Арин осторожно полз на животе, скользил по стелющейся траве. Ветер звенел в ушах. Грязь залепляла глаза, он смаргивал её слезами и полз к краю утеса. Арин слышал, как крошится почва под его весом. Видел, как она слетает вниз со скалы.
Пульс Арина неистово стучал. Он представил, как выступ скалы обваливается. Его падение будет быстрым.
Быстро, как он уже проделал несколько раз за сегодняшний день, Арин впился локтями в землю и поднялся достаточно высоко, чтобы выглянуть за край утёса. Море простиралось головокружительно далеко внизу. Оно пенилось у скал.
Не было никаких кораблей.
Валорианцы не взбирались по скалам.
Ничего.
Арин отполз от края, перекатившись на спину, взглянул на бледное небо, а потом и на ждущих его геранцев.
Их взгляды пересеклись. Он покачал головой.
Арин въехал в Итрею, местность, которую он помог освободить во время Первозимнего восстания. Здешний народ находился слишком далеко от города и гор, чтобы полагаться на акведуки для воды; они пользовались колодцами, поэтому никто не заболел. Может быть, они не были рождены бойцами, но Арин будет иметь дело с тем, что есть. Он проехал по деревне и попросил о помощи. Около двадцати мужчин и женщин последовали за ним в горы.
Голые скалы.
Безмолвные.
Арин снова посмотрел на пустые воды и представил, что Рошар, должно быть, подумал, когда увидел Арина в утреннем свете и отправился на пляж без него.
Арин задумался, а что если его неповиновение — а может, Рошар усмотрит в этом трусость? — будет стоить ему союза, который он с таким трудом выковал в кузнице.
Но на второй день Арин их увидел.
Поначалу, он не поверил, что это происходит наяву. Он не видел никаких вновь приплывших кораблей — должно быть, они бросили якорь где-то вне поля зрения, за южным краем скал, основание которых омывала вода. Прежде Арин не замечал маленькую гряду у подножия скал. Он понял что это (поначалу ему показалось, что это тёмные скалы в море), когда сумел разглядеть чёрные фигурки на фоне ярко-белых скал.
Арин вновь посмотрел через подзорную трубу. Солнце омывало ему плечи. Он чувствовал, что вспотел. Его желудок, прижатый к траве, сжался в тугой узел.
Валорианские Всадники взбирались на скалы парами. Один держал верёвку внизу. Другой, обвязанный верёвкой, поднимался вверх, впиваясь в породу крюками и странными приспособлениями. Взбирающиеся цепляли веревку за опору, каждая из которых очень напоминала стремя, так, что веревка проходила свободно. Затем взбирающиеся вскарабкивались на утёс, а те, что стояли внизу, травили верёвку, ослабляя её.
Их было немного, всего несколько сотен, по мнению Арина.
Он наблюдал, как взбирающиеся дотягивались до концов веревок. Они использовали свои приспособления для прикрепления к каменной стене. Затем они закрепляли верёвку, а потом, дергая её, давали понять, что их партнёрам внизу можно тоже подниматься тем же путем. Когда они добирались до крюка, процесс повторялся, и они снова начинали взбираться вверх, насколько хватало веревки.
На мгновение Арин позволил себе представить, что они, должно быть, чувствовали. Ветер ревёт. Их кожа обветрена, губы потрескались. Пальцы дрожали над камнем, когда они искали опору. Облегчение, если опора оказывалась хорошей. Страх, если руки соскальзывали по гладкой как стекло породе. Их ноги теряли опору. Они висели, руки пылали от боли. Но верёвки удерживали, пока ноги не находили крепёж в скале или выемку. Руки кровоточили, во ртах пересохло, но они продолжали взбираться вверх.
Арин отполз от края. Он перестал думать о том, что чувствовали валорианцы. Они пришли украсть его страну и убить его народ. Ему не нужен совет бога о том, как быть дальше.
