Погоня за судьбой. Часть III

Глава VI. Цветок

… Снаружи о стальную обшивку гермодвери яростно колотились мирметеры. Надо мной нависла чёрная тень, и я подняла голову. Закованный в тяжёлую броню боец снял шлем, стянул с лица подшлемник, и я узнала Рамона. Глядя на меня, он в недоумении хлопал глазами и тёр лысину массивной перчаткой, словно силясь понять, сон это или ещё явь.

— Лиза?! — удивлённо взрыкнул он наконец. Мирметеры, услышав его, забарабанили в дверь ещё более настойчиво. — Неужто ты решила заглянуть к нам на сиесту?

Наконец, впервые за долгое время я улыбнулась. Почему-то показалось, что вымученно и устало.

— Меня даже камеры не опознают, а ты вот узнал. Молодец.

— Уж если кого и может занести к чёрту на куличики, так это тебя, — заявил он и уселся на полу рядом со мной. — Мне нравились твои скулы, не нужно было их подрезать. Но ты лучше скажи, как и почему ты тут оказалась, дьявол тебя дери?!

— Мы — вторая экспедиция, — ответила я и поморщилась от тёплого запаха наполовину переваренной пищи и накатившего приступа мигрени. — Альберт послал нас следом за вами, но беспокоиться, как погляжу, вовсе не о чем. Ты просто выключил телефон и решил немного подработать в этом прекрасном заведении.

— Ты про это? — Рамон оглядел свою форменную броню штурмовика Конфедерации. — Она казённая, а жаль…

— И всё-таки, что у вас произошло? — Я изучающе смотрела на него, сопоставляя Рамона с ним же самим, только двухлетней давности.

— Мы с ребятами выследили эту лабу, а потом вернулись обратно и встали лагерем на ночлег, чтобы подумать, что делать дальше. — Взгляд моего тренера и наставника стал отрешённым, он погружался в воспоминания. — Островок совершенно неприступный, но, как казалось, абсолютно пустой. Мы никого и ничего не выследили за целые сутки, а потом отправились обратно к лагерю на ночёвку. А посредь ночи, когда мы уснули, эти твари приземлились на помойку, чтобы полакомиться объедками. Их было буквально пара-тройка, и нам удалось отпугнуть их без потерь. Но лично мне было понятно, что они ещё вернутся, поэтому я отдал приказ о перемещении, и мы спустились с горы вниз…

— Один из ваших багги сломан, я видела масляную лужу, — вспомнила я. — Но второй-то должен быть на ходу. Почему вы пошли пешком?

— Мы собрали из двух машин одну, но она так и не завелась, чёртов песок забил всё. — Рамон с досадой махнул рукой. — Насекомые затихарились, а мы решили попытать счастья здесь, у лаборатории, ведь звать на помощь было больше некого. На месте могла родиться идея, как пересечь каньон. Но мы попали в полную задницу, да ещё на открытой местности… Я потерял троих бойцов, а Василий нас спас. Вчера Родригес умер от кровопотери, и из нашей группы остался только я…

Сбоку появился закованный в броню изрядно помятый мужчина со шлемом в руке. На вид ему было под пятьдесят, а жёсткая трёхдневная щетина и усталое, бледное опухшее лицо выдавали в нём заядлого любителя пропустить стаканчик-другой.

— Дверь пока держит, но надо будет утром осмотреть повнимательнее, — сказал Василий, а затем небрежно отсалютовал мне: — Лейтенант-ефрейтор экстерриториальной охраны Конфедерации. Зовут меня Василий. Увидел людей в беде и решил впустить. По правде говоря, нас тут от штатной численности осталось немного, так что места всем хватит… На текущий момент я старший по званию, поэтому принимаю решения по безопасности. Если проще, любая попытка выйти наружу или открыть любую закрытую дверь — через меня.

Я обвела взглядом помещение, напоминавшее интерьер космолёта. Сквозь комнату, словно тигр в клетке, из стороны в сторону расхаживал Эмиль с автоматом в руке и коммуникатором возле уха.

— Конвой, приём. Отзовитесь, конвой… Слышите меня? Enculé! — выругался он, звонко пнул стену и выключил передатчик. — Нет ответа, один шум. Мы теперь что, отрезаны от внешнего мира?

Рамон развёл руками.

— Был у нас лазерный передатчик, но был заклёван вдребезги…

— Дальней связи нет и в ближайшее время не предвидится, — изрёк Василий, пожав плечами. — Но в качестве утешения я покажу вам фокус.

Вынув из кармана монетку, он положил её на стол. Монета приподнялась, встала на ребро и принялась неспешно поворачиваться, слегка покачиваясь в воздухе. Рамон улыбнулся и пояснил:

— Он мне это тоже показывал.

