Погоня за судьбой. Часть III

Глава X. Радиограмма

Красные лампы заливали стены комнаты бледным зловещим светом. Лёжа на простыне, я уже битый час пыталась заснуть, но меня преследовала вонь — казалось, её источник затаился где-то в голове, в самом дальнем её углу. Неожиданно снаружи послышались шаги, раздался осторожный стук в дверь. Напрягшись всем телом, я схватила тазер, лежащий рядом с кроватью.

— Лиза… Ты здесь? — Робкий и безжизненный голос Софи пробился сквозь стальную перегородку. — Можно войти?

— Заходи, открыто.

На пороге появилась Софи — бледная и понурая. Сжимая целую охапку каких-то железок, она молча подошла и села прямо на пол возле кровати.

— Тоже не спится? — поинтересовалась я.

— Можно я переберу твою руку? — вместо ответа спросила она. — Мне срочно нужно чем-то себя занять.

— Давай, — согласилась я. — Только аккуратно, мне ею ещё пользоваться…

Ловкими тонкими пальцами Софи ощупывала плечо в поисках крепежа, пока не раздался тихий щелчок, и мехапротез оказался у неё в руках. Бережно положив его на кровать, она принялась аккуратно разбирать механизм и тщательно продувать все его узлы, детали и малейшие зазоры.

— Хорошо, что он так и не завёл собаку, — внезапно сказала она.

— Кто?

— Оливер, — не отрываясь от дела, уточнила Софи. — Он всегда мечтал завести корабельную собаку. Всё ходил, рассказывал… В позапрошлом веке на канонерках собаки предупреждали о подлёте вражеских самолётов задолго до того, как их обнаружат постовые… Юмашева ему не разрешила, сказала, что выгуливать негде…

— У меня когда-то была собака. — Я вдруг вспомнила Джея из позапрошлой жизни.

— И где она теперь?

— Не знаю, — соврала я.

Мне было прекрасно известно, что случилось с Джеем, но говорить об этом совершенно не хотелось. Софи, кажется, всё поняла, и замолчала. Она увлечённо возилась с мехапротезом, а меня постепенно клонило в сон. В какой-то момент я прикрыла глаза, а через некоторое время проснулась от возни возле плеча.

Раздался щелчок — Софи, закончив манипуляции с протезом, приладила его к моему плечу и внезапно положила голову мне на живот. От такого поворота событий я несколько опешила.

— Ты чего?

— Прости, — пробормотала Софи. — Я думала, ты спишь. Я просто… Хотела послушать твоё сердце. Это успокаивает. Не знаю, как тебе удалось уснуть. Они всё скребутся и скребутся там, снаружи… Кажется, я скоро сойду с ума от этих звуков.

Лица её я не видела — припав ухом к моей груди, она отвернулась и смотрела на дверь.

— Не переживай, это не так страшно, как кажется. — Я осторожно положила руку на её каштановую голову с цветастыми прядями, ныне бордовыми, потому что красный цвет аварийной лампы безвозвратно глотал все остальные цвета, оставляя лишь собственные оттенки. — Посмотри на меня — я уже давно спятила, и ничего, живу как-то…

— По тебе не скажешь.

— Что живу или что спятила? — попыталась я пошутить.

— А если мы все здесь умрём? — спросила она после долгой паузы.

— Я планирую выжить и вернуться, — ответила я, чуть не сказав слово «домой».

— Ричард тоже планировал. И Оливер. И Эмиль со своими ребятами. Только всё вышло иначе.

— Я не знаю, как всё повернётся в будущем, но я очень надеюсь, что кто-то присматривает за нами сверху. Иначе нельзя объяснить наше сегодняшнее везение…

Глядя в потолок, я водила ладонью по волосам Софи. Она уже мирно сопела после тяжёлого дня в совершенно неудобном полусидячем положении. Снаружи, по стальной обшивке ползали мирметеры, царапали металлокерамические панели в поисках заветной щели…

Наутро Софи отправилась к Василию, чтобы узнать, как обстоят дела с радиотрансляцией. Ну а я была застигнута Шеном в одном из коридоров и нежданно приглашена на «товарищеские посиделки», как он выразился. Я с радостью согласилась, чтобы как-то разнообразить своё пребывание внутри душных стен комплекса…

Скромное жилище Шена было освещено мягким оранжевым светом, со стен на меня глядели плетёные гобелены с изображениями свирепых драконов и красочных азиатских па́год. Посреди комнаты, прямо передо мной, стоял решётчатый деревянный столик с поддоном, на котором покоился глиняный чайничек и пара широких чашек. В углу, на тумбочке на небольшой электроплитке стояла стеклянная ёмкость с водой. Бирюзовый дисплей у основания плитки показывал температуру — девяносто пять градусов. Я сидела на циновке, поджав под себя ноги, и в свете только что услышанного отрешённо смотрела на лампу под потолком.

— И что, Рамон превратится вот в это? — спросила я.

— Симбионты, попавшие в кровь через укус мирметеры, достаточно быстро прошли гематоэнцефалический барьер, — кивнул лаборант. — Я полагаю, что ваш друг лишится лобных долей и префронтальной коры мозга, а, следовательно, и личности быстрее, чем Джон.

— Почему?

— Джону вводили препарат на основе клеточных структур симбионтов. Ваш друг же получил их в чистом виде.

— И вы предлагаете мне сидеть здесь и пить хренов чай, пока мой друг трансформируется в чудовище?

