Последний Герой. Том 10

Глава 6

Мы проехали несколько кварталов, обогнули площадь администрации и остановились в тихом старом дворике — девятиэтажка серого цвета, со свежезамазанными швами между панелей.

Такси высадило Снегирёва возле одного из подъездов. Не тратя времени на расчеты, он выскочил и нырнул в подъезд, только дверь за ним хлопнула.

— Ну что, за ним? — спросил Коля.

— Давай, — сказал я.

Мы подкатили ближе, вышли из машины и юркнули к двери. Домофон открыли универсальным ключом.

В подъезде было пусто.

— Куда-то зашёл, — прошептал Коля. — В какую-то квартиру.

— Ну, вообще, — сказал я, — это его адрес, ты же мне присылал данные. Значит, домой приехал.

Я глянул на часы — стрелки подбирались к шести.

— Они договаривались встретиться со Светой в шесть, да? — уточнил Шульгин.

— Ну да, — кивнул я. — Значит, «на нашем месте» — это у него дома, скорее всего. Раз уж дом и подъезд совпадают…

Мы осторожно поднялись на нужный этаж. Я посмотрел на дверь квартиры Снегирёва, потом на электросчётчик.

— Не крутит, — сказал я. — Хотя уже темно. Что он будет в темноте делать? Значит, его там нет.

Позвонили в звонок. Тишина.

— Может, затаился, спрятался? — предположил Коля.

— Не знаю, — сказал я. — Ладно, давай подождём. Спустимся вниз, сядем в машину. Он же нас не видел.

Мы вышли из подъезда. И вдруг — грохот. Оглушительный. Как будто рванула граната. Мы с Колей рефлекторно присели, прикрывая головы руками.

С нашей служебной «Приоры», стоявшей у подъезда, осыпались стёкла. Только не от взрыва, а от того, что крышу вмяло чем-то тяжёлым, упавшим с высоты. Удар был такой силы, что хлопок показался взрывом.

На вмятой крыше лежал человек.

— Твою мать! — выдохнул Шульгин. — Какого хера⁈

Мы бросились к машине. На ней, в изломанной позе, лежал Снегирёв. Он ещё дышал. Изо рта хлестала кровь. Палец на правой руке подёргивался, но больше он не мог пошевелить ничем.

— Света… — прохрипел он, глядя на нас.

Не знаю, узнал он нас или нет. Но это было последнее слово, которое он успел сказать.

Прямо перед тем, как огонёк жизни в его глазах погас. Он умер.

— Кто-то столкнул его! — выкрикнул Коля, задирая голову вверх.

Но там, откуда он упал, не было ни открытых балконов, ни распахнутых окон. Только крыша.

— Крыша! — выкрикнул я. — Их место — крыша! Они там встречались!

— Бежим! — воскликнул Коля.

— Нет! — рявкнул я. — Стой здесь, смотри за подъездами! Я наверх!

На ходу я выхватил пистолет, снял с предохранителя, оттянул затвор. Сухой щелчок, и курок встал на боевой взвод.

Вдруг зашумел лифт. Я замер, решая — к лифту или по лестнице? Тот, кто столкнул Снегирёва, мог теперь ехать вниз.

«Ладно, — мелькнуло в голове, — надеюсь, Шульгин не проворонит».

Я побежал дальше.

Преодолевал как можно скорее этаж за этажом. Гулко отдавались шаги, дыхание сбилось, в груди пекло и сдавливало. Слишком резво я летел вверх, без продыху.

Вот и девятый. У стены торчит железная лестница, ведущая на чердак. И люк, обычно запертый на замок, распахнут настежь.

Не останавливаясь, я вцепился руками в перекладины, полез наверх.

Внутри пахло пылью, старым шлаком и голубиным помётом. Темнота. Я проморгался, выхватил телефон, включил фонарик. Луч полоснул по бетонным стенам — никого.

Дальше — просвет. Ещё одна лестница, ведущая на крышу. Поднялся.

Пусто. Чёрт, никого.

