене светился экран с эмблемой части и логотипом, который все тихо ненавидели: стилизованное копьё, уходящее в космос, с подписью «Комплекс орбитальной поддержки Перун».

— О, — Пахом шепнул Илье. — Сейчас нам расскажут, как молния с неба будет лупить строго по врагам, не задевая святых.

— Ты свою рожу в зеркало видел? — так же тихо ответил Илья. — Если сверху кто и будет бить, то начнёт с тебя.

Стрелецкий стоял у кафедры, рядом с ним — майор Рубцов и высокий сухой полковник с погонами, которого большинство видело второй раз в жизни.

На столе перед ними лежали папки, проекция карты и синяя пластиковая коробка с гравировкой — переносной терминал связи с орбитой.

— Сели, — коротко сказал майор.

Парни плюхнулись на лавки.

Полковник шагнул вперёд.

— Личный состав, слушай мою команду, — голос у него был такой, что шинели сами хотели застегнуться. — Сегодня вы выдвигаетесь в район промышленной зоны «Север-3».

На карте вспыхнул кластер серых прямоугольников — склады, цеха, контейнерные ряды.

— По разведданным, противник использует часть этих объектов для аккумулирования роевого оборудования и тяжёлых БОТов. Ваши задачи…

Он ткнул указкой.

— Первое. Провести проверку трех ключевых точек, обозначенных как А, Б, В.

— Второе. В случае подтверждения наличия техники — выдать координаты и лазерное целеуказание для удара комплекса «Перун».

— Третье. При необходимости эвакуировать данные, документацию и местный персонал, если таковой ещё имеется.

— Товарищ полковник, — поднял руку кто-то из задних, сержант другой роты, — а почему орбиталкой сразу не херануть, а потом уже смотреть, кто выжил?

Кто-то смех подавил в кулак.

Полковник посмотрел на него так, что тот сам хотел ударить себя по лбу.

— Потому что, сержант, — ледяно произнёс он, — наш противник, к сожалению, тоже не идиот. Он прекрасно знает, в каком радиусе мы можем применять орбитальные средства, где у нас юридические ограничения и где — технические.

Он переключил слайд.

На карте появились красные кружки.

— В районе «Север-3» — действующие коммуникации, гражданская инфраструктура, плюс остатки местного населения. Работать коврово мы не можем. Нам нужно точечное поражение объектов, которые сейчас числятся как промышленные, но, по данным разведки, переоборудованы под военные задачи.

— Разведка опять «по данным», — буркнул Пахом под нос. — Я уже одну такую «разведку» видел. До сих пор их вспоминаю добрым словом.

— Слышно, Пахомов, — не оборачиваясь, сказал Стрелецкий. — И не только мне.

— Так точно, — скривился тот.

Рубцов занял место полковника.

— Теперь по вам лично, — сказал майор. — Вы движетесь двумя БТР и двумя робо-муловыми связками. Одна группа — в зачистку и осмотр, вторая — страхует и держит периметр. Операторы работают по полному, никакого «ну я подумал, что это свой».

Он прочистил горло.

— Орбитальная поддержка через «Перун» осуществляется по схеме: вы обнаружили объект, передали первичку через нас, мы сверили данные, дали добро, вы поставили лазерную метку, «Перун» отработал. Но.

Он поднял палец.

— Ведение огня комплекса — не ваше решение, а наше. Координаты и параметры просчитываем мы и группа наведения. Ваша задача — не геройствовать, а выжить и сделать свою часть работы.

Он посмотрел по роте.

— Учитывая, что теперь вы уже не зелёные, вы мне здесь двойной самодеятельности не устраиваете. Увидели что-то странное — отметили, сообщили. Не ломитесь вперёд в одиночку, как в прошлый раз, — взгляд его на секунду задержался на Артёме, но без лишнего акцента.

— Товарищ майор, — поднял руку Артём. — В районе «Север-3» дроны и рой противника ожидаются?

— Ожидаются везде, — хмуро ответил тот. — И ваши, и их.

Он сделал паузу.

— Кстати. Наши технари докладывают, что противник активно использует старые цивильные БПЛА, переделанные под разведку и удар. Делайте скидку на то, что теперь любая облезлая камера на крыше может оказаться пусковой.

Он перевёл дыхание.

— Вопросы ещё есть?

