Поцелуй победителя

Глава 34

Когда Кестрел проснулась, Арина рядом не было.

Сердце девушки ухнуло вниз, ударившись о рёбра, и ни за что не хотело возвращаться куда следует, даже когда она выскочила из палатки и обнаружила Арина, заваривающим чай под синим, почти ясным, небом. Он поддерживал небольшой костерок.

— Что это ты удумал? — потребовала объяснений Кестрел.

— Я нашёл в палатке коробку с чаем. — Арин увидел её выражение лица. — Рошар не станет возражать.

— Я возражаю.

Он перевел взгляд с девушки на котелок с бурлящей водой.

— А что не так?

— Тебе нельзя было спать.

— Мне стало лучше.

Возможно. Но ей больно было смотреть на его лицо: иссиня-чёрный синяк расплылся по лбу, сполз на глаз и скулу, на поврежденную кожу, где его ударили в висок. Арин был одет в грязную тунику, скорее всего он просто не захотел счищать грязь; засохшая кровь облепила обнаженные руки. У Кестрел в груди надулся ужасный пузырь.

— Мне нельзя было засыпать.

— И тебе необходим был сон. Битва. Поездка верхом. Это было нелегко.

— Да, это было непросто.

Арин покрутил в руках закрытую коробку с чаем. Чаинки внутри коробки зашептались.

— Спасибо, что спасла меня.

— Я подумала, ты умер. Что ты умрёшь.

Он уставился на коробку.

— Я знаю, каково это смотреть, как кто-то умирает.

— Не «кто-то», Арин, а ты.

Он кивнул, поморщился и отставил коробку. Казалось, он по-настоящему не услышал её.

Кестрел присела к огню, её согнутая рука покоилась на колене и тянулась к груди. Девушка прижала ладонь к губам, подперев ею подбородок.

— Тебе всё ещё больно.

— Не настолько. Вот почему ты можешь поговорить со мной.

— Арин, я говорю.

— О войне.

Она посмотрела на него.

Он сказал:

— Нельзя отступать к городу.

— Мы не можем сойтись с ним в открытом бою. Он обрушится на нас всей валорианской мощью. Лерален уже доказал это.

— Пригласить их устроить осаду города — это не ответ. Я уже попытался как-то выстоять против генерала. Он в пух и прах разнёс всю оборону. Он просто разрушил стену.

— Её восстановили. И на этот раз у тебя есть союзник.

— Если бы ты отбросила попытки меня защитить этим ложным оптимизмом, то что бы ты сказала?

Небо светлело. Она услышала, как лагерь потихоньку начал просыпаться.

— Кестрел, будь честна.

— О войне? — ровным голосом произнесла она.

Выражение лица Арина слегка дрогнуло. Он приставил большой палец к подбородку, а веер остальных грязных пальцев уложил на щеку, изрезанную шрамами.

— Есть что-то еще?

Его усталость. Его синяки. Боль, которую он пытался скрыть. То, какой спектр чувств разрывал её сердце. Что оно полыхало, как раскаленные угли.

Он сказал:

— Мы оба знаем, что случится, если отступить к городу.

На что Кестрел ответила:

— Восток может счесть это своей потерей, которая в дальнейшем может привести, по их мнению, к поражению и уйти… даже если Рошар захочет остаться.

— И тогда всё будет кончено. — Серые глаза Арина говорили яснее слов. — Я не могу проиграть. Если я проиграю, то у меня ничего не останется.

— Это неправда.

Но он поднялся. Лагерь уже проснулся. Костерок догорел. А забытый чай совершенно остыл.

Кестрел так и не подняла головы.

— Нужно отступить вглубь, пока я не придумаю что-нибудь получше.

Арин шагнул к ней, его шаги заглушал бледный песчаник, перемежавшийся с клочками травы. Он коснулся её волос на затылке, проведя кончика пальцев до первого шейного позвонка. Осторожно подцепил ворот её рубашки.

Её кожа пела так громко, что она не могла вспомнить ни слова, не говоря уже о правильных словах, и к тому времени, когда девушка поняла, что сейчас именно то самое мгновение, когда не страшно будет открыться и рассказать, что она может дарить свою любовь, не боясь, что её сердце может быть разбито, Арин уже ушёл.

Рошар принёс Арину небольшой паланкин. Арин взглянул на сам паланкин и мужчин, что его несли, и коротко сказал:

— Нет.

— Идиот, — усмехнулся принц. — Ты потерял сознание. Выглядишь, как чёрт знает что. Забирайся в паланкин.

— Я поеду в повозке, — сказал Арин, подразумевая телеги, в которых везли раненых. — Мне не нужно особого обращения.

— О да, еще как нужно.

Кестрел ещё ни разу не видела, чтобы Рошар так злился.

— Зачем? — Арин искоса посмотрел на принца. — Ты предлагаешь это, потому что и правда беспокоишься или таким образом хочешь послать сообщение армии?