Я глянул вниз. У машины уже собралась толпа. Люди охали, ахали, общий гомон было слышно и здесь. Шульгин отгонял народ от вмятой крыши с трупом.

— Коля! — крикнул я сверху. — Ну что там у тебя?

— Пока никто не выходил из подъездов! — донеслось снизу. — А, постой…

Он тут же повернулся к двери.

— Эй! Мужик! Ну-ка стой! — крикнул Шульгин.

Из соседнего подъезда действительно вышел человек.

— Стой, я тебе говорю! — повторил Коля.

— Чего? — возмутился тот.

— Иди сюда! Быстро! Полиция!

Мужик подошёл, явно растерянный.

— Где живёшь?

Тот начал объяснять, что живёт тут же, в соседнем подъезде.

«Не убегает, — мелькнуло у меня, — значит, не убийца».

Я пробежал по крыше вдоль парапета. Ни следов, ни отпечатков обуви — снег почти весь выдуло ветром, остались только потёки грязи.

— Чёрт… где же убийца? Или это… самоубийство?.. — пробормотал я.

Он ведь встречался здесь с кем-то. Наверняка со Светой. Ну кто ещё мог ему написать? Я вспомнил окошко диалога — сверху были цифры, номер, значит, не был сохранён под её именем… Почему?

Я обежал крышу, нашёл ещё один люк. Тоже открытый, ведущий вниз, в другой подъезд.

— Чёрт, что за бардак… — выдохнул я и рванул туда. — Все настежь, блин!

Управляющая компания у них тут так работает, что люки не замкнуты или это всё было заранее подготовлено? Я спустился через тот люк, вышел из другого подъезда.

— Коль, из этого подъезда никто не спускался, не выходил?

— А чёрт его знает, — ответил Шульгин. — Смотри, Макс, сколько народу уже снимает на телефон!

Люди останавливались, прохожие доставали смартфоны, кто-то выглядывал с балконов, посыпался народ из подъездов.

— Твою мать, убийца где-то здесь, — сказал я. — А ну, граждане, всем стоять! Построились-ка здесь!

Народ загалдел недовольно, кто-то возмутился:

— Я вообще не здесь живу! Я мимо шёл!

— Без разницы. Стой. Есть документы?

Как могли, мы людей задержали, переписали данные, телефоны, фамилии. Подоспело подкрепление, участковые сделали всё, что могли, но — ничего, никаких зацепок.

Собрали кучу анкетных данных, опросили жильцов, раздали задания участковым. Оксана прислала ещё оперов. Я пустил их по подъездам, чтобы выяснили, кто мог видеть кого-то на крыше, на чердаке, кто поднимался, кто спускался, кто выходил. Суета поднялась большая, но всё тщетно.

Снегирёв мёртв. А кто его столкнул — неизвестно.

Мы собрались на короткую летучку в кабинете у Мордюкова. Я, Шульгин и Оксана. Шеф задумчиво гладил жиденькие волосы, приглаживая их к лысине, будто пытался приклеить их намертво на макушку, уберечь от окончательного выпадения.

— А может, — сказал Семён Алексеевич, — может, он того, сам спрыгнул?

— Не исключаю, — ответил я, — но ведь до этого он явно очень торопился на встречу. Движения были суетливые. Тот, кто решается на самоубийство, так не ведёт себя. И зачем ему себя убивать? Он же только что на полном серьёзе, после всего случившегося, мне доказывал, что ему нужно сдать хвосты в университете, чтобы не отчислили.

— М-да…

Я помолчал и добавил:

— Самоубийца не печётся о таких мелочах, как учёба и сессия. Его убили. Я уверен.

— Чёрти что, — выдохнул шеф, откинувшись в кресле. — Ну, Следственный комитет дело пока не возбудил. Пока всё оставили материалом, без возбуждения. Отрабатывается версия самоубийства.

— Семён Алексеевич, — проговорила Оксана, — мы считаем, что это уже серия. Кто-то убивает поэтов, членов клуба «Мёртвая поэзия». Кто-то на них охотится.

