Переплетения 5

Глава 8

Я проснулся от резкого, требовательного звука телефона.

Это был не мягкий перелив корпоративного мессенджера, а звонок на мобильный.

На экране высветилось: «Мама».

В груди мгновенно образовался ледяной ком. Мама никогда не звонила в рабочее время, зная, что я занят. Если она звонит сейчас, утром буднего дня, значит, случилось что-то серьезное.

— Да, мам? — я ответил мгновенно, садясь в кровати.

— Андрюша… — её голос дрожал, и от этой дрожи мне стало еще холоднее, чем в крипте Логова Тьмы. — Папе… папе опять плохо стало. Ночью скорую вызывали.

— Что случилось? Сердце?

— Давление скакало, аритмия жуткая. Врачи сказали, криз. Укол сделали, вроде уснул сейчас, но… он такой бледный, сынок. И все про тебя спрашивал.

Меня накрыло волной стыда такой силы, что перехватило дыхание. Пока я спасал виртуальные миры, строил интриги и играл в шпионов, мой собственный отец, человек, научивший меня видеть суть вещей, угасал. Я был так увлечен своей великой миссией, своей ролью избранного, что забыл о самом главном. О тех, кто был реален.

— Я приеду, — твердо сказал я, уже вскакивая с кровати и натягивая джинсы. — Мам, слышишь? Я сейчас же выезжаю.

— Ох, сынок, работа же… Тебя отпустят?

— К черту работу, — отрезал я. — Ждите. Буду через час, может, полтора, пробки.

Я сбросил вызов и метнулся по квартире. Схватив бумажник, ключи, на ходу застегивая рубашку, я параллельно вызвал такси через приложение. «Бизнес», чтобы быстрее. Машина была в трех минутах.

В голове билась одна мысль. Успеть. Просто увидеть его, поговорить. Сказать то, что мы, мужчины, вечно откладываем на потом, считая, что у нас в запасе вечность.

Я вылетел из квартиры, даже не проверив, закрылась ли дверь на электронный замок — система умного дома сделает это сама. Лифт, казалось, полз целую вечность. Я нервно барабанил пальцами по металлической панели, глядя, как медленно сменяются цифры этажей.

Наконец, кабина мягко затормозила на первом этаже. Двери бесшумно разъехались.

Я шагнул в холл, уже видя сквозь огромные стеклянные двери подъезжающую черную машину такси.

— Андрей Игоревич, — спокойный, лишенный интонаций голос заставил меня остановиться.

Прямо перед выходом из лифтовой зоны, перекрывая путь к турникетам, стояли двое. Это были не те обычные охранники в форме, что дежурили на входе. Эти были в гражданском. Дорогие, идеально сидящие серые костюмы, которые скрадывали, но не скрывали мощные фигуры. В ушах витые прозрачные проводки гарнитур. Они стояли расслабленно, но так, что обойти их было невозможно.

— Пропустите, — бросил я, пытаясь пройти между ними. — Я спешу.

Один из них, тот, что был чуть повыше, сделал едва заметный шаг в сторону, но не чтобы пропустить, а чтобы заблокировать траекторию. Его рука мягко, но непреклонно легла мне на плечо.

— Боюсь, это невозможно, Андрей Игоревич.

— Что значит невозможно? — я сбросил его руку, чувствуя, как внутри поднимается горячая волна гнева. — У меня семейные обстоятельства. Срочные. Мне нужно уехать.

— Согласно протоколу безопасности и условиям вашего контракта, — ровно, словно зачитывая инструкцию, произнес второй, — объект категории «А» не имеет права покидать периметр «НейроВертекс-Тауэр» без предварительного согласования, утвержденного плана маршрута и сопровождения.

— Вы с ума сошли? — я почти кричал. На нас начали оборачиваться сотрудники, проходившие через холл. — Я не заключенный! Я сотрудник этой чертовой компании! У меня отец в больнице!

