Печать Мары: Пламя. Книга I

Глава 22: Per Christum Dominum

Василь отошел от Силина. Взял коня под уздцы и подвел его прямо к могиле Савелия. Примерился и столкнул труп вниз. Савелий упал, увлекая за собой струи земли. Подошел кузнец.

— Ты значит, упокоить его собрался?

Кузнец молча кивнул.

— А что у тебя есть?

Не успел кузнец ответить, как Василь заметил инструменты, по-прежнему разложенные на замызганной тряпке. Василь подошел к ней, присел на корточки. Взял в руки стальной костыль, повертел в руках, положил на место. Провел руками по кандалам, попробовал на остроту лезвие пилы.

— Так, так… Справно — встал, выпрямился, — ну что, давай?

Кузнец понуро стоял.

— Уволь, барин, сил нет. Не сдюжу. Больно силен он.

Кузнец закончил говорить и обернулся в сторону Силина, ища поддержки.

— Ну нет, так нет. Подсобишь тогда.

Василь сказал это легко, как будто был даже рад такому ответу. Скинул кафтан прямо на землю, быстро засучил рукава рубахи и спрыгнул в могилу.

— Кол подай мне. И молот.

Кузнец молча принес инструменты.

— Ну что, пан Савелий, зачинамы!

Он приставил кол к груди Савелия в районе сердца, занес молот и, примерившись, опустил его вниз. Последовал глухой удар. Кол пробил плоть и пронзил сердце упыря.

Крик эхом отбился от высокого потолка светелки Анны. Она закричала тяжело и надрывно. Так, как будто это ее сердце пронзил раскаленный стальной стержень! Мука исказила ее лицо. Она задышала часто, как выброшенная на берег рыба. Служанка без спроса вбежала в покой барыни. Увидела ее извивающееся от муки тело. Приблизилась и заметила искаженное гримасой боли лицо. Тут же ужасе отстранилась от нее.

— Барыня, барыня, — заверещала девка.

— Про-о-очь, — зарычала Анна как раненый зверь, — про-о-очь.

Девушка опрометью бросилась бежать и с грохотом захлопнула дверь в опочивальню. Анна рухнула на деревянный пол, как скошенные колосья надают под серпом. Стальной прут в груди провернулся и остановился. Потом удар. Тяжелый, проламывающий ребра. Такой, что сломанные осколки вонзаются в легкие, разрывая их на части. Так она узнала, что упырь и обращенный им человек, связанны не только кровью и темной жизнью, но и болью, и смертью.

Каждый вздох давался ей с трудом. Потом ее как будто перевернули, уткнув лицом в подушку. Так, что нечем было дышать. Но подушка была жесткая и твердая. И пахло от нее могильной землей. Ее руки заломились за спину. Острый нож подрезал ей жилы на руках и ногах. Руки и ноги заковали в узкие кандалы. Она уже не могла кричать, не могла плакать и звать на помощь. Ноги и руки не слушались ее. Боль, мучительная, обжигающая. Это все, что ей осталось. Она могла только стонать. Глухие, чуть слышные звуки слетали с ее посеревших губ. В голове, как набат, размалывая голову гулкими ударами, загремели слова на незнакомом языке:

— Exorcizamus te, omnis immundus spiritus…

Анна не знала этого языка, но понимала каждое слово. Каждый звук молитвы, как острый крючок, рвал ее плоть, сливаясь в одну бесконечную пытку.

— Изгоняем тебя, дух всякой нечистоты, всякая сила сатанинская, всякий посягатель адский враждебный, всякий легион, всякое собрание и секта диавольская, именем и добродетелью Господа нашего Иисуса…

Молитва продолжала терзать ее душу и плоть, как вдруг сквозь боль она почувствовала чье-то присутствие. Родное, знакомое.

— Изыди, сатана, измыслитель и хозяин всякой лжи, враг спасения человеческого. Освободи место Христу …

Это Савелий. Убитый Силиным, оживленный ее любовью и убитый снова. Теперь уже навсегда. Обреченный на вечный ад и муки. Он уходил, уходил сам и тянул ее за собой.

— Смиренно пред величием славы Твоей молим, да благоволишь освободить нас властию Своею от всяческого обладания духов адских, от козней их, от обманов и нечестия и сохранить нас целыми и невредимыми.

Нет… Она не уйдет. Это ее любовь вызвала к жизни Савелия, и ради этой любви она будет жить. Жить и мстить. Анна уцепилась за эту мысль, как за спасительную соломинку… Да, да… Она не уйдет вместе с любимым. Только после того, как она заставит страдать всех причастных к его смерти. Так, как страдает сейчас она. В какой-то момент ей показалось, что Савелий не хочет этого. Она почувствовала, что он хочет забрать ее вместе с собой… Но нет, любимый. Не сейчас. Потом. Позже.

