Последний Герой. Том 10

Глава 14

Я подошёл к горящему домику, к вздыбившемуся крыльцу, прикрывая лицо рукой. Жар бил в глаза, дым стелился низко. Сзади раздался голос.

— Давай, Макс, помогу, — пробормотал пьяный Плотников и потянулся вперёд.

Его, однако, снова повело, и он едва не завалился прямо в огонь.

— Уйди! — рявкнул я. — Без тебя справлюсь. Уберите его, уведите.

Речкин стоял поодаль, его всё ещё шатало. Женщины, поняв, что я обращался к ним, вцепились Плотникову в куртку и потянули назад. Я же нагнулся и ухватился за ноги того, кто лежал под крыльцом без движения. Дёрнул.

Лицо обдало страшным жаром. Я отпрянул, нырнул в сугроб, снег холодом обжёг кожу — и снова я рванул вперёд.

Схватил за ноги, потянул. Ещё рывок. Потом ещё. Рывками, с матом сквозь зубы, всё-таки вытащил тело наружу.

Это был замёрзший труп. Даже в этом жаре он был твёрдый, как бревно.

— О божечки… о божечки… — заскулила Нинель. — Это кто?

Плотникова и Чижова молчали. Казалось, весь запас страха у них израсходовался, и они уже попросту не реагировали на увиденное. А зрелище было тяжёлым. Замёрзший мужик в фуфайке: синюшная кожа, чернильные наколки на руках и пальцах. Зэк.

— Вот он, наш смотритель базы, — проговорил Речкин. — Значит, он давно тут лежит. Под крыльцом. Это не он всё устроил, получается… А кто тогда?

— Я же говорила, — вскрикнула Чижова. — Это всё Сагада и его дурная дочка. Они где-то здесь. Вот сейчас смотрят на нас! Почему вы мне не верите?

— Ха, — усмехнулся Речкин и, глянув пристально на Чижову, тихо добавил: — А может, это ты?

— Я⁈ — ощерилась в ухмылке Мария, ровные белые зубки казались даже острыми в сполохах и в дыму. — Ты вообще думаешь, что говоришь, Тимоша? Я девочка. Как бы я уложила здорового мужика?

— Если всё делать умело, — начал он. — То все возможно.

— А может, это ты⁈ — перебила его журналистка.

— Ага, конечно! Сам себя по затылку огрел и домик поджёг?

— Может, у тебя сообщник есть, — не отступалась Чижова.

Уж очень сильно ей хотелось ответить на обвинения — да и, видно, страх, словно едкая жидкость, наполнявшая душу, нашел щелочку и теперь выходил наружу.

— Ох, как трещит башка, — пробормотал Речкин, потрогал затылок и посмотрел на пальцы, испачканные кровью. — Саднит, блин. Надо бы обеззаразить, так и кровит же. В доме аптечка есть?

Этого точно никто не знал, и ни хозяин, ни тот, кто у него тут всем заведовал, ничего нам сказать уже не могли. Нинель повернулась ко мне, глаза у неё блестели от слёз.

— Макс… — прошептала она. — Спаси нас. Прошу.

— Значит так, — сказал я. — Теперь все строго выполняют мои команды. Кто не слушается, того я сам лучше пристрелю, чтобы не пугать остальных.

Я показал пистолет. Стрелять я, конечно, ни в кого не собирался, но встряхнуть их было необходимо. Они вели себя, как стадо овечек, которые при виде волка готовы разбежаться кто куда, вместо того чтобы сбиться в кучу возле волкодава, пока хищник не утащил их по одному в тёмный лес.

— Я клянусь, Максим, — тихо сказала Мария, — я тебя буду слушаться. И вам всем советую. Вам что, жить надоело? Вы видите, что творится?

— Да чё вы все ссыте? — взревел вахтовик.

Он стоял с расстёгнутой курткой, грудь нараспашку, в руке бутылка пива — порой казалась, что она у него одна и та же, только бесконечная. Антон смачно отрыгнул и заорал на весь лес:

— Да пусть только сюда сунется! Эй, ты! Я знаю, что ты меня слышишь! Чё, давай раз на раз, один на один! Слышишь, да? Ну где ты? Выходи! С дядей Антоном поговоришь!

— Замолчи, Антон! — крикнула Нинель. — Не зли его, не надо, от греха подальше! Ирина, скажи ему!

— Да пусть только сунется! — не унимался он. — Чё вы все на очко присели? Думаете, мент вам поможет? Держитесь возле дяди Антона, всё пучком будет, отвечаю!

— Защитничек, — прошипела его жена. — На ногах еле стоишь, шары опять залил.