— Магнетизм, — догадалась я.

Василий ловко подхватил монету и сунул обратно в карман.

— Местные горы и вулканы богаты железом и запросто экранируют радиоволны, — сказал он. — К тому же у нас здесь небольшой дефицит энергии, поэтому магнитную бурю, которая сейчас висит над экватором, нам не «перекричать».

Взяв со стола один из миниганов, он принялся вытаскивать ленту из патронного узла.

— Кстати, да… Добро пожаловать на самый изысканный курорт Пироса, — сосредоточенно перезаряжая орудие, пробормотал он. — Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Здесь мы в безопасности, но я бы не советовал выходить на прогулку без веской на то причины…

Снаружи шелестели и трещали жилистыми крыльями ползающие по крыше и стенам летучие твари. Острые когти и жвалы царапали гермодверь, пробовали на ощупь щели, искали слабое место, сквозь которое можно было бы проникнуть в этот клочок безопасности посреди хаоса. Рамон расстегнул застёжки и уложил укреплённую бронепластинами куртку на большой железный стол рядом с остывающим пулемётом. Василий подбоченился и объявил на всё помещение:

— Господа новоприбывшие! По протоколу безопасности я обязан изъять у вас оружие. Прошу сложить всё огнестрельное и холодное на этот стол.

— Я боевой офицер, я не расстаюсь со своим оружием! — возмутился Эмиль, поудобнее перехватывая автомат одной рукой. Во второй он так и сжимал рацию.

— Табельный можешь оставить при себе. А всю штурмовку — вот сюда. — Василий невозмутимо постучал пальцем по столешнице. — За сохранность отвечаю. Если соберётесь наружу, я вам их верну, но внутри никаких стволов. Ферштейн?

Громко сопя, Эмиль демонстративно разрядил автомат и грохнул им по столу.

— Идите, ребята, я вижу, вы друг по другу истосковались, — обратился к нам начальник охраны. — Мы тут сами приберёмся… Как тебя, служивый? — поинтересовался он, заглядывая Эмилю в лицо.

— Капитан Эмиль Дюпре, вольнонаёмный отряд «Степные корсаки».

— Да. Мы с Эмилем отнесём всё в арсенал… Ты, товарищ в штатском, — обратился он к Оливеру.

— Оливер, — уточнил тот.

— Убери, пожалуйста, свой обед с пола, Оливер. Ведро с тряпкой — прямо по коридору, первая дверь направо…

Эмиль, прекратив бесплодные попытки связаться с конвоем, взялся разряжать всё оставшееся оружие. Рамон снял с себя и сложил в кучу тяжёлую экипировку. Коротко кивнув Василию, он предложил мне:

— Пойдём, нечего в прихожей торчать, а то и так дышать нечем. Как ты любила говорить на тренировках, меньше народу — больше кислороду.

Я поднялась на ноги, и мы с ним бок о бок направились по коридору в глубь комплекса. Адреналин после рывка за жизнь уже покидал кровоток, сердцебиение постепенно приходило в норму. Только сейчас я обратила внимание, что мой наставник был бледен, по лбу его струился пот, а глаза были красные, словно от регулярного недосыпа.

— Ты сильно изменился за эти годы, Рамон. Совсем тебя Альберт загонял, я смотрю…

Он крякнул, потирая плечо:

— Да и у тебя видок не очень, старушка. Времени прошло всего ничего, а кажется, будто лет десять… Ты пропала в непростой период, пришлось искать тебе замену. Кое-кто даже хотел тебя разыскать, но Альберт настоял, чтобы к тебе никто не приближался… Ты разобралась со своими делами? Нашла ответы на вопросы?

— И да, и нет. Ты знаешь, что было после твоего отлёта, а больше мне добавить нечего. Но ты ошибся, потому что это не принесло мне покоя. Избавление — пожалуй. Но я окончательно потерялась с этими разъездами по галактике, а в последнее время всё вообще катится в тартарары.

— Где кончается одно, там начинается другое, — философски заметил Рамон. — Кстати, где твой белозубый братец со своей пятиструнной гитарой? Нам бы развлечения не помешали, а то каска уже потихоньку уплывает в этих стенах.

— Марка больше нет.

Я едва услышала собственный голос, а Рамон замер как вкопанный и недоверчиво уставился на меня, но увидел на моём лице только усталость. Оплакивать Марка я больше не могла.

— Как это случилось? — коротко спросил наставник.

Вдаваться в подробности не хотелось. Этот удар в спину от судьбы был чересчур жесток, если учесть, что сотворён он был руками человека… Нет, уже, пожалуй, не человека, — который был когда-то для меня ярким светом в конце тёмного туннеля интернатских будней. Воспоминания, связанные с лагерем посреди леса, в последнее время очень часто давали о себе знать.