— Товарищ майор, — Данил поднял руку. — «Перун» какое время будет до удара после указания метки?

— От момента подтверждения и постановки метки до удара — от сорока секунд до пары минут, в зависимости от орбиты, — сказал полковник. — Для вас это значит одно: не стойте, как идиоты, на месте, где только что засветили цель.

— То есть «сфотографировал и беги»? — уточнил Пахом.

— Примерно, — сухо подтвердил Рубцов. — Только вместо фотографий у вас лазер и координаты.

В БТРе доехали до точки выгрузки быстро.

Мотор рычал ровно, броня отбивала мелкие камни, грязь летела из-под колёс.

Внутри — привычный запах железа, масла, пота и дешёвого пластика.

Кто-то молчал, кто-то обсуждал последние VR-сценарии.

— Ставлю сотню, что сегодня опять будет «городской бой с неожиданными гостями», — сказал Илья. — Только в этот раз эти гости будут сверху падать.

— Если сверху начнёт падать, — заметил Данил, — то нам VR уже не понадобится. Мы всё увидим в 4D.

— 4D — это с запахом, да? — спросил Пахом.

— 4D — это когда тебя ещё и трясёт, — ответил Артём.

Он чувствовал лёгкое, неприятное напряжение в груди. Не страх как таковой, а предощущение сложности.

Как когда выезжаешь на трассу зимой: ещё ничего не случилось, но мозг уже перебирает варианты, где тебя занесёт.

Эйда тихо фонит, как включённый, но не используемый прибор:

Режим повышенной готовности. Рекомендация: перед началом операции перераспределить адаптационный ресурс.

Артём открыл интерфейс на пару секунд, пока броневик трясётся по колее.

Артем быстро выбрал:

— +1 ступень к боевому анализу (баллистика, прогноз траекторий).

— +1 ступень к контролю боли (ограничение влияния болевого шока на поведение).

Каждое улучшение вспыхнуло зелёным, с кратким описанием.

Побочный эффект: Давление в висках, покалывание вдоль позвоночника.

Артём стиснул зубы, пока волна боли не прошла.

— Ты чего зубами скрипишь? — спросил Данил. — БТР от этого быстрее не поедет.

— Вчерашнюю кашу вспоминаю, — ответил он.

Промзона «Север-3» почти не отличалась от сотен других.

Серые коробки цехов, ржавые трубы, заросшие бурьяном площадки, ряд контейнеров.

Когда-то здесь делали, в лучшем случае, трубы или детали для тракторов. Теперь — по данным разведки — хранили элементы БОТов и роевого вооружения.

— Романтики, — пробормотал Пахом, когда они высыпали из броневика, занимая периметр. — В мою молодость промзоны использовали честно: для бухла и мордобоя.

— В твою молодость динозавры ещё бегали, — отстрелялся Данил.

БОТы, идущие рядом, тикали сервоприводами.

Робо-мулы с боекомплектом шагали, гудя электромоторами. На спинах у них — коробки, ящики, допнагрузка.

У одного на броне кто-то из меховозов маркером вывел «Матроскин».

— Так, — Стрелецкий повернулся к ним. — Первая группа — со мной. Вторая — с лейтенантом Сазоновым.

Он посмотрел по лицам.

— Задача на сейчас: точка А. Старый сборочный цех на восточном краю. По документам — законсервирован. По спутниковым — ночью вокруг него наблюдали теплоконтур. По роевым каналам — странная тишина.

— То есть там кто-то сидит и нас ждёт, — резюмировал Пахом.

— Или никто, — отрезал капитан. — За уверенность мне не платят. Пошли.

Путь к цеху А был скучный только на первый взгляд.

Колеи в грязи.

Следы от гусениц и шин разных размеров.

Где-то свежие, где-то смыты дождём.

Артём шёл во втором ряду, держа ствол на уровне плеча.

Взгляд цеплял мелочи: выбитое окно, залатанная панель, новенькие камеры на углу старого здания, кабель, протянутый поверх земли.

Боевой анализ, поднятый только что, включился без его желания.

Каждый объект оценивался:

— камера — модель гражданская, но с приставленным к ней странным блоком, слишком аккуратно примотанным;

— кабель — не по нормативу, явно уложен на скорую руку;

— следы — часть ведёт к цеху, часть — вдоль забора.