— Именно так, поскольку сейчас вы ничем не поможете вашему другу, — сказал Шен, перебирая какие-то ёмкости на небольшой полочке, привинченной к стене. — Чай лучше всего готовить на живом огне, но его, к сожалению, нет. Всё на электричестве…

Материализовавшись возле плитки, Сяодан снял ёмкость с водой и ловким движением наполнил небольшой чайник. Затем разлил жидкость по чашкам, чтобы прогреть посуду и почти сразу вылил воду из чашек прямо на поверхность чайника. Тонкие струйки собирались на его дне и звонко капали в поддон. Через мгновение в руке Шена оказалась деревянная плошка с сухими молотыми листьями бледно-зелёного цвета, он поднял ёмкость на ладони, и она моментально оказалась у меня под носом.

— Вся эта тщетная суета ради пары глотков? — поморщилась я.

— Оцените аромат, — приказал он. — Всё, что имеет цель, перестаёт быть тщетным. Пусть даже цель кажется иллюзорной.

Я нехотя вдохнула благоухание листьев — чувствовались в нём прохладные ветра, низкие облака среди седых вершин, бесконечные чайные плантации на зелёных склонах… Опрокинув плошку улуна в чайник, Шен залил его водой, тут же опорожнил в поддон и залил снова. Его движения были точны, выверены и профессиональны, словно он годами этим занимался. Наконец, он присел на свою койку, прикрыл глаза, сложил руки на коленях и таинственно произнёс:

— Судьба — слепой художник, — сказал Шен, не глядя на меня. — Иногда её мазки кажутся… излишне густыми.

— Чего?

— Я про вашего друга, господина Гальярдо, — пояснил он. — Ему очень не повезло. Симбионты циркулируют в кровотоке и в слюне лишь у каждой двадцатой половозрелой особи-солдата. Но хорошая новость заключается в том, что он сможет оказать нам услугу и поработать на благо науки.

Шен разлил чай по чашкам. Я чувствовала, как багровею, мехапротезы рук непроизвольно сжимались в кулаки. Подняв на меня взгляд, он успокаивающе заговорил:

— Простите, мои слова могут показаться вам циничными, но такова реальность. Настоящий учёный должен быть беспристрастным и готовым узреть, понять и разложить на составляющие всё — даже смерть.

— Учёный, равнодушный к чужой боли — это не учёный, а просто палач с дипломом, — возразила я.

— Одну ветку тронешь — десять закачаются. Падающий дворец трудно подпереть одним бревном. Если вам нечем ответить судьбе, нет никакого смысла тратить нервные клетки на переживания.

— Шен, у меня такое ощущение, что вы не человек. Вы — человекоподобный андроид? — спросила я, всматриваясь в его единственный живой глаз.

— А вы проницательны. — Лаборант улыбнулся одними губами. — Я и вправду могу оказаться андроидом, но для того, чтобы это проверить, вам придётся убить меня. Но и в этом случае вы можете не узнать всей правды, ведь современных дорогих андроидов по биологическому составу очень сложно отличить от людей — все органы выращиваются в лаборатории, а кожа, кровь и кости — синтезируются…

— Современный мир — странная вещь, — пробормотала я. — В нём люди хотят походить на механизмы, а роботы — стать человечнее.

— И яркое тому подтверждение — прошлогодняя история с Сонми в Новом Сеуле, — согласился Шен.

Андроиды… Я нечасто задумывалась о сплетении мира машин с миром людей, но насколько уверенно я могла сказать, кто сейчас передо мной? Сколько машин в людском обличье я встретила за свою недолгую жизнь? Сколько раз обманулась, приняв робота за человека? Впрочем, никакой особенной разницы я сейчас не замечала — Шен вёл себя хоть и странновато, но вполне человечно, и мне по большому счёту было всё равно, кто он — гуманоид, андроид или даже инопланетянин. В конце концов, лишь бы он был хорошим человеком.

— Расскажите мне про этот… Яд, или как его, — попросила я, и Сяодан тут же оживился — кажется, это была одна из его излюбленных тем.

— Симбионты. Они живут бок о бок с муравьиными пантерами, — отчеканил Шен, азартно блеснув живым глазом. — Эти микроорганизмы растут и размножаются в специальных пазухах, в изолированных мешочках внутри тела мирметеры. Побочный продукт их жизнедеятельности — это водород и наш искомый фермент, который синтезирует воду буквально из воздуха… Представьте, что внутри вас живёт сочащаяся водой фляга — она препятствует обезвоживанию и безостановочно насыщает вас жидкостью, она всегда с вами… — Глаз его поволокло, он мечтательно уставился куда-то в стену. — Мирметеры — удивительные создания. Этому виду больше ста пятидесяти миллионов лет. Он одним из первых приспособился к суровым условиям высыхающего Пироса и стал здесь полноправным хозяином.

— Но, если эти мешочки изолированы, как симбионты передаются через укус?

— Иногда от чрезмерных нагрузок одна из пазух рвётся, и тогда симбионты проникают в кровеносную систему носителя, — пояснил он. — Для муравьиной пантеры они безвредны, поскольку сопротивляемость «захвату» заложена у них на генном уровне. Иммунитет быстро подавляет вторжение, но вот у людей такой механизм по понятным причинам отсутствует, и они принимаются за размножение. Очень и очень активное…

— И укус такой особи с прорвавшимся мешком — это то, что случилось с Рамоном?

Шен утвердительно кивнул.

— Мои коллеги из отдела антропологии пытались пересадить пазуху подопытным людям, но через какое-то время она неизменно деформировалась и разрывалась, а симбионты захватывали носителя, обустраиваясь предпочтительно в мягких тканях мозга и частично замещая их собой. В случае с укусом механизм похожий, но все процессы протекают намного быстрее.

Меня передёрнуло. Жуткая бактерия, способная дарить жизнь, но предпочитающая её отнимать, превращая человека в безумную машину для убийств… Во мне росла уверенность в том, что результаты исследований должны остаться в этой лаборатории. Их нельзя вывозить отсюда…

— Как думаете, это Мелинда выпустила Джона из клетки? — спросила я.

