Последний Герой. Том 10

Глава 13

— Что это? — присмотрелся Речкин и потянулся, чтобы взять у меня палку из рук, а потом ещё повертел перед глазами.

— Волокна, похожие на собачью шерсть, — я глянул на Антона пристально и испытующе. Вахтовик поёжился и нахмурился. — Ничего не хочешь пояснить, Антоша?

— Ты что, Максим, — пробурчал он, — ты на что намекаешь? Что я эту палку сюда воткнул, телефон подвесил? Ха! С дубу рухнул? На фига бы мне уперлось?

— Я ни на что не намекаю, — ответил я. — Просто констатирую факты. Где твои варежки, Антоша? Покажи-ка мне их.

— Да пожалуйста, на, смотри! — воскликнул он, сунул руки в карманы, хотел вытащить, но застыл. — Стоп…

Он похлопал по карманам, проверил ещё раз, потом в куртке, в штанах. Щупал себя по груди, будто надеялся, что варежки вырастут из воздуха.

— Бляха-муха, — выдохнул вахтовик. — Нету варежек. Сп****ли.

— Или сам выбросил, — зло сказал Речкин.

— Э! Чё, обурел, что ли? — рыкнул Антон. — С хрена ли я их выбросил? Знаешь, какие они тёплые?

— Чтобы скрыть следы, — спокойно заметил Речкин.

Тимофей смотрел на него, сжав губы. Вахтовик завёлся, лицо его покраснело.

— Ни хрена я не выкидывал! Мужики, зуб даю! — он добавил пару крепких словечек, чтобы мы точно поверили. — Сперли у меня их, сто пудов!

— Ладно, — сказал я. — Разберёмся потом. А сейчас несите лопаты, лом или топор. Что найдёте, что-нибудь острое.

Я уже ногой разгребал снег на льду. Под подошвой что-то блеснуло — светлое, неровное. Я присел, пригляделся. Подо льдом, как я и ожидал, что-то виднелось.

— Что ты там ищешь? — настороженно спросил Антон.

— Эта палка неспроста воткнута, — ответил я. — И телефон висел не просто так. Это метка. Здесь кто-то есть.

Я наклонился и кивнул вниз, где у меня под ногами, сквозь толщу льда, уже вырисовывалось человеческое тело.

— Ох, бляха… — выдохнул вахтовик. — Это… Это ж, наверное, тот загорелый. Хозяин хором.

— Скорее всего, он, — хрипло сказал Речкин, присев на колени и разгребая снег руками. — Нашёлся-таки, чертяка. А я уж, грешным делом, думал, что это его рук дело, вся эта катавасия. А оно вон как получилось.

Мы принесли топор, лом, ещё одну лопату. Работали долго, ведь лед был толстый, а инструмент не особо приспособлен для таких работ. Руки затекали, пальцы сводило от холода. Казалось, это был бесконечный сизифов труд. Только через почти полные два часа лёд поддался, мы пробили в нем дыру такого размера, чтобы можно было вытащить тело. Нам удалось зацепить труп и вытащить его на поверхность. Это действительно оказался Артём Ланской. Синий, мерзлый и скукоженный. Вода и температура за короткое время изменили нашего знакомца почти до неузнаваемости.

Я, пытаясь отдышаться, не стал терять времени и присел, приглядываясь. Затылок Ланского был пробит чем-то тяжёлым, кость под пальцами в месте удара проминалась, словно бумага. Мы стояли над ним молча, каждый думал о своем.

— Тело нужно укрыть, чтобы зверьё не растащило, — сказал я. — Или…

— Ну не тащить же его в дом, — нахмурился Речкин, на ходу поняв, о чём я думаю.

— А давайте в баню, — предложил вахтовик. — Она остыла, там полок широкий, и дверь можно запереть. И того, очкарика, тоже туда отнесём. Чё он там у нас в доме лежит, задушенный, баб пугает? Они там уже все в припадке без нас, вот точно говорю.

Так и сделали. Перенесли тела в баню, положили на полок, прикрыли брезентом, заперли на засов.

Нинель, услышав от нас скорбные вести, приуныла. Сначала у неё была истерика — визг, рыдания и дрожь. Потом смирилась. Когда мы подняли тело Артёма, она тихо сидела в зале напротив камина. Рыдала без слёз, просто шептала его имя, будто молилась.

Журналистка налила ей бокал вина. Нинель выпила одним махом, как воду, и потребовала ещё.