— Ну кто, кто… ясно кто, — отмахнулся Мордюков. — Вот эта шизанутая подружка Снегирева, как там её… Светлана Сагада. И её папаша в придачу. Набрали себе подопечных, клуб, не оправдали люди их надежд, и теперь вот отправляют на тот свет по одному. Чем не мотив, а?

— Смелое заявление, — усмехнулась Кобра. — У вас есть какие-то прямые доказательства?

— Представь себе, Оксана Геннадьевна, — в тон ей ответил шеф, — что есть.

Он вдруг полез в карман и нацепил круглые тонкие очки, а потом глянул на нас поверх оправы и громко предупредил:

— И не смеяться мне тут! Я в очках — да, я как дед! Близко уже не вижу!

— Я не смеюсь, Семён Алексеевич, — кашлянул в кулак Шульгин, сдерживая смешок. — Просто вы в этих очках… на Берию похожи.

Тут мы с Оксаной не выдержали. Прыснули от смеха.

— Это жена купила мне, — поморщился Мордюков. — В такой оправе. Но правда лучше видно. Закажу себе другие, чёрт бы эти очки побрал.

Он сдёрнул очки, щурясь, уставился в листок на столе и стал читать без них, напрягаясь, словно боролся с каждым словом.

— Вот тут сказано, — наконец, произнёс он, — что цианид, который мы изъяли в сумочке Светы Сагады, и цианид, обнаруженный в бутылке с коньяком и в крови её матери, Елены Сагады, имеют общее происхождение. Идентичны по составу.

— Как это «идентичны по составу»? — нахмурился Шульгин. — Цианид — он и есть цианид. Понятно, что и там, и там одно и то же.

— Да нет, — махнул рукой Мордюков. — Там что-то по-умному написано. На-ка, я без очков плохо вижу… — он протянул листок мне. — Какие-то остаточные примеси, хвосты и так далее. В общем, спектр там, спектр- шмектор… хроматомасс-исследования. Ох… ненавижу я заключения экспертов читать, черт ногу сломит.

— Так это она что, — выдохнула Оксана, — свою родную мать отравила?

— Ну, получается, что так, — кивнул шеф.

— Что-то не вяжется, товарищи, — сказал я. — Если она отравила свою мать, то зачем пошла к ней на могилу? Ночью…

— Тоже верно, — согласился Мордюков. — Но, с другой стороны, может, она психопатка, социопатка, не знаю, двинутая. Поэты — они же все такие.

— А может, ей этот флакон с ядом просто подкинули в сумочку? — предположил Шульгин.

— Да нет, — покачал головой Мордюков. — Никто ей ничего не подкидывал. Вот результаты комплексной дактилоскопической и генетической экспертизы.

Он взял ещё листок, все-таки напялил очки и зачитал:

— Проведены исследования двумя экспертами в своих областях. Вывод — потожировое вещество, содержащее ядерные клетки эпителия… так-так-так… короче говоря, хотя точно носителя мы определить не можем, на двух предметах оно идентично. На этой шапке или где там — и на флаконе с ядом. То есть она знала, что у неё там флакон. Держала его в руках. И так держала, что пальчики вспотели, оставляя ДНК.

— Разве пот у нас содержит ДНК? — усомнился Шульгин.

— Ой, ты такой умный, Коля, — буркнул Мордюков. — Вот, на, читай заключение сам.

Коля взял листок, пробежал глазами:

— А, нет, пот… не содержит… а содержит… клетки эпителия, смешивающиеся с потожировым веществом и налипающие на объект. Ну и ладно. Хорошо, что куртку и шапочку-то она оставила, и я это всё экспертам оттаранил.

— Только это ещё не вполне официально получается, пальчики-то не успели откатать. — сказал я. — Но всё-таки одно ясно. Флакон ей никто не подкидывал. Это её флакон. С поверхностью которого пальчики ее контактировали очень плотно.

— И это она, получается, отравила мать, — недоумённо проговорил Коля. — Ну и, выходит, потом скинула своего друга с крыши.

— Что там в телефоне потерпевшего было? — спросил Мордюков.