— Мне сложно утверждать наверняка, но такое вполне возможно, — ответил Сяодан и осторожно отхлебнул из чашки. — Мелинда всегда ненавидела людей и открыто в этом признавалась. Люди ей больше нравились, будучи объектами аутопсии, нежели живыми. По личным вопросам из всего персонала лаборатории она общалась только со мной. Что, кстати, подтверждает вашу гипотезу о том, что я — андроид.

Он снова улыбнулся. Я сделала небольшой глоток из кружки. Чай был великолепен, он уносил мои чувства далеко на север, в нежную и свежую прохладу.

— Горько и иронично, — заметила я, — погибнуть от собственноручно выпущенного на свободу чудовища, не находите?

— И крайне непрофессионально, — кивнул Шен. — Мелинде нужно было держать себя в руках. И вам, кстати, тоже.

— Она собиралась ставить опыты на моём друге. Неужели вы бы на моём месте спустили такое на тормозах?

— Конечно. Как я уже говорил, настоящий учёный должен быть бесстрастен. Для учёного существуют лишь четыре неизменных ключевых принципа: коллективизм, универсализм, организованный скептицизм и бескорыстность. — Голос Шена был совершенно спокоен, будто он отвечал на экзамене досконально выученный материал. — Всё остальное — это либо предмет для исследования, либо помеха, которую нужно устранить, либо незначительная для исследования вещь. Ваш друг — это наш предмет для исследований. А вы — помеха. В том случае, конечно, если будете этим исследованиям мешать. — Он задумчиво потёр подбородок. — Впрочем, сейчас нам не до изысканий. Люди были профилем Мелинды, и работы в этом направлении теперь придётся отложить до прибытия на материк.

Я испытывала удивление с примесью отвращения от слов Шена, но осуждать его не могла. Для него Рамон и все остальные люди были чужими. Взяв чашку в руки, я обречённо вздохнула.

— Что можно сделать, чтобы его спасти? — спросила я, глядя в дымящуюся бронзовую жидкость.

— Теоретически — гемотрансфузия с полным очищением крови. Здесь такого оборудования нет… Антиприонные препараты и конечно, упорная работа неврологов, если к тому времени личность не успеет необратимо раствориться.

— А времени у него сколько?

— Это зависит от особенностей организма, — задумчиво пробормотал Шен. — Так или иначе, через два-три дня будет уже поздно…

До ближайшей захудалой больницы было три тысячи километров. Если прямо сейчас прыгнуть в вездеход и круглосуточно вдавливать «гашетку» в пол, я не успевала. Оставался путь по воздуху, но корабля под рукой не было, да и если бы был — скорее всего, нас сбил бы на взлёте один из «Кондоров».

Вязкое ощущение безнадёжности всё сильнее давило на сердце. Я молча отставила недопитую чашку в сторону и вышла из комнаты…

Василий был на своём месте — в комнате охраны, в окружении распотрошённых электронных устройств. Он сидел, забросив ноги на стол, а помещение было наполнено шумом радиопомех. Заметив меня, он обернулся и раздосадовано сказал:

— Ничего. Тишина в ответ. Не работает этот ваш ретранслятор, зря я вас гонял к этим обломкам.

— Это прискорбно, — сказала я. — Но я пришла к тебе по другой причине. Можно мне спуститься к Рамону?

— Вообще, нежелательно.

— Давай хотя бы сходим и проверим. Если всё нормально — впустишь меня к нему.

Несколько помявшись, офицер нехотя выбрался из кресла и жестом пригласил меня следовать за ним. Уже знакомые коридоры привели нас к лестнице. Холл злополучной лаборатории нисколько не изменился — всё так же гудели механизмы в помещении запретной зоны, а дверь в тюремный блок была закрыта — пленники были на своих местах…

Рамон сидел на своей кровати и листал какую-то глянцевую беллетристику многолетней давности. Завидев меня, он вскочил и буквально укутал меня своими объятиями. Чистая белоснежная пижама так и хрустела на нём — Василий не жалел для невольника расходных материалов.

— Пришла навестить старика? — улыбнулся мой друг.

— Не такой уж ты и старик, Рамон, — заметила я. — Держишься молодцом. Выспался?

— Да, в отличие от Джона. Я в курсе, что он вам там устроил. Знал бы, что так будет — самолично пристрелил бы беднягу.

— Беднягу? Как вспомню его лицо — меня аж передёргивает. — Я поёжилась, и мне вдруг стало чудовищно тоскливо. — Рамон… Я до смерти боюсь увидеть тебя таким…

Наставник сел на свою кровать и вдруг стал серьёзным, собранным.

— Ты можешь пообещать мне одну вещь, Лиза?

— Какую? — Я присела рядом с ним.

— Когда настанет время, ты меня убьёшь. Не хочу стать… Этим. — Он неопределённо махнул рукой.

— Неужели ты уже смирился с тем, что они тебе предрекли?

— Не знаю.

— А может, это всё чушь, и всё будет хорошо, — предположила я.

— В таком случае, будет повод порадоваться. Но, в конце концов, каждому из нас отпущен свой срок.

— Отпущен? Кем отпущен? Ты же понимаешь, что это самая обычная отговорка, чтобы было легче смириться!

Порыв злости внезапно захлестнул меня. Человек, сидевший рядом со мной, всегда был неприступной скалой, надёжной и незыблемой. Теперь же я видела робкого, неуверенного в себе и в своём будущем мужчину, который уже поставил на себе крест.