Я собрал всех в зале, велел слушать внимательно. Ещё раз проинструктировал: по одному не ходить ни в коем случае. Пока мы ходили по территории и боролись со льдом, пролетел весь день, приближался вечер. Ветер так и не проходил, снег снова пошёл косыми полосами.

Все только что поужинали, но настроения ни у кого не было. Каждый был погружен в свои мысли.

— Ну должен же кто-то приехать, должны же нас искать, — бубнила Плотникова, нервно перебирая пальцами край скатерти.

— Да кому мы нужны, Ирка, — сказал её муж, откупоривая очередную бутылку пива. — Мы же всем сказали, что уехали на все выходные. Сами, блин, виноваты.

— Так хватятся же, — не унималась она. — Родня, соседи, коллеги…

— Ну, может, кого-то тут и хватятся, — протянул Антон. — А вот мы-то кому нужны? Нет Плотниковых — и хрен с ними, — он глотнул пива прямо из горлышка, смачно икнул и довольно крякнул.

Ирина поморщилась, будто тот факт, что он способен теперь получать удовольствие от бутылки пива, поднимал в ней какое-то плохо контролируемое отвращение. Мария, вооружившись отвёрткой, которую где-то нашла, села рядом со мной, прижалась мягко плечом.

— А я всё думаю, — проговорила она, — кто же этот убийца? Кто он? Что мы ему сделали? Почему он так с нами?

— Хороший вопрос, — сказал я. — Действительно, что вы ему могли сделать? Помнится, покойный Кожевников обмолвился, будто всё это… хм… наказание. Он говорил, что когда-то сбил самокатчика. Ну, давайте разберёмся, что ли. Может, у вас тоже у каждого свои грешки?

Плотникова вдруг поднялась на ноги.

— Я считаю, нужно рассказать всё Максиму, — вдруг решительно сказала Ирина. — Мы так долго это скрывали… Всё зашло слишком далеко.

— Нет! — вскрикнула журналистка. — Мы же поклялись, что никто не узнает!

— Что никто не узнает? — одновременно спросили Нинель и Антон, переглянувшись. — Вы о чём вообще?

Они явно не были в курсе общей тайны поэтического клуба, и это взвинчивало нервы. Впрочем, я тоже ни о чём таком не знал.

— Так, друзья-товарищи, — сказал я, вставая и проходя по комнате, — хватит. Говорите всё, или вас и правда перебьют по одному. Я не смогу вас защитить, если не буду знать, за что убивают.

Я подошёл к камину, где лежала та самая газета, найденная мною в кабинете Ланского.

— Вот она, — сказал я, поднимая её. — Газета, которая свидетельствует о смерти его подружки. Туманное дело. Знаете, что я думаю, други мои? — сказал я, глядя на каждого. — Что вы как-то причастны к смертям. Каждый из вас. И кто-то вам за это мстит. Или, может, хочет прервать этот порочный круг. И в этом нам нужно разобраться, если хотим — если вы хотите — жить.

— Мы не убийцы, — тихо проговорила Ирина. — Так получилось… так вышло.

— Ну-ка, Ириша, поподробнее, — сказал я.

— Молчи, — шикнула на неё Мария.

— Так, Чижова, — оборвал я журналистку. — Ещё одно слово, и я тебя запру в кочегарке.

— Ну, Максим, — нахмурилась она. — Я просто знаю Ирку, она сейчас наговорит глупостей. Она вина выпила, щас прорвет ее.

— Всё, молчи, — сказал я и, повернувшись к продавщице, подбодрил: — Давай, рассказывай.

Плотникова опустила голову, вздохнула и начала рассказывать:

— Так получилось, правда… Просто кто-то из нас, несколько лет назад, я уже не помню кто, однажды на очередном собрании поэтов рассказал, как произошёл несчастный случай. Он мог спасти человека, но испугался. Не смог, не помог, и тот умер. А он всё видел, всё запомнил, рассказал нам, и мы это как будто сами увидели, как будто присутствовали при его смерти, ощутили последний миг жизни. И… потом, не знаю как, но в нас появилось вдохновение. Мы стали писать стихи, будто открыли в себе неведомое, все чувства, — она торопилась и чуть всхлипывала, спеша высказать всё. — Строки тогда рождались сами собой, как никогда.

Я нахмурился:

— Не понял. Вы вдохновились смертью?

— Да, — кивнула Ирина. — А потом Сагада сказал, что мы должны переименовать клуб. Что теперь это не просто поэзия. Это мёртвая поэзия. Мы будем черпать вдохновение в смерти. Это наша муза, говорил он.