— Убит, — ответила я. — В бою с боевиком «Интегры».

— Он был отличным парнем, — кивнул Рамон. — Воином. А у воинов особые отношения со смертью. Надеюсь, ты свыклась с ещё одним напоминанием о том, что все рано или поздно уходят.

— Уходят, но не так. Он не заслужил быть забитым, словно… — Я осеклась — в голову упорно лезли жуткие ассоциации со скотобойней. Наконец, слова нашлись: — Словно какая-то боксёрская груша. Только из-за того, что мне не хватило ума отказаться от очередного контракта.

— Ты знала, что всё так обернётся?

— Нет.

— В таком случае, не кори себя. — Движение рукой — и он вновь сморщился и поёжился. — Вы ещё встретитесь на dia de los Muertos.

Кажется, у него было что-то с плечом, это не давало ему покоя, а на лице читалось каждое его движение. Я нахмурилась и строго спросила:

— Что ты там от меня прячешь?

— Царапина, — отмахнулся он. — Один из этих летающих гадов отхватил кусок мяса пару дней назад. Мне как раз тогда стало понятно, зачем нужен этот неподъёмный костюм.

— Дай взгляну…

Рамон снял форменную экс-пехотную куртку Конфедерации и закатал рукав футболки, обнажая тугие бинты на предплечье. Кровавое пятно проступало сквозь материю; сформировавшись, густая капля выползла из-под повязки и крошечным ручейком медленно заскользила по коже.

— Блин, Рамон, ты за раной совсем не следишь, что ли?! — воскликнула я. — Тебе надо срочно сменить повязку!

— Ну, раз надо — значит надо, — покорно вздохнул он и заковылял вперёд по коридору. — Повязке всего три часа, а я уже перетрудился. Пойдём, тут рядом…

Свернув за угол, мы очутились в небольшом лазарете. Две алюминиевые койки пустовали, на столе чистотой сиял подключённый к компьютеру биомультиметр, тут же рядом стоял большой ящик с красным крестом на крышке. Я открыла контейнер и зарылась в его содержимое.

Стандартным набором в виде антибиотиков, ножниц, бинтов, пластырей и жгутов аптечка не ограничивалась, предлагая целый арсенал аккуратно разложенных по отделениям пузырьков с труднопроизносимыми названиями. Достав перекись, фурацилин и ещё пару тюбиков, я сгребла принадлежности и прихватила обезболивающее.

Сидя на вращающемся стуле, Рамон, — память подсказала фамилию Гальярдо, — молчал и стоически терпел, пока я осторожно разматывала набухшую кровью повязку. Моему взору предстала глубокая и щербатая бордовая рана. Радовало, что хотя бы кости не было видно. Похоже, мирметера постаралась впиться как можно глубже, а потом рванула посильнее. Неужели её жвалы способны на такое?!

— Сейчас будет больно, — предупредила я, промочив тампон хлоргексидином.

Рамон, предусмотрительно зажав в зубах плотный моток бинта, яростно зарычал от прикосновения жгучего раствора. Пока я обрабатывала края раны и обкладывала её чистой марлей, он пыхтел и кряхтел, но ни разу не дёрнулся. Закончив, я туго забинтовала плечо, а он наконец позволил себе выдохнуть.

— Чёрт, ну и больно же… Когда кусали — и то так больно не было… Спасибо тебе за помощь, а то у нас здесь ни профильного врача, ни медсестры. Вася говорит, что врачи улетели прошлым рейсом, а яйцеголовым не до людей, они заняты своими учёными делами.

Я подошла к раковине, чтобы смыть с биотитановых ладоней свежую кровь, и покрутила краны. Воды не было, а я вдруг с утроенной силой захотела принять ванну.

— Вот как… А когда будет следующий рейс? — Схватив с полки бумажные салфетки, я повернулась к наставнику, облокотилась на раковину и принялась обтирать пальцы. — И вообще, что здесь происходит? Тебе удалось узнать что-нибудь стоящее? Ведь ради чего-то же Альберт нас всех сюда согнал.

— За последние два дня я кое-что узнал, но что делать с этим, пока неясно. — Наставник прищурился. — В записях какие-то формулы и сложная научная муть, но главное я выяснил — они здесь скрещивают геном человека и этой летающей твари, как её…

— Мирметера, — подсказала я. — Муравьиная пантера.

— Да, мирметеры. Цель экспериментов в том, чтобы отбить у человека потребность в воде. Эти чёртовы насекомые — они как кактусы, за миллионы лет жизни в аду приспособились к засухе. Раз в месяц высосут какого-нибудь пустынного козла, напьются кровушки и летают себе дальше.