— Чё ты сказала⁈

Он замахнулся на неё рукой, хотел то ли схватить, то ли ударить, но потерял равновесие и рухнул в сугроб. Ирина осталась стоять и теперь только усмехнулась — картина вышла показательная. Нинель нервно засмеялась, Речкин хмыкнул, а я невольно усмехнулся. Ладно, какую-никакую разрядку для всех вахтовик умудрился в атмосфере смертельной опасности устроить.

— Ой. Ну-ка… Слышите? — вдруг сказал Речкин.

— Что? — спросил я.

Но тут же и сам уловил низкое, тянущееся гудение.

— У нас в доме что-то гудит, — добавил он.

Все насторожились. В этот момент раздался грохот. Крыша домика, прогорев, провалилась, и в чёрное небо вырвался сноп искр.

Ветер вдруг стих, метель опала, словно её кто отключил. И снег перестал идти. Над головой открылось чёрное, усыпанное звёздами небо, искры от догорающего домика тянулись вверх. Это выглядело бы красиво и даже величественно, если бы только мы не стояли над очередным смерзшимся трупом во тьме вдали от цивилизации.

— О, — пробурчал вахтовик. — Сейчас уголёк прогорит, можно шашлыки забахать.

На него уже никто не реагировал. Ни сил ругаться, ни желания спорить у людей не осталось. Но надо признать, духом Антон не падал. На жидком топливе держался бодро, по-своему даже молодцом.

— Так, — сказал я. — Я пойду первым, посмотрю, что там гудит. Все за мной. Никто не отстаёт больше чем на десять — двадцать шагов. Все смотрят друг за дружкой, приглядывают. Ясно?

— Ясно, — ответили сразу несколько голосов.

Я подошёл к крыльцу осторожно, пистолет на изготовку. На досках темнело мокрое пятно.

— Это что? Вода? Откуда? — обернулся я к остальным.

— Да, вроде, была, когда мы на шум выскакивали, — сказала Мария.

— Точно не было, — возразила Ирина.

— Я вообще не помню, и мне пох… — честно признался Плотников.

— Но она здесь недавно, — сказал я. — Иначе бы уже в лед превратилась. Это факт.

— Может, не вода, а горючка? — обеспокоенно спросил Речкин. — Может, дом поджечь хотели?

Я макнул пальцы в жидкость, растёр между пальцами и понюхал.

— Нет. Вода. Ну или другая жидкость без цвета и запаха…

Гудение не прекращалось. Я зашёл внутрь, посветил фонариком — никого. Спустился в подвал и замер.

Генератор работал. Молотил ровно, как ни в чем не бывало. Рядом стояла канистра. А дверь на улицу была приоткрыта, хотя я точно помнил, что запирал её изнутри.

Я вышел через кочегарку и появился за спиной у остальных.

— Это генератор гудит.

Все разом вздрогнули, не ожидая, что я окажусь позади.

— Господи, Максим! — вскрикнула Мария.

Плотникова охнула и схватилась за сердце.

— Напугал… — выдохнула она.

А Нинель снова заскулила, и, судя по лицам, этот скулёж уже начал напрягать всех.

— Так топлива же не было, — растерянно произнёс Речкин.

— А теперь есть. Кто-то принёс — украл, а потом вернул. И этот кто-то свободно ходит по дому, по территории. Что за человек-невидимка? Твою мать, — выдохнул я. — И как вы никого не заметили, вы мне скажите?

— Да никого мы не видели, Максим, — заговорили все сразу, наперебой.

— Слушай, Тимофей, — обратился я к Речкину, — тебя кто по башке треснул?

— Да не видел я, Макс. Сзади же. Я по малой нужде вышел, за угол домика пошёл. Меня тюкнули, а потом, видно, затащили в домик и подожгли. На улице темно, хоть глаз выколи.

— Понятно, — сказал я.

— А вдруг он дома? — проскулила Нинель. — Вдруг убийца в доме? Ужас! Я туда не пойду.

— Максим, а вдруг он и правда в доме? — тихо спросила Ирина.

— Я всё проверил, — ответил я. — Там никого нет. Двери сейчас запрем. Не мерзнуть же здесь, сами прикиньте. Давайте, заходите.

Они стали по одному подниматься на крыльцо и заходить внутрь.

— Так, а чего в темноте-то? — воскликнул Речкин. — Генератор работает, можно свет включить.

— Погоди! — рявкнул я. — Это может быть ловушка.

Но было поздно.

