Последний Герой. Том 10

Глава 9

Дверь машины распахнулась, и из неё буквально вывалилась девица со слишком ярко и четко очерченными бровями и пухлыми, раздутыми губами.

Несмотря на мороз, на ней была очень короткая юбка, из которой буквально торчали бронзово-загорелые ляжки в тонюсеньких колготках, которые никак не вязались с падающим снегом и похрустывающим льдом под ногами.

На ум почему-то сразу пришёл старый рекламный слоган из девяностых: «От Парижа до Находки — Омса, лучшие колготки».

Хотя, глядя на то, как хлопья снега ложатся ей на почти голые бёдра, я бы сказал иначе: «От Парижа до Находки — гетры лучше, чем колготки».

Девица хлопнула дверцей, пошатнулась на каблуках, скрипнув свежим снегом, и тут же повисла на шее у Ланского.

— Чмоки-чмоки, котик! — защебетала она. — Почему не сказал, что приехал с островов? Не предупредил, что вечеринка? Ай-яй-яй, какой ты нехороший! Хотел с другими тёлочками затусить, да? А я тебе такого не по-зво-лю!

Она подняла ручку, видимо, решив щелкнуть «котика» по носу, но передумала.

— Нина… — вздохнул Ланской, пытаясь аккуратно высвободиться. — Я же писал тебе, у нас тут своя компания, клуб… клуб поэтов…

— Ой, да ладно! — перебила она, хлопнув ресницами. — Что, я стихи не люблю, что ли? Вот, слушай!

Она картинно подняла руку и начала декламировать:

— Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу… ой, до-о-о-сточка кончается… сейчас я упаду!

Она театрально вскрикнула и сделала вид, что падает в снег. Ланской должен был подхватить, но не подхватил.

Нина рухнула попой в сугроб, возмущённо взвизгнула и, цепляясь за его куртку, поднялась на ноги:

— Тёма! Ты что же меня не ловишь⁈

— А это кто тебя привёз? — хмуро спросил Ланской, кивнув на чёрный джип, мотор которого всё ещё гудел.

— Это Славик! — защебетала она. — Мой друг!

— Что за Славик? — нахмурился Ланской.

— Ой, да ладно тебе! У тебя вон целый клуб телочек, и ничо, — хихикнула она, поправляя юбку, на которую, кажется, от приземления даже не попал снег, до того она была коротка. — А у меня просто Славик-друг. Он меня так, просто подвёз. Честно…

Она прижалась к Артёму, уткнувшись носом в его воротник.

— Ой, котик… ты ревнуешь? Да? Ревнуешь! Как мило…

— Ничего не ревную, — буркнул «котик».

— Славик, пока! Всё, спасибо! — махнула рукой Нинель.

Джип покорно рыкнул двигателем, разворачиваясь, и поехал обратно, разбрасывая широкими колёсами мокрый снег. Погода заметно портилась: небо затянуло свинцом, метель усиливалась, снег валил всё гуще.

— А это кто? — протянула Нинель, обводя нас взглядом. — Познакомь!

Она жеманно скривила губы и вдруг уставилась прямо на меня:

— Ой, какой симпатичный молодой человек!

— Нина! Перестань! — резко сказал Ланской. — Это, между прочим, человек из полиции!

— Ой! И не называй меня Ниной! — фыркнула она, поправляя волосы. — Меня зовут Нинель! Запомни, котик, Нинель!

Она снова повернулась ко мне, окинула взглядом с ног до головы и выдохнула:

— Из полиции? Ого… не думала, что полицейские бывают поэтами.

А потом её взгляд лениво скользнул по снегу и остановился на Марии Чижовой.

— А это кто? — пропела она, прищурившись. — Так вот, ты на кого меня променял, котик!

Она повиляла бёдрами, приподняла плечи, поправляя грудь, будто специально подчеркивала фигуру.

— На эту пигалицу? — беззлобно добавила она, растягивая слова.

— Не говори ерунды. Господи, — простонал Артём, отводя глаза. Теперь он выглядел совсем иначе — уверенность и лоснящаяся ухмылка с лица слетели, остались только усталость и досада.

Но подвыпившая Мария не стерпела:

— Женщина! — отчеканила она. — Вы бы там полегче в выражениях!