— А зачем им это?

В ответ на мой вопрос Рамон поднял бровь, и я поспешила пояснить:

— Не мирметерам, а учёным. Какой смысл в том, чтобы отучать человека от воды, когда он на две трети из неё состоит?

— Откуда мне знать, какие у них задачи? — Он развёл руками. — Но затея интересная. Например, снизится расход воды в городах. Ты же знаешь, вода в дефиците, а кое-где на Земле её просто нет… Человек сможет переносить более суровые условия, осваивать более враждебные миры. Да и я навскидку тебе десяток моментов могу вспомнить, когда приходилось подолгу мучиться жаждой, так что мне бы такое умение точно пригодилось.

— И как успехи с экспериментами?

Со стороны донёсся уверенный и несколько надменный женский голос:

— Последний подопытный прожил без воды уже почти десять суток. Это неплохой промежуточный итог в сравнении с тем, с чего мы начинали.

У двери, скрестив руки, стояла невысокая женщина, одетая в строгий тёмный костюм и туфли на низком каблуке. На плечи её поверх костюма был накинут белый халат, неказистая тёмная шевелюра обрамляла бледное лицо с острыми чертами. Лоб покрывали едва заметные морщинки, а пронзительные стальные глаза двумя кинжалами изучающе впивались в меня, и от этого взгляда становилось не по себе.

— Именно сейчас, самым узким составом, мы смогли вплотную приблизиться к нужным результатам, — продолжала она. — Я связываю это с личным общением коллег, которое забирает время у работы. Нет коллег — нет и личного общения… Рамон, вы не представите мне нашу гостью? Не хочется откладывать знакомство — тем более, что нам какое-то время придётся сосуществовать в одной экосистеме…

— Это Лиза Волкова, моя давняя знакомая, — с теплотой в голосе сказал Рамон и тут же словно уменьшился в размерах раза в полтора. — Лиза, это Катрин, начальник лаборатории и руководитель исследованиями.

Я кивнула:

— Здравствуйте.

Вонзив в меня немигающий взгляд, женщина совершенно бесшумно прошагала сквозь помещение и протянула бледную, словно фарфоровую руку.

— Катрин Адлер. Очень приятно.

Я осторожно пожала тонкую белую ладонь, почувствовав хрупкие кости. Начальница лаборатории, похоже, нисколько не смутилась моему металлу вместо живой кожи.

— Я всегда рада новым людям, — медовым голосом произнесла она. — Надеюсь, вы добрались без происшествий? Вам пришлись по нраву здешние места?

В её взгляде мелькнула искра сарказма, и тут же скрылась за ледяной стеной. Я чувствовала издёвку.

— У меня всё отлично, только было немного жарковато, пока добирались… Вот другим из моей команды повезло меньше.

— Вы привыкнете, и довольно быстро, — всё ещё приторно улыбаясь, заверила она. — Есть вещи намного менее приятные, чем тепловой удар…

Что-то пронзительно запиликало, и Катрин Адлер взглянула на наручные часы.

— Я вынуждена вас оставить. Меня ждёт работа. Было приятно познакомиться.

Она развернулась, грациозно выплыла из помещения и скрылась в коридоре, стуча набойками по металлическому полу.

— От этой барышни у меня мурашки по коже… — Мой наставник провёл тыльной стороной ладони по потному лбу. — И от тебя, кстати, тоже. Ты изменилась за эти два года, и я сейчас не про внешность.

— Просто ты отвык, Рамон, — улыбнулась я. — Когда видишь человека раз в два года, любые, самые незначительные изменения бросаются в глаза. И вообще, хватит об этом. Измениться — проще простого. Намного труднее обратно стать собою…

В обширной столовой научного комплекса царила полутьма. Ряды алюминиевых столов и скамей были расставлены с геометрической точностью. Мы с Рамоном сидели в самом углу, где было темнее всего, и беседовали. Я радовалась, присутствие старого приятеля после долгой разлуки придавало сил.

… — Сколько веков люди осваивали Землю? — спросил Рамон Гальярдо, теребя в руках полупустой блистер с влагоконцентратами. — Десятки тысяч лет!

— Это ты размахнулся, — улыбнулась я. — Ещё на момент открытия Нового Света там было полно неизведанных уголков.

— Согласен. Будет честным начать с момента, когда люди осознали, что живут на шаре. Так вот, шесть веков мы копошились на матушке-Земле, прежде чем выйти в открытый космос. А что потом?

— Что? — спросила я.

— Потом мы за какие-то четыре десятилетия вытоптали несколько планет! Кое-где нагадили, кое-что разбомбили… Миры, которые стали нам домом, но в которых мы не рождались! Даже я, сорокалетний мужик, не родился на Пиросе. Когда мне было три года, родители переехали сюда с Земли.