Я попытался рвануться вперед, вложить в движение всю злость и отчаяние, накопившиеся за утро. Но это было все равно что пытаться сдвинуть бетонную стену. Меня не ударили, не скрутили. Меня просто фиксировали. Две пары рук перехватили мои предплечья, мягко, но с такой силой, что я мгновенно понял бесполезность физического сопротивления.

— Мы понимаем ваши эмоции, — голос первого оставался все таким же вежливо-ледяным. — Но протокол есть протокол. Вы не можете выйти. Пожалуйста, не усугубляйте ситуацию. Вернитесь в номер.

Я стоял, тяжело дыша, зажатый между двумя живыми машинами. За стеклянными дверями, всего в двадцати метрах от меня, стояло такси. Свобода. Реальный мир. И я не мог до него добраться.

Золотая клетка захлопнулась. Я думал, что это метафора. Красивый оборот речи. Оказалось, это юридический термин. Я продал не просто свое время. Я продал свою свободу передвижения.

Ярость, вспыхнувшая было ярким пламенем, вдруг погасла, наткнувшись на ледяную стену реальности. Кричать бесполезно. Драться глупо. Они лишь выполняют инструкцию. Бездушные инструменты системы, такие же, как скрипты в Этерии. А с системой нельзя бороться эмоциями. Ее нужно взламывать логикой.

Я сделал глубокий вдох, заставляя сердце замедлить бег.

— Хорошо, — сказал я, и мой голос прозвучал уже спокойнее, хоть и с хрипотцой. — Руки уберите.

Охранники переглянулись и синхронно отпустили меня, но не отступили ни на шаг, готовые в любой момент снова перехватить инициативу.

— Мне нужно к Стригунову, — сказал я, глядя в глаза старшему из них. — Сейчас же. Это не просьба. Это требование актива категории «А».

— Виктор Петрович у себя, — после секундной заминки, словно сверяясь с невидимым собеседником в наушнике, ответил охранник. — Мы проводим.

— Один, — бросил он напарнику. — Ты оставайся на периметре.

Тот кивнул.

Мы пошли к служебным лифтам. Я достал телефон. Приложение такси показывало, что водитель ждет уже четыре минуты и начинает начислять плату за простой.

Я нажал «Отменить поездку».

Палец завис над кнопкой подтверждения. Это было маленькое, символическое поражение. Признание того, что прямо сейчас я не властен даже над тем, куда мне ехать.

Подтвердить.

Заказ исчез.

Мы вошли в лифт. Я нажал кнопку второго этажа. Зеркальные панели кабины отразили мое лицо бледное, с жесткой складкой у губ. Я больше не был сыном, спешащим к больному отцу. Я снова был Маркусом. И я шел на переговоры с боссом уровня «Рейд», от исхода которых зависело нечто большее, чем просто лут.

Пока лифт бесшумно скользил вверх, я окончательно успокоился. Холодная ярость вытеснила панику. Они хотят играть по правилам? Хорошо. Я знаю их правила лучше, чем они думают.

Двери открылись, выпуская нас в стерильный, серый коридор этажа безопасности.

— Сюда, пожалуйста, — жестом указал сопровождающий.

Я поправил воротник рубашки и шагнул вперед.

Я вошел в кабинет без стука.

Сопровождающий остался за дверью, словно часовой у камеры.

Стригунов стоял у своего окна-бойницы, глядя на серую бетонную стену внутреннего двора. Казалось, он даже не пошевелился с момента нашего ночного разговора.

— Я так понимаю, попытка прорыва периметра не удалась? — спросил он, не оборачиваясь. В его голосе не было злорадства, только сухая констатация факта.

— У меня отец в критическом состоянии, — сказал я, игнорируя его тон. — Мне плевать на ваши протоколы, Виктор. Мне нужно к нему. Сейчас.