— Кто — женщина? Я женщина⁈ — взвизгнула Нинель.

— Вы, — с нажимом сказала Чижова. — Свои мысли оставьте при себе. Тем более, я вижу, что вам трудно говорить.

— Я не поняла, — вскинулась Нинель. — Это почему мне трудно говорить, а?

— Ну как же, — с ледяной вежливостью произнесла Мария, — с такими распухшими губами разве можно сказать что-то стоящее и внятное?

— Что⁈ — вскипела Нинель.

— Ой, простите, женщина, — снова подчеркнула Мария возраст, не скрывая насмешку. — Не хотела вас обидеть.

— Да на себя посмотри, — процедила Нинель. — Ты такая рыжая, что, наверное, экономишь на электричестве. В темноте свет не включаешь — и так всё видно.

— А ты такая накачанная, что, наверное, в голове у тебя вместо мозгов сплошь силикон, — парировала Чижова. — А волосы у меня, между прочим, от природы. Это мой натуральный цвет!

Пока девушки продолжали переругиваться, мне вспомнился старый фильм с бессмертной фразой: «Ах ты, сучка ты крашеная…»

Вряд ли журналистка его цитировала, но… Вот уж действительно — классика всегда к месту.

— Так, всё, успокоились! — воскликнул Артём, поднимая руки. — Пойдёмте в дом, давайте я вас всех познакомлю!

— Спасибо, мы уже познакомились, — прошипела Нинель. — Если у тебя все поэтички такие истерички, то я, наверное, зря Славика отпустила. Надо было с ним уезжать!

Артём что-то буркнул ей в ответ, но без особого энтузиазма. Мы вернулись в дом.

Там перебранка как-то сама собой заглохла, будто растаяв в тепле, и Артем представил всем свою пассию. А после, как водится, выпили за знакомство. Вроде все уладилось.

— Так, друзья, — хлопнул в ладоши Ланской. — Баня поспела! Идём все в баню, а потом, самые смелые, кто со мной нырнет? В прорубь ныряем!

— Ого! — воскликнула Чижова. — Никогда не ныряла в прорубь.

— Но у меня одно условие, — добавил, прищурившись, Ланской. — Собираем все телефоны.

Он вытащил из-за кресла какой-то старый мешок, похожий на холщовую торбу, грубой вязки, будто из средневековой лавки.

— Так, кидаем сюда, по одному!

Он пошёл по кругу, держа мешок перед собой.

— Нинель, давай первая! Я же знаю тебя — сейчас начнёшь сторис пилить, а нам это ни к чему. Чтобы потом про нас в интернете не узнали, где мы отдыхаем. Мы здесь инкогнито. Тайный вечер. Так, Мария, ты тоже — давай телефон!

— Да забери, — буркнула журналистка и послушно бросила смартфон в мешок.

— Ладно. Дальше, — Артём шёл от одного к другому, собирая гаджеты.

Последней телефон отдала Плотникова.

— А твой муж? — спросил Артём.

— Всё равно же спит, — отмахнулась Ирина.

— Его телефон тоже сюда.

— Да он дома забыл, — махнула она рукой. — Он вечно его где-то оставляет.

— Ну, тогда ладно, — кивнул Ланской. — Всё, мешочек с телефонами я спрячу. Потом, в конце нашего праздника, всем отдам.

Он завязал мешок и поставил у камина.

— А, кстати, Максим, — повернулся он ко мне. — Ты не сдал телефон.

— Не положено, — отрезал я.

— Ну, ладно, — хмыкнул он, будто бы разом впечатлившись. — Не положено — так не положено. Тебе, в качестве исключения, разрешается.

Я достал телефон, глянул на экран — антенны перечёркнуты, связи нет.

— Так тут и так не ловит, — сказал я. — Зачем сдавать?

— Смотря какой провайдер, — заметила Плотникова. — У меня ловила.

— И у меня, — поддержал Речкин.

— А у меня, значит, хреновый провайдер, — буркнул я и убрал телефон в карман.

Потом подумал — да и хрен с ним, не ловит и не ловит, всё равно сдам.

Я всё же бросил аппарат в мешок, и Ланской, довольно улыбнувшись, завязал верёвку потуже.