У него была небольшая группа вооруженных геранцев, согласившихся помочь, которая рассредоточилась за ближайшими низкорослыми, пригибаемыми ветром к земле, кустами.
Арин подождал, пока на выступе появится и взберется первая пара мужчин. Они водрузили себя на твердь, а затем начали тянуть вверх веревки, по которым еще поднимались их партнеры.
Как только Всадники взобрались наверх и руки у них оказались заняты, геранцы вышли из-за кустов.
Арин был первым, кто обрушился на них, чтобы показать остальным, что нужно делать.
Всадник развернулся, его карие глаза были широко распахнуты. Он всё ещё стоял на земле. Меч Арина рассек длинную, смотанную верёвку в руках валорианца. Верёвка полетела вниз. До Арина донесся крик.
Арин срубил зацеп Всадника и приставил кончик меча к горлу вспотевшего мужчины.
— Лезвие или скалы? — спросил Арин валорианца. Слова прозвучали бездушно, исчирканные сыростью ветра.
Глаза валорианца красноречиво пошарили вокруг.
Спустя один громкий удар сердца, Арин понял, что Всадник был слишком напуган, чтобы ответить. Арин сделал выбор за него и взмахнул мечом.
— Я с тобой не разговариваю, — сообщил Рошар, когда распахнул отворот палатки и встретился лицом к лицу с Арином. Молодой человек всё равно протиснулся внутрь.
— Ты мне тут закапаешь кровью весь пол, — сказал принц. — Это пятно невозможно будет отмыть.
Арин опустил взгляд. «Полом» в палатке служил песок. Из бока Арина сочилась кровь, каплями размером с монету падая в песок и меняя его оттенок на более тёмный. Валорианский кинжал нашел слабое место в закаленных кожаных доспехах Арина, там, где они застегивались пряжками, и вошел прямо меж рёбер. Это случилось на пляже, после того, как Арин разобрался с Всадниками и поскакал навстречу восточной армии.
— Полагаю, ты остался на задворках, — сказал Рошар, — вдали от веселья. Вот, что получаешь за опоздание. — Рошар стянул с себя пропитанную потом тунику. — Фу. Я воняю.
— Рошар…
— Может, ты замолкнешь наконец? Я же сказал, что не разговариваю с тобой. Ты просто не способен поступать по-людски, да?
— Но генерал…
— Да, отступил. Да, без своих драгоценных Всадников. Я слышал о твоих подвигах. Вышвырнул их с утёса, да? Очень спортивно. Но ты опоздал на мою битву, когда был мне так нужен, и я говорил тебе, чья это земля, за которую я продолжаю биться?
— Я знаю. Прости.
Принц фыркнул.
Арин, не зная что сказать, возился с пряжками на своей броне. Рана вдоль рёбер сильно жалила.
— Как погляжу, никто не помог тебе вылезти из доспехов. Бедняжка. Посмотри на меня, — Рошар жестами показал на себя, одетого только в тунику и штаны, руки голые и мускулистые, измазанные чужой кровью, — я избавился от доспехов, как только валорианцы отчалили от пляжа, потому что я принц и я велел помочь мне их снять, и меня слушаются.
— Так вот, значит, чего ты хочешь от меня? — произнес Арин.
Рошар опустил руки.
— Ты правда хочешь, чтобы я исполнял всё, что ты велишь?
Ответа не последовало.
— И не важно, что я был прав насчет скал?
Рошар поморщился.
— Честно говоря, это только усугубило ситуацию.
— Я не собираюсь подчиняться тебе. Ты мой друг, а не хозяин.
Рошар отвел взгляд, его изуродованный нос портил профиль. Он изучал пустую стену брезентовой палатки, которая светилась на солнце. Рошар вздохнул, дернув тем, что осталось от уха. Затем он повернулся и открыто посмотрел Арину в лицо. Его рот сжался в тонкую усталую линию.
