Печать Мары: Пламя. Книга I

Глава 8: Шабанова гора

Шабанова гора стояла на равнине, верстах в сорока от Кирилловского монастыря. Болота Дедова острова остались позади. Копыта лошадей поднимали быль из подсушенного весенним солнцем проселка. Но когда невдалеке уже показались деревенские крыши, погода мигом испортилась. Ветер пригнал невесть откуда тяжелые свинцовые тучи. Вмиг стало прохладно и неуютно.

— Тишка!

Управляющий ударил пятниками в бока своему коню и поравнялся с Силиным.

— А почему деревня так называется? Кто такой этот Шабан был? А?

— Раньше-то Крутово звалась. Жил тута мастер, по прозвищу Шабан. Знатный каменщик был. В Кирилловом монастыре работал. Много там чего поставил. Ну и дали ему от монастыря землицы. Вона тама, — Тихомир махнул плеткой в направлении небольшой возвышенности. — Ну вот и стала она зваться Шабанова гора.

— Подожди, а деревня-то тут при чем?

— Ну как это при чем? Деревня-то на предгорье стоит, вот и стали все так и кликать — Шабанова гора, да Шабанова гора… Про Крутово и забыли.

За разговором не заметили, как въехали в деревню. Тихомир чуть сдержал коня, пропуская Силина и Василя вперед. Бабы, полоскавшие белье в запруде небольшого ручейка, Ключа, как его называли местные, оставили полоскание. Все как по команде выпрямились, вглядываясь в незнакомца. Потом одна из них, видимо, приметив Тимофея, догадалась, что это едут их новые хозяева. Засучив спадающие рукава, она согнулась в неуклюжем поклоне. За ней остальные.

Силин чуть заметно кивнул им головой. Василь, ехавший за ним, направил лошадь поближе к крестьянкам. Выбрав одну из них, помоложе и посимпатичнее, проезжая мимо нее, приподнял с головы шапку.

— День добрый, пани.

Улыбнулся и проследовал вслед за Силиным. Девушка вся мигом вспыхнула и зарделась, подруги хохотнули. Но тут ехавший замыкающим Тихомир нахмурил грозно брови, и смех мигом оборвался. Но как только он повернулся к ним спиной, девки засмеялись в полный голос.

Процессия проследовала вдоль деревенской улицы. Мимо низких приземистых домов, небольших, недавно вспаханных огородиков. Богатой деревней назвать ее было нельзя, но вопиющей бедности заметно тоже не было. Босоногий беспортошный мальчонка лихо обогнал всадников.

— Едуть, едуть, новый бари-и-ин… едуть!

Его крик замер за старыми покосившимися воротами. Силин оглядел старый, местами сгнивший, с прорехами забор и с грустным сердцем проехал под почти черной балкой над распахнутыми настежь вратами.

Обогнавший их мальчонка принял у Силина повод.

— Как звать тебя?

— Алексашка.

Малой ответил степенно и важно, что совершенно не вязалось с улыбающейся рожицей и длинной замызганной рубахой, в которую он был одет.

— Так, Алексашка. Оботри сперва Баяна, а потом сена дай.

Силин обернулся к Тихомиру.

— Сено-то есть тут?

— Как нет, есть конечно!

— Ну и то хорошо.

Силин размял ноги, подбоченился и стал рассматривать свои владения. «Новая» усадьба была очень старая. Господский дом отличался от обычной крестьянской избы разве что большими размерами, торчащими над тесовой крышей печными трубами и маленькими, но застекленными окошками. Двухэтажная почерневшая от времени громадина стояла среди пустыря, окруженного невысоким тыном. Перед самым домом стоял здоровенный камень-останец, наполовину скрытый прошлогодней травой. Хозяйственные постройки были большей частью заброшены. Часть из них, видимо, стараниями Тихомира была подлатана, поправлена и обновлена. Но несмотря на все усилия, ощущение запущенности и обреченной неустроенности просто витало над Шабановой горой.

— Да уж…

Сделал пару шагов и чуть не вляпался в коровью лепешку, лежащую рядом с «парадным» входом. Выругался себе под нос.

— Тишка, давай в дом веди!

Силин понемногу осваивался на новом месте. Мужики и боевые холопы, приехавшие с обозом, включились в устроенное по приказу Силина поновление усадьбы. Стук молотков и веселый визг пил только на время разгоняли мрачную тишину заброшенного на несколько лет поместья. Но все усилия местных крестьян и пришедших с обозом работников из Енгы, казались, тонули как капли в море непочатой работы.