— Не говори за всех, друг. В отличие от тебя, некоторые уже успели родиться вне Земли, — сказала я, многозначительно указав на себя большим пальцем.

— Ты всё прекрасно понимаешь, не нужно меня подлавливать. Я говорю вот о чём — мы едва вышли за пределы Солнечной системы, но нам уже мало. Мы только встали на ноги после Большой Войны, а люди в деловых костюмах уже взялись за старое. Они сидят за обеденным столом и стучат по дереву ложкой. — Рамон стукнул ладонью по алюминиевой столешнице. — Они требуют добавки!

— Нам, людям, всегда всего мало. Мы всегда хотим выйти за существующие пределы, — сказала я, неожиданно вспомнив профессора Агапова, искренне и беззаветно верующего в человечество. — Может, именно поэтому мы сумели выползти с крошечного шара за горизонт, во Вселенную?

— Мы — нахлебники. Мы сидим на всём готовеньком и сучим ножками — потому что нам мало. Нам дали Врата — немыслимую технологию! А мы вместо того, чтобы сделать жизнь каждого человека лучше, гребём под себя. Изо всех сил стараемся, у кого насколько хватает длины и цепкости рук.

— Рамон, откуда такой негатив? — спросила я.

Нахмурившись, он задумчиво разглядывал блистер.

— Не знаю, Лиза, не знаю. Но вот одно мне известно точно. — Он ухмыльнулся и посмотрел мне в глаза. — Ты всегда всё делаешь наоборот. Помню тебя ещё девчонкой — вечно хмурую и недовольную. Тебе слово скажи — сразу изойдёшь злобным сарказмом. А теперь, поди ж ты, рассказываешь мне о вере в человечество, о горизонтах каких-то… Это из вредности, да? Потому, что тебе просто не хочется со мной соглашаться?

— Не будь я собой, если соглашусь с твоим скепсисом, — усмехнулась я. — Даже если внутренне его разделяю.

— Знаешь, в чём главная ошибка людей? Те грабли, на которых они скачут не переставая.

— В чём?

— Не в том, что люди придумали себе бога. Это неплохо, а иногда даже хорошо. — Он прищурился и тихонько постучал блистером по столешнице. — Беда в том, что они возомнили себе, будто стоят у него на пороге. Что стоит только протянуть руку и постучать в дверь — как их тут же впустит всемогущий бог, признает равными и даст порулить Вселенной.

Я молчала, переваривая услышанное, а наставник продолжал.

— Именно поэтому мы, людишки, не ценим того, что у нас есть. Мы это всё считаем каким-то досадным мусором. В лучшем случае — расходным материалом, который поможет нам взломать жилище бога и с ногами взобраться на его трон. И окружающих нас людей мы считаем помехой, а то и врагами, потому что трон только один, и вдвоём на него не влезть, а желающих на нём посидеть легион.

Воцарилась тишина, нарушаемая какими-то отдалёнными звуками — постукиваниями, шорохом. Эмиль и Оливер вместе с Василием затерялись где-то в комплексе. Катрин Адлер после нашей первой встречи тоже не попадалась мне на глаза.

Я вдруг подумала о Софи — как она там? Что сейчас чувствует? Что делает? В безопасности ли она? Я точно знала — она совсем не такой человек, о которых говорил Рамон Гальярдо. Ей, как, впрочем, и всем тем, кто меня сейчас окружал, совсем не чуждо сострадание, милосердие, доброта. Я не могла принять слова наставника — они казались мне плодом какого-то внутреннего, глубоко сокрытого отчаяния.

— Я не могу с тобой согласиться, — тихо сказала я. — Как минимум, все люди разные.

— Да, Лиза, разные, — кивнул он. — Но наверх, к рулевым механизмам человечества, всплывают именно такие. Самые цепкие, самые жадные и ушлые, готовые поедать себе подобных… Слушай, я пойду прилягу, что-то мне совсем нехорошо. А ты можешь побродить, здесь внутри безопасно. Только не открывай гермодвери.

— Хорошо, отдыхай, Рамон. Утром увидимся.

— Спокойной ночи.

Мой друг тяжело поднялся и ушёл, а я решила прогуляться по коридорам. Под самой крышей петляющего перехода темнели прямоугольники небольших смотровых окошек. Снаружи царила кромешная тьма — лишь по крыше стального туннеля иногда пробегал то ли ветерок, несущий ворохи песка, то ли чьи-то быстрые когтистые лапы…

Выбравшись из очередного коридора под свод гигантского купола, я встала, как вкопанная. Я не верила своим глазам, я стояла и тёрла их ладонями — передо мной развернулась огромная оранжерея, искрящаяся зеленью. Под самым сводом на многометровой высоте раскинулись верхушки высоких пальм; по сторонам от выложенной каменными плитами дорожки распушились диковинные бирюзовые кусты; густые пучки салатовой травы торчали из коричневой земли. Буйство красок даже сейчас, ночью, в тусклом свете галогенных ламп, ослепило меня после однотонных серо-чёрно-коричневых с вкраплениями красного пейзажей.