— Телефон разбился при падении, — ответил я, — но я ещё до этого видел: от незнакомого номера пришло сообщение — «На нашем месте. Встретимся». Сейчас техники работают, восстанавливают данные, проверяют переписку. Если получится, то мы найдём всю. Прочитаем, восстановим всё, что можно.

— Ясно, — кивнул шеф. — Вот уже что-то, товарищи.

Он помахал нам пальцем — непонятно, то ли хвалил, то ли угрожал:

— Ведь можете, когда захотите! Теперь у нас есть подозреваемая, конкретная. Осталось только изловить. Есть мотив, есть связь — кто-то убивает членов клуба.

Он откинулся на спинку кресла, стукнул пальцем по столу.

— Теперь мы можем предугадать действия убийцы. Или убийц, — добавил он. — Я не знаю, сколько их там. Но раз они так взялись, наверняка захотят убрать остальных. Сколько там у нас осталось?

— Ну, трое, — сказал я. — Две женщины и мужчина.

— Плохо, — буркнул Мордюков.

— Что плохо? — не понял я.

— Плохо, что трое, — сказал он. — Был бы один — легче было бы уследить.

Он тяжело вздохнул, потёр лоб.

— Ладно. Сделаем так: соберите мне их всех на беседу. Поэтов недобитых. Нам их беречь надо, как зеницу ока. Новые убийства нам ни к чему. Сегодня же, слышите? Сегодня соберите!

— Сделаем, — сказала Оксана.

— Всё, работайте. Свободны, — пробурчал шеф, хватаясь за телефонную трубку.

Он уже набирал какой-то номер — очевидно, собирался отчитаться в Главк.

Собрать оставшихся в живых поэтов не составило труда. Их было всего трое.

Даниил Кожевников — сорок пять лет, владелец типографии. Коренастый, лысоватый, в очках, с нервным тиком левого глаза.

Мария Чижова — молодая журналистка местного интернет-портала. Миниатюрная, с ярко-рыжими волосами и живой мимикой, как у обезьянки. Она и тут постоянно кусала губы.

Ирина Плотникова — постарше остальных, обычная продавщица из продуктового магазина. На фоне остальных она казалась человеком простым, как-то выбивалась из интеллигентной компании, но и этому нашлось объяснение — в этом кружке она считалась «поэтом от народа».

Теперь они сидели перед Мордюковым в его кабинете.

— Я собрал вас, граждане, — начал шеф, — чтобы сообщить: вам по-прежнему угрожает опасность.

Женщины напряглись, а Кожевников нахмурился.

— Сегодня был убит Алексей Снегирёв, — добавил полковник.

Мария и Ирина охнули. Кожевников надул щеки и шумно выдохнул.

— Как он погиб? — спросил Даниил.

— Его столкнули с крыши, — ответил Мордюков.

— И вы, конечно, не нашли убийцу, — резко бросила Чижова.

— Мы работаем, гражданочка, — спокойно сказал шеф. — Но и вы должны быть осторожны. Я бы советовал вам не выходить из дома и никому не открывать дверь. Если кто-то приходит — знакомый, родственник — пусть звонит заранее. И второй телефонный звонок, когда уже у двери, чтобы вы могли при этом увидеть его в глазок.

— Ну вы же полиция, — вмешалась Плотникова. — Вы должны нас защитить! Для чего государство платит вам зарплату⁈

— Гражданочка, — тяжело вздохнул шеф, — мы свой хлеб не зря едим. Уверяю вас, убийцу мы поймаем. Но поймите, ваша жизнь сейчас в опасности. И если вы сами не…

— Я не собираюсь сидеть дома! — вспыхнула Мария, тряхнув огненной шевелюрой. — Дома он меня быстрее достанет! Я живу одна, разве вы не понимаете⁈ Он может пробраться через окно, через балкон, может поджечь квартиру! Может кинуть что-нибудь в окно, взорвать в конце концов! Дайте мне сотрудников для охраны! Прошу вас!

Она вцепилась обеими руками в стол, губы ее подрагивали.

