Поцелуй победителя

Глава 22

Когда они приблизились к первой деревне на окраине поместья Эрилит, Кестрел размышляла над вопросом: почему она не знает, что чувствует к нему?

Разве в этом так сложно разобраться. Она уже достаточно знала, вспомнила из своего прошлого, чтобы понять силу эмоции, которую прятала. И всё же у нее было такое чувство, будто связь между ней и прошлым может оборваться.

Ей не давало покоя одно воспоминание: как отец оттолкнул её, и как она ползала по полу, умоляя его.

Конь Арина запнулся и запрокинул голову. Юноша что-то пробормотал животному, почти напевно; даже в этой его грубости ясно была слышна музыкальность, а потом искоса сквозь солнечный свет бросил взгляд на Кестрел. Каштановые волосы рассыпались по рассечённому шрамом лбу Арина.

Прошлой ночью они почти не спали. Но Кестрел совершенно не чувствовала сонливости, особенно теперь, когда Арин смотрел на неё.

Выражение его лица было непроницаемым. В его движениях присутствовала какая-то медлительность и Кестрел всё больше и больше нервничала, гадая, отчего такая перемена — от сожаления? И сожаление ли это, а если это и оно, то о чём он сожалеет? О том, чего они не сделали прошлой ночью или о том, что поведали друг другу не все тайны?

Кое-что из сказанного им всё ещё смущало её. Например, его роль в пожаре на восточных землях, который убил её друга Ронана. Но если Арин и не желал смерти другу Кестрел, даже узнав о случившемся, она почувствовала, что ему не было жаль его — он переживал за неё. Ему было жаль, что он ей причинил страдания.

Это сбивало с толку. Мешало вспоминать. Она даже толком не знала, что забыла. Друг, настоящий человек, Ронан, воспоминание о котором появилось только для того, чтобы тут же исчезнуть. Но она вспомнила, как оплакивала его. И она оплакала его вновь.

Кестрел неотрывно смотрела в глаза Арину. Она не отвела взгляда, когда он слегка расслабился в седле. Его тело чуть раскачивалось из стороны в сторону в такт шагам лошади. Она толком не знала, что хотела ему сейчас сказать. Его голос обладал даром призывать её воспоминания из небытия. Даже, когда он безмолвствовал, она чувствовала себя как никогда ясно мыслящей, благодаря его грубоватому, размеренному, приятному баритону. Даже удивительно, как это у него получалось водить её за нос в те первые месяцы в доме отца. С таким-то голосом. Казалось, это просто невозможно.

Он изучал её. И это казалось невозможным: в выражение его лица закралось нечто, похожее на интерес. Удивление. С оттенком веселья.

Арин протянул руку, преодолев узкое пространство между ними. Он коротко коснулся носа девушки своим пыльным пальцем:

— У тебя веснушки на солнце, — сказал он и улыбнулся.

И она неожиданно ощутила свет и радость, словно это мгновение было заключено в золотой кубок.

А может быть, любить — это легко и просто, подумалось ей.

Может быть, её прошлое было не таким уж важным, как ей представлялось, размышляла девушка.

Но потом ей вспомнились слова отца, что она разбила ему сердце, и она сочла свои мысли полной ерундой.

Арин возражал против въезда в деревню. Кестрел слышала, как они спорили с принцем. Вперёд были высланы разведчики, чтобы узнать, где на данный момент находится армия генерала. Они выяснили, что на поместье к югу от Эрилит никто не посягал. Валорианцы в ближайшее время собирались двигаться на север, чтобы напасть на близлежащие фермы Эрилит. Они забивали овец, захватывали запасы зерна, чтобы добавить еще одно звено в цепочку своих поставок с острова Итрия. Они укрепляли свои силы, продолжая продвигаться на север, в сторону города.

— Нам нужно обосноваться в горах за поместьем, — сказал Арин. — Немедленно.

— Что? — воскликнул Рошар. — Хочешь оставить деревню без защиты?

— Ну конечно, нет. Поставим гарнизон. Там на улицах не нужен парад целой армии.

— Целую армию? Отнюдь. Может, ты забыл, три четверти наших сил стоят на пляже. Между жаждущим крови доминионом и теми сельчанами стоим только мы — несколько смельчаков. — Голос Рошара неожиданно прозвучал очень весело.

— Это тебе не игра, — процедил Арин сквозь зубы.

