Печать Мары: Пламя. Книга I

Глава 12: Душа неотпетая

Телега, подпрыгивая и отчаянно скрипя на кочках, медленно ехала по давно не езженой лесной дороге. Возница, рано поседевший мужик лет сорока, давно уже слез с облучка и вел лошадь в поводу. Только детское тело, завернутое в драный саван, перекатывалось по грязной соломе от одного борта телеги до другого.

— Бай да бай,

Поскорее помирай!

Помри поскорее!

Буде хоронить веселее.

С села повезем,

Да святых запоем,

Захороним, загребем,

Да с могилы прочь уйдем.

Мужик шел, мерно переставляя ноги. Старый еловник был все ближе и ближе. Верхушки вековых елей уже маячили над березовым карьком. На душе было пакостно и тревожно. Все внутри него отчаянно не хотело приближаться к заброшенному в лесной глуши потаенному кладбищу.

— Спи, вороти —

Мне недосуг!

Сегодня усни,

А завтра помри!

На погост повезут,

Вечну память пропоют,

К сырой земле предадут.

Лошадь встала. Мужик дернул поводья. Даже скотина, и та не хотела приближаться к поляне. А она вот уже. Заросшие, расплывшиеся холмики терялись среди травы и небольших елок. Кресты, если и были, давно сгнили. Уже никто не помнил и названия деревни, которая здесь когда-то была. Пока там жили люди — и кресты ставили. А как деревни не стало, так стали просто зарывать нехороших покойников. Самоубийц, некрещеных… Да и лихие люди повадились туда своих жертв прикапывать. Мужик тяжело вздохнул.

— Бай, бай да люли!

Хошь сегодня помри.

Хоть сегодня умри.

Бай, бай да люли!

Завтра мороз,

Снесут на погост,

Мы поплачем, повоем —

В могилу зароем.

Мужик остановился. Мелодия смертной колыбельной, которую пела жена неожиданно свалившейся на их голову племяннице, не выходила у него из головы. Хорошо хоть Катька, так звали дочку брата, оказалась слабая и хоробная. Их недолго мучила и сама не страдала. Отошла быстро и тихо.

— Ну, хотя не без помощи.

Мы поплачем, повоем —

В могилу зароем.

Возница дернул поводья, останавливая лошадь.

— Тпру-у-у…

Мужик взял с телеги лопату, отошел чуть в сторону, выбрал подходящее место, поплевал на ладони, быстро и сноровисто принялся рыть яму. Весенняя земля была тяжелая, пронизанная корнями травы и растений. Мужик быстро сопрел. Он хотел было скинуть шапку, но потом передумал, засунул ее за пояс и расстегнул пошире зипун.

Могила получилась неглубокая. Мужик сдернул легкое тело с телеги и небрежно опустил в землю. Мелко перекрестился и быстро начал кидать землю на худое, как будто сломанное тело девочки, с первыми комьями земли проступившее через саван. Крестьянин не был робкого десятка, но сейчас ему хотелось поскорее закончить с этим делом и оказаться как можно дальше от заброшенного лесного кладбища. Ему казалось, что кто-то невидимый смотрит ему в спину из притихшего весеннего леса. Мужик перестал копать и с опаской обернулся. Только легкий ветерок беззвучно шевелил кроны сосен. Тишина. Никаких звуков.

Мужчина бросил еще пару лопат земли на небольшой могильный холмик и с облегчением выдохнул. Закинув на плечо лопату, мужик заспешил к телеге. Бросил лопату в телегу, быстро развернул лошадь, запрыгнул на облучок и дернул поводья. На первой же кочке лопата глухо ударилась о деревянный борт. Мужик оглянулся через плечо и увидел замызганную соломенную куклу девочки, которую жена наказала похоронить вместе с племянницей. Он зло выругался, остановил телегу, хотел было вернуться, но потом вспомнил тревожно притихший лес за своей спиной. Мужик на секунду задумался, потом, преодолевая непонятно откуда появившееся отвращение, брезгливо взял куклу в руку и зашвырнул ее, особо не глядя, куда-то в сторону могилы.

— Э-э-х, залетная!