Слева может быть позиция для наблюдения, — сухо подсказала Эйда. — Вероятный сектор обстрела — сектор три часа. Рекомендация: контролировать.

— Слева окна на третьем этаже, — негромко сказал Илье. — Пустые вроде, но слишком хорошие.

— Я вижу, — отозвался тот. — Понравится кому — поставят там пулемёт.

Он указал Пахому глазами.

Тот поднял автомат, держа сектор.

Ничего не произошло.

Иногда ничего — это лучший вариант.

Цех А встретил их бетонной тушей.

Большой прямоугольник, затянутый ржавым металлом. Ворота, заржавевшие, с прорезями. Окна наверху — большей частью забиты, но три были заменены свежими вставками.

— Точно законсервирован, — пробормотал Данил в общий канал из своего операторского фургона. — Прямо вижу, как консервы просочились.

— Панфёров, не заглушай эфир, — отозвался какой-то старший оператор. — У нас тут свои шутники есть.

— Так точно, — смирно ответил тот. Но Артём слышал по интонации: Данил улыбается.

Рота рассредоточилась.

— Первая тройка — вправо, вторая — влево, — командовал Стрелецкий. — Проверяем периметр, потом заход.

БОТы остались в укрытии за старыми контейнерами. Два робо-мулы притиснулись к стене, словно огромные железные жуки.

— Лазарев, — капитан махнул ему. — Ты со мной внутрь. Шепелев, Сомов — тоже.

— Есть, — сказал Артём.

Вход нашли не через центральные ворота — те были заварены и обросли мусором, — а через боковую дверь, где свежий след сапога размазал грязь по порогу.

— Люблю, когда противник за нас логистику делает, — буркнул Шепелев. — Сразу видно: люди.

Внутри цеха пахло старой смазкой, сыростью и чем-то ещё — электрическим, озонным.

Пол — залитый бетон, местами треснувший.

Слева — ряды ржавых станков, накрытых пылью.

Справа — импровизированные стеллажи из палет и железных рам.

Артём первым делом оценил звук.

Тишина.

Но где-то глубже — ровное гудение, как от серверной. И лёгкий, почти неслышный писк — работающая электроника.

— Вот и законсервированный цех, — шепнул он.

— Сомов, левый ряд, — тихо сказал Стрелецкий. — Лазарев — со мной, центр. Шепелев — правый.

Они двигались медленно.

Каждое движение — по учебнику:

— шаг,

— остановка,

— взгляд вверх, вниз, по сторонам,

— ствол чуть смещён.

Боевой анализ рисовал ему в голове возможные позиции стрелков, места для укрытия, точки, где можно было поставить турель.

Мозг работал как перегретый процессор, но ясно — всё на своих местах.

На одном из стеллажей лежали ящики с маркировкой.

— «Элемент 12-Б»… — тихо прочитал Шепелев. — Красота.

Артём взглядом отметил наклейки: фирма-производитель — гражданский подрядчик, но поверх — грубый штамп с военным номером.

«Склады по документам законсервированы, да», — язвительно подумал он.

— Передай на камеру, — шепнул капитан. — Панфёров, пишешь?

— Пишу, пишу, — ответил тот. — На ваши рожи отдельную папку завёл.

Глубже, за очередным рядом стеллажей, пространство расширилось.

Там стояли четыре массивных каркаса — явно не завода.

БОТы средней категории, недособранные: без брони, с открытыми внутренностями, обвешанные кабелями. На полу — инструменты, контейнеры, коробки.

— Вот и наш «законсервированный» объект, — сказал Стрелецкий. — Снимай всё, Панфёров.

— Есть.

Где-то в уголке цеха замигал индикатор камеры наблюдения.

— Контакт, — прошипела Эйда. — Изменение электроактивности. Вероятен сигнал тревоги.

— Нас уже увидели, — тихо сказал Артём. — Камера вверху, красный диод.

— Вижу, — капитан бросил короткий взгляд. — Поздно прятаться. Работать быстро.

Он нажал на гарнитуру.

— «Сокол-один» — «Гнезду». Объект А подтверждён. Наличие четырёх средних БОТов, компонентов, кабельной сети. Нужен запрос на «Перун».

Ответ шёл с небольшим запозданием.

— «Сокол-один», это «Гнездо». Подтвердите координаты, тип объекта, отсутствие гражданских.