— Per Christum Dominum nostrum. Amen.

Последние слова молитвы упали как расплавленный свинец на беззащитную кожу. Анна снова застонала. Ногти зацарапали по полу, руки и ноги свело судорогой. А потом тяжелый камень вдавил ее в небытие.

— Per Christum Dominum nostrum. Amen, Per Christum Dominum nostrum. Amen

Василь повторил латинскую формулу трижды и на этом закончил молитву. Сдул кусочки земли, попавшие между страниц молитвенника, бережно закрыл книгу и положил в карман. Потом вылез из могилы и отряхнулся. Бросил молот на землю. Кузнец недоверчиво зыркнул на него, поднял молот и отошел в сторону.

— Стой. А закапывать кто будет?

Кузнец остановился. По его лицу читалось, что возвращаться ему не хотелось.

— Не правильно все это, не так надо было, — выпалил он быстро и с вызовом глянул на Василя.

— О-о-о, пан кузнец набрался сил, — Василь говорил с улыбкой и беззлобно, — ну, а что пан сам не захотел?

Кузнец молчал. Хотел что-то ответить, но, видимо, даже самому невысказанные слова показались неубедительными. Только досадливо сплюнул.

— Закапывай.

Голос Силина звучал хрипло и глухо. Кузнец оставил молот, взял одну из лопат, брошенных сыном. Опасливо заглянул в могилу. Труп Савелия лежал лицом вниз. На спине лежал тяжелый камень, сухожилия рук и ног были подрезаны. Василь не рассчитал силы и чуть не отделил от туловища правую ногу упыря. Вся земля была пропитана густой почерневшей кровью. Кузнеца стошнило. Отбежать не успел и его вырвало прямо в могилу. Никто не проронил ни слова. Кузнец смущенно утер бороду. Стесняясь своей слабости, зло плюнул на ладони. Потом взялся за лопату и начал кидать землю в могилу.

Василь постоял немного рядом, потом подошел к Силину. Остановился рядом, как будто в раздумье. Потом взял руку Силина, раскрыл его ладонь и положил туда небольшой предмет. Закрыл ладонь и отошел в сторону. Силин посмотрел на свою сжатую в кулак руку. Он не знал, что там, но ему совершено ясно не хотелось это выяснять. Силин еще помедлил, тяжело вздохнул и разжал пальцы.

На грязной ладони тускло поблескивало золотом небольшое кольцо. Силин узнал бы его из тысячи. Это было обручальное кольцо его матери. Которое когда-то подарил своей жене. Анне. Силин снова сжал кулак. Так что побелели костяшки пальцев.

Анна лежала бездыханная на скомканной, мокрой от пота кровати. Служанки бестолково суетились около нее, не зная, что делать. Была бы то простая девка давно бы окатили бы ее холодной водой, хлестанули бы пару раз по щекам, глядишь бы и пришла в себя. Но трогать Анну никто не решался. Могло оказаться себе дороже. Поэтому девки охали, ахали, но ничего не делали. Пока, наконец, кухарка не нарезала репчатого лука и не сунула барыне прямо под нос. Та вдохнула терпкий аромат, раз, другой и открыла, наконец, глаза. Служки замерли. Анна обвела всех вполне разумным взглядом, потом резко выбила плошку с луком из рук стряпухи. Хотела сесть на кровати, но не смогла. Слабость в чреслах отбросила ее обратно в ложе.

— Прочь, прочь подите…

Анна прошептала эти слова одними губами, чуть слышно. Но этого было достаточно, чтобы служки гуртом бросились вон из ее опочивальни. От греха подальше. На мгновение Анне стало полегче. Она смогла даже сесть. Встать даже не пыталась. Сидя, голова кружилась так, что хотелось быстрее откинуться назад на кровать. И тут она замерла. Савелий! Его же нет больше. Связь, соединявшая их кровью, пропала. Она чувствовала его постоянно с того первого раза, когда он вкусила его кровь. Он стал ее частью, так же как она его. А теперь, там, где всегда был любимый, была пустота! Савелушка, любимый, ушел из этого мира. Ушел навсегда и окончательно. В этом не было ни малейшего сомнения. Раз-воп-ло-ти-лся. Она с трудом проговорила про себя это страшное, раньше незнакомое слово. И тут же горечь, тоска и отчаяние в один миг обрушились на Анну. Первобытная, звериная боль рванула сердце, разрывая его на части. Крик отчаяния рвался наружу, но она даже этого она не могла себе позволить.