Я посмотрел на нее пристально, не веря своим ушам.

— И вы что, стали убивать?

— Нет, конечно нет! — замахала руками Плотникова. — Мы никого специально не убивали… Просто, ну, если мы видели, что кто-то в опасности… и могли помочь… мы не вмешивались.

Я медленно встал, обвёл их взглядом.

— Например? — спросил я.

— Ну вот, Даня Кожевников, — сказала Ирина, глядя в сторону. — Он рассказывал, как сбил самокатчика. Говорил, что мог затормозить… успел бы, но не стал. И помощь мог оказать тому самокатчику, наверное. Но этого не сделал. И, по сути, он-то был виноват. А тот парнишка, что залетел ему под машину, просто выскочил поперёк дороги. Но Даня ведь знал, что смерть вдохновляет нас всех… и потому не стал тормозить. Он сам потом говорил, что смерть, этот вот момент, дала ему вдохновение, и он написал свои лучшие стихи.

— По сути? Если по сути, то это преднамеренное убийство. — сказал я хмуро. — Хотя это, конечно, недоказуемо.

— Да, Максим, — тихо ответила Плотникова. — Мы ведь… мы просто тогда так не считали.

Она опустила глаза, но всё-таки сказала ещё:

— А когда он рассказал, мы снова начали писать.

— Интересно, — проговорил я, меряя шагами комнату.

— Ирка, — вдруг подал голос Антон, — я не понял, а ты что, тоже кого-то… того? Мочканула, а, жена?

— Нет, что ты, — вздрогнула она. — Я простой продавец. Как я могла? У меня бы и такой возможности не было.

— То есть если бы была, ты бы тоже устроила себе… вдохновение? — спросил я.

— Я не знаю, — прошептала Ирина совсем тихо. — Так было… и так есть. Что я могу сказать? Ой… вот вы так смотрите на меня, и я… думаю… видимо, и правда нам это в наказание…

Я повернулся к Марии.

— А ты, Маш, — сказал я, — кого убила?

— Макс, никого я не убивала. Всё это бред. Ирка не в себе, несет всякую чушь, — продолжала упрямо отпираться та.

— Хватит врать-то, хоть самим себе, — простонала Ирина.

Она обхватила голову руками, словно то, что не хотели сказать другие, наливало её свинцом.

— Что-то мне кажется, что это вовсе не бред, — сказал я, в прищуре глядя на журналистку. — Когда мы отсюда выберемся, я всё равно проверю каждого из вас. Так что лучше расскажи сейчас.

— Да нечего мне рассказывать, — нахмурилась Чижова.

— Не верю…

— Ой, да ладно, — махнула рукой рыжая. — Написала я тогда статью про одного типа… Он был гнилой человек. Подросток, выходец из Средней Азии. Избивал других подростков, снимал всё на видео, выкладывал в сеть. Я про него материал сделала, как про символ деградации. Написала, из какого он района, упомянула, где тусуется. А потом его нашли мёртвым в переулке, с ножевым ранением. Колото-резаное, смертельное. Не знаю, из-за моей статьи это или нет. Может, просто нарвался наконец на сильного противника. Меня потом даже уволили из редакции. Вот так и стала я интернет-обозревателем. Пишу блоги, работаю на себя. И никому я ничего не должна, — Мария тяжело вздохнула и тихо добавила: — И никому я не нужна. Но… я никого не убивала.

— Но ты же это специально сделала, статью накатала, — сказал я. — Ты же знала, что его могут найти и убить. Ты для этого и дала им координаты. Так, Мария?

— Конечно, знала, Макс, — спокойно ответила Мария. — Но я не считаю, что я убийца. И если уж на то пошло… он заслужил эту смерть.

— Ясно с тобой, — сказал я. — Ну а ты, — обратился я к Речкину, — ты же тоже состоял в клубе. Рассказывай…

— А что я? — пожал плечами Тимофей. — Я ушёл до того, как их переклинило вот с этой хернёй. Сам сейчас офигеваю, всё это слушаю. Меня же турнули из клуба, когда я с Ленкой замутил, она же так и осталась женой Сагады. Ну стишки я писал, марал бумагу, каюсь. И больше ничего.

— Да ну? Повезло, — с сарказмом хмыкнул я. — Значит, тебя, наверное, не убьют, потому что ты не участвовал во всех этих схемах. Только к этому вопросу мы ещё вернёмся, когда выберемся отсюда. Я дам процессуальную оценку действиям каждого из вас, можете не сомневаться. Не забуду и не передумаю.