Он наконец повернулся. Его лицо было непроницаемым, но в глазах я увидел тень понимания. Не сочувствия, нет. Понимания проблемы, которую нужно решить, чтобы актив снова начал функционировать эффективно.

— Мы знаем, — он кивнул на экран монитора, где бежали строки логов. — Мониторинг голосового трафика. Звонок от Анны Петровны, 08:42. Гипертонический криз, подозрение на предынфарктное состояние. Скорая помощь уже уехала, сделав инъекцию магнезии и дав седативное. Сейчас он спит.

Меня передернуло. Они знали. Они слушали мой личный телефон и похоже, не только мой. Конечно, они слушали.

— Если вы знали, почему ваши церберы меня остановили?

— Потому что эмоции делают вас уязвимым, Андрей, — жестко ответил Стригунов. — Вы в панике. Вы бросились к выходу, вызвали обычное такси. Вы забыли, кто на вас охотится? «Охотники» не дремлют. Перехватить вас в таком состоянии, на обычной машине, по дороге в спальный район, это подарок, о котором они могли только мечтать. Я не мог этого допустить.

Я сжал кулаки, признавая его правоту, но от этого не становилось легче.

— Я должен его увидеть.

— И ты увидишь, — кивнул он. — Но мы сделаем это правильно.

Стригунов подошел к столу и нажал кнопку селектора.

— Группа сопровождения «Б», готовность одна минута. Выезд.

Затем он посмотрел на меня.

— У нас есть предложение. Государственная медицина, это лотерея, Андрей. Твоему отцу нужен не просто укол и покой. Ему нужна диагностика, кардиолог высшей категории, нормальная палата. Мы можем организовать перевод. Прямо сейчас. В клинику партнеров «НейроВертекса».

— Частная клиника? — я насторожился. — Это стоит целое состояние.

— Для тебя, ни копейки. Это входит в соцпакет сотрудников уровня «Сверхперсонаж». Мы заберем его, поместим в лучшие условия, обеспечим уход. Ты будешь спокоен, он будет здоров. Эффективное решение.

Предложение было заманчивым. Чертовски заманчивым. Я знал, в каких условиях лечат в обычных больницах, и мысль о том, что отец будет лежать в коридоре или в переполненной палате, убивала меня. Но мой внутренний параноик, взращенный этой игрой, тут же поднял голову.

Если они заберут отца в свою клинику, он станет не просто пациентом. Он станет заложником. В золотой клетке, как и я. Только он даже не будет знать об этом.

— Нет, — сказал я твердо. — Не сейчас. Сначала я поеду к нему. Я должен увидеть его своими глазами, убедиться, что он транспортабелен, поговорить с мамой. Я не дам согласия на перевозку вслепую.

Стригунов изучал меня несколько секунд, словно сканировал на наличие скрытых мотивов.

— Хорошо, — наконец согласился он. — Сначала осмотр на месте.

Он взял со вешалки пиджак.

— Идем. Я поеду лично.

Мы спустились не в общий холл, а на минус третий уровень, в закрытый гараж службы безопасности. Здесь пахло резиной, бензином и холодом.

Нас ждали. Два бойца в полном тактическом обвесе, но без опознавательных знаков, стояли у массивного черного внедорожника. Это был не паркетник для поездок по городу. Это был настоящий броневик, замаскированный под гражданский джип. Усиленные пороги, пулестойкие стекла с характерным зеленоватым отливом, специальные шины.

— Садись назад, — скомандовал Стригунов, открывая мне тяжелую дверь.

Я забрался внутрь. Салон был просторным, отделанным темной кожей, но ощущение было, как в танке. Глухая тишина, стоило двери захлопнуться. Стригунов сел рядом со мной. Водитель и один охранник заняли места спереди, второй сел в машину сопровождения, которая ждала у выезда.

Двигатель зарычал, и мы плавно тронулись.

Пока мы пробирались через московские пробки, Стригунов достал планшет.