— Савелушка… Са-ве-лууууу…

Она завыла, заскулила, протяжно, по-бабски. Тихо, чуть слышно вновь и вновь повторяя имя любимого. Хотя бы вот так выразить печаль, которая пронизывала каждую частичку ее тела.

— Савелушка…

Она плакала, не вытирая слез. Потом замерла. На полу перед ней было появилось несколько кровавых пятен. Анна вытерла слезы рукавом рубахи. И тут же заметила, что он тоже оказался в крови. Забыв обо все, на шатавшихся ногах, как могла быстро, заспешила к зеркалу. Подбежала, бросила первый взгляд и отшатнулась от ужаса. Но испугала ее не кровь, размазанная по бледному лицу. Такому бледному, как будто его нарочно вымазали свинцовыми белилами. Анну ужаснул собственный взгляд. Он был таким потускневшим и опустошенным, словно он был отражением ее внутреннего мира. Разрушенного, безжалостно выжженного и опустевшего. Она увидела в своих глазах столько отчаяния и бессилия, что слезы снова хлынули из них потоком, оставляя кровавые полосы на бледных щеках.

А потом Анна перестала плакать. В мраке скорби, сквозь черные тучи утраты промелькнул яркий луч. Но не надежды, а ярости. Холодной и острой. Силин! Вот человек, кто лишил ее всего в этом мире. Василь, что произносил латинские заклятия и вбивал кол в сердце Савелия был только его, Силина, орудием. Убийца — муж, Силин проклятый!

— Николка Силин!

Анна не заметила, как произнесла ненавистное имя вслух. Снова вытерла слезы. На это раз быстро и решительно. Приблизила лицо к зеркалу, рассматривая свои глаза. Безжалостные и яростные, с глубоко запавшей в колодцах зрачков скорбью.

— Не жить тебе, Николка Силин, сын боярский.

Произнеся эти слова, Анна подошла к кадке с водой и тщательно умылась. Чтобы не возбуждать лишних кривотолков, сама застирала рукава рубахи и выплеснула закровавленную воду в окно.

Переоделась, подошла к двери чтобы позвать девок прибраться. Взялась за дверную ручку, чтобы открыть дверь, но тут же остановилась. Прислушалась. Палашка со стряпухой обсуждали пропажу Насти. Точно! Как же она могла забыть! Настя! Успел найти ее Савелий или нет. Нашел, она не могла от него убежать. А вдруг? Анна тут же вспомнила пугающий взгляд Кикиморы. А что если…? Тут же одернула сама себя. С этим можно разобраться позже. Сейчас ее беспокоило совсем другое. Каждый вздох, каждый шаг Силина отзывался болью в сердце Анны. Он не должен быль жить на этом свете, нет ему места ни под Луной, ни под Солнцем! Он должен отправиться в Навь, вслед за своей жертвой!

Слезы снова подкатили к глазам, но на этот раз Анна сдержалась. Решительно распахнула дверь. Палашка охнула от неожиданности.

— Барыня…

Она не договорила. Вся съежилась под недовольным взглядом хозяйки.

— Собери живо мои вещи. Сложи в дорожный сундук.

Анна отошла в сторону, пропуская служанку, бросившуюся немедля выполнять ее приказание.

— А ты, — она глянула на стряпуху, — припасов собери на неделю! И передай Никодиму, чтобы возок запрягал.

Анна хотела зайти обратно в свою светлицу, но увидела суетившуюся там Палашку. Досадливо развернулась и тут же вспомнила, что не сказала куда поедет.

— В Горлицкий монастырь едем. За Настеньку молитца.

Эти слова она крикнула уже в широкую спину дорожной стряпухи, неуклюже спешащую в сторону кухни. Пусть знают, что я за дочку переживаю.

Баян пришел сам. Встал у ограды кладбища, поджидая хозяина. Силин спрятал злополучное кольцо и подошел к коню. Провел рукой по мягкой короткой шерсти рукой. Кончиками пальцев почувствовал, как трепещут мышцы под тонкой шкурой. Подчиняясь неожиданному порыву, прижался к конской шее.

— Ничего, ничего…успокойся.

Прошептал чуть слышно. Одними губами. Отстранился, похлопал рукой, взял удила и запрыгнул в седло. Оглянулся на кладбище. Кузнец закончил закапывать могилу и стоял с крестом в руке, не понимая, что с ним делать. Потом просто отшвырнул его в сторону и пошел к Панкрашке, который, наконец, начал приходить в себя.

К Силину подошел Василь. Хотел что-то сказать, но видно было, что не может решится.

— Что еще?

У Силина не было ни сил, ни желания, поддерживать игру литвина в молчанку. Но Василь ответил не сразу. Поднял голову к небу, словно призывая на помощь высшие силы.