— Тише, тише, — поднял руку Мордюков, успокаивая. — Без паники.

— Вы дадите охрану?

— Я не могу к каждому из вас приставить человека, — сказал Мордюков, — у меня просто нет людей. Все работают.

— Это ваши проблемы, — мрачно проговорил Кожевников. — Это ваша забота, ваша работа — нас охранять.

— Наша работа — искать преступников, — резко ответил шеф. — А осторожность — ваша забота. Вот наймите себе ЧОПовцев или телохранителей, если так страшно.

— Как вы можете так говорить? — возмутилась Чижова. — Вы же сотрудник полиции! А если нас и правда убьют?

— Тихо! — рявкнул Мордюков, хлопнув ладонью по столу. — Значит так, слушайте сюда. Хорошо, я приставлю к вам сотрудников. Только если вы все втроём будете жить в одном месте. Потому что охрана должна быть круглосуточной. А это минимум две-три смены. Вы представляете, сколько людей мне надо выделить, если вы будете вот так вот, порознь, каждый у себя?

— Вы с ума сошли! — возмутилась Плотникова, запахивая воротничок блузки, будто уже представила, как посторонние мужики будут пялиться на неё, когда она переодевается в процессе совместного проживания. — У меня вообще-то муж! Он не пустит меня жить с чужими мужчинами!

— Да ёшкин кот! — вскинулся Мордюков. — Тогда запрись дома!

В этот момент в дверь постучали.

— Разрешите? — послышался голос.

— Чего тебе, Ляцкий? — нахмурился шеф.

В кабинет просунулся дежурный.

— Да я хотел Максима Сергеевича отвлечь…

— Он занят, не видишь? У нас тут дискуссия. Потом! Всё потом!

— Всё, понял, — сказал Ляцкий и хотел уже удалиться.

Но Мордюков поднял руку:

— Ладно, говори, что там у тебя, только быстро.

— Там это… — кивнул Ляцкий, чуть пригибаясь в благодарность за то, что шеф разрешил слово вставить. — Заявитель. Бесячий какой-то, извиняюсь, граждане, — он заметил сидящих поэтов и прижал руку к груди. — В общем, потерпевший там истерит, говорит, что его на машине пытались сбить. И надо бы…

— Что ещё за новости? — нахмурился Мордюков.

— Ну, вот он прилетел сегодня из своей Тайландии, весь загорелый, с серьгой в ухе. Говорит — прямо возле аэропорта машина хотела его задавить. Я ему: пиши заявление, что ДТП было. А он: «Нет, — говорит, — это не ДТП. Это покушение на меня. На мою жизнь!» Я спрашиваю: кто ты такой, чтобы на тебя покушаться-то? Президент, что ли? А он — «Я поэт». Ну я и…

— Поэт? — поднял бровь шеф.

— Ну, так вот я и подумал, Семён Алексеевич, — продолжал Ляцкий, — что, может, это ещё один из этих… ваших поэтов, прости господи. Решил Максиму Сергеевичу доложить.

— Какой-такой поэт? — насторожился Мордюков.

— Сейчас, — сказал майор, выглянул в коридор и крикнул: — Эй, слышь, поэт! Подь сюда! Тебя как зовут-то?

— Артём, — послышался голос. — Артём Ланской.

— Тёма! — вскочил Кожевников и направился к двери. — Тёма, друг! Ты вернулся!

В кабинет заглянул мужчина — загорелый, ухоженный, с легкой самодовольной улыбкой. Престарелый мачо: серьга в ухе, волосы явно крашеные, чуть раскосые глаза — признак вмешательства пластического хирурга. На нём — фиолетовая шубейка нелепого кроя и сапоги на каблуках, которым позавидовала бы любая женщина.

— Ну, ряженый, да и только, — пробурчал себе под нос Мордюков, явно с трудом сдержавшись и сплюнув только мысленно.

— Вы чего тут делаете? — спросил Артём, осматривая всех.

— То же, что и ты, — нервно улыбнулась Мария Чижова. — На наши жизни тоже могут покушаться.