— Координаты отправлены. Тип — сборочный цех, военная начинка. Гражданских нет.

Артём невольно огляделся: мало ли, где-то в углу бабушка с шваброй.

Пусто. Только железо и провода.

Через пару секунд в эфире появился другой голос — женский, чёткий:

— Это группа наведения комплекса «Перун». «Сокол-один», координаты приняты, объект в зоне поражения. Время до окна — одна минута сорок. Требуется лазерное целеуказание.

— Принял, — Стрелецкий кивнул. — Лазерная группа — на позицию. Остальные — к выходу, но не расслабляться.

Он на секунду встретился взглядом с Артёмом.

— Ты, Лазарев, держись рядом. Если что пойдёт не так — бегать будем быстро.

— Понял, — ответил тот.

Лазерная группа заняла позицию на крыше соседнего здания, у дальнего торца цеха.

Артём был не в ней, а на полу — прикрывал, контролировал возможный выход противника из тыловых ворот.

Шепелев и ещё двое заняли периметр.

— «Сектор чист», — тихо разносились голоса по эфиру.

Терминал «Перуна» — синяя коробка — стоял на ящике, подключенный к антенне.

Один из офицеров наведения проверял координаты.

— Ммм… — он чуть нахмурился. — Интересно.

— Что? — спросил Стрелецкий.

— Карта старая. По спутнику здесь вот этот цех и ещё один, но у вас на картинке получается, что второй — как будто снесён.

Он проскроллил.

— Ладно, поправка минимальная, ничего критичного.

Он ткнул пальцем.

— Целимся вот сюда, в центр массива.

— «Перун», это группа наведения, — сказал офицер в микрофон. — Цель А, координаты по каналу «один-четыре». Пакет «игла». Подтвердите готовность.

— Готовность «Перуна» — высокая. Время до удара — одна минута, восемь секунд, — ответил тот же женский голос.

«Игла» означала кинетический удар — та самая легендарная «палка из космоса».

Тунгстеновый прут, разогнанный до такой скорости, что никакой взрывчатки не надо.

Удар — и всё, что под ним, превращается в конденсат, куски и воронку.

— Как насчёт того, чтобы валить чуть поодаль от точки, где это счастье прилетит? — негромко сказал Пахом.

— Уже валим, — отрезал капитан. — Лазер — пять секунд подсветки, потом отходим.

Артём занял позицию за бетонным блоком, контролируя фланг.

Косой свет пробивался через мутные окна, на потолке играли тени.

Ничего не происходило… но где-то внутри, в самой глубине, послышалось тихое предупреждение.

Не звук. Не чувство.

Сухая строка в интерфейсе:

Разногласие данных: топография по местности / топография по картам орбитального комплекса.

— Конкретнее, — мысленно рыкнул он.

На модели вспыхнуло: их цех, соседний, линия удара.

Согласно обновлённой карте, удар ложился чуть по диагонали, захватывая часть пространства, где по факту теперь стояло… ещё одно здание, которого ранее на схеме не было.

Это здание сейчас занимала другая группа — Сазонова.

«Если поправку внесли не туда, — быстро просчитал Эйда, — сектор поражения захватит часть их периметра».

— Капитан, — быстро сказал Артём в эфир, даже не думая. — У меня по внутренней системе несоответствие карты и реальной застройки. Второй цех на месте?

— На месте, — отозвался Сазонов. — Мы у него как раз под стеной. А что?

— Перун на старой карте, — выдохнул он. — Если поправку сделали криво — вас заденет.

— Группа наведения, проверка! — резко поднял голос Стрелецкий. — Уточните сектор поражения, у нас по факту два здания ближе, чем на схеме.

— Вижу ваши координаты, — отозвалась женщина с «Перуна». — От вас до точки примерно шестьсот метров. Это за пределами основной воронки.

— Уточню: колонна «Б»… — офицер наведения забегал глазами по экрану. — Да, да…

Он чертыхнулся.

— Чёрт, тут смещение по снимку.

— Сколько до удара? — спросил Стрелецкий.

— Тридцать секунд, — сухо прозвучало из орбиты.

— Отбой! — рявкнул капитан. — Снять подсветку, отбой!