— Давай сюда, — он дернул броню Арина и начал её расстёгивать. — Остановим кровотечение. О, ты только посмотри на себя. Арин, тут же живого места нет.
— Ты мне всё равно не понадобился, — сказал ему Рошар, когда они возвращались верхом обратно в город, оставив на пляже для надежности несколько батальонов. — Я был хорош в сражении. Всё оттого, что я неотразим. Как один из ваших богов. Стоит только людям меня увидеть, как разум их меркнет. И я просто провожу по ним мечом.
Арин цокнул Джавелину, чтобы тот обогнал лошадь Рошара.
Рошар его нагнал. Как и большинство восточных людей, он ездил верхом без поводий, направляя коня лишь коленями, пятками, да перенося свой вес. Это позволяло ему свободно и размашисто жестикулировать, разговаривая.
— Ты меня слушаешь? — Он наклонился, чтобы толкнуть Арина в плечо. — Я не уверен, что ты до конца понимаешь ценность присутствия бога среди твоего народа.
— Может, мне помолиться, чтобы ты исчез?
Рошар ухмыльнулся.
— Мы взяли в плен несколько валорианцев.
— Зачем?
— Ради информации, разумеется. Новости из Валории в последнее время в дефиците. Наши шпионы молчат. А твои?
Арин ничего не слышал ни от Тенсена, ни от Моли. Он покачал головой.
— Что ж, — Рошар потер ладони. — Посмотрим, что выявят наши небольшие допросы. Уверен, заключенные будут рады поболтать.
Арин бросил на него косой взгляд.
— Арин, ты меня обижаешь. Уверяю тебя, у меня и в мыслях не было кого-то пытать. Люди обожают со мной разговаривать. Обещаю, я буду задавать вопросы весьма и весьма доброжелательно.
Арин, лежа в ванне, задержал под водой дыхание, пока в легких не появилась боль, после чего вынырнул. Его ванная комната наполнилась эхом расплескавшейся воды. Грязная пена окружила колени. Арин прикоснулся к боку и пальцы окрасились розовым цветом. Порез вдоль рёбер опять начал кровоточить. Длина раны не стоила того, чтобы её зашивали.
Он задумался, а сколько шрамов у генерала. Легкие Арина горели, потому как он всё ещё задерживал дыхание и даже не понял этого сразу, и эта боль заставила его почувствовать такую бездонную ненависть и осознать то, что никаких шрамов не будет достаточно, чтобы принести боль генералу и чтобы Арину стало легче на душе.
Генерал с дочерью не похожи друг на друга. Арин вспомнил, как он ненавидел это в первые месяцы своего рабства у Кестрел. Он хотел увидеть черты того человека в ней, и его бесило, что ничего не получалось. Было что-то похожее в глазах… её глаза тоже были карими, но светлее. Хотя Арин даже не был уверен, что может назвать их карими. Медовый — это не карий. И форма отличалась. Уголки её глаз были слегка приподняты. Арин помнил, как он сравнивал их, и как ему хотелось увидеть в ней нечто, что он мог бы ненавидеть, предаваясь отвращению к себе, что так много уделял этому внимания. А затем он с удивлением обнаружил, насколько отец и дочь разные. А потом пришла другая эмоция, одновременно нежная и сильная…
Арин вылез из ванны. Он оделся и вышел из своих апартаментов.
Сарсин перехватила его на лестнице, которая вела вниз из западного крыла. Он улыбнулся.
— Ты выглядишь лучше.
Сестра скрестила руки на груди.
— Прошла неделя.
Он наморщил лоб.
— Неделя после чего?
— После появления здесь посланника.
— О. Я забыл.
— Ты был занят. — В тоне её голоса притаилась опасность.
— Я немедленно поговорю с ним.
— Ты был занят, — повторила она, — сбрасыванием людей со скал.
— Это преувеличение.
— Так это неправда?
— Чего ты хочешь от меня, Сарсин?
— Ты обвинял Кестрел в том, что она изменилась, но и ты уже не тот, что прежде.