— Что? — Силин начал терять терпение.

— Настя пропала.

Силин замер. Василь произнес эти слова четко и ясно. Силин их слышал, но смысл услышанного отказывался до него доходить. Нет, нет, это…этого не может быть. Как?.. да нет, нет… Ну нет, же…не сегодня. Хватит с него того, что было… Хватит! Настя… Нет

Василь с тревогой глянул на окаменевшее лицо друга.

— Уже ищут вовсю. Далеко уйти не могла. Найдем, никуда не денется.

Василь говорил, стараясь не спешить, но не выходило. Слова получились скомканными, речь торопливой и неубедительной. Но Силин, наконец вышел, из оцепенения. Посмотрел на Василя так, как будто видит его впервые.

— Что ты сказал?

Силин почти прохрипел эти слова.

— Повтори, я не пойму никак!

— Настя пропала. Ночью убегла из дому.

Силина как молнией ударило. Он бросил на литвина полный ярости взгляд, потянул на себя уздечку так резко и сильно, что Баян заржал от боли и встал на дыбы. Василь еле успел отскочить в сторону. Конь сделал свечку, да так, что чуть не опрокинул всадника. Но Силин удержался. Как только передние ноги коня коснулась земли, он пришпорил его. Конь мотнул головой, пытаясь укусить безжалостного всадника, но тут же получил плетью по бокам. Смирился и, подчиняясь воле хозяина, рванулся вперед. Василь вскочил на свою лошадь и заспешил следом.

С кладбища примчались так быстро, как могли нести усталых седоков замученные кони. В душе Силина была пустота. Поначалу на него градом обрушились вопросы. Как такое могло случиться? Зачем, для чего она ушла? Сама! Или может похитили? Кто, зачем? Но ответов не было, и скоро вместо них пришла в голову Силина пустота. Оглушительная и пугающая. Савелий, теперь Настя… Не было сил, чтобы кричать, не было желания, чтобы молиться. Пустота. Всепожирающая и беспросветная.

Обессиленные, голодные, с ног до головы перепачканные кладбищенской грязью Силин и Василь въехали в Ёгну. Копыта коней глухо вбивались в пыльную землю. Подъехали к усадьбе. Тяжелые ворота были распахнуты настежь. Силин тяжело спрыгнул с лошади. Никто не подбежал и не принял повод.

— Иди, я сам управляюсь.

Василь слез с седла, подобрал уздечку и повел обоих лошадей в стойло. Силин даже не оглянулся. Вечерело. Двор был пуст. Подходя к крыльцу, Силин глянул на усадьбу. В женской половине было темно. Ни в одном из окон свет не горел. Поднялся по ступенькам крыльца. Злой, грязный и окровавленный. Своей и кровью упыря. Из дверей выскочила Палашка. Чуть не столкнулись. Да так неожиданно, что девка вскрикнула от испуга.

— Простите, барин.

— О Насте есть вести?

— Нету, барин. Пантелейка прибегал, Поликарп Федорыч велел факелы принесть. Светить будуть… Вот.

Силин еще раз посмотрел на темные окна.

— А где Анна?

Служанка чуть не бухнулась перед ним на колени.

— Барыня, они уехали, на…на богомолье. Велела возок заложить и уехали.

Силин удивленно глянул на нее. Он услышал слова служанки, но не мог понять их смысл. Как? В такую минуту она могла уехать?

— Куда-а-а…?

— Так знамо куда…на богомолье. В Горицкий же… В монастырь. Молиться, сказывала, буду за доченьку. За кровинушку, говорит, родную.

Палашка не сдержала слез и заплакала. Навзрыд. Силин отодвинул ее и прошел в дом. Прогремел сапогами по гулким коридорам. Заглянул в опустевшую комнату Насти. Небольшая кровать, гора подушек на пестром одеяле. Пара простых тряпичных безликих кукол на небольшой лавке у окна. Под ногой что-то хрустнуло. Силин опустился на колено, поднял небольшой белый осколок. Покрутил его между пальцами. Черт знает, что это. Еще раз огляделся. Пустота. Силин ударил кулаком о притолоку. Вышел.

В семейную опочивальню не зашел. После того, как был там с Анной, как опоенный, он ни разу туда не заходил. Перешел на мужскую половину, зашел в слепой угол, в свою старую детскую. Протиснулся, пригнувшись, в узкую дверь. Сел на узкую незаправленную кровать. Охватил голову руками. Коснулся шишки на лбу и скорчился от боли. Посмотрел на свои грязные, окровавленные руки. Нет, не гоже так сидеть. Искать Настю надобно. Порывисто встал и пошел в конюшню.