Погоня за судьбой. Часть III

Глава VII. Джон

В закрытых помещениях жилого отсека можно было запросто потерять счёт времени, но автоматические системы лаборатории включали штатное освещение ровно тогда, когда первые лучи рассветного солнца падали на фотоэлементы солнечных панелей снаружи.

Где-то раздался звонкий щелчок, прокатившийся по всем коридорам комплекса, и в глаза ударил желтоватый свет ламп, сменяя собой тусклое аварийное освещение. После потной и душной ночи в неподвижном воздухе этот свет вызвал у меня искренний вздох облегчения…

Спустившись в столовую, я обнаружила там Сяодана и худую девушку со светлыми волосами, в очках и в белом халате — судя по всему, ещё одну лаборантку. Они о чём-то тихо переговаривались и при моём появлении затихли. Шен поднялся мне навстречу:

— Здравствуйте, Лиза. Я надеюсь, вы хорошо спали?

— Честно говоря, так себе, — пожаловалась я. — Кондиционеры у вас тут ночью, похоже, не работают. Духота стоит страшная.

— Да, с электричеством в последнее время дела обстоят не очень, и некоторыми удобствами приходится жертвовать. — Он немного помолчал и продолжил: — Позвольте представить вам Мелинду Уоррен. Она работает в группе биоантропологии. Мелинда, это Елизавета Волкова, консультант.

— Очень приятно. — Девушка натянула на лицо фальшивую улыбку и кивнула. — Шен, я, наверное, пойду. У меня дела.

— Хорошо, Мелинда, увидимся. — Когда она скрылась за поворотом коридора, Шен негромко произнёс: — Она нелюдимый человек и трудоголик. Предпочитает заниматься исследованиями всё своё свободное время.

— Ничего страшного, я не особо рвусь заводить новые связи, — пожала я плечами. — Я тоже работаю с людьми вынужденно… Но давайте сразу к делу, если не возражаете. У меня есть вопросы, и я буду благодарна вам за ответы на них.

— Конечно, — с готовностью согласился Сяодан. — Помогу всем, чем смогу.

— Вчера вы упоминали «Остиум». Что это такое?

— Пойдёмте. — Шен поднялся и сделал шаг в сторону одного из проходов. — Проще будет показать, чтобы наше положение стало понятнее…

Мы направились в глубь одного из коридоров. Шаги гулким эхом отдавались в металлические стены, и краем сознания я отметила, что привычного шелеста насекомых-переростков по крыше слышно не было. То ли они устали ползать и вернулись по норам, то ли их прогнало палящее солнце. Судя по тому, что вчера днём мы их не видели, я склонялась ко второму варианту. А это означало, что я могу вернуться к остаткам нашего отряда, чтобы привести их сюда. Первая хорошая новость за сегодня…

Миновав пару перекрёстков, мы очутились в небольшом центре управления. Многочисленные мониторы, бо́льшая часть которых чернела выключенными монокристаллами, мигающие лампочки и светящиеся сенсоры выдавали своего рода пункт наблюдения или пост охраны.

Я взглянула на экран — на нём отчетливо вырисовывался гребень стены, за которым зияла огненная пропасть. Из-под кромки противоположного берега едва виднелся убранный в нишу стальной каркас выдвижного моста, а на той стороне я узнала знакомую насыпь, с которой мы вели наблюдение. К огромному валуну был привязан тёмный трос, свисавший вниз, в каньон, но Дженкинса видно не было — то ли он не попал в поле зрения камеры, то ли сорвался вниз. Почему-то я надеялась, что его тело упало в каньон — вчерашний вечер не сулил ему ничего хорошего, и при мысли о том, что от него осталось, глубоко в кишках зашевелилась пищевая паста, съеденная с вечера.

Шен плюхнулся в кресло перед монитором, и его пальцы забегали по сенсорной панели с неестественной, почти лихорадочной быстротой.

— Минуточку… — пробормотал он, и в его голосе впервые прозвучало раздражение.

Изображения сменялись одно за другим — раскалённый квадрат посадочной площадки; серебристая крыша одного из зданий; исчезающий в кипящем мареве каньон с лениво ползущей алой змеёй потока на дне; огороженный стенами внутренний двор лаборатории, по которому слонялись пара человеческих фигур; провал каньона, за которым раскинулась бескрайняя серо-чёрная равнина с одиноко торчащими разрозненными взгорьями…

— Вон там. — Сяодан удовлетворённо кивнул. — Сейчас дам увеличение…

Изображение стало чётче, камера сдвинулась к горизонту, разделяя картинку на белое небо сверху и тёмную базальтовую поверхность снизу. Между ними я начала различать какую-то выпуклость, похожую на кучу мусора. Пейзаж всё увеличивался в размерах, и проступающие детали обнаруживали обломки какого-то механического устройства.

И тут я увидела. Это был космический корабль. Вернее, то, что от него осталось. В сторону камеры тянулся неровный чёрный шлейф, усеянный обгорелыми кусками обшивки и осколками двигателей — корабль рухнул, удаляясь от лаборатории.

Отсюда можно было различить уцелевшую головную и часть центральной секции военного транспортника класса «Першерон», но остальное — двигатели, массивный грузовой отсек, стабилизаторы, воздушные промежутки — было разбито в оплавленную труху и беспорядочно рассыпано по обгоревшим камням. Так себе посадка, что и говорить…

— Это «Остиум», — сообщил Шен. — Он был нашим билетом отсюда. Посадка проходила в спешке, царил полный бардак. Меня развернули у самого трапа — мест не хватило. Я был вне себя, но… оказалось, что это спасло мне жизнь.

— А что случилось с кораблём? — спросила я, машинально потирая затылок.

— Его сбили. Днём. — Шен сглотнул, но быстро взял себя в руки. — Какое-то время назад Совет Научного Корпуса решил перебазировать наш проект на Землю, потому что здесь мы достаточно далеко продвинулись в наших исследованиях. — Лаборант развернулся ко мне вместе с креслом и сцепил руки на груди. — Всё происходило в жуткой спешке. «Остиум», который должен был за несколько рейсов перевезти нас и оборудование, скорее всего был нужен где-то ещё… Сперва перевезли подопытных мирметер, документацию и образцы. Последними двумя рейсами должен был отправиться весь персонал и две захваченные матки. Первая матка была на том рейсе. — Он обвёл ладонью в экран. — Вероятнее всего, она погибла при крушении.