— Послушай меня внимательно, Андрей, — начал он, не отрываясь от экрана. — Я понимаю твою паранойю. В твоей ситуации это здоровое качество. Но ты должен понимать и наши возможности. Клиника «МедиКорп». Это не просто больница. Это научно-исследовательский центр. У них есть оборудование, которого нет даже в ЦКБ.

Он развернул планшет ко мне, показывая фотографии палат, похожих на номера пятизвездочных отелей, и операционных, напоминающих космические корабли.

— Мы сотрудничаем с ними по программе реабилитации пилотов нейро-капсул. Они знают, как работать с нервной системой, с сердцем, с последствиями стресса. Твоему отцу там будет лучше.

— Я верю, — ответил я, глядя на мелькающие за тонированным стеклом улицы. Мир снаружи казался далеким и немного нереальным, словно я смотрел кино. — Но я не хочу, чтобы моя семья стала… рычагом давления.

Стригунов хмыкнул.

— Андрей, если бы мы хотели давить на тебя через семью, мы бы не предлагали помощь. Мы бы создавали проблемы. А проблемы у твоего отца возникли сами по себе. Возраст, нервы. Мы предлагаем решение.

Он убрал планшет.

— «НейроВертекс» оплатит всё. Лечение, реабилитацию, лекарства. Это не кредит. Это оплата твоей работы и инвестиция в твоё спокойствие. Потому что, когда ты нервничаешь, ты совершаешь ошибки. А ошибки Сверхперсонажа стоят слишком дорого.

— То есть, вы просто хотите, чтобы я перестал дергаться и вернулся к фарму? — усмехнулся я.

— Я хочу, чтобы актив был в рабочем состоянии, — цинично, но честно ответил он. — Подумай. Там закрытая территория. Охрана не хуже, чем здесь. «Охотники» не смогут к нему подобраться. А в обычной городской больнице… туда может зайти кто угодно в белом халате.

Это был удар ниже пояса. Но эффективный. Я представил, как кто-то из людей «Третьей Силы» подходит к койке отца. Как легко это сделать в обычном стационаре.

Джип мягко качнулся, объезжая очередную яму на въезде в наш спальный район. Знакомые панельки, серые, унылые, поплыли за окном. Мой старый мир.

— Я подумаю, Виктор, — сказал я, глядя на подъезд дома, где прошло мое детство. — Я серьезно подумаю. Но сначала, отец.

Стригунов кивнул.

— Разумно. Мы приехали.

Машина остановилась. Охранник с переднего сиденья вышел первым, сканируя двор цепким взглядом. Только после его сигнала Стригунов открыл свою дверь.

— Идем. И, Андрей… постарайся не задерживаться. Мы на открытой местности.

Подъезд встретил нас привычным запахом сырости и кошек.

Стригунов поморщился, но промолчал. Его серый костюм и выправка смотрелись здесь так же неуместно, как космический шаттл на грядке с огурцами. Он шел чуть позади, его взгляд постоянно скользил по темным углам и почтовым ящикам, фиксируя каждую деталь.

Лифт не работал. Мы поднялись на пятый этаж пешком. Я позвонил.

Дверь открыла мама. Она выглядела уставшей и постаревшей, в глазах застыла тревога, которая сменилась облегчением, стоило ей увидеть меня.

— Андрюша! — она обняла меня, уткнувшись лицом в плечо. От нее пахло валерьянкой и домашней выпечкой, запахом моего детства, который теперь казался таким хрупким.

— Привет, мам, — я прижал ее к себе, чувствуя, какая она маленькая и слабая. — Я приехал. Все будет хорошо.

Она отстранилась и только тогда заметила Стригунова, стоявшего на лестничной площадке.

— Ох, ты не один… — она смущенно поправила халат.

