Переплетения 2

Глава 7

Тишина в «Последнем Глотке» была тяжелее свинца.

Она давила сильнее, чем тонны камня над головой в самых глубоких тоннелях Подгорода. Снаружи, за грубыми досками стен, шумела и жила своей грязной, неуемной жизнью гавань, но сюда, в наш пыльный, затененный угол, не проникал ни один звук. На столе, между кружками с остывшим элем, лежали обломки нашего недавнего триумфа: несколько редких реагентов, сияющее фиолетовым светом [Поножи Тени из Трущоб] и горький привкус пепла во рту.

Мы только что вернулись из храма возрождения. Четыре призрака, четыре молчаливые тени, материализовавшиеся у подножия статуи. Потерянный опыт зиял дырой в наших полосках прогресса. Сломанное снаряжение требовало ремонта. Но все это было ничто по сравнению с тем, что было сломано между нами.

Кира не смотрела ни на кого. Ее пальцы методично, почти с хирургической точностью, разбирали и собирали сложный механизм своего наручного арбалета. Движения были резкими, отточенными, полными сдерживаемой ярости. Она не искала поломку. Она искала точку приложения для своего гнева.

Михаил сидел, ссутулившись над своей лютней, и его обычно живое, выразительное лицо было похоже на серую маску. Он не перебирал струны. Он просто смотрел на них, словно видел впервые и не знал, что с ними делать. Олег же, наш несокрушимый щит, сидел прямо, как скала. Но это была скала, по которой прошла глубокая трещина. Он не смотрел на нас. Он смотрел сквозь стену, в какое-то свое пространство, где действовали простые и понятные законы чести и силы.

Именно Кира нарушила тишину первой. Она с громким, сухим щелчком зафиксировала последнюю деталь на своем механизме и подняла голову. Ее глаза, обычно полные инженерного азарта, сейчас метали ледяные искры. Взгляд был направлен точно на Олега.

— Ты просто идиот, — ее голос был тихим, почти шепотом, но в нем звенела натянутая до предела сталь. — Не просто танк. Не просто упрямый вояка. А идеальный, сферический идиот в вакууме. У нас был алгоритм. Просчитанный, выверенный. Мы контролировали поле боя, мы управляли хаосом. Это была не драка, это была операция. Но ты решил, что твой личный кодекс чести важнее выживания всей группы. Ты ввел в систему переменную абсолютной глупости и спровоцировал каскадный сбой.

Она говорила на своем языке. На языке систем, протоколов и неизбежных последствий. Для нее наш провал был не трагедией. Он был результатом вопиющей ошибки в коде. Ошибки, которая сидела прямо перед ней.

Олег медленно повернул свою массивную голову. Впервые за все время нашего знакомства я увидел, как на его лице дрогнул мускул. Он был взбешен.

— Я делал свою работу, — прорычал он, и его низкий голос заставил кружки на столе едва заметно звякнуть. — Задача танка — стоять на передовой. Держать удар. Быть стеной, за которой остальные могут работать. Я — не флюгер, чтобы вертеться по чьему-то приказу!

Его взгляд, тяжелый, как удар молота, переместился на меня. В нем не было анализа. В нем было обвинение.

— Это твоя вина. Я с самого начала чувствовал, что в твоих планах есть какая-то гниль. Все эти твои хитрости, обходы, удары в спину. Это не тактика воина! Это уловки крысы! Мы должны были встретить их у входа. В лоб. Сила на силу. Так поступает Железный Легион! Так поступают настоящие бойцы! А ты заставил нас прятаться, бегать, использовать какие-то «системные» трюки! Ты превратил бой в постыдную возню!

— Друзья, не нужно… — начал было Михаил, его голос звучал слабо и неуверенно. Он, наш вечный дипломат и рассказчик, пытался склеить то, что уже треснуло по всем швам. — Мы все были на взводе. Это сложный бой, ошибки случаются…

— Молчи, сказитель! — оборвал его Олег, даже не взглянув в его сторону. Его гнев был сфокусирован на мне, как таран на воротах крепости. — Твои баллады хороши у костра, но они не останавливают тесак, летящий тебе в голову! Когда дело доходит до настоящей стали, от тебя нет никакого толку!

Это было жестоко. И несправедливо. Михаил побледнел, словно его ударили. Удар был нацелен не в его игровые умения. Он был нацелен в самую суть его роли в нашей команде — в его веру в то, что слово и дух важны не меньше клинка.