— Вы говорити, его сбили? — спросила я, облокотившись на дверной косяк. — А кто?

— Мирметеры, — выдохнул он. — Как только судно оторвалось от площадки, они налетели на него, словно… пираньи. Средь бела дня…. Они не обращали внимание ни на наземный персонал, ни на системы охраны. Они просто облепили корпус корабля, лезли на обтекатели, в дюзы двигателей, клевали обшивку… Буквально сразу после взлёта корабль быстро потерял высоту и рухнул на той стороне каньона, в трёх километрах отсюда.

— Что случилось с людьми? — Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. — Носовая часть выглядит более-менее целой. Кто-то же должен был выжить?

— Часть экипажа действительно покинула корабль, — кивнул Сяодан. — И на них сразу же напали мирметеры. Учёные не смогли оказать должного сопротивления, а охрана были слишком малочисленна. Они пытались обороняться, но силы были слишком неравными. — Шен нахмурился, предаваясь воспоминаниям. — За день насекомые растерзали тела и утащили останки в гнездовье южнее по течению потока. Спрятался ли кто-то внутри корабля, мне неизвестно. Сильно сомневаюсь, что там кто-нибудь выжил. Мы долго наблюдали за кораблём с этой стороны каньона, и больше не засекли никакого движения.

— Вы говорите, что мирметеры, как ни странно, напали днём, — заметила я, подтверждая собственную догадку. — Сейчас их снаружи нет, не было и вчера. Это значит, что активность они проявляют в основном ночью, верно? Значит, нападение днём — это аномальное поведение?

— Они, конечно, довольно непредсказуемые создания, но днём в таких количествах не нападали никогда, — кивнул Шен. — Даже когда Спецназ Научного Корпуса брал матку, рядовые особи не защищали её столь рьяно, как мешали «Остиуму» покинуть планету. По ночам осаждать лабораторию они стали только тогда, когда мы начали работы с маткой, да и то — не очень энергично. Серьёзные проблемы начались с тех пор, как рухнул «Остиум» с маткой на борту.

Я нахмурилась и взглянула на экран, на котором, словно угли от разорённого кострища, беспорядочно валялись металлические обломки.

— Вы говорили, что матки было две. А вторая…

— Вторая здесь, внизу. Мы, если можно так сказать, выжимаем из неё последние соки. Доктор Адлер считает, что исследования нужно продолжать при любых обстоятельствах — даже если вокруг всё горит и рушится. Она настоящий учёный, преданный своему делу.

В его голосе звучали нотки восхищения. Я задумалась.

— И что, за вами никто не прилетит? Наверняка же есть другие корабли?

— Я не знаю, что происходит там, наверху. — Он пожал плечами. — Мы некоторым образом отрезаны от цивилизации, поскольку на перигелии в это время года магнитные шумы Мю Льва особенно сильны, а магнитосфера Пироса здесь, на субэкваторе, очень слабая. Запросы по каналам дальней связи не проходят, а когда Корпус о нас вспомнит и найдёт ли ресурсы на то, чтобы нас вывезти — неизвестно. В свете недавних событий я подозреваю, что им некоторым образом не до нас.

— Значит, мирметеры осаждают лабораторию только ночью…

В голове уже созрел план дальнейших действий.

— По ночам их очень много. — Шен раскинул руки, будто бы показывая, сколько их бывает по ночам. — Но даже днём нельзя забывать об осторожности, поскольку они могут появиться в любой момент. Может, одиночные особи, но от этого они не становятся менее опасными. Более того, с недавних пор я полагаю, что они обладают каким-то коллективным разумом…

— Спасибо вам большое, Шен, — прервала я его и направилась обратно в коридор. — Мне нужно собираться в дорогу…

Вернувшись в столовую, я поднялась в жилую секцию для охраны и не обнаружила там ни единой живой души. Судя по изображению с камеры, мои попутчики были во дворе. Спустившись обратно, я свернула в знакомый коридор и выбралась под зеркальный купол. Залитые солнечным светом деревца и кусты искрились зеленью и радовали уставшие глаза. Свежесть этого места брала и не отпускала, и уходить отсюда не хотелось, однако я должна была действовать безотлагательно — тем, кто остался в ущелье, грозила опасность.

Я выбралась на улицу единственным известным мне путём — через тамбур, в который мы ввалились вчера вечером, — и попала в безветренную духоту. Завернула за угол, вышла во двор и увидела Эмиля, Оливера, Рамона и Василия, которые грузили на тележку увесистые красные баллоны из тени большого чёрного контейнера.

Завидев меня, Оливер с любопытством наблюдал, как я пересекаю знойную площадку.

— Доброе утро, — сказала я.

— Я погляжу, к таким утрам ты уже привыкла, — пробурчал Василий, вместе с Эмилем перекладывая на тележку очередную громоздкую стальную ёмкость.

Вид у обоих был ещё более опухший, чем вчера вечером. Рамон, впрочем, выглядел не сильно лучше.

— Как бы не пришлось с ностальгией вспоминать эти деньки, — заметил здоровяк Дюпре.

— Слушай, Эмиль, — обратился к нему Оливер. — Удалось связаться со второй группой?

— Peau de balle! Связи по-прежнему нет, земляк. — Он постучал по рации, закреплённой на поясе. — Тут даже компас не работает.

— Успели подружиться? — поинтересовалась я.

— Фламандцы друг друга видят издалека, — усмехнулся Оливер. — Только у меня повышенная премия за риски, а у него — год службы за два.

— Кто пойдёт со мной за ребятами? — Я обвела мужчин взглядом.

— Наши координаты у них есть? — спросил Василий, судорожно зевнув и сощурив красные глаза в ярких лучах солнечного света.

— Есть, но у них дорогостоящая техника, — ответил Оливер. — А над головой летает напичканный взрывчаткой хлам.