— Максим, — со вздохом проговорила журналистка, — ты вначале нас спаси, а потом уж в тюрьму сажай.

— Макс, — прервал разговоры Речкин, — ну я пошёл? Темно уже совсем, пора выдвигаться.

Девушки удивлённо переглянулись, Ирина же пропустила всё это мимо ушей. Кажется, для неё главным было, чтобы Мария рассказала о своей жертве.

— Давай, — кивнул я.

Тимофей вооружился двумя ножами. Один спрятал в карман, другой прижал в рукаве. Вышел на улицу. Без фонарика, бесшумно, он ушёл в сторону домика смотрителя.

Я вышел на крыльцо и смотрел, как он скрылся за снегом и деревьями, наблюдая, чтобы ничего с ним не случилось. Следом не пошёл, дабы не привлекать внимания. Если смотритель где-то здесь, на базе, то наверняка следит, кто заходит и кто выходит из дома.

Речкин действовал осторожно. Сначала сделал круг, прошёл вдоль озера, обогнул баню и хозпостройки. Потом, пригибаясь, пробрался к домику со стороны леса. Постоял в тени, выжидая. И вот он короткой перебежкой достиг крыльца, тихо приоткрыл дверь, шагнул внутрь и исчез в темноте.

Я стоял ещё минут пятнадцать-двадцать, прислушивался, вглядывался в темноту. Ни шума, ни крика, ни единого звука. Всё тихо, только ветер шумел меж сосен. Вроде, получилось. Оставалось ждать. Речкин вообще-то мужик крепкий, но всё равно за него тревожно.

Нужно было поглядывать за домиком, держать под контролем. Я вернулся внутрь, поднялся на второй этаж, устроился у окна. Стал наблюдать. Ветер усилился, гнал снежную пыль стеной, и вскоре белая пелена накрыла всё вокруг. Домик смотрителя исчез из виду, словно его и не было.

Я распахнул окно, но все равно ничего не было видно.

— Чёрт… — выдохнул я, чувствуя, как внутри холодок от озноба превращается в предчувствие беды.

Бесполезно сидеть и наблюдать. Можно только надеяться, что с Тимофеем ничего не случится, и ему удастся подкараулить этого мифического смотрителя. Хотя, честно говоря, я сомневаюсь, что он вообще существует. Но, с другой стороны, не стал бы покойный Ланской врать, что у него здесь работник. Недоговаривать — это одно, а выдумывать… Зачем ему это?

Мы нашли его труп, и своей смертью он доказал свою непричастность к той чертовщине, что происходит на базе. Нашли палку с кровью, которой его ударили и которой потом и подтолкнули тело под лёд. Поэтому конец палки был обледенелый. А потом туда нацепили ещё и пакет с телефоном, принадлежавшим Кожевникову.

Почему именно его телефон — не могу понять. А под кроватью, где был задушен Кожевников, лежал телефон Плотниковой. Почему так — тоже не ясно. Всю голову сломал, но так и не разгадал этот посыл убийцы.

Но чую, что не просто так он подкидывал телефоны.

Я спустился вниз, в общий зал. Нинель, натянув до глаз плед, спала на диванчике, отрубилась, выпив в одиночку целую бутылку вина. Плотникова и Чижова о чём-то тихо переговаривались, а вахтовик продолжал поглощать пиво.

— О, Макс, давай бухнём, а? — оживился он. — Чё ты ходишь такой смурной? Ну не, я понимаю всё, тут убивает нас кто-то, но, блин, помирать — так с музыкой. Давай бахнем, а?

— Отвали, Тоха, — сказал я. — Если я выпью, то… то вас убьют сразу.

— Ой, да ладно, не начинай. Я вообще к этому клубу никакого отношения не имею, так что не при делах. Меня точно не грохнут. Ну, как и тебя, кстати. Ты же мент, — он сочувственно кивнул в сторону женщин. — Это их могут шлёпнуть.

Он тут же ударил себя кулаком в грудь.

— А мы будем бдить, мы охранять вас будем, слышите? — он даже присвистнул. — Ирка, ты с мужем здесь, так что не боись, всё нормально будет.

— Ой… защитничек нашелся, — выдохнула Плотникова.

Она встала и пошла к выходу из комнаты.

— Ты куда? — спросил я.

— В туалет, нельзя что ли? Или теперь мы, по-твоему, убийцы все? Арестованы? — почему-то вскипела она.