Возница дернул поводья. Звук собственного голоса вернул ему силы и уверенность. Телегу немилосердно трясло на ухабах, но мужик с радостью и облегчением чувствовал, что молчаливый лес и кладбище со свежевырытой могилой с каждой минутой все дальше и дальше.

Кукла не долетела до свежего холмика всего пару метров. Она повисла на ветке раскидистой ели, зацепившись за нее рыжими соломенными волосами. Игрушка быстро закрутилась вокруг своей оси, и если бы кто-то мог видеть ее в этот момент со стороны, то казалось бы, что глаза куклы ожили и то открываются, то закрываются.

Насте было скучно. Мать была, как обычно, занята какими-то своими делами, приставленная к ней Прасковья до смерти надоела своими нравоучениями. Настя без дела слонялась по усадебному двору, когда увидела толпу деревенских ребятишек, которые гуськом шли в сторону леса. Отлично! Пока никто не заметил, Настя прошмыгнула в открытые ворота и бросилась вдогонку. Вообще-то с деревенскими ей играть запрещали. Но не просто так говорят, что охота пуще неволи. Вначале Настя следовала за детьми на небольшом отдалении. На самой околице Ёгны, там, где огороды подходили почти вплотную к лесу, она их догнала.

— Стойте, стойте… Возьмите меня с собой.

Деревенские остановились. Недоверчиво и внимательно оглядели Настю. Они ее, конечно, знали. Вперед вышел вихрастый паренек в латаной-перелатаной рубахе.

— Тебе с нами нельзя.

Петька, сын портного, стоял, выпятив грудь колесом.

— И вообще! Мать наказывала, чтобы мы с барчуками не водились. А то, говорит, случится что с энтой, с нас три шкуры барин сымет. Так шо, сиди дома.

— Ну пожалуйста, — Настя скривила жалобную рожицу. — Пожалуйста, я никому-никому не скажу.

— Нет! — Петька был неумолим. — Пошли, робяты.

Мальчишки гурьбой бросились в лес, следом за Петькой. Только Пашка, сын кузнеца, обернулся на ходу. Он шел последним и незаметно для других махнул Насте рукой. Та уже собралась плакать. Но, увидев знак, поданный Пашкой, подобрала длинную юбку и побежала следом.

Петька вел друзей по тропинке, ведущей на Дальние Полдни. Туда, где днем в небольшом леске прятались от зноя деревенские коровы. До Полдней оставалось совсем немного. Настя уже расстроилась, что ничего интересного не случится. Но тут шедший за вожаком Петькой резко свернул прямо в лес. Не задержись Пашка на месте поворота, Настя бы ни в жизнь не догадалась, где он свернул.

Тропка была еле заметная. Настя спешила, чтобы не отстать от ребят. Но в то же время боялась оказаться замеченной. Светлая рубашонка шедшего последним Пашки какое-то время мелькала среди деревьев. А потом пропала. Настя пошла быстрее. Но Пашка не появлялся. Тонкая полоска вытоптанной земли исчезла. Под ногами Насти зашуршали прошлогодние листья. Густая, спутанная трава цеплялась, замедляя движения. Как будто хотела остановить, задержать. Не ходи туда. Тебе не надо.

Настя остановилась и огляделась. Березовый лес сменился густым осинником. Поваленные стволы здоровенных деревьев терялись в буйных зарослях молодняка. Настя нерешительно пошла вперед. Обошла несколько упавших стволов и окончательно потеряла направление. Заблудилась. Присела на темный влажный ствол. Ей не было страшно. Леса она не боялась. Солнце стояло высоко, бояться особо было нечего. Маменька, вечно занятая своими делами, ее отсутствия еще долго не заметит. А вот от Матрены ей точно влетит. Настя тяжело вздохнула. Нужно идти.

Настя встала. Прошла совсем немного. Вот же. Местность пошла под уклон. Ноги скользили по влажной, набухшей водой земле. Впереди был глубокий дол. Настя улыбнулась. В окрестностях Ёгны дол был один. Волчий. Он тянулся почти от Полдней до самых Карьков. Настя бодро спустилась вниз и через пару минут выбралась на другую сторону. Некогда чистое платьице было заляпано грязью, руки и ноги тоже. Но Настя была довольна. Местность вокруг она уже знала.