Кестрел не понимала от чего Арину так неуютно, пока принц не произнес:

— Пусть они на тебя посмотрят.

И даже тогда, Кестрел до конца не поняла, пока не увидела все своими глазами.

Несмотря на то, что восточная и геранская армии обычно шли отдельно, Рошар отдал приказ, чтобы они смешались. На дороге, недалеко от деревни, он лично занялся перестроением, которое, как он выразился, соответствовало «дружбе народов перед лицом невзгод». Когда Арин это услышал, его передёрнуло.

Самого Арина Рошар силком заставил возглавить с ним первые ряды. Принц не преминул перехватить взгляд Кестрел, и та заметила странный блеск в его глазах, но уловила смысл его тактики, поэтому отодвинула Джавелина назад. Они вошли в деревню с Рошаром и Арином впереди.

Жители деревни выстроились вдоль дороги. Дети сидели на плечах у взрослых. Яблоку негде было упасть. Когда деревенские увидели Арина, их глаза расширились от волнения. Поднялся ропот. Люди подались вперед. Всем хотелось его коснуться.

Коню Арина это не нравилось. Он разбушевался и забил копытами. Арин яростно шипел Рошару на восточном языке что-то, очень напоминающее ругательство.

— Прекрати психовать, иначе ты их затопчешь, — сказал Рошар, а потом протяжно добавил на геранском, — слезай с коня и поприветствуй свой народ.

Арин в безмолвной мольбе бросил взгляд через плечо на Кестрел. Затем он спешился, и она потеряла его из виду в море людей.

Девушка пришпорила Джавелина, чтобы оказаться рядом с Рошаром.

— Что ты делаешь?

— А тебе не кажется, что наш мальчик заслуживает немного любви?

— Мне кажется, что ты используешь его, чтобы выглядеть хорошо в их глазах самому и своим людям. Потому что тебя будут ассоциировать с ним.

Принц улыбнулся, беспомощно разводя руками.

Кестрел спешилась и начала прокладывать себе дорогу сквозь толпу. Ей пришлось активно работать локтями, вдобавок несколько резких словечек сделали своё дело — удивление во взглядах быстро сменялось шоком. Девушка понимала, что люди заметили её валорианское происхождение.

Их лица преисполнились ненависти. Они с подозрением смотрели на девушку. Они не обращали на неё никакого внимания, пока она ехала верхом вместе с армией. Их взгляды были сосредоточены на Арине. Но сейчас они её заметили.

— Прошу, дайте пройти, — сказала она.

Натиск тел всё усиливался. Это был не город, где её все знали. Но местные, видя её овал лица, цвет глаз и волос, немедленно вспоминали своё недавнее прошлое. Убийства и угнетение, замешанные на цвете её кожи.

— Ты, — произнёс кто-то твердо и резко.

Берегись. Она попятилась. Люди обступили её со всех сторон.

Кто-то сзади схватил Кестрел за руку. Она дёрнулась и высвободилась. Сердце бешено стучало, её трясло. Она попыталась развернуться, но тут услышала:

— Кестрел.

Арин вновь оттолкнул кого-то в сторону и протянул ей руку, на этот раз крепко сжав. Кестрел накрыло волной облегчения, и тут же совершенно неожиданно она ощутила себя очень глупо из-за спонтанного желания помочь Арину, при этом превратившись в человека, которому самому понадобилась помощь. Но гнев толпы не угасал. Наоборот, он только усилился.

— Что она здесь делает? — Кестрел не поняла, кто это сказал.

— Она мой друг, — ответил Арин. — Выделите ей комнату.

Они подчинились.

Так странно было наблюдать за Арином лично и видеть его глазами простого люда, видеть его настоящего и придуманного, и знать, что ими придуманный образ есть правда, даже если это не вся правда. Твердость слышалась в его голосе, чувствовалась в его осанке. Он светился необычным ореолом, который как бы говорил, что Арин отличается от прочих, что он несколько больше, чем простой человек. Но ещё девушка остро чувствовала его тревожность, которая передавалась ей, перетекая, как по мосту, по их переплетенным пальцам, и она видела это в его выражении лица — затравленного зверя. Он скривил рот. Но ей показалось, что никто кроме неё этого не заметил.

— Останешься со мной? — прошептал он ей на ухо.

— Да.