— Мешочек я спрячу сам, — торжественно заявил Артём. — Чтобы ни у кого не было соблазна. И самому интересно — поиграем в такую игру. Без связи, без внешнего мира. Полный отрыв от цивилизации!

Он подмигнул и ушёл с мешком вглубь дома.

Пока его не было, Нинель успела сцепиться с Плотниковой. Ссора завязалась на ровном месте — Нине не понравился «бабушкин» наряд на Плотниковой.

Сама же Нинель никому не нравилась: громкая, хабалистая, слишком уверенная в себе. Разве что Речкин не сводил с неё глаз, то и дело поглядывая на её вырез на груди, и тихо облизывался.

Фигура у этой девицы была такая же неестественная, как и лицо — слишком уж всё выпирало. И ягодицы, и грудь, и губы — всё кричало о приёмах современной косметологии и хирургии, не таких уж и тайных.

Я незаметно достал свой второй телефон, посмотрел на экран. Антеннка перечёркнута. Тоже нет сети.

Странно. Сим-карта тут другого оператора, а результат тот же. Чертово место… Будто заколдованное. Ну или просто глухое, ха…

Надо было упросить Мордюкова выбить спутниковую связь под такую командировку. Мало ли что. Хотя что тут может случиться? Лес, озеро, снег по пояс. И никто не знает, что мы здесь. Ну, почти никто…

Как-то же Нинель узнала. А теперь вот и этот Славик знает, куда она ехала.

Интересно, доберётся ли он обратно? Снег валил всё сильнее, и совсем дорогу окончательно переметёт. Хотя нет, он-то на своём «танке» проедет, наверное. Пока ещё проедет.

— Так, друзья! — раздался голос хозяина дома. Артём вернулся. — Всё, припрятал. А теперь, вот в этом шкафу, разбирайте халаты и полотенца.

— Ой, а мне долго париться нельзя, — кокетливо проговорила Нинель. — После косметологических процедур неделю в баню нельзя.

— Да что с тобой будет, — махнул рукой Ланской. — Сильно не грейся, просто посиди с нами.

— Ну ладно, уговорил, котик, — улыбнулась она.

Все потянулись к сауне, стоявшей отдельно от дома.

— Что же ты, Максим Сергеевич, с нами не идёшь? — крикнул из-за плеча Ланской.

— Кто-то же должен вас охранять, — ответил я, глядя, как вся компания исчезает за дверью.

— Так мы же все в сауну идем, — сказала Мария, запахивая халат. — Вы бы нас там и охраняли. А что толку тут торчать? Тут, кроме спящего Антоши, никого нет. Нахрюкался — до утра не встанет.

— Ладно, — сказал я. — Тогда я с вами. Антоша пока что не поэт, ему ничего не будет.

А про себя отметил: не только Антон остался в доме. Речкин тоже не пошёл. Сказал, что баню не любит, мол, лучше посидит, подождёт всех здесь да попьёт пивка.

Баня оказалась — просто загляденье. Бильярдный стол, шкуры на стенах, головы кабана и оленя, в углу камин, в комнате отдыха — диван и телек во всю стену. Даже бассейн имелся — только, как сказал Артём, насос забился, и потому вода не циркулирует. Зато рядом, на берегу озера, он загодя к своему приезду велел вырубить прорубь — «для настоящих мужиков и отважных дам».

— Это лучше, чем бассейн! — с довольной ухмылкой заявил он. — Так что греемся, а потом — туда, в купель!

Кожевников снял очки, отважно полез на верхний полок, поближе к хихикающей Марии. Та выглядела эффектно: загорелое, подтянутое тело в ярко-оранжевом купальнике, идеально сочетающемся с её огненными волосами.

Плотникова устроилась на нижней полке, скрестив руки на груди и замотавшись чуть ли не до самого подбородка в простыню. Ни купальника, ни демонстрации форм. Видно было, что Ирина стесняется своей внешности, не являясь носительницей ни модных улучшайзингов, ни стройности, и старается быть как можно незаметнее.

А вот Нинель Корсунская стесняться не собиралась. Она словно позировала в невидимую камеру: выгибала спинку, втягивала живот с блестящей серёжкой в пупке, поднимала грудь и надутыми губами строила томные рожицы.