Ну как знала… Пару раз с отцом они проезжали через этот ельник по дороге от Ёгны к тракту. Ей тогда казалось, что мрачные темные ели так и тянут к ней свои мохнатые лапы. Хотят схватить ее и затащить вглубь леса. К лешему. Но отец был рядом, и зеленые великаны не были такими уж страшными. Сейчас он был далеко, но зато Настя знала, что тут где-то рядом должна быть дорога. Должна быть! Или нет? Настя заколебалась.

— Ребята! Петя! Пе-тя-я-я!

Никто не ответил. Настя постояла еще немного и, наконец, решилась. Она шагнула под тень вековых елей. Зашла и остановилась. Вокруг стало сразу темно и сумрачно. Длинные силуэты деревьев уносились куда-то далеко ввысь. Они смыкали ветки над головой, и Насте почудилось, что она находится не в лесу, а в огромном зале. Величественные стволы стояли, как колонны, подпиравшие свод из переплетенных где-то высоко ветвей. Было тихо. Ни переклички птиц, ни треска веток, ни звуков шагов. Густой слой упавших иголок, казалось, вбирал в себя все звуки. Только изредка глухо падала шишка. И снова тишина. Настя невольно даже дышать стала тише. Она медленно шла по лесному дворцу, подавленная мрачной магией этого места.

Лес кончился неожиданно. Настя стала обходить очередную свисавшую очень низко еловую ветку. Отодвинула ее, и солнце резко ударило ей в глаза. Еловник кончился. На опушке росло несколько маленьких елочек вперемешку с чахлыми березами. Кочки, заросшие травой холмики. А впереди, совсем рядом, рыжее полотно дороги. Уф!

Насте захотелось побыстрее оказаться дома. Получить заслуженный нагоняй от Матрены. А потом умыться чистой прохладной водой. Она заспешила. Подобрала юбку и побежала к дороге, стараясь огибать заросшие травой кочки. Девочка не добежала до дороги совсем чуть-чуть. Ноги запутались в траве, и она со всего маху упала на землю. Хотела быстро подняться, но не получилось. Правая нога ныла и предательски подгибалась, когда Настя попробовала на нее встать.

Слезы сами брызнули из глаз. Настя осторожно встала, стараясь не опираться на больную ногу. Огляделась. Прямо перед ней, рядом с небольшой елкой, был небольшой холмик. Только в отличие от других, земля на нем была свежая. Посеревшая, растрескавшаяся, но еще не заросшая травой.

Было тихо. За спиной ветер чуть слышно шевелил ветками елей.

— Бай да бай,

Поскорее помирай!

Помри поскорее!

Насте стало не по себе. Ей показалось, что это ветер напел ей эту жуткую песню. Но нет. Ветер просто шевелил еловые лапы и чуть-чуть пригибал головки высоких трав. Слова смертельной колыбельной звучали у Насти в голове.

— Буде хоронить веселее

С села повезем

Да святых запоем,

Захороним, загребем,

Да с могилы прочь уйдем.

Настя закричала во весь голос.

— Не-е-ет! Не надо-о-о!

Подскакивая на одной ноге, она заспешила к дороге. Ей казалось, что там, на запыленном дорожном полотне, она будет в безопасности. Она снова упала. Встала на корточки. И тут, прямо перед глазами, увидела куклу. Тряпичную, в выцветшем на солнце сарафанчике. Она запуталась в ветках небольшой елки. Нарисованное лицо почти стерлось. Остались только выведенные углем глаза. Да и они были уже нечеткие, размытые. Так, как будто кукла плакала.

Порыв ветра снова зашевелил ветки елочки. Кукла задвигалась вместе с ними. Казалось, она призывно машет разведенными руками. Зовет. Приди ко мне. Я здесь одна. Мне так страшно тут. Спаси меня. Настя смотрела на куклу, как завороженная. Сердце сжалось от жалости. Настя заплакала вместе с куклой. Схватила ее, прижала к груди.

— Я не брошу тебя, не брошу. Не плачь.