— Ты же боец! — Голос у меня неожиданно сломался. — Ты же всегда учил меня сражаться до конца! И я пытаюсь — каждый раз встаю и иду, хотя давно уже не хочу вставать!

Он молчал, глядя в пол.

— Пока человек не сдаётся, он сильнее своей судьбы, — продолжала я. — Так говорил Ремарк. Был такой писатель. Но ты… Ты ведь уже сдался! Сдался заранее!

Рамон не отвечал, а мне вдруг стало ужасно стыдно за свои слова.

— Прости меня, — выдавила я из себя. — Я не знаю, что ты чувствуешь. Может быть, тебе сейчас именно смирение и нужно…

— Ничего подобного. — Он сжал кулаки и уставился в стену. — Мне сейчас гораздо нужнее память. Я должен вспомнить всё хорошее, что у меня было, а я всё только забываю. Я чувствую, как у меня в голове что-то копошится. Будто какой-то уборщик орудует веником и старательно выметает из памяти всё, что я знал. Тебе зовут Лиза — но я уже с трудом вспоминаю, кто ты мне.

— Я та, которую ты научил всему, что я знаю, — сказала я, заглядывая в его глаза. — Я многим тебе обязана… Я выполню твою просьбу, но и ты, пожалуйста, не уходи раньше времени… Сейчас мне нужно идти, есть кое-что, что я должна сделать.

Рамон очень странно посмотрел на меня. Кажется, он силился что-то вспомнить, затем одобрительно кивнул и уставился на свои руки.

— Мой брат однажды сделал нам рогатки, — пробормотал он вдруг. — Я шёл мимо помойки, а рядом с ней по земле ходили голуби. Они бродили кругами, выискивали что-то на земле, и я просто взял камень и натянул резинку… Я не хотел в него попасть, это вышло случайно… Я даже не целился…

Рамон изменился. Он больше никогда не станет прежним.

Сдержав внутри себя тяжёлый вздох, я поднялась и направилась к двери, возле которой обернулась и увидела, как он смотрит на свои бледные руки — отрешённо и неотрывно. Они дрожали, словно у больного Паркинсоном. Я была более не в силах видеть его таким.

— Я вернусь, вытащу тебя отсюда, и мы вернёмся домой, — бросила я вполоборота и вышла из камеры.

Ретранслятор не сработал. То ли у Василия не хватило опыта правильно подключить его, то ли мы неправильно его использовали… На что мы вообще рассчитываем здесь, в каменной ловушке посреди кипящей магмы?..

И тут до меня дошло. Что есть магма? Раскалённый минеральный суп, смесь оксида кремния и различных металлов. Идеальная ловушка для любых радиосигналов… Да у нас здесь внизу изначально не было никаких шансов! Почему потребовалось столько времени, чтобы это понять?! Мы же в радиомогиле!

Я уже знала, что делать. Если сигнал не может пройти сквозь камень и металл — его нужно поднять в воздух.

Влетев в комнату охраны и завидев Василия, я выпалила:

— Мы тут ерундой занимаемся уже который день! У вас на складе есть кабель?

— Хоть завались, — ответил тот.

— Тогда пошли. Понадобится два мотка — очень длинных…

Отмотав от бухты два изрядных куска толстого кабеля, я отправила Василия подключать вывод радиостанции на импровизированный фидер и тянуть его наружу, к вездеходу, а сама быстрым шагом добралась до предбанника и вышла на улицу.

Мю Льва перевалила через зенит и с любопытством следила за моими перемещениями. Ворота, ведущие к мосту, были открыты, а сам мост — сведён. На той стороне каньона, у самого подножия горы с плоским навершием, накренившись, стоял вездеход, в кузове которого копошилась одинокая фигура. Поправив бухту кабеля на плече, я решительно направилась по металлической конструкции, слегка шатавшейся в такт моим шагам.

— Эй, бездельница, чем занята?! — крикнула я издали, и Софи обернулась на мой голос.

— Да вот, хочу перенести кое-что в лабораторию. Бельё, ноутбук, инструменты… Да и пиво будет нелишним забрать в прохладу. Оно тут, кажется, уже вскипело…

Оказавшись возле колеса, я оглядела махину вездехода.

— Слушай, нам надо вызвать «Фидес», — почёсывая лоб, сказала я.

— К твоему сведению, автоматическое сообщение передаётся на частоту циклом уже вторые сутки без перерыва.

— И что, каковы результаты?

— Нулевые. Да я особо и не рассчитывала на бортовую радиостанцию, но чудеса же иногда случаются… Кстати, скоро надо будет подзарядить аккумулятор.

— Ожидаемо. Ты тратишь время впустую здесь, а Василий — в комплексе. Так мы ничего не добьёмся…

Я приложила руку ко лбу, защищаясь от палящего солнца, и взглянула ввысь, туда, где пологий склон горы изгибался кверху. Полторы сотни метров высоты здесь точно есть.

— Ты ведь сюда не просто так столько кабеля приволокла? — спросила Толедо.

— Да, не просто так. Нужно забраться повыше и передать усиленный сигнал… Софи, дай мне, пожалуйста, инструменты, я сбегаю, сниму вон ту тарелку. — Я махнула рукой в сторону ансамбля антенн на верхушке одного из зданий лаборатории. — Белую — думаю, она нам подойдёт…

— Да, сгодится. А Василий разрешит? — с сомнением пробормотала Софи. — Да и опасно это, того и гляди прилетят эти гады…

— День деньской на дворе, откуда им взяться? Ты мне лучше скажи — радио на этой машине можно использовать как ещё один промежуточный усилитель?

— Не знаю, не пробовала.

— Так попробуй, — сказала я и протянула ей один из концов кабеля. — Насчёт Василия не волнуйся, я вопрос улажу. В наших интересах сделать всё побыстрее. И кинь обвязку, мне она понадобится.