И вот, рука об руку с ней, он ходил меж деревенских жителей. А они продолжали касаться его. Каждый раз она чувствовала, как он вздрагивал, но быстро успокаивался. Он пытался вести себя непринужденно, что, впрочем, ему не слишком удавалось. Но вряд ли это кто-нибудь заметил, кроме неё. Они улыбались, задавали вопросы, перекрикивая друг друга. Арин крепко держал Кестрел за руку.

По крайней мере, так было, пока какая-то женщина не прижала к его груди запелёнатого младенца. Арин неуклюже резко поднял руки, чтобы подхватить малыша, уткнувшегося в его кожаные доспехи. Он уставился на мать, словно пытаясь удостовериться в её вменяемости.

— Благослови его, — сказала женщина.

— Что?

— Благослови его своим богом.

Арин посмотрел на мальчика, которого качал на руках. Нежные веки, щёчки, пышущие здоровьем. Крошечный цветок жизни, выглядывающий из пелёнок.

— Своим богом? — хрипло переспросил Арин.

— Пожалуйста.

— Но ты же не знаешь… Кто мой бог. Мой бог…

— Это неважно. Если твой бог позаботится о моём сыне, как о тебе, то мне большего и не нужно.

Взгляд Арина метнулся к Кестрел.

— В этом есть какой-то вред? — спросила Кестрел, однако, он по-прежнему стоял неподвижно.

Тогда мать сурово выговорила Арину:

— Ты оскорбишь своего бога, если не разделишь его благословение со всеми страждущими.

Арин понадёжнее взял ребенка. Осторожными пальцами он коснулся лба младенца. Мальчик вздохнул. Арин изменился в лице. Он смягчился. По его лицу струился свет, который бывает только в определённые ранние часы и только в определённые дни — искрящийся жемчужинами, мирный и такой редкий. Кестрел казалось, что она и сама чувствует кожу младенца через руку Арина.

Малыш открыл глаза. Они были, как у всех геранцев, серыми.

Арин пробормотал что-то слишком тихо, чтобы Кестрел расслышала. Затем он передал ребёнка в руки матери, которая была явно удовлетворена его действиями. Она жестом выразила благодарность, как это было принято у геранцев, и Арин ответил ей тем же. Но то, как он это сделал, напомнило Кестрел, что этот жест может означать также и извинение.

Рука Арина вновь нашла её ладонь. Но ощущения показались ему не совсем привычными. Что-то между ними переменилось.

Она знала причину этой перемены. Когда девушка увидела Арина с младенцем на руках, она поняла, что в глубине её души давно притаился вопрос, к которому она пока не была готова. Она не думала над этим. Её сердце переполнили эмоции слишком сложные, чтобы отнести их к страху или радости.

Она выпустила руку Арина.

— Готов вернуться? — Голос девушки не отражал её истинных чувств. Он прозвучал холодно, скорее беспечно. Она поняла, что этот конкретный голос был, пожалуй, её самой заветной броней.

По выражению лица Арина она поняла, что он замкнулся в себе.

— Да.

Толпа расступилась перед ними. Они вернулись к своим лошадям и уселись в сёдла.

— Убедился? — спросил Рошар. — Ну, разве было не весело?

Арин же готов был сбросить принца с коня.

Армия ушла с дороги, обосновавшись на лугу, перетекавшем в холмы. Он находился совсем близко, к счастью для несчастных лошадей, которые были навьючены пушками и повозками с припасами, но Рошар хотел забраться повыше. Кестрел хотела остаться под прикрытием кромки леса на вершине холмов, а еще с этой позиции было прекрасно видно крепостные стены усадьбы Эрилит, хоть они находились на расстоянии дня езды. Арин не рассказал, чего хочется ему. Он вообще мало говорил.

Через луг протекал ручей, очерчивающий чёткую границу с высокой травой. Воздух пульсировал стрекотом цикад. Рошар скомандовал привал.

Кестрел отпустила Джавелина и сама упала на колени рядом с ним, чтобы напиться и омыть шею, черпая воду ладонями. Вкусную, прохладную.

— Вода, — произнесла она, ни к кому не обращаясь. Её отец хотел бы заполучить это имение из-за обилия пресной воды, даже несмотря на её запасы за стенами поместья, а также отар овец, пасущихся на холмах. Столько воды далеко на юг — настоящее сокровище.

Лошадь Арина прошла мимо, чтобы добраться до ручья. Девушка подняла голову, чтобы посмотреть на всадника, но Арина там не было.