На месте Силину не сиделось. Вместе с Тихомиром он объездил деревни, с которых должен был теперь кормиться: Большое и Малое Красново, Горка-Заречье, Умлянда, Верхний и Нижний Аньгобой, Петрово и Угрюмово. Название последней деревни полнее всего характеризовало впечатления Силина от новых владений. Приземистые домишки, стелющийся дым от курных изб, болота, мрачные леса вдоль узких, тонущих в грязи дорожек и гатей.

Только в Теринском урочище была жизнь. Там добывали и переплавляли болотную руду. Чтобы улучшить технологию, старый хозяин отправил Тихомира и еще пару наиболее смышленых крестьян в Вологду за наукой. Посланные необходимыми знаниями овладели. Они начали было перестройку производства на современный манер, но смерть бездетного хозяина и последовавшая за ней неопределенность не позволили воплотиться планам в жизнь.

Тихомир неустанно зазывал Силина в Терино, убеждал его заняться обновлением производства. Но Силин не спешил принимать решение. Денег лишних у него не было, да к тому же все в Железном Поле и Устюжне знали, что местная руда богата ненужными примесями. Но домна, которую убеждал Силина построить Тихомир, как раз и должна была решить эту проблему. В отличие от сыродутных печей, которые использовали в Терино, металл должен был быть лучшего качества. Но постройка пусть и небольшой домны «стоила казны», как сказал бы Василь. Поэтому Силин не спешил с решением.

В пятницу Силин спровадил Тихомира, приставшего с разговорами о Терино, домой, к беременной жене. Василь под благовидным предлогом отправился навестить вдову мельника. Прямо он об этом, конечно, не сказал, но вся дворня только и обсуждала его очередные похождения. Силин пробовал поговорить с ним, но без результата. Перспектива встречи с ревнивым мужем или рассерженным отцом Василя не пугала.

Поэтому в этот день Силин сидел в пустой горнице усадьбы в одиночестве. Погруженный в свои мысли, далекие от литейного дела и амурных дел товарища. Сидел, пил и думал. Думал он о Анне и Насте, крутил обрывки воспоминаний о боях и походах, родителях и о сегодняшнем его житье-бытье. Обиды на Хованского не было. Силин бросил гусар в атаку и потом рубился за знамя не за почести и награды. Просто так должно было, и все тут. Досадно было на то, что из-за немилости князя списали его, боевого гусара, со службы. Дали эту ненужную ему вотчину, чтобы отпарить его с глаз долой. Отослали бы на Восток, за Каменный Пояс. Нет же! Взяли и запихнули его в самое сердце забытых Богом болот. Даром что гора. Все здесь было ему чужое, все вокруг нагоняло безнадежную тоску. Даже церковь в Воскресенском, соседней деревне с Горой, была уже второй год без священника. По большим праздникам служил отец Серафим, который приезжал аж из самого Луковца. А в его отсутствие все дозволенные требы, в том числе и отпевание усопших, отправлял пономарь Степан, или Степашка, как его кликали в народе.

Но ни брага, ни медовуха, ни польское хлебное вино тоски не разгоняли. Глубоко за полночь Силин на нетвердых ногах пошел в опочивальню, но остановился почти в самых дверях. Ему показалось, что где-то в самом дальнем углу комнаты блеснул желтый огонек. Силин подумал, что ему уже начинает мерещиться спьяну, но присмотрелся и убедился, что огонек точно есть. Он задул свою свечу. Неприметный огонек в темноте стал еще ярче. Силин подошел поближе. Тихо чертыхнулся, задев невидимый в сгустившейся тьме сундук. Замер. Из щели между бревнами, там, где выпала старая пакля, было видно, что в помещении за стеной горел свет. Свеча или лучина.

Силин задумался, припоминая, что может быть там, за тесанными бревнами стены. Кладовая с запасами была в другом конце дома, помещения прислуги тоже. Что там? Коридор, да несколько пустых комнат и… Точно! Чулан, забитый кучей старого хлама. Глаза уже привыкли к темноте, и Силин, не зажигая света, прошел через горницу, свернул в темный коридор и остановился. Из-под прикрытой двери чулана пробивалась светлая полоска. Стараясь не шуметь, Силин быстро подошел к двери и резко рванул ее.