А сама не могла сдержать слез. От боли, жалости и отчаяния. Не выпуская куклу, Настя взялась за ветку ели. Схватилась за нее покрепче. Поднялась, не обращая внимания на боль от острых иголок. Нужно идти. К дороге. Быстрее. Страшная мелодия перестала звучать, но солнце уже начало спускаться за верхушки деревьев.

Настя вышла на дорогу. Огляделась. В какую сторону идти, она не знала. Вздохнула. Нужно решаться. Посмотрела на куклу. Погладила ее по головке, приглаживая грязные соломенные волосы. Прижала ее к груди. Крепко. Так, что солома кольнула ее через сарафан. Повернула направо и сделала неуверенный шаг, потом еще. Нужно идти. Быстрее, пока не потемнело.

Через неделю нога стала понемногу отходить. На улицу Настя пока не выходила. Поначалу Прасковья приносила ей кашу и воду в комнату, но уже через три дня Настя, прихрамывая, сама приходила на кухню. Иногда доходила до крыльца и сидела там в одиночестве, прижимая к груди куклу. Только раз смогла доковылять до яслей, где оягнилась овца. Насте понравилось смотреть на недавно родившегося ягненка. Гладить его нежную шелковистую шерсть. Ощущать на кончиках пальцев легкую мелкую дрожь. Смотреть, как он делает первые шаги, пытаясь удержаться на трясущихся ножках.

Все остальное время Настя проводила в своей комнате. С Беляночкой. Так она назвала куклу, которую нашла в лесу. Прасковья хотела поначалу ее выкинуть. Но Настя отстояла находку. Сама помыла ее, высушила бледные соломенные волосы. Ну точно Беляночка. Прижала куклу к груди, к самому сердцу. Покачала ее в объятиях. Милая. Потом поставила у изголовья кровати и, вздохнув, пошла, чуть прихрамывая, к выходу.

Внезапно Настя остановилась. Ей почудился какой-то звук за спиной. Наверное, кукла снова упала. Обернулась.

— Ой! А ты кто?

На Настиной кровати, на самом краешке, сидела девочка. На вид чуть старше Насти. Худенькая, с длинными волосами. Почти белыми. Простенький, из грубой ткани сарафан. Явно крестьянский. Круглое лицо, осыпанное веснушками, чуть вздернутый носик. Вот только ее портили тонкие, чуть заметные, плотно сжатые губы. Они придавали лицу девочки какой-то недовольный, даже злой вид.

— Я Беляна. А я тебя знаю! Ты Настя.

Беляна подошла к Насте и взяла ее за руку. Погладила. Ее пальцы были неожиданно холодные. Настя осторожно отняла свою руку.

— А откуда ты знаешь, как меня зовут? И как ты здесь оказалась?

Беляна улыбнулась.

— Так я давно здесь. Ты же хотела подружку? Ну вот и я.

Настя удивленно и недоверчиво посмотрела на Беляну.

— Ну ты же сама меня привела! Не помнишь?

Настя покачала головой.

— Нет… Я тебя не видела… Ни в усадьбе, ни в деревне…

Беляна молчала, покачала руками, как будто не знала, куда их деть.

— А ты прясть умеешь?

— Прясть… нет.

— Пошли, научу.

Не дожидаясь ответа, Беляна взяла Настю за руку и потянула за собой. Они прошли в коридор, быстро прошли по нему и заскочили в чулан.

— Сюда же нельзя. И прясть мне нельзя. Матушка не велела. Да и Прасковья заругает.

— Давай, не бойся.

Она подвела Настю к стоящей в углу прялке. Беляна взяла веретено и умело начала мотать на него нить. Потом передала веретено Насте. Та нерешительно взяла веретено. Подержала его в руках, вздохнула и попробовала намотать нитку. Сделала пару оборотов, но тут веретено выскользнуло из ее рук и упало на пол. Покатилось, разматывая пряжу с каждым новым оборотом. Настя пыталась его поймать, присела на корточки, уже схватила его, как в этот момент дверь в кладовку открылась.

— Настасья! Ну что ты! Барыня запретила тебе за пряжу садиться! А то ты не знаешь!