Раздался грохот, сильный разряд, ослепительная вспышка, искры. В этот момент по крыльцу шла Ирина. Как раз по мокрому пятну. Её словно молнией прошило. Тряхнуло так, что глаза у неё закатились, зубы клацнули, тело дёрнуло судорогой. Её ещё мгновение трясло, а потом она рухнула на доски. Плотникова только что была убита ударом тока.

— Назад! — закричал я. — Назад! Это ловушка!

— Что за ё**нь? — взвыл вахтовик.

— Вода, — крикнул я. — Это проводник! Здесь где-то кабель!

— Твою мать…

Внутрь не успели войти только Речкин и буровик. Нинель и Мария уже были в доме.

— С чёрного хода зайдите, через кочегарку, — сказал я. — Не трогайте тело и не подходите. Хоть свет и вырубило после замыкания, всё равно это опасно.

— Ирка! — вдруг, словно только теперь осознав, взвыл Антон. — Ирка!

— Уйди ты! — рявкнул я.

Он всё равно кинулся вперёд, схватил жену, стащил её с крыльца, утянул в снег, рухнул на колени и принялся обнимать мёртвое тело, от которого тонкими струйками шёл дым. Женщины, так и оставшиеся стоять, разрыдались.

— Смотрите, — сказал Речкин. — Вот провод. Оголённый. Его подвели к крыльцу.

Он, вытянув палец, показал нам место. Под досками торчал срезанный кабель. Медные жилы блестели металлом. Их даже не засыпало снегом, ведь метель кончилась, будто и она была подвластна убийце.

Я наклонился, присматриваясь.

— Кто-то срезал проводку и пустил сюда ток. Вот, свежие срезы, — проговорил я.

Я вытащил конец дымящегося провода.

— Это, что получается… — почесал Тимофей голову. — Пока мы тушили пожар, он был здесь?

— Так и получается. Пока мы тушили пожар и вытаскивали тебя из домика, он всё это и подготовил, — сказал я. — Ловушку.

— Значит, поджог домика был отвлекающим манёвром, — кивнул Речкин. — Даже то, что я там не сгорел…

Казалось, что выразить эту мысль до конца ему трудно, голова Тимофея явно гудела и болела после удара и удушья. Но я кивнул ему, мол, понял.

— Наверное, так, — добавил я.

— Смотрите, — вдруг сказал он и ткнул рукой, чтобы не наклоняться. — Телефон.

В углу крыльца лежал разбитый смартфон.

— Чей телефон? — выдохнула Мария и тут же прищурилась. — Это же… это мой! Мой телефон!

Снова труп. И снова телефон.

— Теперь я понял, — сказал я. — Это знак.

— Какой ещё знак? — прошептала Нинель.

— Мы поняли, что телефон — не того, кто убит. Так вот это знак того, кто следующий, — ответил я.

— Что⁈ — Мария прикрыла рот ладонью.

— Логично получается, — тихо сказал Речкин. — Смотрите. Там, где нашли тело Ланского в озере, был телефон Кожевникова. А после его задушили в спальне. Под кроватью Кожевникова мы нашли телефон Ирины, и теперь Ирина мертва. А здесь, на крыльце, лежит телефон Марии.

— Нет… Нет! Вы слышите! — выдохнула Чижова. — Нет, нет, я не хочу умирать! Пожалуйста! Максим, Максим, спаси меня!

Она вцепилась мне в рукав и трясла, будто бы уже и не в силах была когда-нибудь отпустить.

— Что же ты молчишь⁈

— Тихо, — сказал я. — Отставить истерику.

Я посмотрел на всех по очереди.

— Нужно разорвать эту цепочку. Разорвать этот порочный круг. Я сделаю всё. Я вам обещаю. Но чтобы это получилось, мы больше не будем выходить из дома. Никто. Ни под каким предлогом.

Я обвёл всех взглядом.

— Погода наладилась. Завтра попробуем уйти отсюда или хотя бы отправить кого-то за помощью. Ветра нет, снег прекратился.

— Пешком? — уточнил Речкин.

— Пешком, — кивнул я.

— Ты с дуба рухнул? — нахмурился Речкин.

— А что ты предлагаешь, до весны куковать? Пока снег не растает?

— Ирка! — продолжал завывать буровик. Его трясло и от горя, и от холода, куртка-то всё ещё была нараспашку. А может быть, ещё и от похмелья. Как бы то ни было, надо было срочно успокаивать.

— Тащите водку, — сказал я.

Принесли бутылку. Я налил полный стакан и заставил Антона выпить залпом. Он закашлялся, зашёлся, но выпил. Потом ещё немного. Реакция притупилась, взгляд стал мутным. Плотников длинно всхлипнул и осел, как весенний сугроб.