Кивнув, Софи швырнула в меня набором ключей и альпинистской обвязкой, схватила инструменты и перебралась в салон. Я же трусцой побежала по мосту обратно. Пока Софи разбирала салон вездехода и копалась во внутренностях приборной панели, я добралась до наружной лестницы, взлетела на крышу и открутила полуметровую параболическую антенну. Спустив её вниз с помощью обвязки, я дотащила тарелку до вездехода и вскарабкалась в кабину.

Сидя под рулём, Софи орудовала инструментами и периодически прикладывалась к открытой банке пива, приговаривая:

— Гадость какая… Его точно надо в холодильник…

После чего делала следующий глоток.

— Да выкинь ты всё это в пропасть! — воскликнула я. — Сколько можно заливаться? И так уже горя хлебнули с этим твоим бухлом…

— Мы в нескольких тысячах километров от цивилизации. — Она подняла брови и поглядела на меня красноватыми глазами. — Меня тут сожрут со дня на день, или ещё какая гадость приключится. У меня на глазах друзей рвали на части, и ты предлагаешь мне отказаться от единственной отдушины? Уж извини, но как-нибудь в другой раз…

В подтверждение своих слов она осушила банку и выбросила её наружу, а я обречённо покачала головой и отвернулась к мосту. По нему нам навстречу уже шёл Василий, разматывая громоздкую бухту кабеля, ниточкой тянувшегося к распахнутым воротам внешнего периметра.

Вскоре конец кабеля в четыре руки был соединён с рацией вездехода, а с помощью обжимки и термоскотча, взятых из набора инструментов в кузове, мы приладили конец другого кабеля к антенне. Софи вручила мне коммуникатор, нацепив второй себе на ухо.

— Раз-раз, меня хорошо слышно? — спросила она.

Фоном в ухе нескончаемо шипело и выло, но слышимость была хорошая. По крайней мере здесь, внизу.

— Да, нормально, — ответила я. — Как закончу с антенной, дам знать.

— Ни пуха, — напутствовал Василий.

— К чёрту.

Обвязавшись сбруей и нацепив кошки, я взгромоздила тарелку на спину, конец длинной верёвки и связку скальных крюков — на живот, вооружилась альпенштоком и принялась взбираться наверх…

По мере приближения к вершине карабкаться становилось всё сложнее — кабель и верёвка своим весом тянули меня вниз, и мне приходилось передвигаться по диагонали вдоль окружности горы, увеличивая протяжённость маршрута. Постепенно разматываясь, кабель цеплялся за неровности, а я с тупым упорством карабкалась наверх, вынимала крюк, забивала его в поверхность и крепила кабель, затем вновь карабкалась, забивала крюк и цепляла кабель, и снова… Тело гудело от напряжения, но мои верные мехапротезы работали без сбоев, принимая на себя всю нагрузку и помогая мне не соскользнуть…

Наконец, вцепившись руками и ногами в склон, я обернулась и посмотрела вниз, на казавшийся отсюда игрушечным вездеход, где копошились две фигурки. Одна фигурка разматывала ниточку кабеля, а вторая стояла в кузове, поддерживая на весу трос, по которому я должна была спуститься обратно. Голова моментально закружилась, я зажмурилась и вжалась в скалу.

Нет уж, больше не смотреть вниз! Ни в коем случае!

Передохнув с полминуты, я дала себе обещание глядеть только наверх и продолжила восхождение. Каменистые уступы под ногами предательски хрустели, и пару раз от падения меня спасал альпеншток, вовремя воткнутый в слоистый уклон. Наконец, последние метры были преодолены, я рухнула на узкую площадку, венчавшую гору, и раскинула руки. Отдохнув с полминуты, уселась на камне, и дыхание моё перехватило от увиденного.

Отсюда открывалась потрясающая панорама — тёмно-серая базальтовая равнина далеко внизу напоминала шкуру животного, покрытую красно-жёлтыми пятнами магматических разливов. Дымящийся каньон, извиваясь, уходил влево и вправо и исчезал из виду на линии горизонта, а стоящие порознь исполинские горные пики будто бы стали ближе — казалось, только руку протяни, и можно будет их коснуться. За ними возвышались другие, за которыми вставали новые и новые, и не было им числа. Между этими вечными стражами пустошей в дрожащей белёсой дымке поверхность Пироса загибалась и схлопывалась в тонкую полоску лазури…

Любуясь пейзажем, я переводила взгляд с одной горы на другую и заприметила вдалеке, возле одной из отвесных скал, движение. Отсюда рой гигантских насекомых напоминал беспорядочно суетящуюся стаю плодовых мух. Далёкие и суетливые, они были заняты своими делами, не замечая меня, однако я решила, что лучше поспешить.

Альпенштоком я вколотила последний крюк с закреплённым на нём тросом в камень, зацепила за него же провод, выдолбила в площадке углубление, воткнула туда кронштейн и развернула антенну на север.

— Софи, антенна на месте, — сообщила я в микрофон. — Есть передача?

— Всё отлично, сигнал до тарелки есть! — сквозь помехи раздался её оживший голос.

— Крепите трос, скоро буду…

Неожиданно почти прямо над ухом застрекотало. Почти забытый плазмер тут же рефлекторно выскочил из моего предплечья. Резко обернувшись, я прицелилась в зависшее в десяти метрах от меня серо-коричневое существо. Повиснув в воздухе, оно изучало меня огромными фасеточными глазами, занимавшими добрые две трети стрекозиной головы. Ветерок от сливавшихся в полупрозрачную мембрану стрекочущих крыльев обдувал моё лицо, острые суставчатые конечности существа были распахнуты во все стороны. В любую секунду оно могло наброситься, схватить, повалить на землю, чтобы жадно вырывать из меня куски аппетитного мяса. Сердце неистово колотилось, я застыла, готовая в любой момент выпустить заряд плазмы.