Олег с грохотом отодвинул свой стул и встал во весь свой огромный рост. Его тень накрыла наш стол, словно грозовая туча.

— Все. С меня достаточно, — отчеканил он. — Я пришел сюда не для того, чтобы играть в твои шахматные партии, Маркус. Я пришел, чтобы сражаться. Чтобы защищать. Чтобы встречать врага лицом к лицу, с честью. А не прятаться по углам и ждать, пока твой «гениальный» план сработает… или провалится, утащив всех нас за собой на кладбище. Ваши методы мне чужды. Я не разделяю вашу философию. Ищите себе другой «щит». Такой, который будет послушно бегать зигзагами, когда вы ему прикажете.

Он вынес приговор. Нашей команде. Моему подходу. Мне.

В воздухе перед ним вспыхнул полупрозрачный интерфейс группы. Его палец, массивный и прямой, без колебаний нажал на красную кнопку.

Холодное, бездушное системное сообщение вспыхнуло в сознании каждого из нас, словно вспышка молнии.

[Неуязвимый] покинул группу.

Олег развернулся. Его тяжелые сапоги гулко простучали по грязным доскам пола. Он не оглянулся. Мгновение — и его массивная фигура растворилась в тенях и гомоне главного зала таверны.

Мы остались втроем. В оглушительной тишине. Среди обломков.

Первым нарушил молчание Михаил. Он издал тихий, странный звук — не то всхлип, не то смешок.

— Вот и конец баллады, — прошептал он, глядя в пустоту, куда ушел Олег. — Или только начало новой, куда более мрачной главы.

Кира ничего не сказала. Она снова взяла в руки свой арбалет и принялась его чистить с яростной, сосредоточенной энергией. Но я видел, как дрожат ее пальцы. Ее гнев на Олега сменился чем-то другим. Холодным осознанием нашей уязвимости. Мы потеряли не просто танка. Мы потеряли наш фундамент. Нашу стену.

Я же смотрел на пустое место, где только что сидел Олег, и мой мозг, наконец оправившись от шока, начал работать. Я прокручивал в голове не его гневные слова. Я анализировал сам конфликт. Это был не просто спор. Это было столкновение двух несовместимых операционных систем. Логика Олега была бинарной: честь или бесчестие, атака или защита, победа или смерть. Прямая, как рельсы. Моя же система была основана на переменных, на адаптации, на поиске не самого сильного, а самого элегантного решения.

Я ошибся.

Я совершил ту же ошибку, что и на том совещании в «ПиксельХабе». Я представил идеальное, элегантное решение, но не учел самый главный, самый непредсказуемый фактор. Человеческий. Я думал, что руковожу слаженным механизмом, а оказалось — группой личностей, со своими страхами, гордостью и убеждениями.

Олег не был просто «щитом». Он был человеком, для которого понятие «честь» было не пустым звуком. И я, своим «гениальным» планом, заставил его этой честью поступиться, превратив в приманку, в инструмент.

Провал был не тактическим. Провал был системным. Фундаментальная ошибка в самой архитектуре нашей команды, которую я, ее создатель, не заметил.

Мы не просто потеряли танка. Мы потеряли веру друг в друга. И чтобы восстановить ее, нужно было нечто большее, чем новый апгрейд или пара удачных рейдов. Нужно было признать и исправить ошибку.

Мою ошибку.

Кира захлопнула меню ремонта с резким, злым щелчком, который прозвучал в мертвой тишине как выстрел.

Михаил застыл, его рука так и осталась лежать на безмолвных струнах лютни. Они оба посмотрели на меня, ожидая команды, плана, следующего хода в этой проигранной партии. Но я молчал, и их взгляды медленно переместились друг на друга, находя в чужом лице отражение собственной растерянности и горечи.

— Я в реал, — наконец произнесла Кира. Голос был ровным, лишенным всяких эмоций, и от этого звучал еще страшнее. Это был голос инженера, констатирующего полный отказ системы. — Нужно подумать.

Она не стала ждать ответа. Ее фигура замерла на мгновение, стала полупрозрачной и с тихим шелестом исчезла.

Михаил посмотрел на пустое место, где она только что сидела, потом на меня. В его глазах плескалась вселенская скорбь, достойная его лучших баллад.

— Маркус, я… — начал он, но слова застряли в горле.