— «Перун», это группа наведения, — одновременно заорал офицер. — Запрос на отбой цели, повторяю, запрос на отбой…

— Отмена невозможна, — ответил голос. Там, наверху, где-то в немыслимой высоте, схемы и протоколы продолжали свою работу. — Телеметрия подтверждает сход боевой ступени, управление по траектории уже ограничено.

— Значит, меняйте траекторию! — выкрикнул тот. — Уведите чёртову иглу дальше!

— Варианты манёвра минимальны. Отклонение не более восьми градусов. Снижение риска поражения ваших сил — сорок процентов. Увеличение риска нанесения побочного ущерба гражданской инфраструктуре — семьдесят. Решение за вами.

В комнате было тихо.

Даже шум промзоны, казалось, притих.

Сорок процентов.

Сорок, мать его, процентов.

— Личный состав, — голос Стрелецкого был ровным, но Артём слышал, как сильно он его держит. — Все группы в радиусе шестьсот метров — отходим, максимально быстро, укрытия в тень зданий, низко. Группа Сазонова — немедленный отход от стены.

— У нас раненые в точке, — резко ткнул в эфир Сазонов. — Не успеваем…

— Двигайтесь, как можете! — оборвал его капитан. — Живые важнее железа!

Время до удара: двадцать секунд.

Они рванули.

Координаты, в голове — как яркая точка.

Там, где сейчас стояли БОТы, контейнеры, провода.

Артём чувствовал, как мышцы работают на пределе.

Выносливость, прокачанная заранее, сейчас спасала простую вещь — лёгкие не рвались.

Реакция позволяла оббегать мусор, не цепляясь, не падая.

— Лазарев, влево! — кто-то крикнул.

Боевой анализ подсветил графиком:

— если он продолжит бежать прямо, обломки от удара накроют его волной;

— если уйдёт на пять метров влево, шанс выжить — выше.

Типичная арифметика Эйды: проценты, секунда, траектории.

Секунд десять.

Воздух сам по себе начал вибрировать.

Возник странный свист — не сверху, а как будто внутри костей.

Кто-то споткнулся, упал.

— Вставай! — Пахом буквально рванул товарища за ворот, таща по бетонной площадке, как мешок.

Семь секунд.

Данил в эфире матерился и одновременно читал телеметрию с орбиты — ему дали доступ по операторской сети.

Голос его срывался.

— Эта дрянь идёт точно по координатам, — хрипел он. — Отклонение мизерное… Тём, шевелись!

Пять секунд.

— Ложись! — рявкнул Стрелецкий.

Артём прыгнул в сторону, за перевёрнутую бетонную плиту, инстинктом закрывая голову руками.

Эйда одновременно подняла все внутренние флаги:

Режим критической адаптации. Запуск подпрограммы «высокоэнергетическая защита» в тестовом режиме.

«Да ты издеваешься, тесты решила провести?!» — успел пронестись в голове абсурдный протест.

Три.

Две.

Одна.

Удар нельзя было ни с чем перепутать.

Не взрыв, не рев артиллерии.

Сначала — короткий, невероятно яркий всплеск света на дальнем краю цеха, как если бы кусок солнца бросили на землю.

Потом — ударная волна.

Артёма просто сорвало с места.

Взрыв — это гром и огонь.

Кинетический удар — это молот, обрушившийся на мир.

Воздух превратился во что-то плотное и чужое.

Грудо́й его прижало к плите так, что позвоночник хрустнул.

Шум был не один, а сразу все:

— треск металла,

— вой бетона,

— крики людей,

— разговоры рвущейся арматуры.

Куски цеха, БОТы, контейнеры, бетон — всё взлетело и пошло в стороны, как осколки планеты.

Обломок балки размером с человека прокатился над плитой, зацепив край.

Плиту качнуло, и её часть, отломившись, рухнула вниз, как крышка гроба.

Артём успел только подумать: «Неудачный день для прогулки».

Потом его придавило.

Боль сначала даже не пришла.

Было ощущение, что его вырубили и тут же включили заново, но в другом теле.

Тяжесть давила на ноги, на таз.

Грудь сжимало, как тисками.

Где-то далеко слышались приглушённые крики, грохот, щёлканье автоматов — стрельба продолжалась.

Орбитальный удар не отменил того факта, что где-то рядом могли быть живые противники.

Воздуха не хватало.

Пыль забила рот, горло, лёгкие.

Попробовал вдохнуть — в груди вспыхнул огонь.