Она нашла его, сидящим вдали на холме с видом на склоны, убегающие вниз. Деревня простиралась внизу, напоминая серую гальку.

Когда Кестрел приблизилась, Арин поднял взгляд. На холм легла тень от дерева лоран, у которого были глянцевые, широкие листья. На лице Арина отобразился рисунок игры солнца и теней. Выражение его лица было сложно прочесть. Она впервые заметила, как он старается сделать так, чтобы его шрам как можно меньше попадался ей на глаза. Или скорее, она заметила, что это уже вошло у него в привычку в её присутствии… и поняла, что это значит.

Кестрел намеренно обошла его и села так, чтобы ему пришлось либо полностью повернуться к ней лицом, либо неловко вытянуть шею, чтобы смотреть в сторону.

Арин посмотрел девушке в лицо. Он приподнял брови, не столько забавляясь ситуацией, сколько обозначив понимание того, что она его раскусила.

— Всего лишь привычка, — сказал Арин, понимая, что она заметила.

— У тебя эта привычка проявляется только в моем присутствии.

Он не стал отрицать.

— Арин, твой шрам не имеет для меня никакого значения.

Несмотря на язвительность, отобразившуюся на его лице, она разглядела и его настоящего, словно он слышал доступный только ему голос.

Кестрел нащупывала правильные слова, боясь ляпнуть что-то не то. Ей вспомнилось, как она обращалась с ним в музыкальной комнате императорского дворца (Неужели ты веришь, что я ради тебя столько преодолела? И все это благодаря твоему обаянию? Хорошим манерам? И уж точно не твоей внешности).

— Только ты придаешь ему значение, потому что его наличие ранит тебя, — сказала она. — Но для меня он ничего не меняет, я вижу тебя таким, каков ты есть. Ты красивый. И всегда был таким для меня. — Даже когда она этого не осознавала, даже на рынке, почти год назад. И потом, позже, когда она поняла, что он по-настоящему красив. И после, когда она увидела его лицо порезанным, залатанным, с воспалённым швом. И в тундре, когда его красота ужасала её. И сейчас. Сейчас тоже. У неё перехватило дыхание.

Арин сжал челюсти. Он ей не поверил.

— Арин…

— Прости за случившееся в деревне.

Кестрел уронила руки на колени. Она неосознанно их подняла.

— Этого не должно было произойти, — сказал Арин.

Гнев толпы направленный на неё нервировал, но не удивлял. Но его беспокоило не только это.

— Но что же на самом деле произошло? Ты говоришь о матери и ребёнке?

Он расчесал пятерней волосы и потёр основанием ладони лоб.

— Недоразумение.

— Что ты помазанник божий? — До Кестрел доходили слухи.

— Нет. Это правда.

Она уставилась на него во все глаза.

— Но мне кажется, та мать бы не обрадовалась, узнай, о каком боге идёт речь. — Он взглянул на девушку, на её лице отобразилось удивление. — Мои двадцатые именины пришлись на зимнее солнцестояние. — Начало нового геранского года. — Но я старше. Валорианцы по-другому ведут отсчёт времени. Я родился почти два полных сезона назад. Мама ждала, чтобы дать мне имя. Это было её право, жрецы не возражали. Именины означают не только праздник для ребенка, но и восстановление матери. Женщины восстанавливаются по-разному, поэтому мать решает, когда это произойдет. Но в тот год, каждая новоиспеченная мать нашла повод, чтобы не давать имя своим детям, пока тем не исполнится год. Тебе же известно, не так ли, как мы умеем выжидать? Каждый год принадлежит одному богу, а их в пантеоне сотня, сотня лет отмеряет эпоху. Раз в сотню лет год проходит под правлением определенного бога. Мой год (год моего рождения) принадлежит богу смерти.

— Арин, — проговорила она медленно, видя его обеспокоенность, — ты думаешь, что проклят?

Он покачал головой.

— Твоя мама нарекла тебя в следующем после рождения году. Значит, это и есть твой год, не так ли? Геранцы празднуют именины, а не день рождения. А значит, и не важно, когда ты родился.

— Важно.

— Почему?

— Из всей семьи выжил только я. И на то есть причина.

— Арин…

— Я тогда не знал, что был отмечен.

— Арин, единственная причина всего пережитого тобой — это мой отец-монстр и его жажда покорить эту страну.