— Раз в несколько часов один уходит на подзаправку водородом, и тогда здесь целых восемьдесят две минуты тишина, — сообщил Василий и тут же пояснил: — Я расписание уже наизусть знаю. В первый месяц вообще уснуть не мог — всё гремят и гремят, а теперь сплю как убитый…

— Давайте сходим за ними, — предложила я. — Не вижу смысла дожидаться, пока они сами догадаются.

— Судя по тому, как нас вчера размотали эти твари, следующую ночь ребята могут и не пережить, если вообще пережили эту, — решительно сказал Эмиль. — Пока безопасно, давайте выдвигаться.

— В таком случае, встретимся здесь через десять минут, — сказал Рамон.

— По понятным причинам я с вами не пойду, — заявил Василий и поплевал на руки, хватаясь за ручки тележки. — Эмилька, подсоби Оливеру с телами на мосту. Можно пока в подвал, в морг, а там посмотрим…

Василий скрылся в бесконечных коридорах лаборатории, французы отправились за пластиковыми мешками, а мы с Рамоном тем временем сменили ему в лазарете повязку.

Встретившись через какое-то время в предбаннике, мы готовились к выходу. Головные уборы, коммуникатор, автоматы, бронежилеты, таблетки влагоконцентратов — всё самое необходимое занимало свои места в подсумках жилета, на карабинах и ремнях…

Так и не успев толком позавтракать, я стояла у самого обрыва, выжимала в рот остатки тюбика с пищевой пастой, найденного в кухонном холодильнике, и старалась не смотреть на огрызок мяса, висящий на тросе. Но периферией зрения всё равно видела его. Дженкинс — а вернее, то, что от него осталось — едва заметно покачивался в знойном безветрии, обглоданные конечности его безвольно болтались, разодранная одежда свисала клочьями. Лица видно не было — капля за каплей с кровавой маски, что когда-то была лицом, отрывалось что-то тёмное и тягучее и падало в огненную пропасть. Пищевая паста не лезла в горло, а уже проглоченная — шевелилась в желудке…

С лязгом и поскрипыванием две половины моста съезжались друг другу навстречу. Сделав шаг на стальную поверхность, я уже представляла себе бесконечные мёртвые земли, встречающие нас зноем и стоявшей над озерцами лавы мглистой дымкой…

Дюпре держался молодцом — сразу было видно подготовленного жизнью человека. Идти было несложно и мне. Мой организм, похоже, постепенно адаптировался к этой адской жаре, чего нельзя было сказать об Оливере и Рамоне. Они обливались по́том и тяжело волочили ноги. В какой-то момент Рамон присел на базальтовую поверхность, утёр лоб рукой и уставился себе под ноги.

— Всё, не могу больше, совсем раскис, — выдавил он из себя. — Вот так подкрадывается старость.

Я остановилась и участливо предложила:

— Сбрось бронежилет, легче будет. А твой автомат я, так уж и быть, понесу.

Наставник скинул в пыль жилет и куртку, вручил мне оружие, кое-как поднялся и заковылял дальше.

— Знаешь, Лиз, у нас, кажется, завёлся стукачок, — прохрипел он. — Кто-то накапал, что мы собираемся посетить эту лабу, и ботаники почти всё вывезли — буквально за пару дней до нашего визита. Когда вернёмся, напомни, чтобы я ребятам поручил прошерстить «Фуэрцу»…

Нагрузив на себя вещи Рамона, я украдкой поглядывала на него — вид у него был совсем несчастный. Оливер нарочито бодрым голосом нарушил молчание:

— Ползёт по пустыне измученный человек. Без воды, без еды, три дня не пил, две недели не ел. Смотрит — лежит лампа старинная. Подполз человек к лампе, взял её в руки, потёр. Тут вылезает из лампы джинн, кланяется, и говорит: «Ты мой повелитель! Приказывай, любое желание исполню!» Человек, не задумываясь, выпалил: «Хочу домой!» Джинн берёт человека за руку: «Ну, пойдём!» «Нет, ты не понял. Я хочу домой быстро попасть!» «Ну ладно, тогда побежали!»…

Эмиль засмеялся. Рамон вымученно хохотнул и спросил:

— А долго нам ещё? Где там ваши ребята?

— Так на вашей же стоянке они и остались, — ответил Оливер и утёр пот со лба. — Мы уже должны были добраться. Лиза, ты помнишь маршрут? У меня топографический кретинизм, вся надежда на тебя.

Я огляделась. Это место ничем особо не отличалось от остальных — всё те же торчащие из земли серо-коричневые горы и булькающие алые лужи в базальтовых провалах. Припустив к ближайшей возвышенности, я достала коммуникатор и вызвала конвой:

— Приём, стоянка, есть кто в эфире? Отзовитесь…

Натужное шипение помех на все лады было мне ответом. Стрелка встроенного компаса ходила ходуном, не останавливаясь ни на миг, но я видела далёкую расщелину каньона. Значит, нам в другую сторону…

Сквозь жар откуда-то из-за холмов, перекатываясь по камням, понеслись отголоски громовых раскатов, и через несколько секунд высоко-высоко над головой промчались старые знакомые — пара беспилотных «Кондоров». От сверхзвукового хлопка заложило уши, но я поняла — мы где-то рядом. Конечно, в том случае, если я не ошиблась с закономерностью маршрутов патрулирования.

Шаря глазами по сторонам, я пыталась высмотреть знакомые скалы — одну побольше, другую поменьше, — острые обрубки, словно огромная плоская гора была расколота надвое невообразимо гигантским топором. А вот и они, в плотной дымке, в километре отсюда… Похоже, мы несколько отклонились от дороги, но курс был приблизительно верным.

Я решительно и воодушевлённо зашагала вперёд. Рамон с Оливером, тяжело дыша, поспешили следом за мной, нашу небольшую процессию замыкал Эмиль, и вскоре мы достигли подъёма. Оскальзываясь на камнях, я карабкалась наверх и рисовала перед глазами самые мрачные картины.

Наконец, на гребне передо мной раскинулась затенённая каменистая расщелина меж двух крутых склонов. По камням были разбросаны чёрные продолговатые туши насекомых — я насчитала пять. Вывернутые торчащие остовы крыльев, обугленные хитиновые тела, вдобавок изрешечённые пулями, пятна загустевшей тёмной жижи в пыли — ночная бойня предстала во всей полноте.