Мы с Речкиным взяли его под руки, увели в зал и уложили на диван у камина. Накрыли одеялом. Он ещё что-то пробормотал, дернулся и вырубился.

Девчонки остались там же, сидели молча, прижавшись друг к другу.

Тогда я и Речкин взяли тело Ирины и перенесли в баню. Туда же перенесли и найденный труп урки. Закрыли дверь, заперли.

Теперь в нашем импровизированном морге было уже четыре тела.

Когда вернулись в дом, девчонки снова пили вино, уже с горя. Вспоминали Ирину, говорили, какая она была замечательная.

— Добрая она была, — сказала Мария и, не чокаясь, осушила бокал. — Не то, что некоторые. У неё всё настоящее было. Не лживая, понимаешь? Не как эти… Вот такие как ты… — она кивнула на собеседницу. — Ты же не Нинель, Нинка ты. Ложь это всё. И губы твои — ложь, и этот лисий прищур. Это сейчас уже не модно, в курсе хоть? А теперь что, обратно не переделаешь, так и ходи.

— Ты на себя посмотри, курица рыжая, — буркнула Нинель. — И вообще, что ты пьёшь? Полусладкое? Это не вино, это пойло для бедняков. Настоящее вино должно быть сухое. Ну, в крайнем случае, полусухое. А если сладость есть, то это сахаром бодяжат.

— Тупая ты, — огрызнулась Мария. — Массандровское — сладкое и натуральное.

— Ой, массандровское, — фыркнула Нинель. — Я только итальянское пью.

— Ты на него вообще как, сама заработала? — прищурилась Мария. — Что молчишь? Или насосала?

— Сама насосала, — рявкнула Нинель.

Обе вскочили из-за стола и сцепились. Я прикрикнул на них, но они меня не слышали, вцепились друг другу в волосы, загремела посуда. Бутылка вина упала и разбилась.

— Пусть пар выпустят, — махнул рукой Речкин. — Им куда-то эмоции девать надо. Я бы сам, — он кивнул на храпящего у камина вахтовика, — ему вон морду с удовольствием набил. Бесит он меня. Лучше бы его вместо Ирины…

— Хватит, — сказал я. — Больше никого не убьют. Я этого не допущу. Мы не будем разделяться.

— Отпусти, больно! Ай! Ты мне клок вырвала!

— А-а-а, она меня укусила!

Девчонки уже катались по полу, визжали и впивались друг в друга ногтями, как сцепившиеся кошки. Я подошёл, налил в кружку тёплой воды из чайника и плеснул на них сверху. Визг стал ещё громче, но зато они разом расцепились и отползли в разные стороны, тяжело дыша, насупившись и сверля меня злыми глазами.

— Максим, ты что на нас вылил⁈ — возмутилась Мария.

— А теперь посмотрите, что вы натворили, — сказал я. — Бутылку разбили. Порезаться можно.

Они уставились на пол. Осколки стекла, тёмное пятно растёкшегося вина.

— Блин… — простонала Нинель. — Это же «Barolo». Элитное, итальянское. Это была последняя бутылка моего котика. Он специально мне её покупал.

Она драматично закатила глаза.

— Ну надо же… — фыркнула Мария. — Придётся тебе теперь моё полусладкое пить. Или с полу.

— Иди ты, — коротко отгавкнулась вторая.

— Хотя нет, жалко на тебя его переводить, — продолжала Мария. — Вон бери водку и глыкай, как Антоша.

— Так, девоньки, успокоились, — сказал я жёстко.

— Нет уж, — отрезала Нинель. — Я пью только вино. И раз ты разбила моё, я заберу твою бутылку.

— Ага, хрен тебе, — вспыхнула Мария.

Но Нинель уже схватила со стола открытую, но ещё не разлитую бутылку. Мы не успели ничего сделать, как она демонстративно вытащила пробку, и отшвырнув ее, собрала губы бантиком и плюнула прямо в горлышко бутылки.

— Всё, теперь она моя, — победно заявила она. — Вы же не будете пить после того, как я харкнула. Ха!

— Ах ты, курва… — устало выдохнула Мария и махнула рукой. — Да подавись ты.

— Вот и подавлюсь, — хмыкнула Нинель, самодовольно улыбаясь.

Она выпрямилась, упёрла руку в бок, выпятив зад, и оглядела всех сверху вниз, покачивая трофейной бутылкой в руке.

— Да пошли вы все, знаете ли.

Колготки на ней были порваны, стрелки расползлись, помада размазалась, один глаз начал краснеть и заплывать. Она откинула прядь со лба и заговорила с той особой, тягучей издевкой, с которой частенько говорят люди, привыкшие мерить мир деньгами.