— Всё не так просто. Я мысленно слышу бога смерти. Он даёт мне советы, утешает.

Кестрел не знала, во что верить.

— Я не знаю, что означает его благословение, — сказал Арин. — Понимаешь? Когда я вспоминаю обо всем случившемся со мной, о том, что содеял… Что делаю… Его благосклонность — тяжёлая ноша.

— Может быть, ты принимаешь его голос за собственный? — мягко спросила она. — Просто ты его не узнал.

Он не ответил.

Ей не понравилась его уверенность, что смерть пометила его. Его страх… и его радость по этому поводу тревожили её. В глубине его глаз притаилась неведомая ей удовлетворенность.

— Не исключено, что ты даже не осознаешь этого.

— Я принадлежу ему. Я это знаю.

— И младенец в деревне?

Арин поморщился.

— Грешно было отказывать матери. Я бы не смог. Ты понимаешь, да? Я должен был рассказать ей, но если бы я это сделал, и она отступилась со своей просьбой, это могло бы привлечь внимание бога, и что бы он сделал тогда? Если бы она знала, что это бог смерти, то никогда бы не попросила благословения.

Кестрел попыталась отодвинуть в сторону его глубинное понимание причин и следствий. Эта тонкая материя находилось вне её понимания. Как и опасность, действующая на капризы непредсказуемого божества.

— Мать знала, чьё благословение она просит, — сказала она. — Не так уж сложно угадать твой возраст, плюс-минус год. Что за бог заправляет годом твоих именин?

— Портной.

Она посмотрела на него искоса, а потом рассмеялась.

Он чуть улыбнулся и произнес:

— Не стоит смеяться.

Кестрел рассмеялась сильнее.

— Вообще-то, я неплохо шью.

— Возможно. Но по твоему внешнему виду не скажешь, что тебя выбрал бог шитья. Мать того мальчика знала, о чём просит.

Ветер перебирал листьями. Вокруг них двигались и складывались в причудливые узоры тени.

У Кестрел ком встал в горле ещё до того, как она поняла, что хотела сказать.

— А ты смог бы поступить так же, как твоя мама? Смог бы отложить наречение своего ребёнка в пользу одного или другого бога?

Какое-то время было тихо.

— Моего ребёнка. — Арин пробовал слова на вкус, исследовал их. Она услышала в его голосе то, что видела на его лице в деревне, когда он держал малыша.

Кестрел взглянула на дерево. Просто дерево. Лист, просто лист. Некоторые вещи такие, какие есть, никакого второго смысла. Не то что бог, оказывающий своё влияние на все и вся, или разговор, у которого довольно часто бывает подтекст, невысказанный вслух.

Её сердце вновь забилось часто-часто.

— Это не мне решать, — вымолвил он, наконец. — Это будет решать жена.

Они встретились взглядами. Он прикоснулся к её горячей щеке.

Дерево было не деревом. Листок не листком. Она поняла то, что он не произнес вслух.

Она поднялась.

— Пойдём, здесь такой удивительный ручей. Не хочешь испить? У твоей лошади куда больше здравого смысла. — Улыбка. Поддразнивание… робость, вновь обретённое чувство безопасности проявлялось в робости. Она протянула руку.

Он принял её.

Армия расположилась в лесу, на вершине холма, перед поместьем Эрилит. Между деревьями стремительно несся ещё один ручей, широкий и напористый. Он прыгал по камням, устремляясь в гущу леса. Ручей оказался настолько глубоким, что Кестрел с женщинами-солдатами смогли искупаться. Она вспомнила о Сарсин. Как бы ей хотелось быть такой рассудительной женщиной, твёрдо стоящей на ногах, видящей все ясно. Кестрел ощутила укол вины — Сарсин ведь совершенно не представляла, как и почему она исчезла из дома Арина. Кестрел не оставила даже намека на то, куда она собиралась пойти, а теперь было слишком поздно. Любая весточка, как бы тщательно та ни была зашифрована, может быть перехвачена и разгадана. Девушка представила, как отец узнает, где именно она находится. У неё свело желудок.

Так что вместо этого, она задумалась над тем, что скажет Сарсин, когда вернётся в город. Я соскучилась, скажет она. Я тебя так и не поблагодарила за все то, что ты сделала для меня.

Она сбросила одежду на траву. Ей необходимо было почувствовать воду всей кожей.