— Ребята, похоже, расчехлили огнемёт! — с уважением в голосе воскликнул Эмиль. — Жаль, что вчера мы не додумались взять его с собой — он бы точно не помешал. А вот теперь он где, интересно?

Посреди поляны лицом вниз распласталось искромсанное тело человека в форме. В отдалении, возле багги в какой-то нелепой позе лежало ещё одно. Боец будто пытался нырнуть головой в песок, да так и застыл там, застигнутый врасплох. Рука его всё ещё сжимала рукоять пыльного автомата.

Единственный вездеход с прицепом стоял сбоку, под скальным навесом. Второй машины не было, как не было и признаков жизни вокруг. Рядом со мной возник Оливер и сквозь одышку просипел:

— Физкульт-привет… Выживших нет?

— Кто-то точно выжил, уехав на вездеходе, — заметила я, указав на следы, уходящие за пригорок. — Надо бы проверить второй…

Ветровое стекло транспортёра было закрыто, в борту виднелись несколько пулевых отверстий — наёмники не жалели патронов, отстреливаясь от всей души и во все стороны. В стекле пассажирской двери зияла аккуратная дырка с цветком расходящихся во все стороны трещин. Было тихо — лишь где-то далеко басовито булькала магма, да знойный ветерок слегка колыхал волосы. Цепляясь за колёсный диск, я взобралась наверх, встала на протектор и прильнула к стеклу.

Вытянув ноги, поперёк всех трёх задних сидений возлежала Софи Толедо и мирно посапывала, подложив под щёку сложенные ладони. Внизу, под сиденьями, валялись несколько смятых банок из-под пива.

— Софи, подъём. — Я постучала по растрескавшемуся стеклу.

Распахнув красные глаза, она принялась ошалело озираться по сторонам. Увидела меня, свалилась с сиденья, вскочила, с жестяным скрежетом поскользнулась на одной из банок. Не выпуская меня из поля зрения шальных глаз, аккуратно — даже изящно — нажала на кнопку стеклоподъёмника. Толстое стекло с жужжанием поползло вниз, Софи дождалась, пока между нами исчезнет последняя преграда, высунулась в окно и, не произнеся ни звука, стиснула меня в объятиях. Я еле удержалась, чтобы не свалиться с колеса вниз.

— Как я рада! — закричала наконец Софи мне прямо в ухо. — Я так рада, что ты пришла! Я тебя ждала, знала, что ты придёшь, и дождалась!

— Ты здесь, похоже, тронулась умом, — напряжённо сказала я, чувствуя лёгкое удушье. — Бурная была ночка?

— Прости, — она разжала хватку, шаря огромными глазами по моему лицу. — Я просто подумала, что это сон. Надо было убедиться, что я не сплю. Потрогать, почувствовать…

В её очумелых заспанных глазах искрились огоньки лёгкого безумия, отчаянно разило перегаром. Я слегка отстранилась.

— Софи, а где остальные?

— Они уехали, — просто сказала она. — Посреди ночи, после нападения этих тварей решили угнать вездеходы, но я успела запереться внутри. Они угрожали, даже в стекло стреляли, но мирметеры вернулись и прогнали их. — Она нервно хихикнула. — Герберта им долго убеждать не пришлось, так что он их и увёз…

— С кем приходится работать, — пробормотала я в пустоту, болезненно зажмурившись.

— Смалодушничали, со всяким может быть, — попытался оправдать их Эмиль. — Но их ждёт суд и наказание.

— Софи, спасибо тебе, что не сбежала, да ещё и машину отбила, — поблагодарила я девушку. — Почему-то я с самого начала знала, что на тебя можно положиться. Интуиция.

— Ну, мы же договаривались, что дождёмся вас. — Она ошалело улыбнулась.

— Дружище, тебя уже ноги не держат? — вопросил Оливер позади, и я обернулась.

Оливер стоял, закинув за плечо руку Рамона, совсем уже опустившего голову. Чёрт, и ведь позволила ему с нами идти. Сейчас бы отсыпался в прохладе кондиционера…

— Софи, машина на ходу? — спросила я и получила утвердительный кивок. — В таком случае давайте грузиться. Мне уже не терпится вернуться обратно под крышу.

Эмиль отвлёкся от разглядывания обгоревшей туши насекомого:

— Минут через пять здесь пролетят птички — тогда и поедем.

Сделав вместе с Оливером пару шагов в сторону вездехода, Рамон неожиданно обмяк и сполз на землю, потянув француза за собой. Я спрыгнула на камни и подскочила к лежащему телу. Грудь моего наставника едва заметно вздымалась и опадала, глаза были закрыты, веки болезненно посинели. Вспомнился вдруг подслушанный вчера разговор, забывшийся в стрессе и суете дня сегодняшнего. «Будьте готовы, когда это случится…»

О чём шла речь? Теперь я сильно жалела о том, что не выпытала у Василия информацию до того, как мы вышли в поход. Я уже понимала, что это не банальная усталость, и оставить Рамона на базе было моей обязанностью. Теперь же необходимо быстро доставить его обратно в лабораторию, где были медикаменты и мало-мальски грамотные специалисты. Даже о первичной диагностике здесь, в пустыне, речи быть не могло…

Матерясь и пыхтя, мы кое-как затащили тело бессознательного мужчины в кабину, уложили поперёк задних сидений и пристегнули ремнями. Держа пальцы на кисти Рамона и напряжённо слушая его пульс, я считала секунды до знакомого уже грохота реактивных двигателей. Наконец, когда это случилось, Толедо пробормотала какое-то заклинание и повернула ключ зажигания. Машина затряслась и зарычала, словно разбуженный джангалийский мегаящер, а Софи вцепилась в руль, аккуратно Софи развернулась, перевалила через хребет и медленно поползла вниз по склону.