Насекомое цвиркнуло, плавно сместилось в сторону, затем взмыло ввысь и, описав надо мной широкий круг, понеслось прочь, вдаль, в сторону далёкой скалы, кишащей суетливыми собратьями. Стараясь унять непроизвольную дрожь в теле, я перевела дух. Второго такого шанса может уже не быть, поэтому нужно возвращаться прямо сейчас.

Проверив напоследок, надёжно ли закреплена антенна и кабель, я зацепила сбрую к натянутому страховочному тросу и свесила ноги. Внизу, бесконечно далеко, мне руками махали крошечные силуэты Софи и Василия.

— У нас всё готово, трос должен выдержать! — протрещал в коммуникаторе Василий. — Давай уже спускайся. День к концу идёт, скоро они активизируются…

Вдохнув полной грудью, я соскользнула с площадки и понеслась вниз по натянутому жужжащему канату. В ушах свистел ветер, машина стремительно приближалась, и когда до неё оставался десяток метров, я щёлкнула стоппером и с грохотом спружинила ногами о корпус вездехода. Оказавшись на твёрдой поверхности, я села и перевела дыхание, а Василий тут же очутился рядом.

— Я видел, как вокруг тебя эта дрянь крутилась. Обошлось?

— Ничего страшного, мы с ней мирно разошлись. А теперь нужно настроить передачу. — Я поднялась с земли и обратилась к Софи: — Ты или я?

— Давай ты. Я пока послежу, чтобы тут всё работало…

Через две минуты мы с Василием добрались до узла управления комплексом, и после краткого инструктажа я села за микрофон и включила запись.

— Волкова — Юмашевой на «Фидес». Запрашиваю помощь. У нас есть раненые, требуется много крови для переливания, оборудование для плазмофереза и антиприоны… Все, которые сможете найти. Я не особо понимаю, с чем мы тут имеем дело, но нужны врачи-нейробиологи и инфекционисты… У нас мало времени, поэтому поспешите. И берегитесь воздушных дронов, здесь шныряют «Кондоры». Передаю наши координаты…

Несколько нажатий клавиатуры, зацикленное сообщение было поставлено на передачу, а я выдохнула и вдруг почувствовала сразу всю накопленную за день усталость.

Вот и всё. Я сделала всё, что могла, и теперь оставалось только ждать. И надеяться на то, что сообщение достигнет цели и будет услышано, что Юмашевой удастся собрать команду спасателей и наконец, что она рискнёт вести корабль в район патрулирования беспилотниками Конфедерации… Нет, пожалуй, я сделала не всё. Я могла ещё безмолвно молиться о том, что помимо всех вышеперечисленных «если» спасение прибудет очень быстро. Потому что время стремительно утекало сквозь пальцы…

По мере того, как Мю Льва клонилась к закату, возвращались мирметеры и принимались деловито ползать по стенам, перестукивать лапами по крыше, копошиться во внутреннем дворе. Глядя сквозь крошечное окошко под потолком моего скромного временного жилища на отблески заходящего светила на металлической стене, я уже знала, что дождусь темноты и ночью проведаю Рамона. Я решила, что сделаю это тайно, ведь иначе Василий будет пытаться меня остановить, а это мне было совсем ни к чему. Мне никак не давала покоя мысль о том, каково это — быть запертым в соседней камере с тем, во что, если верить Шену, в итоге придётся превратиться.

Нет! Не смей думать об этом! Шанс избежать самого худшего пока ещё есть!

В какой-то момент, когда почти совсем стемнело, в коридоре послышались тяжёлые шаги, и в дверь постучались. Гостей я не ждала, а голос Василия с той стороны глухо спросил:

— Лиз, ты чего там как мышь сидишь весь вечер? Войти можно?

— Да, сейчас открою.

Что ему могло от меня понадобиться? Может быть, он получил ответ на радиограмму? Мигом подскочив к двери, я впустила шефа охраны.

— Ответили? — с надеждой спросила я.

Тот вошёл и со слегка виноватым видом огляделся. Почесал затылок, очевидно, не зная, что сказать. Наконец, произнёс:

— Твой друг — хороший человек…

— И вы специально пришли, чтобы мне это сказать? — разочарованно протянула я.

— Нет, я хочу тебя предостеречь. Что бы ни случилось, не пытайся открыть камеру.

— Я и не…

— Да всё в порядке. — Он успокаивающе поднял руки. — Я сразу понял, что ты не зря тут затихарилась. Ясно, что собираешься вломиться к нему в закрытый блок, и я могу тебя понять. Иди после того, как отключится штатное освещение, а вместе с ним — камеры и сканеры для физиономий персонала. Аварийная разблокировка двери в блок — вот этим ключом. — Вынув из кармана, он протянул мне небольшую пластинку. — И вернуть не забудь утром. Камеру я предусмотрительно запер на ключ, и его я тебе по понятным причинам не дам.

Я недоумевала. Последние дни он всё твердил про безопасность, режим, старательно отбирал оружие и прятал его в арсенал, а теперь просто дал мне в руки ключ?

— Я, конечно, всё могу понять, — пробормотала я, вертя в руках электронную пластину, — но это вот так вы охраняете режимный объект?