— Анна Петровна, — Стригунов шагнул вперед, мгновенно сменив маску цепного пса на маску вежливого коллеги. — Виктор Петрович Стригунов, руководитель Андрея. Прошу прощения за вторжение. Мы были на совещании, когда Андрей узнал… мы решили подвезти его.

— Очень приятно, — мама засуетилась. — Проходите, проходите. У нас не убрано, вы уж простите… Чай будете? Я как раз пирог испекла, с яблоками.

— С удовольствием, Анна Петровна, — улыбнулся Стригунов, проходя в прихожую. — Андрей, иди к отцу. Мы с твоей мамой пока побеседуем на кухне.

Он подмигнул мне. Это было четкое послание: «Я займу ее, чтобы ты мог спокойно поговорить. И заодно прикрою тылы».

Я прошел в гостиную, которая служила родителям и спальней. Шторы были задернуты, создавая полумрак. В воздухе висел тяжелый запах лекарств. Корвалола, валидола и чего-то еще, больничного.

Отец лежал на диване, укрытый пледом. Он казался меньше, чем я его помнил. Лицо было серым, осунувшимся, но глаза… глаза были живыми. Теми самыми ясными, умными глазами инженера, который всегда искал суть вещей.

— Привет, пап, — я присел на стул рядом с диваном.

— Привет, сын, — его голос был слабым, но твердым. — Примчался… С работы сорвался. Мать панику навела, да?

— Она волнуется, пап. И я тоже.

Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. Его левая рука, лежавшая поверх пледа, мелко дрожала. Я увидел, как он попытался сжать кулак, чтобы остановить тремор, но пальцы не слушались. Они были бледными, почти прозрачными.

— Старость, Андрюха, — вздохнул он, заметив мой взгляд. — Износ материала. Детали стираются, смазка высыхает. Системный сбой.

Он использовал наши термины. Термины инженеров.

— Голова работает, — продолжил он, постучав здоровой рукой по лбу. — Схемы помню, чертежи вижу. А вот исполнительный механизм… барахлит. Руки не держат. Даже ложку.

— Это поправимо, — сказал я, наклоняясь ближе. — Врачи говорят, криз. Нужно лечение, реабилитация.

— Врачи… — он поморщился. — Был тут один, молодой. Сказал: «Возраст, батенька. Пейте таблетки и не волнуйтесь». А как тут не волноваться, когда ты чувствуешь, как твой собственный корпус рассыпается?

Я взял его дрожащую руку в свою. Она была холодной.

— Пап, послушай. У меня есть возможность. На работе… они предлагают хорошую клинику. «МедиКорп». Там лучшие специалисты, оборудование. Это входит в мой контракт.

Отец внимательно посмотрел на меня. В его взгляде появилась та самая проницательность, которую я так ценил и которой так боялся в детстве, когда пытался что-то скрыть.

— Хорошая клиника, говоришь? Контракт? — он чуть прищурился. — Ты теперь большая шишка, Андрей? Или они тебя так крепко держат, что даже семью лечат?

Он всегда видел суть.

— Я ценный специалист, пап, — ответил я, стараясь не отводить взгляд. — И они хотят, чтобы я работал, а не дергался. Это бизнес.

— Бизнес… — он помолчал. — Знаешь, я ведь читал твои отчеты. Те, старые, что ты приносил. Про «Ковчег». Ты тогда горел. Ты хотел создать мир. А сейчас? Ты счастлив, Андрей? Или ты просто еще одна шестеренка в их дорогом механизме?

— Я… я нашел кое-что, пап. Там, в игре. — Я не мог рассказать ему всего, но я хотел, чтобы он понял. — Я нашел систему, которая работает не так, как должна. Загадку. И я ее решаю. Это как… как тот твой «Замок с нелинейной логикой». Помнишь?

Его глаза загорелись. Слабый, но отчетливый огонек интереса.

— Помню. Ты его так и не открыл.

— Открыл. Виртуально, конечно. Но принцип тот же.

Он слабо улыбнулся.