Ручей был холодным. Кестрел погрузилась в воду с головой, открыла глаза и посмотрела сквозь колеблющуюся воду на сине-жёлтые небеса. Холод напомнил ей, что и отец держал её когда-то так же, как Арин того малыша. Она задержала дыхание и попыталась удержать своё тело под водой.

Было холодно, но свет так красиво струился: преломлялся и размывался шёлковой рябью на воде, словно небеса были не просто небесами, а целым миром. Возможно, это было волшебство. Доступная магия.

Она постирала свою одежду и, не став дожидаться, когда та полностью высохнет, надела её. Кестрел отжала волосы и заплела их в косу.

Идя между деревьев, она ступала только на мох или в грязь, обходя листья и веточки, чтобы не шуметь.

— Правильно ступаешь, — сказал ей однажды отец.

— Умение быть тихой, едва ли подходящий навык для боя, отец.

— Ты могла бы стать Всадником, — настаивал он, после того, как понаблюдал за её очередной тренировкой-фиаско. Как она держала меч. Как капитан из личной охраны отца орал на неё. Она знала, что отец и сам не верил в то, на что надеялся.

Его голос всё ещё стоял у неё в ушах. У девушки сжалось сердце. У неё возникло такое чувство, будто она вновь под водой, и кто-то насильно её удерживает.

Кестрел прогнала воспоминания прочь. Было столько всего, что можно и нужно вспомнить.

Игра. Преврати это в игру. Сколько удастся прошагать бесшумно? Давайте-ка, узнаем.

Носочки, не ступня. Корень дерева. Этот клочок земли темнее и, следовательно, мягче. Солнце пронзает своими лучами-копьями листву. Влажные волосы Кестрел свисают между лопатками.

Но поблизости не было никого, кто бы мог засвидетельствовать её бесшумность. Никого, кто мог бы сказать: «Правильно ступаешь». Хотя Кестрел и познала удовольствие в том, чтобы делать что-то для себя, играя часами на пианино только для себя и чувствовать, как её пальцы становятся более ловкими, руки удлиняются, но также она знала, каково это — играть для кого-то. Это совершенно другое. Очень трудно подавить в себе желание быть услышанным, увиденным, разделить чувства и эмоции.

На её пути лежал прутик. Она остановилась, а потом намеренно наступила на него. Тот разломился.

— Какая жалость. — Голос разнёсся эхом по поляне. — У тебя очень неплохо получалось.

Рошар. Девушка обнаружила его всего в нескольких шагах от себя. Он стоял, прислонившись к дереву, и наблюдал за ней. Она подошла к нему. Принц был в крови.

— Порой, маленькое привиденьице, ты напоминаешь мне сестру, — сказал он.

Её брови взметнулись вверх.

Он рассмеялся.

— Другую.

Кестрел не поняла, какую связь он увидел между ней и Ришей. Возможно, его посетила подобная мысль из-за того, что и его младшая сестра была заложницей у императорского двора? Все может быть.

— Чья это кровь? — Кестрел дёрнула подбородком в сторону его забрызганного предплечья.

— Валорианской шпионки. Примерно твоего телосложения. Я искал тебя, решил, что ты захочешь примерить её доспехи. Очень стильные. Лёгкие. Такие валорианские. В отличном состоянии. Ни единой царапины на коже.

— А что стало со шпионкой?

— Трудно было поймать, подчинить и того сложнее.

Она выразительно на него посмотрела.

Рошар дёрнул обрезанным ухом.

— Жива она.

— Если шпионка не вернётся с докладом, то генерал поймет, что мы здесь.

— Тем больше оснований выяснить, что ей известно.

— Не… дави на неё.

— Кестрел, — сказал он вкрадчиво, — кровь появилась во время борьбы, когда мы хватали её, а не из-за пытки.

— Значит, ты не собираешься её пытать?

— Было бы здорово, если бы информация падала манной с небес. Но это не так. Учитывая сей прискорбный факт, остаётся радоваться тому, что есть определённые люди, которые приходят на помощь и творят вместо тебя ужасные вещи. Мы должны быть благодарны таким людям. Или, по крайней мере, не должны задавать вопросы, на которые страшимся услышать ответ.