— Лазарев! — чей-то голос, глухой, как через воду. — Тёма!

Он хотел ответить, но вместо слов из горла вырвался кашель, и в этот кашель брызнула тёплая, солёная кровь.

Ему показалось, что кто-то подкинул внутрь ведро с кипятком.

Эйда мгновенно перешла в режим, которого он раньше не чувствовал так чётко:

Критическое повреждение тканей грудной клетки. Множественные переломы костей таза и нижних конечностей. Внутреннее кровотечение.

Сухое перечисление того, что любой врач назвал бы «практически труп».

— Не спи, — донёсся уже ближе голос Данила. — Слышишь, мудак, только попробуй сейчас сдохнуть!

Камешки посыпались — кто-то пытался сдвинуть плиту.

— Он под завалом, — хрипел Пахом. — Тут вес по тонне, если не больше.

— БОТ! — выкрикнул кто-то. — Сюда тащи бота, поднимем!

Снаружи шло своё кино.

Внутри — своё.

— Эйда… — прошептал Артём мысленно, потому что голосом уже было нельзя. — Дела хреновые, да?

Подтверждаю. Без вмешательства смерть в течение двух-трёх минут.

«Ты умеешь приободрить».

Вариант: агрессивная регенерация. Использование Резерва на максимуме. Перестройка сосудистой сети, ускоренное свёртывание, временная стабилизация костных структур. Риск осложнений — крайне высокий. Вероятность выживания при успешном запуске — сорок пять — пятьдесят процентов.

Сорок пять.

Где-то уже было это число.

«Делать нечего», — подумал он. — «Поехали».

Внутри словно что-то щёлкнуло.

Если прежние апгрейды были похожи на жар и ломоту, то это было похоже на то, как будто его кинули в кипящее масло.

Сначала вспыхнул позвоночник — как раскалённый прут.

Потом волна прокатилась по рёбрам, тазу, ногам.

Он действительно почувствовал, как в груди что-то шевелится.

Не образно — физически.

Словно тысячи микроскопических щупалец наскоро штопали прорванные сосуды, стягивали края разорванных тканей, встраивали в отверстия крошечные каркасы.

Сердце несколько раз сбилось с ритма — так, что мир на секунду стал серым туннелем.

Потом Эйда впрыснула очередную порцию какого-то внутреннего коктейля, и ритм нормализовался.

Боль откинули на задний план.

Не выключили — просто отодвинули, как мусор под ковёр, чтобы можно было оставить сознание.

Где-то на краю восприятия мелькало:

Резерв: расход 90 %, 95 %…

— Ты там аккуратнее, — мрачно подумал он. — Мне ещё жить на эти батарейки.

Снаружи бетон наконец-то скрипнул так, как ему хотелось.

Гудение сервомотора.

— Поднимай! — орал кто-то.

БОТ, подведённый к плите, упирался гидравлическими манипуляторами в бетон.

Моторы завыли, гидравлика зашипела.

Плита, против своей воли, начала отрываться от земли на несколько сантиметров.

— Тяните его, едрить вас! — заорал Пахом.

Чёрные силуэты наклонились.

Кто-то схватил Артёма под плечи, кто-то — за разгрузку.

Когда его вытаскивали, он почувствовал, как в ногах раздаётся сухой хруст, и понимал, что это не камни.

Боль, несмотря на усилия Эйды, прорвалась в сознание, как раскалённый нож.

Он заорал — хрипло, с кровью, но всё ещё живой.

Они вытащили его в коридор из бетона и мусора, положили на какое-то подобие носилок — просто дверное полотно, выдранное из петель.

— Здесь! — крикнул кто-то. — Медика!

— Я здесь! — ответил тот, что был с ними в первой операции. Лицо у него было серым, но руки — крепкими. — Дайте посмотреть.

Он опустился на колено, быстро оценил.

Глаз у него чуть дёрнулся.

— Ну ты, братец, конечно… — пробормотал он. — Любишь ты всё сразу.

Он пальцами прощупал сторону, где в груди хлюпало.

— Пробитьё, скорее всего. Но, сука, ещё дышит.

Он посмотрел на Артёма.

— Слушай меня, Лазарев. Сейчас будет больно, но недолго.

Артём хотел сказать, что у него уже свой абонемент на боль, но лишь скривился.