Свет масляной лампы на мгновение ослепил Силина, а когда глаза чуть пообвыкли, он увидел сгорбленную фигуру, копошащуюся у самого пола. Первая мысль была, что он опрометчиво потревожил Домового, и быть теперь беде. Но когда косматое чудище обернулось и поднялось с колен, Силин с облегчением понял, что это всего-навсего человек. Простой тать. Нет, не простой. На лбу мужчины из-под всклоченных засаленных волос было видно выжженное клеймо. ВОР. Тот, увидев Силина, поначалу растерялся, потом весь подобрался, быстрым движением сунул руку за пазуху и вытащил здоровенный нож. Желтые отблески заиграли на клинке. Мужик криво усмехнулся, обнажив редкие темные зубы. Потом молча, как подброшенный пружиной, сделал резкий выпад вперед. Силин с трудом увернулся, сместившись в сторону. Тать этого и ждал, промчавшись мимо Силина вглубь коридора. Тот рванулся за ним, но бок неожиданно отозвался болью. Силин посмотрел на себя и увидел распоротый край рубахи и небольшой разрез на теле, из которого начала сочиться кровь. Вот черт. Силин глянул в темноту коридора. Шаги убегавшего вора уже стихли. Где-то у конюшен залились лаем псы. Ушел.

Силин еще раз глянул на рану и пошел к лампе, оставленной грабителем. Опустился, как тот, на колени. Пол в этом месте был разобран. Узкая лестничка вела вниз в небольшой подпол. Силин взял в руки лампу, еще раз огляделся по сторонам и начал спускаться вниз.

Помещение было маленькое и низкое, так что невозможно выпрямиться в полный рост. Силин пригнулся пониже и выставил вперед руку с лампой так, чтобы она поменьше слепила глаза. На небольшой полочке что-то стояло, прикрытое запыленным рушником. Под полочкой были свалены несколько здоровенных мешков из просмоленной холстины.

Силин аккуратно, чтобы не поднимать пыль, стащил рушник с полки. Под ним были свалены несколько чуров, похожих на идолов на капище. Чуры лежали вперемешку с засохшими травами, перекрученными кореньями, обгоревшими свечками и сломанными стрелами. Кумирня. Силин озадаченно вздохнул. Потом взгляд его упал на лежащие под полкой мешки. Силин поставил лампу на полку, аккуратно подвинув бородатого чура с молнией в руке, потом ухватился за один из мешков и с неожиданной легкостью поднял его наверх. Рванул веревку, не обратив внимания на скреплявшую ее печать. Запустил руку в мешок. Замер, не веря своим ощущениям. Поднял мешок повыше и буквально выплеснул его содержимое на пол. Мягким, переливающимся в свете лампы потоком из мешка лилась река мягкой рухляди. Соболя, горностаи, чернобурки… Мягкое золото.

Силин забыл о ране. Он стоял, отирая рукой пот с вмиг вспотевшего лба. Сделал шаг назад. Под каблуком хрустнула восковая пломба, сорванная Силиным с мешка. Простая зигзагообразная линия. Три гребня вверх, три вниз.

Вернувшись из чулана, Силин осушил полкувшина медовухи и уснул мертвецким сном. Проспал он почти до полудня. Разбудил его шум за дверью. Тихомир с кем-то громко спорил. Потом дверь с шумом распахнулась, и в спальную вломился здоровенный монах, опоясанный саблей и с пистолем за поясом.

— Ты, значит, барин тутошний. Собирай тогда людишек своих.

Силин непонимающе посмотрел на него, потом перевел взгляд на стоявшего за широкой спиной монаха взволнованного и перепуганного Тихомира.

— Мы с Кириллова монастыря. Сам же просил капище поганое жечь, — пробасил монах. — Ну вот, побили нас проклятые. Хрестьяне-то разбежались, а брата Илью, царство ему небесное, порубили, да брата Никодима тоже, но не до смерти. Наить надо безбожников. И покарать.

Под его тяжелым взглядом Силин встал с постели. Ему неудобно было показаться перед черноризником в портках и рубахе. Голова гудела от вчерашней выпивки, бок саднил от ночных приключений, холодный пол неприятно морозил босые ноги. Монах это заметил и усмехнулся. Силин увидел эту пренебрежительную усмешку даже через густую чернявую бороду воинственного инока, но ничего не ответил. Бросил Тихомиру резко:

— Давай, Тишка, клич Василя и холопьев боевых сюды!

Тихомир опрометью бросился выполнять приказ. Монах удовлетворенно хмыкнул, пошел за управляющим, потом развернулся и произнес, улыбаясь:

— Богоугодное дело делаем! Поторапливайся только.

Силин перекрестился и поклонился. Инок даже не обернулся. Силин подождал, пока монах уйдет. Глянул еще раз на его широкую удаляющуюся спину и пошел к брошенной на лавке одежде. Поверх кафтана, тускло отливая золотом, лежал медальон, подобранный им на лесном капище. Силин остановился и на секунду задумался. Он совершенно четко помнил, что оставил его в сундучке в кладовке. Не просто положил, а закрыл на ключ, который висел у него на шее рядом с нательным крестиком и ладанкой. Силин машинально проверил, на месте ли ключ. На месте.