— Ну что, готовы⁈ — воскликнул Ланской, стоя у каменки с деревянным ковшиком. На голове у него красовалась банная шапка в форме будёновки с красной звездой спереди.

Он плеснул воду на камни, те зашипели, и над полком повалил густой пар. Запахло хвоей и мятой.

— Эфирного масла добавил! — гордо сказал Артём.

Девушки завизжали, закрывая лица полотенцами. Кожевников закашлялся и осел ниже, бурча что-то про «сауну для финнов, не для людей».

Я откинулся на стенку полка, пристроившись под антуражным светильником в виде старого факела. Пар обжигал лёгкие, струился по телу, и в этой плотной жаркой мгле вдруг стало слишком тихо. Все замолчали, переводя дух.

— Солевой лампы не хватает! — пропела Нинель, прикрываясь простынёй. — Ух, ну и жар! У меня сейчас уши в трубочку свернутся! Всё, я пошла.

— Стоять! — воскликнул Артём, перехватывая ковшик. — Ещё чуть-чуть, держись, Нинель, я в тебя верю!

— Ой, зая, всё, я не могу! — капризно взвизгнула она.

— Слабачка, — хихикнула рыжая Мария, лениво поднимаясь с полки.

— Кто тут слабачка? — мгновенно вспыхнула Корсунская. — А ну, котик, поддай ещё жару!

— Ты уверена, дорогая? — прищурился Ланской.

— Да!

Пш-ш-ш! — снова шипение, и пар плотной стеной ударил в лицо. Воздух мгновенно стал вязким из-за влажности и масел, дышать было тяжело.

— Фу-ух, я непривычен, простите, друзья, — соскочил с полка Кожевников, вытирая пот.

— Стой! — остановил его Артём. — Иди, окунись в прорубь!

— Да ну, Тёма, с ума сошёл? У меня давление шибанёт сразу!

— Ой, какие мы все слабые, какие нежные, — усмехнулся Ланской, поднимая ковшик. — Ну чисто настоящие поэты!

Когда и все остальные нагрелись до предела, то всё же пошли к озеру.

Воздух обжигал кожу, снег скрипел под босыми ногами. Вода в проруби, после такого жара, не казалась ледяной — скорее, обжигающей и бодрящей. Все по очереди ныряли, выныривали с криками и смехом и тут же бежали обратно в баню.

Дольше всех купался Ланской — плескался в проруби по пояс, вскинув голову, будто нарочно демонстрировал свою выдержку.

Потом снова парилка, потом прорубь, потом опять пар.

Первой не выдержала Ирина Плотникова — сослалась, что ей нужно проверить мужа, и выскользнула из бани. Видно было, что ей неуютно в окружении подтянутых и фигуристых Марии и Нинель.

Мы остались вчетвером. Чижова, Корсунская, я и хозяин дома. Девчонки, на удивление, быстро нашли общий язык — видно, баня объединяет, и они стояли себе у камина, чирикали, что-то обсуждая.

А мы с Артёмом сидели в комнате отдыха, оба в простынях, пили пиво из больших кружек и шелушили вяленую рыбу.

— Слышь, Максим, — хитро проговорил Ланской, закусывая хвостиком таранки, — а чё это жопка-то на тебя запала?

— Какая жопка? — не понял я.

— Рыжая жопка! — хмыкнул он, незаметно кивнув на Чижову. — Я тебе, если чё, комнату отдельную выделю. Ты давай это… не тормози… сникерсни, хе-хе…

— Я почти женат, — сказал я.

— Ой, да ладно! Когда это кому мешало? — усмехнулся Артём. — Я вот тоже женат. И не почти, а вообще совсем.

— На Нинель? — удивился я.

— Да ну, брось, — махнул рукой он. — Она девчонка хорошая, но не для женитьбы. Сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул я и отпил пива.

— Слушай, а ты чем занимаешься? — вдруг спросил Артём, понизив голос.

— Ну как — чем? — удивился я. — Ты же знаешь, чем.

— Да не, я не про службу. Я вообще, по жизни имею в виду. Не хотел бы работу сменить? — он хитро прищурился, отхлебнул пива. — Мне вот сразу видно — ты человек хваткий, надёжный. Давай ко мне, дела будем делать.

— Дела я по пьянке в бане не обсуждаю, — сказал я спокойно.