— Вы неудачники. Вы ползаете по низу, как черви. Вы даже не понимаете, что такое нормальная жизнь. Вы не знаете, как это — поехать в Милан просто потому, что захотелось. Не по горящему туру, а так, между делом пошопиться. Пройтись по Виа Монтенаполеоне, зайти в бутик, где продавец стоит перед тобой на задних лапках и улыбается, потому что знает, что ты не погулять зашла, а купишь. Вы не знаете, каково это — брать сумку за тысячу евро не потому, что нужна, а потому что цвет сегодня совпал с настроением. Вы не знаете, что такое личный водитель, спа по записи, завтрак, который тебе приносят, пока ты ещё не открыла глаза. Для вас недоступны простые для меня вещи. Нормальная косметология, нормальные рестораны, нормальные отели. Вы даже не представляете, каково это — жить, а не выживать.

Мария устало выдохнула и посмотрела на неё так, будто Нинель была прозрачная, просто фигурка из стекла.

— Замолчи. Ты сама жалкая, ты это знаешь? Ты не знаешь, что такое с друзьями нажраться в дешёвом кабаке, выйти потом босиком на набережную и орать песни до рассвета, встречая зарю. Какой это кайф. Ты не знаешь, как это — потом на следующее утро глотнуть аспирин, запить его крепким кофе, постоять под ледяным душем и поехать на работу. Делать вид, что работаешь, а на самом деле заснуть на диванчике в кабинете на час. Самый сладкий сон в жизни, понимаешь? А вечером доползти домой, сварить пельмени, обжарить их и съесть прямо со сковороды, а потом рухнуть на кровать и вырубиться. Ты считаешь это дном? Это не дно. Это жизнь, — она произнесла это слово с особым выражением. — Настоящая. А вот ты сама и есть дно…

Нинель усмехнулась криво.

— Это не то, что дно, это вообще днище, когда снизу уже даже не стучат. Вот ты сейчас молодая и красивая, рыженькая. А через десять лет ты не сможешь позволить себе даже обычного косметолога. Ты начнёшь увядать, и знаешь что? Женщины-то увядают быстрее мужчин.

Сказав это, Нинель вскинула подбородок, будто в принципе к смертным не относилась. Я только поморщился, не понимая, как в принципе сейчас можно говорить об этом, но прислушался к совету Речкина и просто не мешал девчонкам.

— А я останусь такой же, — ответила Корсунская. — Косметология развивается. Я буду молодеть.

— А с какого хрена ты будешь молодеть? — взвизгнула Мария. — За чей счёт банкет? Кого ты доить собралась? Твой Тёма в бане лежит, мёртвый.

— Сучка, — процедила Нинель в ответ, глаза у неё налились злобой. — Знаешь, чем меня задеть, тварь. Но ничего. Ты следующая сдохнешь. Мы твой телефон нашли на крыльце, возле трупа Плотниковой. Это знак. Он оставляет знаки. Значит, следующая ты. Ха-ха. А я буду смотреть, как ты умрёшь. Может, тебя взорвут. Может, провалишься в яму. Может, камень на голову упадёт. Не знаю, что он ещё придумает, но я на его стороне. Я сама не верю, что это говорю…

— Совсем сбрендила, — покрутила пальцем у виска Мария.

— Так, прекратили скандал, — сказал я жёстко. До этого я ещё верил, что они просто выплёскивают страх, но это уже переходило границу.

— Да пошли вы все, — прошипела Нинель. — Ненавижу. И Артёма ненавижу, потому что он сдох. Потому что оставил меня без ничего. И теперь я такая же, как вы. Неудачница.

Она завыла, всхлипывая. Вскинула бутылку, приложилась к горлышку и сделала несколько жадных глотков. Потом отняла бутылку, икнула, резко покраснела, словно её облили кипятком, и в тот же миг стала синеть. Захрипела.

Бутылка выпала из её рук и разбилась о пол, окатив ноги вином. В комнате запахло кислым виноградом. Изо рта Нинель пошла пена. Она стала заваливаться и рухнула на пол.

— Что с ней? — закричала Мария. — Помогите! Вы что стоите?

Но мы с Речкиным уже всё поняли.

— Вино отравлено, — сказал я и вынул пистолет из кобуры. — И оно предназначалось тебе, Мария. Ты должна была стать следующей.

Мария побледнела, отступила на шаг.

— О боже, Макс… — прошептала она, с ужасом глядя на холодное дуло. — Так это ты… ты нас убиваешь⁈