Медик развернул пакет с какими-то насадками, прицепил к торсу, включил.

Тёплая масса заполнила рану, как будто внутрь залили гель.

Это было уже не просто бинт — смесь быстротвердеющего полимера и фарша из стволовых клеток.

Новая игрушка, которую выдали совсем недавно.

Эйда сразу подстроилась под неё, вплетая свои наноструктуры в чужой биоматериал.

— Мы тебе тут временный каркас сделаем, — пробормотал медик, — а настоящей операцией пусть уже госпиталь занимается.

Он глянул на старшего.

— Надо вывозить его немедленно. И не только его, у нас ещё двое тяжёлых.

Где-то рядом стонал Сомов — ему плитой перерезало ногу чуть ниже колена.

Дальше лежал боец из другой группы — весь в крови, с перекошенным лицом, осколками бетона в груди.

Артём пытался фокусироваться.

Перед глазами плясали тени, свет, чьи-то лица — то крупным планом, то исчезающие.

— Данил… — хрипнул он.

— Я здесь, — Панфёров склонился ближе. На щеке — полоска крови, не видно, кто его приложил. Глаза — налитые, зрачки широкие. — Я здесь, слышишь?

Он попытался улыбнуться.

— Я же обещал, что не дам тебе просто так свалить.

Он схватил его за ладонь.

— Держись, Тём. Сейчас тебя в санавиацию, и там уже…

Голос чуть дрогнул.

— Не смей меня бросать одного с этим цирком, понял?

— Цирк… — выдохнул Артём, чувствуя, как губы растягиваются в слабой улыбке. — Ты с рожденья клоун… выживешь.

— Вот и послан, — буркнул Данил, но глаза его блеснули.

Его грузили в мед-вертолёт уже почти без сознания.

Гул лопастей резал воздух.

Внизу — крошечные фигурки людей, разбросанные по серым коробкам промзоны.

Где-то вдалеке ещё дымился цех А — или то, что от него остался.

Край зрения зацепил воронку.

Она была такой, как и обещали учебники: круглая, идеальная, как будто кусок земли просто вычерпали гигантской ложкой.

По краю — обломки бетона, металл, искорёженные блоки.

Мелькнула мысль: «Нас чуть не стерли в землю красивым научным способом».

Потом всё потемнело.

Он очнулся на секунду уже в тесном, белом пространстве.

Не вертолёт — что-то другое. Медкапсула?

Пластик вокруг, мягкий свет, ровный писк аппаратуры.

— Стабилизация нестойкая, — доносился женский голос, незнакомый. — Давление падает.

— Гони ещё… — отозвался мужской. — Но не сломай ему сердце, он и так с трудом везёт.

Эйда, словно половина его сознания, тихо держала границы:

Проблему временно локализовала. Повреждения костей: множественные, но не фатальные при наличии дальнейшей помощи. Лёгкое — на грани.

«Ты чего такая бодрая?» — спросил он, удивляясь, как вообще способен думать.

Адаптационный ресурс: минус сорок. Резерв: исчерпан. Но вероятность выживания выросла до семидесяти.

«Семьдесят в мою пользу, тридцать — в чужую», — усмехнулся он. — «Нормальный такой косяк дня».

Рядом мелькнуло лицо — кто-то из медиков.

Он что-то говорил, но слова утонули в шуме.

Мир снова провалился.

В тёмном коридоре между сознанием и бессознательным всегда есть странные штуки.

Артём увидел себя на балконе в Белоярске, с братом, с сигаретой, которую они тогда так и не зажгли.

Потом — лес, металлический шар, укус в затылок.

Потом — роевые дроны, Дроздов, падающий, как кукла, крики Лукьянова, звон разбивающегося стекла.

Все эти картинки шли не подряд, а слоями.

Единственным постоянным элементом в этом хаосе была тонкая сетка линий, расходящихся во все стороны, как паутина.

Эйда.

Она работала.

Штопала, подклеивала, выстраивала новые обходные пути там, где старые были разрушены.

По ходу дела она собирала данные:

— как именно ударила волна;

— какие ткани выдержали лучше;

— где кость сломалась, а где — лишь треснула;

— какие сосуды сдались в последнюю очередь.

Всё это записывалось как опыт.

Опыт, за который платили не временем в VR, а мясом.