— Значит, не просто шестеренка. Исследователь. Это хорошо. Это… важно.

Внезапно его лицо исказила гримаса. Он попытался поправить подушку, но рука дернулась и бессильно упала.

— Черт… — прошипел он сквозь зубы. — Ненавижу это. Немощь. Быть обузой.

— Ты не обуза, пап.

— Обуза, — отрезал он. — Мать вокруг меня бегает, ты с работы срываешься. А я лежу, как бревно.

— Пап, соглашайся на клинику, — я сжал его руку крепче. — Пожалуйста. Там тебя поставят на ноги. Там есть методики восстановления моторики. Ты сможешь… снова чертить. Снова что-то делать. Не для меня. Для себя.

Он посмотрел на потолок, на старую люстру с одной перегоревшей лампочкой.

— Чертить… — прошептал он. — Давно я карандаш в руках не держал.

Из кухни доносился приглушенный голос Стригунова. Он о чем-то рассказывал маме, и она смеялась. Спокойным, немного удивленным смехом. Виктор умел очаровывать, когда это было нужно для дела.

— Твой начальник… — отец кивнул в сторону двери. — Серьезный мужик. Не инженер. Военный? Или гэбэшник?

— Безопасник, — честно ответил я. — Но толковый.

— Он тебя охраняет? — отец снова пронзил меня взглядом.

Я замялся на секунду.

— В каком-то смысле. Мой проект… он важен. И есть конкуренты.

Отец медленно кивнул.

— Понятно. Значит, ты влез в большую игру. — Он вздохнул, и этот вздох был похож на скрежет старого механизма. — Ладно. Если это поможет тебе… и матери. Я не хочу, чтобы она надорвалась, таская меня.

— Спасибо, пап.

— Но с одним условием, — его голос стал жестче. — Ты привезешь мне туда ноутбук и нейро-шлем. И доступ в сеть. Я не собираюсь лежать и смотреть в потолок. Если уж я овощ, то хотя бы с доступом к информации. Хочу посмотреть, что ты там настроил в своей Этерии.

Я улыбнулся. Это был мой отец. Даже на больничной койке он оставался инженером.

— Договорились. Я привезу тебе лучшее оборудование. И покажу тебе все.

Я встал. Мне было больно видеть его таким, но теперь у меня была цель. И было решение.

— Отдыхай. Я сейчас все организую.

— Андрей, — он окликнул меня, когда я уже был у двери. — Будь осторожен. В больших системах сбой одной детали может разнести весь механизм. Не дай себя перемолоть.

— Не дам, пап. Я сам теперь… часть механизма. Но та, которая может его перестроить.

Я вышел в коридор. Стригунов стоял в дверях кухни, держа в руках чашку чая с блюдцем, так изящно, словно был на светском рауте, а не в хрущевке. Мама что-то увлеченно рассказывала ему, разрумянившаяся и немного смущенная.

Увидев меня, Виктор вопросительно поднял бровь.

— Он согласен, — сказал я. — При условии, что у него будет доступ к сети и нормальная реабилитация.

Стригунов поставил чашку на столик в прихожей.

— Считай, что машина уже выехала.

Мама посмотрела на меня, потом на Виктора.

— Что? Куда выехала?

— Мам, — я подошел к ней. — Папу переведут в хорошую клинику. Прямо сегодня. Там за ним присмотрят по-настоящему.

— Но… это же дорого…

— Фирма платит, Анна Петровна, — мягко, но весомо произнес Стригунов. — Это малая часть того, что мы можем сделать для нашего ведущего специалиста. Собирайте необходимые вещи. Самое основное. Остальное там есть.

Я смотрел на них и понимал, что только что сделал еще один шаг вглубь лабиринта. Я отдал свою семью под защиту «НейроВертекса». Это было спасение и цепь. Но глядя на дрожащие руки отца, я знал, что другого выбора у меня просто не было.