Четырнадцать ведущих колёс, включая прицеп — это не шутки. Сибирский универсальный вездеход «Зубр» не мог преодолеть разве что вертикальный спуск или отвесный подъём, а его герметичная версия пользовалась бешенным спросом у межпланетников. Эту машину можно было встретить в самых жутких и недружелюбных местах Сектора — от пыльных лунных морей до поверхности многометрового наста на Энцеладе, — а портфель заказов на неё растягивался вперёд на долгие годы.

— Лиза, показывай дорогу! — дохнула на меня перегаром Софи и, бросив руль, с шипением вскрыла ещё одну жестяную банку.

— Ты уверена, что это необходимо?

— Да, — выпалила она.

— В таком случае, жми вперёд, да побыстрее, — скомандовала я. — Только пожалуйста, не угоди в яму.

— Как у вас говорят, «авось проскочим»! — воодушевлённо воскликнула Софи.

В пять глотков опустошив банку, она швырнула её в окно и вдавила педаль в пол. Вездеход взревел раненым зверем и, набирая скорость, покатился между провалами с магмой. Постепенно приходя в себя и лихо вращая руль одной рукой, Софи стукнула по сенсору на панели, крутанула верньер, и, заглушая рёв двигателя, зажужжала электрогитара, застучали барабаны, а мелодичный мужской альтино энергично запел:

Стрелой горящей поезд режет темноту,

Послушный неизвестным силам,

И стук колёс здесь заменяет сердца стук,

И кровь от скорости застыла…

Движенье стало смыслом жизни,

Что дальше будет — всё равно!..

Машина кренилась и раскачивалась, сквозь поднятое лобовое стекло задувал ветер, поверхность под тяжёлым вездеходом трещала и хрустела, а я, вцепившись в ручку над дверью, молилась, чтобы мы добрались до места целиком, а не по частям.

Дрожит земля, дрожит горячий воздух,

Стрела летит туда, где рухнул мост,

Не жди других — пока ещё не поздно,

Разбей окно и прыгай под откос!..

Оливер вполголоса матерился из прохода между рядами сидений. Эмиля с каждой кочкой, над которой пролетала машина, подбрасывало под потолок. Сжавшись в комок страха в ожидании катастрофы, я потеряла чувство времени — осталась только режущая душу электрогитара и гипнотизирующий голос. Вскоре впереди показался уходящий вверх склон гигантской плоской горы, а под колёсами загрохотали камни.

… В руках билет, чтоб мог ты с поезда сойти

И не играть в игру чужую,

Но нет того, кому ты можешь предъявить

Свой тайный пропуск в жизнь другую…

Весь этот мир в тебя вонзился

Летящей огненной стрелой!..

Машина уже огибала возвышенность, щербатый гребень гряды стремительно приближался. Похоже, Софи, увлечённая дискотекой, намеревалась с наскока преодолеть это препятствие. Но там же обрыв!

— Софи, тормози! — заорала я, перегибаясь через здоровяка Эмиля. — Мы уже почти на месте, за этой грядой уже пропасть!

— Так точно!

Машина задёргалась, меня бросило вперёд, Эмиль, вцепившись в сиденье, среагировал мгновенно, крепко ухватил меня за жилет, и я чудом не вывалилась наружу сквозь распахнутое ветровое окно. Дрожа и трясясь, вездеход замедлился и неспешно пополз вверх, на возвышенность. Через несколько секунд взору открылся широкий каньон, Софи остановила транспортёр на самом гребне и ахнула:

— Какая красота! Ты была права. Ещё немного — и мы полетели бы прямо вниз.

— Нам туда, на островок. — Я указала рукой. — Мост машину не выдержит, так что припаркуй её где-нибудь тут, подальше от края…

Кренясь на склоне, транспортёр выкатился на относительно ровную площадку почти у самого обрыва, и Софи заглушила мотор. Я напряжённо всматривалась в противоположный берег с запертыми воротами в высокой стене. Мост был разведён, в танцующем знойном воздухе не было ни единого признака жизни. Похоже, встречать нас не спешили.

— Василий, приём, как слышно? — переключив рацию на широкое вещание, позвала я. — Впускайте нас уже. Здесь человеку плохо!

Тишина, разбавленная лишь свистящими помехами ионосферы.

Перегнувшись через Дюпре, я вдавила клаксон на руле. Протяжный басовитый рёв огласил окрестности и, отражаясь от камней, покатился по каньону куда-то вдаль. Последующие полминуты показались мне вечностью, но наконец послышался знакомый лязг и пронзительный скрип. Две части моста, отчаянно скрежеща и раскачиваясь, пришли в движение и начали сближаться. Распахнув дверь, я спрыгнула на камни.

Оливер и Эмиль кое-как вытащили казавшегося невероятно тяжёлым Рамона и поволокли его в сторону моста, по которому к нам уже приближался Василий. Втроём мужчинам нести бессознательное тело оказалось намного легче, а мы с Софи, обвешанные собранными автоматами, пошли относительно налегке.

— О боже, какой ужас, — простонала Софи, увидев висящего на тросе Дженкинса, и прикрыла рот рукой.

Казалось, на жаре его тело таяло, будто кусок филе, вынутый из морозилки. Он обвисал и по частям словно стекал вниз, в поток жидкого огня.

— Со вчера там висит, — пояснила я, старательно отводя взгляд от тела. — Эмиль, у тебя есть нож?!

Обернувшись, Дюпре стрельнул глазами в меня, в Софи, а потом в висящего на привязи бойца. Мгновенно всё понял, молча вынул свободной рукой зубчатый армейский нож и швырнул его мне прямо через пропасть.

— Кстати, что это за музыка была в машине? — спросила я у Софи, уселась возле валуна и принялась пилить канат.

— Русская группа, очень старая. Вообще, русская музыка у меня одна из любимых. Ты ведь русская, верно?

— Корни у меня оттуда, но родилась я совсем в другом месте…

Трос был очень прочным, и резать его, как оказалось, было бесполезной затеей. Вспомнив о резаке, я активировала его и плавила прочный керамический канат — времени ушло порядочно, но наконец последняя углеродная жила звонко лопнула, и обмотка со свистом устремилась вниз, за край обрыва. За гулом и бульканьем магмы я услышала шипение, с котором огонь поглотил обглоданный труп несчастного Лироя Дженкинса, и нам лишь оставалось вернуться в лабораторию…

В предбаннике вся команда уже собралась вокруг лежащего на одном из широких столов Рамона. Тут же была и доктор Катрин Адлер с медицинской сумкой наготове. Очевидно, она была в курсе всего происходящего. Прокашлявшись, я спросила:

— Вы знаете, что с ним? Объясните пожалуйста, что происходит, и чем он болен? И чем скорее — тем лучше.