Стоя на каменной тропинке, извилисто уходящей куда-то в заросли, я разглядывала этот сад под зеркальным стеклом посреди безжизненных пустошей, а снаружи, по поверхности купола на фоне чёрного ночного неба ползали полдюжины гигантских силуэтов, постукивая по стеклу мощными шипастыми лапами. Крепкое многоногое тело добрых полутора метров в длину обрамляли четыре острых крыла, что придавало чёрным силуэтам сходство со стрекозами. Фасеточные глаза зловеще зыркали прямо на меня — словно они видели меня сквозь зеркальное стекло. Чудовища появлялись и исчезали, а на их место с едва различимым стрёкотом усаживались другие. Это была их земля, и они были здесь полноправными хозяевами…

Из глубины оранжереи навстречу мне вышел молодой мужчина азиатской наружности и улыбнулся. Он был совершенно бледен, чёрные аккуратные волосы с пробором были зачёсаны по сторонам.

— Эти существа не смогут сюда пробиться, — сказал он. — Стекло бронированное и многослойное.

Я в некотором оцепенении уставилась на его лицо — вместо одного глаза на нём чернел окуляр оптического визора.

— Как вам удалось вырастить такой чудесный сад в пустыне?! — спросила я, обводя помещение взглядом. — Ему же наверняка нужна уйма воды! Где вы её берёте?

— О, по правде говоря, они практически не потребляют воду, — с гордостью сказал мужчина. — Это часть нашего эксперимента, притом почти полностью успешная… Если не считать того факта, что растения больше не цветут, и, как следствие, не размножаются. Однако, они живут буквально на считанных каплях воды и вполне здоровы… — он спохватился. — Простите, я забыл представиться… Шен Сяодан, лаборант. Новые люди тут редкость… Были до последних дней. А вы…

— Лиза, консультант. — Я протянула руку.

— Кого консультируете? — вежливо спросил он, деликатно пожимая биотитановую ладонь.

— Половины из них уже нет в живых, а что с другой половиной — неизвестно. Так что я уже и сама не знаю, консультирую ли кого-то…

Он замялся на секунду, но его лицо тут же посветлело.

— Вы, я вижу, тоже придерживаетесь философии трансгуманизма? Как приятно видеть родственную душу…

— Простите, не совсем понимаю, о чём вы.

— Вы заменили руки на механические, — указал он на мои руки.

— Это вынужденная мера, — сообщила я, машинально взглянув на его визор, кожу вокруг которого пронизывали симметричные линии — механический глаз был похож на чёрное солнце с расходящимися вокруг лучами. — А вы, значит, мех с убеждениями?

— Можно сказать и так, — кивнул он. — Однажды я устал от своих слабостей… Врождённая дальнозоркость, амблиопия на один глаз, слабый желудок, плохой иммунитет… Я решил положить слабостям конец, и теперь я могу видеть с увеличением в шестьдесят четыре раза, глотать камни — образно, конечно, — и купаться в ледяной воде. Я верю, что устранение недостатков хрупкого тела с помощью достижений науки и техники — это движение вперёд. Индивидуальная эволюция, если угодно.

— Знавала я одного трансгуманиста, от которого остался только мозг в кастрюле. — Я задумчиво смотрела поверх Сяодана на верхушки пальм. — Может быть, такой образ жизни кому-то по душе, да я и сама иногда задумываюсь, не оставить ли в прошлом это бренное тело…

Шен вежливо кивнул и склонил голову набок.

— Но разве это жизнь? — продолжала я. — Если нельзя попробовать на вкус новое блюдо, почесаться, зевнуть, заняться сексом, наконец… Да просто поваляться на диване с температурой и компрессом на лбу… Не это ли делает нас людьми? Не эти ли изменения — от бодрости к болезни и обратно? От радости к печали и наоборот?

— До тех пор, пока вы можете себе позволить этим наслаждаться. Но тело не вечно, и когда-то оно неизбежно подведёт нас… Кстати, о теле. Я не ошибусь, если предположу, что вы изрядно утомились с дороги?

— День, конечно, выдался насыщенным, но я не очень устала, — вяло отмахнулась я. — Бывало и похуже.

— Но личное пространство вам всё же не помешает. У нас здесь довольно много места после… отбытия последнего корабля. Позвольте, я вас провожу и устрою?