Голос Арина прозвучал твердо.
— Это не одно и тоже.
— Разве?
Арин повернулся к ней спиной. Он бежал вниз по лестнице, быстро и уверенно чеканя ступени подошвами сапог.
— Я пытался добраться сюда, как можно скорее, — сказал посланник.
Это был невысокий мужчина с узловатыми суставами на руках и ногах. С причудливо коротким носом. Под глазами у него залегли мешки, а отливавшие зеленью белки напомнили Арину о Тенсене.
Они сидели в приёмной, некогда бывшей детской комнатой Арина. Ему не нравилось находиться здесь. Он оглядел свои детские инструменты, все еще висевшие на стене. Он вспомнил, как Кестрел касалась их, как её пальцы цепляли струны. Как он тогда заметил родинку на ее правой руке, между указательным и большим пальцами, похожую на маленькую черную звезду.
Арину следовало бы убрать все эти инструменты. Нужно было давно избавиться от них.
— Это случилось где-то с месяц назад.
Арин превратился весь во внимание.
— Кое-кто отдал мне кое-что. — Мужчина сцепил руки. — Она сказала, чтобы я передал это вам, но у меня этого больше нет.
— Что это было?
— Маскировочная моль.
— Что? — голос Арина сорвался.
— Одна из тех валорианских молей. Которые меняют цвет. Мне её дала одна заключенная.
Сердце Арина забилось чаще.
— Кто тебе её дал?
— Геранка.
— Это невозможно.
Тенсен сказал Арину, что Молью, его ценным шпионом в столице, была Риша. И Ришу просто невозможно было перепутать с геранкой. Как у всех восточных людей, у неё была тёмная кожа — гораздо темнее, нежели даже кожа Арина, которая загорела из-за многолетнего пребывания под солнцем.
— Я знаю, что я видел, — сказал посланник.
— Расскажи мне всё в мельчайших подробностях.
— Я ухаживаю за лошадьми, которые идут по дороге, ведущей к северу от валорианской столицы. Там сделала остановку тюремная повозка. Они иногда там проходят. Я поил лошадей, пока стража отдыхала. Меня окликнула женщина. Она протянула руку через решетку и попросила меня передать моль, но страж это заметил. Вот почему у меня нет её при себе. Её раздавили. Стража со мной не церемонилась. Да и с ней.
— Что произошло?
— Не знаю. Я не рассмотрел. Они все равно уехали.
— И это всё?
Мужчина замялся, смутившись из-за тона Арина.
— Мне не следовало приходить?
— Нет, да. — Арин ненадолго зажмурился. Его пульс был слишком быстр. — Ты правильно поступил, что пришёл.
— Простите, я потерял моль.
— Не переживай об этом. Только скажи… она говорила с тобой на геранском?
— Да.
— Уверен?
Посланник странно на него посмотрел.
— Я в состоянии узнать родной язык. Это был её родной язык, как для вас и меня.
«Я не говорю на геранском», — вспомнил он признание Риши. Она также никогда не упоминала, что была шпионкой. Арин решил это сам, со слов Тенсена.
— Ты сказал, что не смог рассмотреть, но что именно?
— Я не мог заглянуть в повозку. Стены были сплошными, без прорех, да и дверь тоже. Я видел её только в окно.
— Опиши ее.
— Не могу.
Арин очень старался говорить ровно.
— Что ты подразумеваешь под «я не могу»? Ты видел её. Это твои слова.
— Да, но… — мужчина, определенно, тоже был расстроен, — я видел только её руку.
— Какого цвета была кожа? Как моя? Твоя?
— Более или менее. Хотя, наверное, менее. Бледная. Такого цвета, как у домашних слуг.
Не дакранка.
— Наверняка, ты можешь сообщить что-то ещё. — Арин чувствовал, что ему всё труднее усидеть на месте. — Что случилось с заключенной?
Мужчина потер обветренную шею, избегая взгляда Арина.