Копаясь в сумке, Адлер раздражённо отмахнулась от меня:

— Все вопросы — позже! Сейчас нужно стабилизировать его.

Рамон еле дышал и был иссиня бледен даже несмотря на изрядный загар. Я шумно вздохнула и принялась нетерпеливо наматывать круги по комнате, искоса поглядывая на Катрин, которая ловко орудовала пробирками и шприцами. Оливер тем временем увёл слегка ошарашенную происходящим Софи куда-то в глубь лаборатории. Угрюмый Василий, скрестив руки, молча стоял рядом. Эмиль разряжал оружие и раскладывал по столу экипировку. Из коридора появился Шен с каталкой на колёсиках, а доктор Адлер, закончив манипуляции, приказала:

— Укладывайте его, и идём в первый корпус, к лифту. Отсюда через двор ближе. — Затем повернулась ко мне: — Ответ на ваш первый вопрос вам не понравится. Сейчас организм вашего друга претерпевает изменения под действием геноморфирующего яда.

— Яда? — переспросила я, вздрогнув при воспоминании о другой истории с ядом. — Его отравила мирметера?

— Технически это не совсем яд. — Катрин замялась, подбирая понятные для непосвящённого человека слова. — Скорее, агрессивные симбиотические микроорганизмы. В любом случае, с высокой долей вероятности можно предсказать итог этих изменений… Следуйте за мной.

Развернувшись, она устремилась на выход следом за помощниками. Каблуки её утопали в песочной пыли, но ей, похоже, было всё равно — двигалась она уверенно, будто каждый день гуляла на шпильках по зыбучим пескам. Шен, Оливер и Василий уже пересекли внутренний дворик и закатывали носилки с Рамоном на платформу большого грузового лифта, скрытого в тёмных недрах металлокерамической пристройки. Мы с Адлер вошли следом, и тяжёлые створки с лязгом задвинулись за нами.

Платформа с гудением поползла вниз, во чрево земли, и на глубине метров десяти массивные сетчатые ворота откатились в сторону, впуская нас в прямоугольный предбанник с высоким потолком. В стену прямо напротив лифта была врезана закрытая двустворчатая дверь со стальными ярко-оранжевыми плашками с нанесёнными на ней знаками биологической опасности.

Эта дверь сразу же вызвала у меня приступ интереса, однако Василий и Шен покатили носилки в узкий боковой проход. По обе стороны коридора стройными рядами серели двери с наглухо закрытыми смотровыми щелями на уровне глаз и прямоугольными лючками чуть пониже — для передачи пищи. Тюремные камеры в подземных застенках… А что ещё скрывает это место?

Остановившись напротив одной из камер, Василий щёлкнул замком и со скрипом отворил дверь в чистую прямоугольную комнату с простой кроватью и унитазом в углу. На стоящей в другом углу тумбочке лежала стопка книг и журналов, а под потолком висела одинокая светотриодная лампа. Помещение было немногим больше подсобки, и меня тут же охватил приступ уныния.

— Вы что, собираетесь оставить его здесь, в тюремной камере? — спросила я, оглядывая опрятные белые стены.

Василий кивнул.

— Согласно инструкции, его нужно изолировать от остальных, потому что вскоре он может стать опасным. Катрин, покажите Елизавете, чтобы у неё не оставалось сомнений…

Адлер, звонко стуча каблуками, прошла вперёд по коридору, встала напротив одной из дверей и костяшками пальцев бегло отбарабанила по железной поверхности. Тут же с той стороны в металл отчаянно замолотили, послышались хриплые нечленораздельные крики, переходящие в животное рычание. Адлер взглянула на меня и неожиданно улыбнулась — почти сатанински, с каким-то нездоровым блеском в чёрных глазах.

— Не нужно так волноваться, — с леденящей душу нежностью в голосе сказала она. — Знакомьтесь, это Джон…

Щёлкнув задвижкой, она открыла смотровую щель, и почти сразу в нос ударил острый запах нечистот. Катрин отступила в сторону, а я с опаской, сквозь отторжение подошла к двери. Вонь была невыносимой, и страшно было представить, каково было там, внутри.

Между прутьев смотровой щели внезапно возникли грязные пальцы, я в ужасе отшатнулась и прижалась спиной к стене. Пальцы извивались и тянулись ко мне, в щёлочке мелькала пара безумных, налитых кровью глаз. Они бешено вращались, то появляясь, то пропадая во тьме. Пальцы исчезли, и снова возникли глаза — жуткие, безумно мечущиеся оливки, они на мгновение останавливали взгляд то на мне, то на Катрин, которая стояла рядом, едва заметно улыбаясь тонкими губами.

— Джон, это Елизавета, — представила меня существу доктор Адлер. — Джон — наш последний эксперимент. Десять с небольшим дней назад он получил инъекцию новейшего препарата, и теперь прекрасно обходится без воды. Побочными эффектами стали водобоязнь и практически полный распад личности, однако, он не умер, как все его предшественники. И это даёт нам надежду. Если мы купируем побочные эффекты…

Джон измазанными пальцами подёргал прутья решётки, затем исчез в глубине камеры и принялся истошно орать, срываясь на вой. Я вжалась в стену, замерев от смеси противоречивых чувств. Вся эта абсурдная сцена гипнотизировала — это вонючее существо в камере было настолько коробящим и отталкивающим, что меня тянуло продолжать смотреть на его метания во тьме. Очнувшись наконец от шока, я сказала:

— Судя по вони, вы внутрь зайти даже не пытались, не то, что купировать какие-то эффекты… Это же уже не человек, что вы с ним ни делайте.