— Спасибо, конечно, но там, снаружи остались мои люди вместе с машинами, — сказала я — мысль о Герберте и Софи не давала мне покоя. — Я должна им как-то помочь, и чем скорее — тем лучше. Они остались с вездеходами в паре километров отсюда.

— Если они не глупцы, то заперлись внутри машин и сидят тише воды, потому что находиться снаружи в это время суток — чистое самоубийство.

— И что, ничего нельзя сделать?

Сяодан покачал головой.

— Боюсь, вам придётся подождать до утра.

Я вздохнула и посмотрела вверх, на чёрные мелькающие тени. Оставалось лишь надеяться, что ребята, оставшиеся во втором отряде, не наделают глупостей.

— Идёмте. — Лаборант сделал приглашающий жест. — Я покажу вам спальное место.

Мы последовали в обход, через устланную камнем тропинку, мимо зелёных разлапистых листьев. Купол казался просто огромным, а Шен, похоже, счёл своим долгом устроить мне обзорную экскурсию.

— Обратите внимание — здесь роща джангалийского мини-папоротника, — увлечённо рассказывал он. — В условиях Пироса его листья не столь размашистые — всего лишь до метра, но дефицит влаги он переносит легко и чувствует себя великолепно… Это — земная пурпурная роза, как видите, без шипов…

— И без цветка.

— Увы, побочный эффект… Там я работаю над рисом, который можно выращивать без воды… А здесь находится моё маленькое увлечение. Проходите, пожалуйста, не стесняйтесь…

Впустив меня в небольшую, отдельно стоящую теплицу, он вошёл следом. На столе среди оборудования, каких-то ёмкостей, пробирок и инструментов, помещённые в керамический горшок, синеватыми огоньками светились крошечные диковинные цветки с белёсыми стеблями. Цветок от самого бутона и до уходящих в землю корешков тускло светился и всеми цветами радуги переливался в темноте.

Шен гордо произнёс:

— Колокольчик бородатый с вплетением генома глубоководного удильщика. Это моё личное изобретение, но я крайне удивлён тому, что никто не додумался до этого ранее… Я пока не дал ему название, но, думаю, это должно быть что-то романтическое. — Помолчав немного, он добавил: — Вам нравится?

— Ещё бы! — У меня перехватило дыхание, зрелище было завораживающим. — Такая красота…

Огоньки на лепестках танцевали в такт пульсированию стеблей, и пластиковые полупрозрачные стены теплицы, отражая блики, плавным градиентом меняли цвет. Учёный деликатно вышел наружу, оставив меня внутри любоваться красотой. Через некоторое время, когда снаружи послышалось вежливое покашливание, я стряхнула с себя наваждение и вернулась к Шену. Проследовав дальше по дорожке, мы дошли до широкого проёма, ведущего в следующий металлический коридор.

Два излома прохода — и мы оказались в просторном помещении столовой. Алюминиевые столы и аскетичные скамьи без спинок, пищевой синтезатор в углу, кулер с пустой бутылью и запертое окошко посудоприёмника — всё в этом месте спало крепким сном. Свет был приглушён, а на дальнем столе лежал белый блистер с влагоконцентратами. В противоположном углу куда-то наверх вела лестница.

— Секция научного персонала слева. — Шен Сяодан кивнул на ещё один зёв коридора. — Охрана квартируется вверху, подняться туда можно по этой лестнице… Вы не будете возражать против соседства с Василием? Он, конечно, сдал за последние дни, запил, но человек хороший. И профессионал в своём деле.

— В каком смысле соседство? — спросила я, нахмурившись. — Постель с ним делить я не стану.

— Нет, что вы! — Сяодан замахал руками. — У каждого своя комната. Если видите открытую дверь — комната свободна, берите себе.

— Вопрос, который давно уже вертится у меня на языке… А где все? Почему здесь так пусто?

— Завтра я вам расскажу. А сейчас не забивайте себе голову, всё равно вы не сможете помочь друзьям, которые остались вне комплекса. Устраивайтесь, осматривайтесь. Спокойной ночи!

— Спасибо, и вам.

Шен развернулся и скрылся в секции для научного персонала. С тихим шелестом дверь за ним закрылась, и я осталась в одиночестве. Ну что ж, надо бы осмотреть моё новое жилище…

Секция для службы охраны представляла собой широкий коридор с рядом дверей по левой стороне и чем-то очень сильно походила на жилой отсек «Фидеса». Блеск металла, аскетизм и отданный в жертву практичности уют почему-то всё время следовали параллельно развитию технологий.