— Я с тобой.

— Как это со мной? Туда?

— Так надо, — настоял я.

— Э, Макс, ты не буксуй, это вообще-то моя жена. Давай уж тогда я с ней схожу, если надо.

Вахтовик уже встал, чтобы сопроводить жену, сделал два неуверенных шага и покачнулся.

— Сядь и прижми задницу. Сиди здесь. Не бойся, ничего с твоей женой не случится, — я толкнул его, и он плюхнулся обратно в кресло.

Света так и не было. Мы взяли одну из зажжённых свечей и пошли по коридору к санузлу.

— Спасибо, Максим, что проводил меня, — прошептала Ирина. — Честно говоря, я боялась тебя попросить вслух. Мой бы начал быковать, ревновать, как всегда. А так ты сам предложил, и всё как будто само вышло.

— Да пожалуйста, — пожал я плечами.

— Ну ты же не будешь заходить со мной туда, да? — грустно улыбнулась она. — Там же точно никого нет.

— Давай сначала проверим, — сказал я.

Я открыл дверь уборной, шагнул внутрь, осмотрелся. Прошёлся взглядом по углам, машинально заглянул даже под крышку унитаза, будто там мог прятаться убийца. Осознал абсурдность своих действий, но это выходило на автомате. Проверив все, вышел обратно.

— Всё чисто, — сказал я. — Заходи.

— Я дверь запирать не буду. Ты же тут постоишь, подождёшь? Я быстро.

— Да не волнуйся, я здесь, — сказал я и протянул ей свечку.

Она зашла, прикрыла дверь и почти сразу вскрикнула:

— Ой… мамочки… что это там?

— Что? — я рванулся и ворвался внутрь. — Где?

— Да вон… за окном… блестит… огонь!

Я глянул и похолодел.

— Твою мать… — выдохнул я. — Домик смотрителя…

Я выскочил на улицу, не надевая куртку, в одной кофте. Ботинки тут же набрали снега. На ходу выхватил пистолет и побежал.

Домик полыхал. Огонь лизал сухие бревенчатые стены, трещал, пожирая крышу.

— Эй! Тимофей! Ты где⁈ — крикнул я.

Ответа не было. Крыльцо уже охватывало пламя. Дверь оказалась закрыта.

— Речкин! Эй!

Прикрывая лицо рукавом от жара, я дёрнул ручку, распахнул дверь и ввалился внутрь. Опустил взгляд вниз.

В дыму на полу лежал Речкин. Затылок его был в крови.

— Чёрт…

Я подхватил его под руки и волоком потащил наружу. Его ботинки бухали по доскам, цеплялись за порог. Вытащил, отволок подальше, бросил в снег.

Проверил пульс на шее.

— Живой… дышит…

Похлопал его по щеке. Речкин застонал и открыл глаза.

— Что произошло? — наклонился я.

— Не знаю… — выдавил Тимофей. — Меня кто-то ударил… сзади…

Он попытался приподняться и закашлялся.

— Я не видел… Он… там… ещё в домике. Наверное.

Я снова вернулся в домик, пистолет держал на изготовку. Внутри уже почти ничего не было видно. Я прошёлся по комнате, проверил углы, заглянул за стол. Никого. Только на косяке двери заметил тёмные следы крови, примерно на уровне моего роста.

Домик трещал, огонь разгорался, едкий дым уже лез внутрь, щипал глаза и горло. Подожгли его явно снаружи. Сам по себе он не вспыхнул бы сразу со всех сторон. Скорее всего, облили чем-то горючим.

Точно! Тем самым топливом, которое у нас украли. Канистры из машины Ланского.

Я выскочил наружу. Речкин уже поднялся, стоял, покачиваясь, тёр затылок.

— Глянь, Макс, что у меня там? — пробормотал он.

К нам подбежали Чижова и Плотникова. Чуть поодаль, спотыкаясь и заплетаясь в собственных ногах, плёлся бухой вахтовик.

— Что случилось? — выдохнули женщины, подойдя ближе.

— Не знаю, — сказал Речкин. — Меня ударили. Я вырубился. Потом очнулся уже на снегу. Макс меня вытащил.

Домик тем временем начал рушиться. Доски крыльца повело от жара, они вздулись, перекосились и вдруг встали дыбом, оголяя пространство под ними.

— Смотрите! — воскликнула Мария. — Там под крыльцом что-то есть!

— Ой, мамочки… — прошептала Ирина. — Это человек!