— Охрана — моя работа. — Он машинально потрогал кобуру, будто проверял, на месте ли она, и продолжил: — Но есть кое-что поважнее инструкций. Мы же не роботы, в конце концов… Я знаю, ты не последний человек в его жизни, он о тебе рассказывал… Восхищался. Сказал, что у тебя было намного больше причин сдаться, чем у него, но ты так и не сдалась… Короче, ближе к ночи… На глаза Адлер не попадайся. Камеру не открывай. Выпустишь его — сам посажу тебя в соседний карцер. Будете там втроём петь в унисон и перестукиваться… — Будто вспомнив что-то, он легонько ткнул меня указательным пальцем в плечо. — И да, если в следующий раз решите разбирать станцию на запчасти, я хочу знать об этом до, а не после…

С этими словами он развернулся и ушёл, а я продолжила ожидание возле оконной щели, за которой вскоре совсем стемнело. Когда где-то вдали щёлкнуло, освещение переключилось на аварийное, а за дверью всё окончательно стихло, я выждала для верности ещё с полчаса и покинула комнату.

Крадучись я шла по хорошо уже знакомому маршруту. Несколько поворотов коридора — и вот я в лифтовом зале возле огромной платформы подъёмника. Винтовая лестница, уходящая в тёмную бездну, в красном свете представала передо мной зловещим порталом в ад. Воображение рисовало людей, которые спускались и поднимались по ней до меня. Учёных и их эксперименты, подопытных и чудовищ…

Постукивая ботинками по металлу, я спустилась на дно колодца и вышла в холл. Двустворчатый проход впереди, дверь в тюремный блок — справа. С полминуты поискав скважину, в которую нужно было вставить ключ, я наконец обнаружила её вверху, в самом углу. Ключ оказался в пазе, раздался щелчок, и дверь с шипением сдвинулась с места на пару сантиметров. Чтобы открыть её, мне пришлось приложить усилия — аварийная пневматика то ли была неисправна, то ли вообще не предусмотрена. Цепляясь за текстуру, я кое-как сдвинула тяжёлую металлическую плиту с места и протиснулась в образовавшуюся щель — в мрачный тюремный коридор.

Изо всех сил стараясь не шуметь, чтобы не разбудить существо, бывшее когда-то человеком по имени Джон, я на цыпочках прокралась к камере Рамона. Бесшумно открыла смотровую щель и заглянула внутрь. Мой наставник лежал на кровати в позе эмбриона, поджав ноги к животу. Он не шевелился — только едва заметное движение грудной клетки выдавало робкое дыхание…

Я стояла у смотровой щели и боролась с искушением вырезать замок плазменным резаком и вытащить его оттуда. Через минуту внутренняя борьба окончилась победой здравого смысла, я закрыла окошко и отошла от двери. Из соседней камеры послышался приглушённый, будто бы вопросительный возглас, а следом утробное рычание — Джон почувствовал моё присутствие.

Всё также на цыпочках я поспешила выйти из тюремного блока и задвинула за собой дверь. Ничего не добившись, я могла только ждать и надеяться, что утром Рамон проснётся всё ещё человеком. Я собралась было подниматься по лестнице наверх, но в этот момент моё внимание привлекла дверь со знаком опасности, и жгучее любопытство потянуло меня войти внутрь…

Двойная дверь оказалась незапертой — к моему удивлению, помимо электронного замка, который отключился с наступлением ночи, никаких запоров больше не было. Толкнув створку, я оказалась металлическом возвышении. Воздух был густой, стерильный и холодный, пах озоном и чем-то сладковато-кислым, почти приторным. Из глубины огромного зала струился призрачный синеватый свет, отбрасывая пульсирующие тени на стены. Передо мной, перемигиваясь разноцветными лампочками, к потолку поднимались какие-то консоли, сверху нависала сетчатая металлическая рампа с перилами, уходящая в стороны и огибавшая помещение по периметру. Со всех сторон доносилось гудение многочисленных агрегатов.

Я сделала несколько шагов вперёд, ступила на небольшую лесенку, ведущую вниз, на широкую площадку, и моему взору предстали полдюжины операционных столов с разложенными на них медицинскими инструментами. На одном из столов лежало накрытое материей тело, надёжно зафиксированное ремнями. Оливер…

Грудь его неторопливо вздымалась и опадала, глаза его были закрыты, лицо выражало безмятежность. Он был жив. Аппарат рядом с ним мерно попискивал, отмеряя ровный безмятежный пульс.

Вдоль дальней же стены площадки, излучая синее свечение, за толстенным бронированным стеклом стояли два гигантских аквариума, один из которых был пуст, а во втором, полностью погружённая в прозрачную жидкость, тихонько колебалась огромная раздувшаяся «стрекоза». Сбоку от аквариума высился громоздкий тёмно-зелёный чан с надписью: «Биологические отходы».

Внутри оборвалось, дыхание перехватило, словно я получила удар в солнечное сплетение. Я не могла пошевелиться, не в силах отвести взгляд от существа в аквариуме. Из распухшего бугристого тела торчали многочисленные провода, кабели и патрубки, уходящие куда-то вверх, в потолок. Конечностей и крыльев не было — они, похоже, были просто-напросто ампутированы. Завидев меня, существо колыхнулось и вперило в меня пронзающий взгляд бирюзовых фасеточных глаз размером со спелые дыни. По спине моей кавалерийским галопом поскакали мурашки, сердце стремительно провалилось в пятки…

Нет, это был не взгляд хищника. Это был взгляд пленника. Бесконечно усталый, полный боли и немого вопроса. Возникший было страх сменялся приступом леденящего чувства жалости и вины — такого острого, что сводило скулы.

«Мы, если можно так сказать, выжимаем из неё последние соки…» — вспомнила я слова Шена.