— Она не может нам помочь. Валорианские шпионы работают посменно. Она передает сообщения не напрямую в лагерь генерала, а на перевалочный пункт. Там её ждет офицер и с ястребом отправляет зашифрованное сообщение в лагерь. Такая система не позволяет разведчикам владеть всей информацией. Поэтому она, скорее всего, не знает дислокацию армии генерала или какие у них там условия. Она просто не знает шифров.

Больше книг на сайте — Knigolub.net

Рошар склонил голову, внимательно изучая её.

— А ты знаешь?

Кестрел покопалась в памяти.

— По-моему, я знала, — медленно проговорила она, — когда-то.

— Уверен, что шпионке известно нечто полезное для нас.

— Нет никакого смысла пытать её ради получения информации, которой она не обладает. Оставь её в покое.

Выражение его лица сложно было прочесть.

— Я сделаю так, как ты хочешь, — вымолвил он, наконец. — Во всяком случае, на этот раз.

— Спасибо.

Он сгорбился, стоя у дерева.

— Извини за ту выходку.

— Ты о том представлении в деревне? Это не у меня тебе нужно просить прощения.

— Это во благо Арина.

— И во имя твоего блага тоже, разумеется.

Взгляд его чёрных глаз встретился с её взглядом.

— Ты хочешь победить?

— Да.

— А как, по-твоему, если Арином восхищаются, а моим людям не доверяют, это поможет или навредит?

— Поможет, — признала она.

— Сходи, примерь доспехи. Мне кажется, они будут тебе впору.

Арин показался в шатре Рошара как раз тогда, когда принц застегивал последнюю пряжку на доспехах Кестрел. Арин побрился, его волосы были влажными. Что бы он ни собирался сказать, это мгновенно забылось.

— Разве ты не рад? — спросил Рошар.

И Арин немедля вышел, отшвырнув в сторону штору, служившую дверью в шатёр.

Кестрел нашла его костерок на окраине лагеря. Было уже поздно. Он раскинул свою палатку на самых задворках стоянки. Она поняла, что в конце каждого дня он ставит свою палатку как можно дальше от остальных.

Арин подбрасывал хворост в огонь. Она присела рядом с ним, кожаный доспех скрипнул. Парень вздрогнул от неожиданности.

— Извини, — произнес он наконец. — Тяжело тебя видеть такой.

— Это всё ещё я, — сказала девушка, удивляясь самой себе. Она пыталась убедить его, что, несмотря на кажущиеся перемены, она по-прежнему оставалась всё тем же человеком. И в ход шли вовсе не привычные аргументы. Стоило ей подумать о валорианской броне и о том, похожа ли она в ней на себя или нет, как в ней начал прорастать зародыш ещё не сформировавшейся идеи.

— Пообещай, что будешь держаться подальше от боевых действий, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты участвовала в сражениях.

— Нечестно просить о таком, когда сам не собираешься делать того же самого.

— Мы с тобой рискуем по-разному.

Кестрел начала злиться.

— Это почему? Только потому, что ты помазанник божий? Потому что ты лучше меня обращаешься с мечом?

— Отчасти.

— Это не так уж важно, как тебе кажется. И хорошо умеющие сражаться люди гибнут на войне, а те, у кого, казалось бы, не было ни единого шанса, побеждают. — Её идея — доспехи, валорианская шпионка, план — начала обретать очертания. Гнев Кестрел выточил детали и довел их до совершенства.

— Согласен, — сказал Арин, — и всё же мы рискуем в разной степени…

— Прекрати это талдычить.

— Но это так и есть. — Лицо его было несчастным. — Между нами есть разница. Умру я — ты выживешь. Умрешь ты — это меня уничтожит.

Его плечи поникли. Кестрел не могла вынести опустошённости в его выражении лица. Злость отступила.

— Пожалуйста, — сказал Арин. — Пообещай мне. Ты по-прежнему важна. Скажи нам с Рошаром, что делать, мы прислушаемся. Но не сражайся. Не рискуй.

Она медленно кивнула.

— Клянусь. Я не буду участвовать в битве. Даю слово.

Кестрел зашагала прочь. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как Арин преградил девушке путь.

— Опять обман.

Она подняла руки.

— Ты попросил — я поклялась. На этом всё.

— Твоя клятва избирательна. Мне необходимо твоё обещание, что ты будешь держаться подальше от сражений и не станешь рисковать жизнью. Произнеси это. Молю тебя.

— Я не стану давать обещаний, которых ты сам не сможешь дать мне.

Кестрел, слегка оттолкнув Арина, ушла.