— Страж меня ударил. В голове звенело. Я не слышал, чем они занимались внутри повозки. Не знаю, что они сказали. Но она ужасно кричала.
— А потом?
— Повозка поехала на север, прямиком в тундру.
Рошар угрожающе произнес:
— Ты полагал, что моя младшая сестра шпионила для Герана, и не посчитал нужным упомянуть об этой мелочи?
— Я говорю тебе об этом теперь.
— Арин, порой, ты мне по-настоящему очень не симпатичен.
— Это был не мой секрет. Тенсен сказал, что по условиям договоренности, личность шпиона должна оставаться в тайне. Я надавил на него, и он назвал имя. Я восхищался ею. Все в этом городе были бы мертвы, если бы она не сообщила Тенсену про яд в акведуках. И если она хотела анонимности, то я должен был уважать её решение.
— То есть ты говоришь, что ты из уважения спасал свою шкуру. Может быть, мы с королевой повели бы себя несколько иначе, если бы знали, что ты используешь нашу сестру для добычи информации, ради которой она могла погибнуть.
— Это была не твоя сестра.
— Не в этом суть!
— Понимаю, но как бы ты поступил на моем месте?
Рошар угрюмо уставился на камин библиотеки. В нём уже не один месяц не разводился огонь, но запах гари всё равно висел в воздухе. Принц играл с кольцом на пальце — толстой полоской, выглядевшей так, словно её отлили из тусклого чёрного камня. Обычно восточные люди не носили колец, они предпочитали, чтобы их руки не утяжеляли украшения. Арин знал, что у этого кольца имелось особое предназначение: в нём содержалась жидкость, вызывающая онемение. Он никогда не спрашивал об этом, но подозревал, что она может и убить. Рошар покрутил кольцо.
— Арин, — тихо произнес он, — а ты умеешь добиваться своего.
— Я знаю, прости, — повторил Арин.
— Итак, значит, твоя Моль — не моя сестра.
— Да.
— Она геранка.
— Да.
— Мёртвая геранка.
Арин покачал головой.
— Её сослали в трудовой лагерь в тундре.
— Это равносильно смерти, — заметил Рошар.
— Это трудовой лагерь. Нельзя заставить трудиться мёртвое тело. Прошёл всего месяц. Она может быть ещё жива.
Взгляд Рошара метнулся к Арину.
— Нет, о нет. Даже не думай о том, о чем, я думаю, ты думаешь.
— Я мог бы возглавить небольшой отряд на север…
— Остановись немедленно.
— Она может обладать ценной информацией.
— Оно того не стоит.
— Она не заслуживает подобной участи.
— Она знала, во что ввязывалась. Все наши шпионы осознают риск. — Чуть ласковее Рошар добавил: — Невозможно спасти всех.
Арин медленно выдохнул. Он прижал ладони к глазам. Руки у него были холодными. Руки Кестрел всегда сначала холодны, когда к ним прикасаешься. Ему нравилось чувствовать, как они медленно согревались…
Арин одёрнул себя. Он с подозрением относился к работе своего разума, когда тот без причины то и дело возвращался к Кестрел, но его мысли не единожды возвращались к ней и работному дому, словно он был ловчей птичкой, а она наматывающейся блесной.
— Я не стану тебе говорить, что делать, — сказал Рошар. — С нас этого довольно. Я только спрошу тебя — тебя, я признаю это, поцелованного богом одарённого тактика, — неужели ты считаешь себя достаточно умным, чтобы отправить солдат на север, подальше от войны, развернувшейся здесь, чтобы попытаться спасти женщину из тюрьмы, когда ты даже не знаешь, сколько жизней это будет тебе стоить, и кого именно ты ищешь. Ну, Арин? Ты настолько умен?
— Нет.
— Но ты все равно сделаешь по-своему?
— Нет, — нехотя ответил Арин. — Я ничего не буду делать. — И он действительно так думал.