— Полагаете? — иронично поинтересовалась Катрин. — Он ходит на двух ногах, разглядывает картинки, даже питается, если дать ему тюбик с пищевой пастой. Да, он не совсем полноценная личность, но он жив. И я склоняюсь к тому, что со временем ему можно будет снова вернуть все качества и признаки, присущие человеку. Главная задача сейчас — передать его Корпусу для дальнейших исследований. Психологам, иммунологам, военным химикам…

— Это какое-то безумие, быть такого не может, — прошептала я.

— Это наука, ничего более, — равнодушно пожала плечами доктор Адлер. — Что именно вас так удивляет? Что именно вы, праздные зеваки, ожидали тут увидеть, целыми толпами осаждая мою лабораторию? Жутких мутантов и чудовищ? Их нет и не может быть. Есть прикладное исследование, отклонение от нормы и ряд научных методик. Мы учёные, а Джон — объект исследований…

В коридоре появились Оливер и Василий. Железная дверь камеры захлопнулась, отделяя лежащего на кровати Рамона от остальных обитателей базы. Существо, которое было когда-то Джоном, бесновалось и протяжно вопило в темноте своей клети. Уверенным движением Катрин закрыла смотровую щель до щелчка.

— Он немного перевозбудился, но скоро успокоится, — сказала доктор Адлер. — Он нечасто видит новых людей, но, вы, Елизавета, ему, похоже, понравились.

Вновь улыбнувшись одними губами, она повернулась и зашагала в сторону холла. Я направилась следом, на секунду задержавшись у камеры Рамона. Дверь была массивной, засов — прочным, и всё это подкреплялось механическим замком.

Василий, стоявший у входа в тюремный блок, учтиво выпустил меня, набрал на сенсоре комбинацию, и дверь задвинулась в паз. Наверх мы возвращались по винтовой лестнице, которая упиралась в тёмное, мрачное помещение пристройки с грузовым лифтом. У самого выхода в узкий коридор, ведущий в другую часть комплекса, негромко беседовали Шен и Мелинда. При виде меня Мелинда понизила голос и прикрыла ладонью рот, но мне удалось разобрать часть фразы.

… — С новым подопытным планирую начать сегодня, пока он спит. Дальше может быть сложнее…

— Что? — нахмурившись, я подошла ближе. — Какой, к хренам собачьим, подопытный?

Звон стали в собственном голосе удивил даже меня, а Мелинда вжалась в стену и насупилась.

— Идите, куда шли, — сказала она дрогнувшим голосом, — и не лезьте не в своё дело.

— Это ты Рамона назвала новым подопытным, крыса в халате? — Резко и внезапно схватив за горло, я придавила Мелинду к стене.

Очки соскользнули с её лица и звонко стукнулись о пол, она со страдальческим видом раскрыла рот и слабыми руками ухватилась за моё запястье. Кровь пульсировала у меня в висках, я вновь жаждала убивать во имя справедливости.

— Отпусти… меня… — прохрипела Мелинда и принялась неумело отбиваться ногой.

— Ещё раз скажи, что мне делать — и я отпущу твоё бездыханное тело! — От души размахнувшись, я с оглушительным звоном впечатала кулак в стену рядом с ней.

Эхо металлического перезвона покатилось по коридорам.

— Отставить базар, девочки! — прогремел голос Василия над самым ухом.

Полусогнутая рука его покоилась на кобуре, едва слышно щёлкнул предохранитель пистолета. Борясь с внезапно нахлынувшим желанием проломить лаборантке череп, я разжала хватку и прошипела:

— Склонность к садизму у тебя с детства?

Мелинда, тяжело дыша, шарила по полу в поисках очков. Наконец, нашла их, со второй попытки дрожащими пальцами нацепила на нос и истерически выпалила:

— А у тебя — врождённая склонность совать нос в чужие дела!

— За эти дела тебя надо сбросить вниз, в магму! — Злость кипела во мне, и от очередного убийства меня ограждало лишь присутствие Василия.

Мне было обидно за Рамона, но ещё хуже было от собственного бессилия. Именно оно было источником моего гнева, да и умом я понимала — здесь я всего лишь гостья, а Василий — хозяин. И раз уж он нам помог, я была ему обязана.

— Ты думаешь, я от всего этого в восторге? — исподлобья процедила лаборантка. — Это моя работа, и я её стараюсь добросовестно выполнять… — Запнувшись, она побагровела. — Ты хоть представляешь себе, каково это — будучи зелёной аспиранткой, утилизировать по сотне лабораторных мышей в неделю?! Когда ты с ними живёшь целыми днями, растишь, кормишь? Когда они тебе как дети родные, а ты их потом суешь в печь лопатой?!

Её хрупкие кулачки судорожно сжимались, а мне хотелось спровоцировать её на агрессию, хоть как-то, пусть словесно, выместить злость. Я решила закрепить достигнутый результат.

— Ко всему привыкаешь, правда? — спросила я со зловещей ухмылкой. — Мыши давно стали обыденностью, а на очереди — люди.

Губы Мелинды побелели и задрожали, но она не успела ответить — вмешался Василий:

— Обойдёмся без взаимных оскорблений. Мелинда делает свою работу, а я делаю свою. Нас наняли для того, чтобы мы занимались тем, чем занимаемся, и платят нам за это деньги.

— Рамон не какое-то животное, которое можно взять и препарировать, — процедила я.

— Никто не будет резать Рамона на части, — заверил Василий. — Всё ограничится диагностикой, забором крови и всякой такой научной хренью-дребеденью, что там у вас… Правда, Мелинда?

Та не ответила, стянула с носа очки и начала нервно протирать линзы подолом халата.

— Ну, слушай, Лиза, — обратился ко мне Василий. — Тебя же не смущает, что Джон у нас далеко не первый? Как и Рамон. А я, к примеру, за свои две вахты перебил тут с сотню этих прекрасных летающих созданий. Их тебе не жаль?

— Это совсем другое…

— А результат один. Они мертвы, Лизавета. Потому что я выполнял свою работу… А теперь пойдём, у тебя есть дела поважнее, чем разборки с нашим персоналом.

— Ты. — Я с силой ткнула пальцем в солнечное сплетение лаборантки, она дёрнулась и отшатнулась. — Если ты хоть на метр подойдёшь к Рамону, я запру тебя в клетке с твоим дружком Джоном. Уверена, он придумает массу способов с тобой… поразвлечься.