Кестрел пришли на ум два сообщения: чтобы продемонстрировать дакранцам, что геранский лидер, предполагаемо-поцелованный богом, — был слаб, или показать, что восточный принц ценит Арина. А может быть, и то и другое.

Губы Рошара дрогнули в безрадостной улыбке.

— Значит, я поеду верхом, — сказал Арин.

Когда день сменил вечер и армия разбила лагерь на невысоком холме, пестревшем кустами с большими мясистыми листьями, Рошар стоял возле своей палатки, пока офицер её устанавливал. Принц барабанил пальцами по мускулам перекрещенных рук.

Кестрел не знала, куда подевался Арин. Она решила, что он пошёл за водой к ручью со своей новой лошадью, но когда палатка Рошара была установлена, солнце закатилось за горизонт, а Арин так и не вернулся, девушку окутал ледяной туман тревоги.

— Ему будет удобнее здесь. — Рошар указал подбородком на палатку.

— А ты? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Арин это не одобрит.

— А мне плевать. — Но тут же спешно добавил: — Паланкин не был символом, не таил каких-то скрытых посланий. Не было никакого шифра, понятного всем, кроме него. Я просто хотел, чтобы он был в порядке.

Кестрел медленно произнесла:

— По-моему, он в порядке.

Она наблюдала за ним всю дорогу и, хотя по истечении дня его лицо все же исказила гримаса, это случилось скорее от усталости, а не от боли. Арин легко держался в седле и с улыбкой встречал косые взгляды девушки. Поэтому её чувство беспокойства чуть ослабло.

Хотя это было лукавством. Её тревога сократилась не настолько, чтобы удержать от поиска Арина по лагерю, когда Рошар оставил её возле раскинутого шатра. Так и не сумев расслабить скрюченные пальцы, девушка сжала руки в кулаки, когда акварельное небо цвета индиго потемнело. Она вернулась в палатку и зажгла лампу. Глядя на горящий фитиль, Кестрел потерла ладони друг о друга, будто пытаясь их согреть. Как только он догорит до определённой отметки, она отправится на поиски. Но фитиль едва начал шипеть, когда она схватила лампу за ручку и поспешила к холщовой двери шатра… и впечаталась во входящего Арина.

Она ойкнула.

— Где ты был?

Он провёл рукой по мокрым волосам, взглянул на свою влажную рубашку. От него пахло мылом.

— Вот…

— Принял ванну?

— «Ванна» для ледяного ручья звучит уж слишком аристократично.

— Впотьмах?

— На небе луна.

— А я уж было собралась просить Рошара помочь искать тебя.

— О, я его видел. Он отправил меня сюда… многозначительно. — Арин приподнял брови. Он был под впечатлением. — Рошар очень творчески подошёл к выбору слов.

Кестрел осознала, как близко она стояла к Арину. Подняла лампу и, позолотив светом его лицо, осветила самый верх крыши шатра. Лампа излучала небольшое тепло между ними. Девушка отошла.

Арин коснулся руки, державшей лампу.

— Маленькие Кулачки, в чём дело? Что ты, что Рошар, вы оба такие злые. Моя вина лишь в том, что я получил удар по голове.

— И спал, и ехал верхом, и принимал ванну.

— Ну, у меня был просто отвратительный вид.

Кестрел отвернулась, зашагала к столу и впечатала лампу в столешницу.

Арин последовал за ней.

— Не знаю, как доказать тебе, что со мной все в порядке.

Она продолжала стоять к нему спиной. Что-то ужасно царапало ей горло.

— Мне повезло, — сказал Арин. — У меня есть ты. Довольно прочная голова. И божья благодать.

— Будь проклят твой бог.

Арин схватил её за руку выше локтя. Кестрел повернулась к нему. Всё веселье сошло с его лица. Его глаза были широко распахнуты, они требовали внимания.

— Не говори так.

— Почему это? Я могу сказать, что угодно. Кроме того, что действительно важно.

— Кестрел, забери свои слова. Он обидится.

— Твой бог рискует тобой.

— Он защищает меня.

— Ты его игрушка.

— Ты ошибаешься. Он меня любит.

Произнося эти слова, Арин выглядел таким одиноким. Он напомнил ей парус, изогнутый ветром, наполненный и пустой одновременно. Она обнаружила, что ревновала Арина к его богу. Внезапная ревность так крепко схватила девушку в свои объятья, что она не могла дышать.

— Это правда, — настаивал он.

И она поняла, что её слова ранили Арина, что любовь его бога к нему была такой ценной оттого, что он боялся вообще не встретить её нигде и ни в ком. И гнев Кестрел сошёл на нет.

— Мне очень жаль. Мне жаль. Я прошу прощения. И перед ним тоже.

Арин отпустил её, его облегчение было так легко прочесть.

— Я не очень злюсь на бога, — сказала она, — или тебя.

Он наморщил лоб.

— Ну хорошо, да, на тебя, немного. — Она нежно похлопал его по груди, затем приложила свою ладонь к его сердцу. Арин застыл. — Почему тебе так трудно принять заботу других людей?