Он не знал, что сказать. Не было такой легенды, такой истории, которая могла бы исправить это. Он беспомощно развел руками, покачал головой и тоже вышел из игры.

Я остался один.

Один за столом в углу шумной таверны в Нижнем Городе Лирии-Порта.

Вокруг меня кипела жизнь. За соседним столом какая-то группа хохотала, празднуя удачный рейд. У стойки бард, куда удачливее Михаила, бренчал на лютне веселую песенку. Игроки заключали сделки, ругались, хвастались добычей. Обычный вечер в обычном игровом хабе. Никто даже не заметил, как только что на их глазах родилась и умерла одна маленькая легенда. Наша легенда. «Группа 189472». Инвентарный номер, стертый из всех анналов, кроме нашей памяти.

Я не чувствовал гнева. Не было обиды на Олега за его упрямство, на Киру за ее резкость, на Михаила за его растерянность. Все эмоции, казалось, сгорели в том последнем, отчаянном бою, оставив после себя лишь холодный, стерильный пепел.

Это было состояние, до боли мне знакомое. Состояние системного сбоя. Критической ошибки. И мой мозг, моя профессиональная привычка, уже переключился с режима участника на режим аналитика. Начался разбор полетов.

Безжалостный, холодный, беспристрастный.

Я медленно, словно во сне, поднял руку и открыл меню.

Выход.

Воздух моей квартиры показался густым и неподвижным.

Легкое головокружение после выхода из нейро-интерфейса быстро прошло, сменившись оглушающей тишиной. Я не стал включать свет. Прошел в центр комнаты и застыл, глядя на темные окна, в которых отражались далекие, холодные огни ночного города.

«Это твоя вина! Твои трусливые планы, твои „нечестные“ уловки!»

Слова Олега не ранили. Они были данными. Входными переменными, которые я до этого момента игнорировал. Моя модель провалилась. Мой расчет оказался неверным. Значит, в исходных данных была ошибка. Или, что хуже, ошибка была в самом алгоритме.

Я вернулся за свой стол. Но открыл не интерфейс игры, а свой «Дневник исследователя».

Мой собственный, внутренний лог, где каждая гипотеза, каждая схема были частью одной большой системы, которую я пытался построить.

Я не стал открывать раздел «Подгород» или «Боевые тактики». Я создал новый.

Команда. Анализ сбоя.

Я закрыл глаза. Нужно было воспроизвести все с самого начала.

Не бой. Бой был лишь следствием. Нужно было вернуться к причине.

Воспоминания хлынули потоком необработанных данных.

Вот мы сидим здесь, в этой же таверне, и я впервые собираю команду. Кира — «инженер». Михаил — «архив». Олег — «щит». Компоненты. Я видел их как функции, как идеальные шестеренки для моего будущего механизма. Я анализировал их навыки, их снаряжение, их потенциальную синергию.

Я прокрутил в памяти сцену перед входом в Подгород, когда мимо нас проходил отряд «Железного Легиона».

Помню, как Бромдаль Железноголовый муштровал своих новичков.

«Вы — не герои. Вы — винтики в боевой машине».

Я помню, как мы с Кирой обменялись усмешками. Примитивно. Неэффективно. А Олег… Олег молчал. Я видел, как он смотрит на них. В его ровном, спокойном взгляде не было насмешки. Было… уважение. Да, именно. Уважение к порядку, к дисциплине, к прямолинейной, честной силе. Я видел это. Зафиксировал. И отбросил, как незначительную деталь, не вписывающуюся в мою модель его как «идеального танка».

Ошибка номер один.

Я открыл глаза и начал печатать.

Инцидент 01: Игнорирование идеологического профиля. Объект «Олег» продемонстрировал положительную реакцию на тактику «Железного Легиона». Мной классифицировано как проявление профессионального интереса к другой боевой единице. Истинное значение: Идеологическое совпадение. Олег разделяет их философию «честного боя».

Я вспомнил наш первый серьезный бой, с Мутирующим Слизнем.

Я командовал. «Олег, держи агро». «Михаил, хил». «Кира, фокус на уязвимости».

Команды были точны. Исполнение — безупречно. Система работала.

Но она работала, потому что задача была простой. Был один враг, одна цель.

Система не была протестирована в условиях хаоса. В условиях множественных переменных.

А потом — сегодняшний рейд. Фарм. Мои приказы.

«Олег, не больше пятнадцати».