Сверкнув полным ненависти взглядом, Мелинда молча обогнула нас и направилась к лестнице вниз. Шен последовал за ней, а мы с Василием покинули лестничную коробку и выбрались на улицу. Воздух колыхался от жары, белое раскалённое небо буквально звенело, пропуская сквозь себя Мю Льва, неторопливо ползущую вниз, к горизонту.

Чтобы не тронуться рассудком и не натворить глупостей, я попросилась на ту сторону, к вездеходу. Василий отточенным движением повернул рычаг, и секции моста с лязгом начали свой путь навстречу друг другу. Мне хотелось побыть в одиночестве и поразмышлять о том, что делать дальше…

О задании Альберта я уже совершенно позабыла — оно было призрачным и далёким, незначительным. Какой прок от этой лаборатории? Что можно забрать отсюда? Безумное животное в человеческом обличье, которое было когда-то личностью — любило, желало, мечтало… Возможно, оно и представляло какую-то научную ценность, но единственный порыв, который это существо во мне вызывало — желание поскорее окончить его мучения пулей между глаз.

Больше всего, однако, меня беспокоил Рамон. Неужели его ждало то самое будущее, что уже стало настоящим для Джона? Если так — что я могла сделать? Должен же быть какой-то выход из этой ситуации… Его не может не быть…

Остаток дня я просидела в вездеходе, слушая радио и вглядываясь в утопавший в густом воздухе горизонт, где река магмы исчезала за поворотом. Из динамика струился равномерный шорох помех, как будто гигантские жернова бесконечно мололи муку. Неожиданно в голове возникло воспоминание — стекающая в воронку молотилки смесь пшеницы и шелухи, на которую садятся птицы в стремлении полакомиться аппетитными зёрнами. Секунда промедления — и птица проваливается в воронку, наполовину скрываясь в собственной еде. Лишь растрёпанное крыло отчаянно колотит воздух, но назад дороги уже нет. Остался только один путь — в жернова, сквозь молотилку. Трансформация в смесь мяса, перьев и зёрен…

Когда закат озарил багрянцем верхушки сопок, я заперла вездеход и вернулась на островок. Василий дёрнул рычаг, мост с музыкальным лязгом разъехался в стороны, а я, прихватив тюбик с пищевой пастой, направилась прямиком в своё временное жилище.

Задвинув дверь, я разделась и улеглась на свою кровать. Отрешённо глядя в потолок, я досасывала остатки пасты из тюбика и погружалась в воспоминания. В те долгие и дождливые дни, когда я, превратившись в хищника, выискивала жертвы, чтобы совершить расправу. Мне ничего не оставалось — ведь иначе я рисковала сойти с ума от стыда и ненависти к себе. Направить разрушительную энергию вовне было моим единственным выходом. Тогда всё было предельно просто. Ищи и уничтожай. Снова ищи и снова уничтожай, и так по кругу…

Снаружи, за дверью кто-то бродил, слышались голоса. В какой-то момент — как всегда неожиданно — треснуло и загудело вибрацией по стенам далёкое могучее реле, а комната окрасилась зловещим бордовым светом аварийного освещения. На пустыню опустилась ночь…

… Я не знала, сколько пробыла в дрёме. Что-то резким рывком выдернуло меня из липкого влажного полусна. Я распахнула глаза, села на кровати и застыла, превратившись в слух. Было почти тихо, если не считать шуршания где-то снаружи, по остывающей кровле из композитного сплава — гигантские насекомые снова были на своём посту, выискивая малейшую брешь в изолированном комплексе.

Появился какой-то новый звук, возник на задворках сознания. Плеск воды? Лёгкие постукивания крошечных барабанчиков?

Этот звук — он доносится снаружи… Нет, похоже, он внутри. Похоже, прямо за этой вот дверью.

Я замерла, превратившись в изваяние, заперев дыхание на замок. Едва слышное сухое шарканье доносилось прямо из-за стальной двери, в трёх метрах от меня. Шарканье удалялось, переходило в лёгкие шлепки босых ног и вновь возвращалось к раздвижной двери. Кто-то в бордовой тишине ходил босиком, то отдаляясь, то приближаясь. Неуверенно бродил от двери к двери, выбирая — какую же из них открыть? Вдруг стало не по себе, меня затрясло и в животе зашевелилось что-то холодное и скользкое, вытесняя наружу все мои внутренности…

Очень осторожно, стараясь не потревожить сам воздух, я отползла к изголовью кровати, обхватила подушку, уткнулась в неё носом и сжалась в комок страха. Не дай Вселенная, кто-то за дверью услышит моё дыхание. Поверх подушки я глядела на дверь, тускло подсвеченную багровым светом ламп под потолком. Шлепки босых ног подобрались совсем близко, и что-то зашуршало по стальной поверхности — осторожные пальцы забегали по тонкой перегородке в поисках способа её открыть. Хриплое прерывистое дыхание окунало меня в пучины дикого животного ужаса — я ждала, что вот-вот, ещё секунда, и незапертая с вечера дверь распахнётся, а в комнату ворвётся нечто кошмарное…

Пальцы остановились и пропали, шарканье стало удаляться, и через полминуты сухие шлепки стихли окончательно. Я отползла к изголовью, вжалась в стену, выставив перед собой пропитанную холодным потом подушку, будто спасительный щит. Будто последний рубеж обороны, свою последнюю надежду на спасение от неизбывного потустороннего ужаса за дверью…

Где-то через полчаса, когда я наконец набралась смелости пошевелиться, я на цыпочках, едва дыша подобралась к двери и медленно-медленно повернула запор на замке.

Вернувшись в кровать, я комочком забилась в угол и лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к каждому шороху. Воображение услужливо подсовывало шорохи и скрипы, заставляя вздрагивать от малейшего движения атмосферы. Похоже, я схожу с ума… Я совершенно точно схожу с ума, если ещё не сошла… Давно пора. И почему этого не случилось раньше?

Сбивчивая толкотня рваных мыслей в голове вскоре прекратилась, я прикрыла опухшие глаза, и меня наконец охватила болезненная дрёма…