— Уважаю! — воскликнул Ланской, приобняв меня за плечо. — Молоток, Максим, молоток. Ну ладно, потом вернёмся к этому разговору.

— Да мне и в полиции неплохо, — ответил я.

— Да ладно тебе! — усмехнулся Артём. — Ты на свою ментовскую зарплату такую баню построишь? Разве что, если взяточник. А у меня всё честно. Честный бизнес!

— Интересно, — хмыкнул я. — Давненько честных бизнесов не встречал. Особенно прибыльных.

— О, подколол, подколол! Зачёт! — засмеялся Ланской и снова хлопнул меня по плечу. — Ну ладно, я греться. Кто со мной?

Все переглянулись, ища отговорки — явно перегрелись уже.

— Всё, хватит, — сказали девчонки. — Мы пас. Отдыхать.

— Ой, нудные вы, — буркнул он, стянув халат, и убежал в парилку.

Через несколько минут дверь снова хлопнула, выпуская клубы пара.

— В прорубь со мной никто не пойдёт? — спросил Артем.

— Котик, я бы сходила, но я после косметолога! — закудахтала Нинель. — Мне нельзя такие перепады температуры!

— Да ладно, с тобой-то всё ясно! А ты, Макс, что, не мужик, что ли?

— Мужик, — сказал я, откидываясь на спинку дивана, — вот поэтому останусь и пиво попью.

— Эх, нудные вы все, — проворчал Ланской и вышел наружу.

Я ещё подумал, что на этот раз он точно замерзнет и вряд ли вернется таким довольным. Но прошло минут пять… десять. Тишина.

— Что-то долго мой котик купается, — сказала Нинель, поджимая губы.

— А почему именно Нинель? — спросила Чижова, прищурившись. — Тебя же по паспорту Нина зовут.

— По паспорту не считается! — возмутилась та. — Нинель — и всё тут! Я не люблю вот это простецкое «Нина». Я, между прочим, с детства Нинель!

— А знаешь, — сказал я, подливая себе пива, — откуда это имя пошло?

Она повернулась ко мне, заинтересованно щурясь:

— Ну-ка, расскажи. Откуда?

Нинель подняла дугообразные брови и вопросительно уставилась на меня.

— Нинель, вообще-то, — сказал я, — это, если читать наоборот, Ленин.

— Да ладно! — захлопала в ладоши журналистка. — Так ты, выходит, Ленин, что ли? Ахаха! Вот это прикол!

— Как — Ленин⁈ — обиженно надула губы Корсунская. — Ой, блин… Теперь мне что, другое имя брать? Ну, Макс, зачем ты это рассказал⁈ Как мне теперь это развидеть⁈

— Слушай, сходи, проверь своего котика, — сказал я спокойно. — Что-то его и правда давно нет.

— Да он, наверное, уже в дом пошёл, — предположила Мария, потягиваясь. — Не может человек так долго в холодной воде торчать. В ледышку превратишься.

— Ой, я тоже пойду, — сказала Нинель. — Задолбалась уже греться, да и нельзя мне много.

Она запахнулась в халат, цапнула со стола бутылку недопитого вина.

— Пойду котика своего пну, чтоб вылез из проруби и шёл в постельку. Если что — всем споки-споки, чмоки-чмоки, — хихикнула она и, пошатываясь, вышла.

В бане повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в печи.

Чижова тоже встала. Простыня плотно облепила её тело. Она прошлась по комнате, пританцовывая, прибавила громкость умной колонки, из которой играла лёгкая, тягучая мелодия. Потом снова прошлась — медленно, с вилянием бёдер, выставляя из-под простыни стройные ноги.

И вдруг простыня спала с неё. Купальника под ней не было. Когда она успела его снять, я не понял.

Она улыбалась, делая шаг ко мне. Рыжие волосы рассыпались по голым плечам, грудь поднялась, соски затвердели и словно бы тоже смотрели прямо на меня.

Я даже не успел ничего сказать, как раздался крик — казалось, что откуда-то издалека.

— УБИЛИ!!!

Я вскочил. Чижова, испуганно вскинув руки, на ходу подхватила простыню, в один миг закуталась в неё.

— Господи, что это⁈ Кто? Почему?

Я первым рванул к выходу.