Он молчал. Её большой палец покоился в выемке между ключицами. Кестрел чувствовала его пульс и ответ своего пульса. Он бился в бешеном ритме, словно пытался от неё убежать, и у девушки возникло такое чувство, будто она никогда не поймает своё сердце, не сможет удержать его на месте, не убережёт.

Но она больше не хотела его беречь.

Она сказала:

— Почему ты не хочешь увидеть, что людям ты небезразличен?

— Ты мне небезразличен, — добавила она.

— Я знаю, что ты переживаешь за меня. Но… — Арин внимательно посмотрел на неё. — Так поступил бы любой, ради друга.

— Ты больше, чем друг.

— На поле боя, ты осталась…

— Ну конечно, а как же иначе.

— У тебя ярко выраженное чувство долга. Так было всегда. Мне кажется, ты считаешь, что должна мне что-то.

— Я осталась, потому что люблю тебя.

Арин вздрогнул и отвернулся.

— Ты не это хотела сказать.

— Нет, именно это.

Снаружи ночь, казалось, разрасталась, напирая на шатер. Лампа пахла, как раскаленный камень. Его лицо медленно начало приоткрываться. Арин коснулся руки, которую девушка прижимала к его сердцу. Его ласка была лёгкой, тайной, которую она едва ощутила костяшками, тонкими сухожилиями, такими же сильными, как кость. Она почувствовала, что он обрёл уверенность.

Они не произнесли ни единого звука, когда Арин поцеловал её. Ничего не последовало и позже, когда она потянула завязки на его рубашке и нашла кожу Арина.

Он схватился за ее пояс, на котором крепился кинжал, сжал пальцы вокруг кожи, а потом просто снял его. Арин прошептал ей что-то в рот, что-то, напоминающее слова, которые потеряли свою форму и превратились в нечто другое.

Он отпустил себя. Кестрел услышала звук скольжения ткани о кожу, когда он стянул рубашку через голову, и его пальцы провели по наклонному потолку палатки, будто пытаясь поймать равновесие. Его рёбра были обвязаны марлей, тело отмечено шрамами. Одни старые, зажившие, коллоидные. Другие — розовые, свежие. Его покатые плечи были исполосованы бледными линиями, напоминающими следы от когтей, создавая впечатление, будто они были нанесены намеренно, как татуировки. Любопытно, она коснулась их.

Арин закусил губу.

— Больно?

— Нет.

— Что такое? В чём дело?

— Я скажу, — ответил он, — позже.

Его руки плутали по её рубашке, которая была восточного кроя, как и у Арина, без воротника. Довольно поношенная. Обтрепанная у шеи. Он с волнением потёр ткань между пальцами. А потом потянул её рубаху, чтобы та распахнулась, и Кестрел почувствовала, словно сама реальность стала шире и трепетнее: каплей воды на острие булавки.

— Кестрел… я никогда…

Она прошептала, что и для неё это было ново.

Потом наступила долгая пауза.

— Ты уверена, что хочешь…

— Да.

— Потому что…

— Арин.

— Возможно, ты…

— Арин.

Кестрел рассмеялась, и он последовал её примеру, осознав, что они нашли кровать. Слова отступали. Может быть, они улеглись на землю, накрытые одеждой, под небрежно свернувшимся поясом для кинжала. Может быть, позже они вновь вспомнят, как это — говорить. Чтобы осмыслить случившееся, но не сейчас. Сейчас балом правили осязание, вкус и слух.

Когда он входил в неё, она была рада, что лампа так и не погасла, и освещала его кожу. Навлекая тени на его тёмные влажные волосы, демонстрируя его плоть и шрамы, которые делали его Арином. Она не отвела взгляд.

Позже, когда они затихли, Арин взглянул на неё. Растянувшись рядом, Арин приподнялся на локте.

— Мне показалось, что я ещё сплю. — Его пальцы парили над ней: нос, ресницы, растрепанная коса, плечо. — Красивая.

Она улыбнулась.

— Как и ты.

Арин скептически откашлялся и скривился. Он нашёл кончик её косы и, как кисточкой, поводил по её щеке.

— Это правда, — сказала она. — Ты никогда не веришь, когда я это говорю.

Фитиль лампы вспыхнул искрами. Значит, скоро лампа погаснет.

— Я люблю твои глаза, — сказала она. — Я полюбила их сразу же, как увидела.

— Они такие же, как у любого другого.

— Нет. — Она провела пальцем по его изрезанному шрамом лицу. — Это. — Он поёжился. — Я люблю это. — Она прикусила его подбородок. — И это. — Она продолжила водить пальцем по его лицу.

— Серьёзно?

— Да.

— И это тоже. — Прозвучало, почти как утверждение.

— И это тоже.

Она чувствовала, как в нём нарастает смех и что-то ещё, нечто тихое, но куда более насыщенное.

— Твой рот, — сказала она, — неплох.

— Неплох?

— Вполне сносен.

Он выгнул дугой одну бровь.

— Сейчас я тебе покажу.

Они перестали разговаривать.