Где-то на краю вспыхнул интерфейс:

новая ветка навыков — «глубокая регенерация — уровень 1» стала не просто строкой, а включённой системой.

Цена — была уже уплачена.

Он не знал, сколько времени прошло.

Может, час, может, сутки.

В какой-то момент шум медтехники стал мягче.

Вместо глухого гула и бегающих голосов — ровный писк, капли, чьё-то спокойное дыхание рядом.

Сознание медленно всплыло, как пузырь со дна.

Запах — больницы.

Стерильность, лекарства, человеческий пот, который невозможно полностью вытравить.

Свет — мягкий, рассеянный.

Потолок — белый.

Хотелось повернуть голову, но мышцы ответили глухой, вязкой слабостью.

— Не шевелись, герой, — тихий голос прозвучал рядом. Не Данил — женский. Спокойный.

Он с трудом повернул глаза налево.

Рядом сидела женщина в форме медицинской службы.

На бейджике — фамилия, которую он не прочёл, глаза не держали фокус.

— Ты в госпитале, — сказала она. — Военный клинический, если точнее. Тебя привезли после «Север-3».

Она вздохнула.

— Там вы устроили красивый фейерверк.

Он попытался что-то сказать.

Голос вышел хриплым, слова — смазанными.

— Рота?..

— Живы, — сказала она. — Не все, но многих вытянули. Твои сейчас в другом корпусе, почти всех лёгких уже перевели на отделения. Тяжёлых — несколько.

Она посмотрела на планшет.

— Панфёров — лёгкое сотрясение, пара трещин, но уже ходит и матерится. Это хороший признак.

Где-то в глубине груди что-то отпустило.

— Сазонов… — прохрипел он.

— Тоже жив, — ответила она. — Его группу задело сильнее, но часть успела уйти. Ты под чем-то вроде чуда.

Она подняла бровь.

— С таким набором повреждений обычно в морг приезжают, а не в операционную.

Эйда язвительно отозвалась:

Это не чудо. Это сложная работа.

«Надо тебя как-нибудь познакомить с богословами», — подумал он. — «Вы бы подружились».

Женщина чуть наклонила голову.

— У тебя был необычный ответ на наши препараты, — сказала она уже более профессиональным тоном. — Анализы странные. Регенерация… на грани допустимых величин.

Она улыбнулась краем губ.

— Впрочем, я в чудеса верю больше, чем в статистику.

Где-то на периферии сознания прорезался другой голос — привычно спокойный, женский, но совсем другой по тембру.

Обновление параметров:

Сила: ниже нормы (временное снижение из-за повреждений).

Выносливость: потенциал повышен, текущий уровень ограничен состоянием.

Реакция: без изменений.

Восприятие: слегка искажено (препараты).

Нейрообработка: стабильна.

Адаптация: уровень повышен.

Резерв: 0 %.

Новая ветка активна: Глубокая регенерация 1.

«Зашибись, — подумал он. — Только не говори мне, что для уровня 2 надо ещё раз попасть под орбиталку».

С вероятностью семьдесят два процента повторная подобная травма приведёт к смерти, заметила Эйда сухо.

«Ну хоть не через тестовый режим опять», — хмыкнул он в мыслях.

Он почувствовал, как веки опять тяжелеют.

— Спи, — сказала медсестра. — Тебе сейчас это лучшее лекарство.

Он хотел спросить про родителей, про Белоярск, про Марину, но это было всё равно, что пытаться бегать с переломанными ногами.

Слова застряли.

Сон накрыл, тяжёлый, но уже не такой хаотичный.

Где-то вдали продолжали стучать протоколы Эйды и голоса врачей.

Где-то совсем рядом — голос Данила, которого он не услышал, но почти видел:

тот стоял у двери, спорил с кем-то, требуя пустить его к другу.

А где-то поверх всего этого уже вырисовывалась новая линия:

они больше не были просто «пехотинцами со спецподготовкой».

Их теперь вписали в ещё одну категорию:

люди, которые прошли через ошибки «богов с орбиты» и остались живы.

Таких слушают по-другому, но и используют по-другому.

На этом разломе между человеческой войной и войной приборов Артём теперь стоял обеими ногами.

Одна — сломана и залатана, другая — чуть пораньше.

И где-то далеко над ними, по своим орбитам, продолжали ходить тихие металлические тени, готовые по очередной команде снова бросить на землю свои иглы.