Я видел это как оптимизацию процесса. Сохранение ресурсов, минимизация риска.

Как он это видел? Как недоверие. Как сомнение в его, компонента «Щит», основной функции. Я ограничивал его потенциал, основываясь на своих расчетах, не принимая во внимание его собственную оценку своих возможностей. Я обращался не к партнеру, а к программе, которой я выставлял лимиты производительности.

Ошибка номер два.

Инцидент 02: Некорректная обратная связь. Мои команды воспринимались не как тактические указания, а как выражение недоверия к ключевому компоненту защиты. Это привело к накоплению «скрытого» параметра — фрустрации.

И, наконец, кульминация.

Финальный бой. Мой приказ: «Олег, кайть! Отступай!». Тактически — это было единственно верное решение. Отступить в узкий проход, создать «бутылочное горлышко», превратить численное превосходство врага в его слабость. Любой стратег, любой аналитик согласился бы с этим.

Но я отдавал приказ не стратегу. Я отдавал его Олегу.

Я просил его, солдата, чья суть — стоять и держать удар, — повернуться к врагу спиной и бежать. Я просил его сделать то, что противоречило не просто его билду, но его кодексу. Его пониманию чести. Я требовал от стены стать ветром. И стена треснула.

«Я танк! А не трусливый маг!»

«Как Железный Легион! А не как читеры!»

Он кричал не мне. Он кричал на саму идею. На саму мою философию «нечестных» уловок и «системных трюков».

Его взрыв был не просто проявлением упрямства. Это был бунт идеологии против тактики.

Бунт человека против системы, которая отказывалась его понимать.

Ошибка номер три. Фундаментальная. Катастрофическая.

Я откинулся на спинку кресла и потер виски. Холодная ясность понимания была почти физически болезненной. Я построил гениальный, элегантный план для победы над Костоправом. Я создал сложнейшую, многоуровневую стратегию для миссии в поместье Валетти. Я мог анализировать потоки данных, экономические системы, магические структуры. Я мог «дебажить» реальность.

Но я не смог «прочитать» человека, который два месяца стоял со мной плечом к плечу.

Я видел в Олеге «Щит». Компонент системы. Переменную.

Я анализировал его броню [Нагрудник Каменного Утеса], его топор [Топор Морского Прилива], его навык [Кровавый Долг]. Я учитывал его ХП, его сопротивление, его скорость передвижения.

Я видел все, кроме самого главного.

Я не видел Олега. Человека, который ценит прямоту и честь превыше всего. Который скорее умрет, стоя на ногах, чем победит, отступая. Человека, для которого «трусливый» план хуже любого поражения.

Мой гениальный план провалился не потому, что был тактически неверным. Он провалился, потому что был психологически невыносим для исполнителя. Я требовал от солдата поступить как шпион.

Сам пытался забить гвоздь микроскопом.

Я снова повернулся к экрану. Пальцы медленно, почти неуверенно, легли на клавиатуру. Открыв раздел «Команда», я стер все свои предыдущие записи — сухие, технические характеристики. Вместо них, медленно, буква за буквой, я набрал несколько строк.

Это был не отчет. Это была исповедь.

Ошибка: Анализ системы не учитывал психологический и идеологический профиль ее компонентов. Объект «Олег» был классифицирован как «Щит» (функция: танк, поглощение урона). Его внутренняя система ценностей («Честь», «Прямолинейность», «Презрение к уловкам») не была включена в модель как критический параметр.

Следствие: Выданный тактический протокол («Кайт», «Отступление») вошел в неразрешимый конфликт с базовой идеологией объекта, что привело к отказу от выполнения и последующему каскадному сбою всей системы.

Вывод: Команда — это не механизм. Это живой организм. Ее эффективность зависит не только от синергии навыков, но и от синергии личностей. План должен строиться не только на тактике, но и на психологии команды. Моя система… неполная. Она не учитывает душу.

Я сидел в темноте, глядя на эти слова на экране. Впервые за долгие годы я, Андрей Воронцов, системный архитектор, человек, чья жизнь была построена на поиске ошибок в чужих системах, нащупал самую главную.

В своей собственной.

Я строил идеальный механизм, но игнорировал призраков, живущих в его шестеренках.

Я пытался создать идеальную команду, не понимая людей, из которых она состояла.

В тишине пустой квартиры, я наконец-то осознал, что величайшая уязвимость моей системы — это я сам.