С трудом наконец выбравшись из ступора, я сделала несколько шагов к бронестеклу, перед которым на столе светился экран включённой консоли. На мониторе был открыт документ, и взгляд мой инстинктивно зацепился за буквы:

«…Подопытный № 183, время жизни: 271 час, состояние: активно-возбуждённое, наблюдается некроз капилляров, продолжаются регулярные подкожные кровоизлияния. Признаки разума отсутствуют, сохраняются базовые моторные функции. Прим.: уже седьмой день справляет нужду прямо на месте, не снимая одежду; доставить обслуживающий персонал для проведения уборки…»

Я рухнула на железный табурет, схватила сенсор и рванула ползунок вверх. Взгляд побежал по строчкам, выхватывая обрывки фраз, палец проматывал отчёт об исследованиях страницу за страницей.

«…Группа поиска по запросу доставила одиннадцать рядовых образцов. Два образца с внутренними образованиями помещены в стазис, излишки переведены на побочный проект и подготовлены к комплексным испытаниям…»

«…Реакция на электрические разряды большой мощности чрезмерная, проверка допустимого болевого порога…»

«…Изъятие органов пищеварения сказалось на жизнедеятельности особи лишь на девятые сутки…»

«…Ампутированные конечности продолжают самостоятельно существовать и проявляют активность ещё около трёх часов…»

«…Яйца овально-грушевидной формы, массой не превышают полутора килограммов. Миграция матки мирметеры на пустынные участки для нереста под слой песка происходит примерно раз в…»

«…Во время нереста спецгруппой захвачен родящий образец № 1. Сразу после помещения в камеру он перестал производить потомство даже несмотря на регулярное опыление трутнем…»

«…Регистрируется сильное ультразвуковое излучение, которое привлекает мирметер с ближайшей округи. Предположение: родящий образец № 1 зовёт на помощь…»

«…Шумоизоляция испытательного цеха и помещение родящего образца № 1 в экранированную жидкостную среду помогло нейтрализовать особь. Собственные «крики» причиняют родящему образцу № 1 боль, поэтому он прекратил сопротивление, однако особи-солдаты продолжают регулярно прибывать к комплексу, проявляя осознанное поведение. Автоматические системы защиты работают в усиленном режиме…»

«…Утилизация кладки яиц при непосредственном присутствии особи вызывает у родящего образца № 1 сильные эмоционально-физиологические проявления, фиксируются энергетические всплески…»

«…Взятый также во время нереста родящий образец № 2 не вызывает у родящего образца № 1 интерес, однако родящий образец № 2, напротив, усилил попытки сопротивления. Зарегистрированы 4 погибших, отправлен запрос в Корпус на усиление охранения. Прим.: поставить второй слой противоударного стекла!..»

«…Регулярный забор гемолимфы рекомендуется снизить до 500 гр. в сутки: родящий образец № 1 впал в апатичное состояние и не реагирует на стимулирующие электрические разряды…»

«…Из отдела антропологии: оставшийся биоматериал перестал получать регулярную дозу нейтрализованных симбионтов из-за высокой смертности подопытных. Корпус приостанавливает доставку заключённых, пока вакцина не будет более стабильна…»

«…Из отдела антропологии: среднее время жизни биоматериала удалось увеличить почти до шести суток. Отдел фармакологии продолжает модифицировать формулу нейтрализации…»

«…По запросу Департамента Обороны Конфедерации партия модифицированных симбионтов количеством 32 капсулы (5 мл) передана с кораблём на Землю…»

«…По запросу Департамента Обороны Конфедерации возобновлён отлов рядовых особей…»

«…Родящий образец № 2 не проявляет активности, также впал в апатию, а затем в некое подобие комы…»

«…По запросу Департамента Обороны Конфедерации регулярный забор гемолимфы у родящего образца № 2 увеличен до 850 гр. в сутки…»

Я больше не могла читать. Мне не хотелось читать про Джона — там наверняка было всё то же самое. Полный анализ, разбор предмета, в который посредством науки превратили живое существо, на составляющие. И пытки, одни сплошные пытки — излюбленный научный метод в этом месте… Дыхание перехватило, тело колотила нервная дрожь, а на глаза наворачивались жгучие слёзы. Я, наконец, нашла здесь кошмарных чудовищ, о которых говорила Катрин Адлер — ими были сами люди…

Я медленно подошла к бронестеклу. Вплотную. Ладонь мехапротеза легла на холодную поверхность, отделявшую меня от этого моря страданий. Огромные, многосоставные глаза матки встретились с моими. В них не было ни угрозы, ни надежды — одна только бесконечная усталость. Я раздумывала о милосердии. О том единственном способе проявить его, который оставался — прикончить несчастное создание.

Пошарив глазами вокруг, я заприметила массивную дверь, врезанную с рамой в бронированное стекло. Считыватели магнитных карт — с двух сторон. Здесь электронный замок работал исправно — этот подземный зал был круглосуточным и беспрерывным потребителем электричества, поэтому так просто открыть дверь было невозможно. Стрелять из бластера или ломать запоры показалось мне бредом, поэтому я оставила эту мысль.

— Обещаю, — прошептала я, и голос сорвался на хрип. Стекло запотело от моего дыхания. — Я освобожу тебя.

Пересекая зал, я вдруг услышала что-то самим своим существом, нутром организма — какой-то нечеловеческий крик, стон, вопль. Я не обернулась на безмолвный зов существа — я точно знала, что это была просьба: «Сдержи обещание». Ускорив шаг, я направилась к выходу из помещения…

Замерев, словно статуя, сквозь смотровую щель камеры я вновь следила за робким дыханием своего давнего друга и наставника. Смешанные чувства бушевали во мне — хотелось окликнуть Рамона, разбудить его, сказать что-нибудь ободряющее, но тревожить безумного Джона было выше моих сил, и спустя долгие десять минут ожидания я наконец покинула лабораторию…