В этот момент в сенях зашумели голоса и забухали тяжелые шаги. Собирались боевые холопы Силина. В покой вошел Василь. Уже облаченный в доспехи и при оружии. Когда только успел. Силин окинул его ироничным взглядом:

— Что, Василь, вооружился так? Али муж какой вилами тебя пощекотать захотел, как ты его жену пощупал?

Василь на шутку не отреагировал. Поправил саблю на поясе. Тут заметил потрепанный вид Силина.

— Давай, пан Николка, помогу сброю надеть… Вооружиться-то нужно как следует! А?

Силин бросил взгляд на лежащий поверх одежды медальон. Сам не отдавая себе отчета, он подумал, что не хочет, чтобы Василь его видел.

— Вот разакался, черт нерусский, сам я как-нибудь… Лучше воинов поди проверь.

Василь кивнул и молча вышел. В дверях остановился.

— Ты, пан Николка, не шути с погаными. Там не только хлопы. Там и казаки, и солдаты беглые. Нешуточное дело.

— Да иди давай уже… То же мне нянька нашлась.

Василь вышел. Силин молча подошел к лавке и взял в руки медальон. Покрутил его в руках. Снова, как тогда на капище, по руке пробежала теплая успокаивающая волна. И тут он понял. Это оберег. Силин слышал о таких. Отклики стародавних часов. Поганых времен, когда Русь не приняла крест. Силин хотел уже положить его куда-то подальше от себя, но остановился. Ну конечно. Оберег же на то и нужен, чтобы о-бе-ре-гать! От тех самых злых поганых божков! Точно!

Обрадованный, быстро, как будто боясь передумать, Силин снял с шеи небольшой кожаный мешочек с землей из Ёгны. Мать дала ему его, когда он отправлялся новиком в свой первый поход. Она тогда насыпала серой, похожей на пыль, землицы из-под порога. Всегда на своей земле стоять будешь! Силин с трудом развязал затянутый много лет назад узел и засунул внутрь металлическую пластинку. Заправил мешок за рубаху и замер. Ведь только что своими руками он развязал узел, который завязала мать… Покойница, упокой Господь ее душу. Вот же… Но что сделано, то сделано. За окном заржал конь, за ним другой. Отряд был уже в сборе. Ждали только его. Силин откинул сомнения и накинул тяжелый стеганый тягиль. Привычно застегнул кованые застежки, подпоясался и пристегнул к боку саблю. Проверил, легко ли она выходит из ножен. Удовлетворенный результатом, хлопнул по ножнам рукой.

Ну, за дело!

Облава, устроенная Силиным вместе с монахами, ничего не дала. Язычники как будто растворились в окрестных лесах и болотах. Идолов, оставшихся стоять на капище, опрокинули, сложили в большой костер и сожгли. Силин думал, что сухое, полуистлевшее дерево быстро прогорит. Но древние боги не хотели умирать. Мох на ликах сгорел, как порох, но они долго смотрели сквозь пламя на устроивших их казнь людей. Многим было не по себе от этого огненного взгляда. Древесина трескалась и трещала. Из трещин вытекал тонкий дым, скользил по округлым бокам идолов и потом поднимался к небу. Лики божков, украшенные символами и узорами, чернели, искажались и теряли очертания. Древние боги на глазах людей обращались в прах и пепел.

Силин отослал своих холопов обратно на Шабанову гору, а сам, вместе с Василем и монахами, остался у кострища. Огонь стал затухать, и скоро от идолов остались только тлеющие останки. Монастырские побросали оставшиеся головешки в болото. Местами от недогоревших бревен вода вскипела и запузырилась большими бурыми пузырями.

— Порубили, сожгли и утопили.

Василь удивленно вскинул на Силина голову. Тот чертыхнулся. Вслух начал мыслить. Хорошо, что монахи не слышали, занятые своим делом. Они засыпали место капища солью и окропляли святой водой.

— Поехали домой. Завтра в Тимохой поедем угодья дальние смотреть. Ты с нами?

Василь улыбнулся.

— Если пан Николка не против, я здесь побуду.

Силин покачал головой и тоже улыбнулся.

— Эх… Василь, погубят тебя бабы, ох погубят.

— Не каркай, так же у вас говорят, пан Николка.

— Так, так… Собирайся давай, не ночевать же здесь.

Распрощавшись с монахами, двинулись в обратный путь к Шабановой горе. Ехали молча, обдумывая каждый свои планы на завтрашний день.