Правда, в отличие от корабля Юмашевой, здесь давненько не прибирались. Металлический пол был усеян грязными следами, тут и там валялись окурки, а вдоль стены стояла ровная, аккуратная батарея бутылок различных калибров и расцветок. Я насчитала два десятка бутылок из-под крепких напитков — похоже, Василий развлекался как мог. Две двери в самом начале коридора были закрыты, и из-за одной из них раздавался громогласный храп Рамона, от которого по стальным стенам буквально шла вибрация.

Я проследовала по коридору почти до конца и шагнула в первое приглянувшееся помещение. Ничего особенного, но хотя бы не грязно — и на том спасибо. Прикрыв сдвижную дверь-купе, я сбросила с себя ботинки, жилет и пыльную куртку, и улеглась на койку. Только теперь я поняла, насколько устала — прошедший день отдавался ломотой в теле.

В новом месте, однако, сон не спешил приходить ко мне. Я лежала и глазела в потолок под отдалённые раскаты храпа и отрывистый стрёкот откуда-то снаружи, из-за тонкого слоя металлокерамики. В коридоре, приближаясь, зазвучали знакомые голоса. Эмиль басовито бормотал:

… — У меня такое было только при штурме «Выносливого». А сейчас… Четверо бойцов за один день, в мирное время! И ещё эти двое, из пиджаков… А что с остальными? Они тоже погибли? Я так и не смог предупредить их об опасности, этот долбанный гроб всё экранирует…

— Нельзя знать наверняка, что с ними. — Оливер пытался его успокоить. — Я лично считаю, что они целы и невредимы. У них есть возможность укрыться в вездеходах. Однако, в любом случае, к подобному невозможно подготовиться.

— В том-то и дело, что мы готовились к вооружённому сопротивлению людей, но эти гады стали для меня неожиданностью. Это мой просчёт. Мой лично. И я испугался.

— Не бери на себя слишком много, Эмиль.

— Я мог спасти Хью, но сбежал, словно последний трус. Я, как командир, в ответе за всё происходящее…

Раздался тихий шелест закрывающихся дверей, и всё стихло. Звуки насекомых-переростков стали фоном, и меня понемногу клонило в сон. Когда я уже собиралась закрыть глаза, внезапно в отдалении что-то металлически щёлкнуло, пол завибрировал, и мгновенно погас свет, окунув меня в кромешную тьму. Сон как рукой сняло. Стало жутко неуютно, по коже побежали мурашки. Через пару секунд включилась тусклая красноватая лампочка в углу комнаты. Я поднялась, обулась и вышла в коридор, высвеченный кроваво-красными огнями аварийного освещения.

Снизу, из столовой, раздавались приглушённые голоса, и мне вдруг стало интересно, кто это, и о чём речь. Аккуратно, стараясь не шуметь, я подобралась к лестнице и застыла. Послышался холодный голос доктора Адлер:

… — Не напомните? Ссылка на «территории» или сразу на Ганимед?

— Я не мог оставить людей в беде. — Василий усталым голосом, судя по всему, отбивался от нападок учёного. — Они могли погибнуть там, я не мог их не впустить…

— И поэтому вы поставили под удар весь проект. Лаборатория превратилась в проходной двор, режим секретности летит к чёрту.

— Да тут уже всё к чёрту полетело! — вспылил Василий, что-то глухо стукнуло. — Связи нет, аккумуляторы полудохлые, резерва только и хватает, чтобы ваши опыты не загнулись. Автоматические системы защиты без боеприпасов… На что вы рассчитываете? Что они прилетят за вами после того, что случилось с «Остиумом»?!

— Я продолжаю работать, в отличие от вас, — процедила Адлер. — А вы, похоже, расслабились и полагаете себя в отпуске…

— Безопасность — это моя зона ответственности. Все, кто находятся здесь — в безопасности. Вы сомневаетесь?

Немного помолчав, Катрин ответила:

— Пока не сомневаюсь. Но следите за вашим приятелем Гальярдо. Будьте готовы, когда это случится. Остальные в порядке? Вы проводили осмотр?

— Без единой царапины. У меня всё под контролем, — устало повторил Василий.

— В таком случае, доброй ночи.

— Ага, спокойной…

По ступеням забухали тяжёлые шаги. Я сорвалась с места и скрылась за ближайшей дверью, чтобы не попасться Василию на глаза. Стоя за углом, я слышала, как он прошёл мимо, раздражённо бубня себе под нос что-то про формулы, которые кто-то может засунуть себе в известное место. Он скрылся в своей комнате и чем-то зашуршал за дверью. Звякнуло стекло.

На цыпочках я прокралась по коридору и вернулась к себе, после чего улеглась и прикрыла глаза. Гложущее беспокойство овладевало мной, порождая вопросы без ответов. Было тихо — лишь постукивали колючие лапы мирметер по внешней поверхности модуля…