Прасковья нависла над ней, уперев руки в бока.

— Да это… это не я вовсе. Это Беляна.

Прасковья усмехнулась.

— А кто такая Беляна?

— А это подружка моя.

Прасковья снова усмехнулась. Обвела взглядом пустую комнатку Насти и продолжила, поддерживая ее игру:

— И где эта Беляна? Под лавку забралась или за печкой спряталась?

Настя удивленно посмотрела на улыбающуюся Беляну, которая сидела совсем рядом на лавке и болтала ножками. Настя перевела взгляд на Прасковью. Та прошла мимо нее, подобрала веретено и стала наматывать нить. Нитка запуталась и отказывалась ложиться ровно. Девка надорвала ее зубами и оторвала запутавшийся конец. Обернулась, вопросительно глядя на растерянную Настю.

— А… ну как же. Так вон она…

— Так, Настенька! Хватит тут байки мне плести! Все, быстро в комнату. А то барыне скажу!

Настя изумленно посмотрела на Беляну, которая просто заливалась от смеха на лавке, в двух шагах от не на шутку раздосадованной Прасковьи.

— Ух я тебе…

Прасковья погрозила Насте пальцем.

— Ну как же, вот же она сидит.

— Настенька, поиграла — и хватит. Сама балуешься, а теперь какую-то Беляну выдумала, чтобы на нее все свалить…

Настя готова была расплакаться от обиды. На глазах уже появились слезки. Ничего не понимая, она развернулась и опрометью бросилась обратно к себе.

Настя забежала внутрь комнаты и с удивлением увидела Беляну, которая сидела на лавке, болтая ногами.

— Ой, ты здесь уже?

Беляна улыбнулась и кивнула головой.

— А как так получается, что тебя никто не видит?

Беляна обернулась к Насте. Улыбнулась и покачала головой. От одного плеча да другого. Смешно тряся растрепанными волосами.

— А вот так!

Она встала с лавки, подошла к Настиной кровати и села на край.

— Ты же веришь в сказки?

Настя кивнула.

— Ну вот. А взрослые не верят. Поэтому ты меня видишь, а они — нет. Только куклу видят и все.

Настя сидела спиной к двери и не заметила, как вошла Анна. Вообще, за последнюю неделю Настя почти не видела мать. К еде Анна не выходила, спала целыми днями у себя в комнате. Настя ела с Прасковьей на кухне, а барыне подавали в опочивальню. Пару раз Настя замечала, как Анна гуляет по саду или сидит под старой кривой яблонькой. Один раз она хотела подойти к матери, но Прасковья ее удержала. Барыня не велит беспокоить!

Анна возвращалась к себе, когда, проходя мимо комнаты дочери, у нее кольнуло под сердцем. Непокой. Опасность. Остановилась. Взялась за ручку, не решаясь открыть. Потом осторожно, стараясь не шуметь, открыла дверь. Настя сидела спиной. В руках у нее была кукла. Старая, в сшитом из тряпок сарафане, с растрепанными, выгоревшими соломенными волосами. Кукла. Или нет? Не кукла.

Нечто отделилось от соломенного тела и возникло перед Анной, глядя ей в глаза. На расстоянии вытянутой руки от нее из ниоткуда возникла темная изломанная, закутанная в лохмотья фигура. Больше похожий на обтянутый бледной кожей скелет, чем на человека. Огромные глаза с бесцветными белесыми зрачками. Существо ощерилось, обнажая ряд мелких острых зубов. Кикимора.

— Пошла прочь, упыриное мясо.

Анна невольно прикоснулась рукой к ранкам на шее. Подняла глаза. Кикимора была рядом. Анна даже не заметила, как та подскочила к ней вплотную.

— Не вздумай нам мешать…

Кикимора шептала ей в самое ухо. Зловеще. Угрожающе.

— Пошла про-о-о-чь…

Внутри Анны все оборвалось. Что с ней? Почему она видит эту нечисть? Ей же это не мерещится! Она видит!

Хлопнула дверь. Настя обернулась. Она даже не заметила, как Беляна оказалась у двери.

— Кто там?

Беляна открыла дверь, выглянула в коридор.

— Никого. Ветер.