Печать Мары: Пламя. Книга I

Глава 11: Зов

Зов. Суженый, ряженый… Приди ко мне!!! Он пронесся по всему телу и ударил в голову. Яркая вспышка. Вначале свет. Яркий и обжигающий. Су-жен-ый!!! А потом боль. Она выкручивала жилы, выворачивала суставы, рвала в клочья легкие и разрывала сердце. Ноги и руки Савелия затряслись в судороге. Он пробовал вздохнуть, но саван тут же забил рот. Хотел сорвать его руками, но ударился о что-то твердое. В испуге рванулся всем телом, но не смог даже толком двинуться. Со всех сторон были грубые деревянные доски. Гроб.

Суженый, ряженый… Приди ко мне!!! Зов звучал в голове. Паника нахлынула мощной волной, смывая боль, не оставляя ничего, кроме страха и ужаса. Савелий рванулся изо всех сил, пытаясь разжать деревянные тиски, которые его сжимали. В одном месте вбитые в крышку гроба гвозди не выдержали. Чуть-чуть. Крышка гроба приподнялась, и внутрь хлынул поток сухой земли. Основная тяжесть легла на грудь, лишая сил и всякой надежды. Савелий задергался, и новая порция земли упала прямо на лицо. Он закричал, вложив в свой крик всю боль и отчаяние. Земля полезла в открытый рот, скрипела на зубах, забилась в горло. Савелий смог только захрипеть, выбрасывая из легких остатки воздуха.

Савелий снова умирал. Втянул через саван и землю остатки воздуха — и замер. Попробовал сделать вдох и не смог. Пару раз дернулся и затих. Пока снова в голову не ударил Зов. Суженый, ряженый… Приди ко мне!!! Мощный, требовательный. Которому нельзя, просто невозможно было перечить. Анна… она звала его!

Савелий выбросил руки вперед. Ударил что было силы. Сам удивился тому, что просто разметал крышку гроба. Земля потоком, словно вода, хлынула внутрь. Савелий, как пловец, который поднимается из толщи воды, стал отбрасывать землю руками в стороны. Могила была неглубокая. Панкрашка и тут поленился. Ночной воздух ворвался в легкие. Обессиленный, Савелий по пояс в земле сидел в разрытой могиле. Деревянный крест с его именем лежал рядом с ним.

Савелий сорвал с себя остатки савана. Удивленно огляделся по сторонам. Посмотрел на свои грязные руки со сбитыми костяшками и сломанным ногтем. Шумно вдохнул воздух, как будто пробуя его на вкус. От ночных ароматов закружилась голова. Он никогда не думал, что окружающий мир настолько полон запахов. Прислушался к себе. Внутри была тишина. Савелий снова запаниковал. Приложил руку к сердцу. Оно молчало. Не двигалось, не билось. Он замер. И перестал дышать. И ничего не произошло. Он по-прежнему сидел в могиле, с рукой, прижатой к груди.

Где-то негромко хрустнула ветка. Савелий весь подобрался. Быстро вылез наверх. Огляделся. Снова прислушался. Рядом никого не было. Но нет… Он даже не увидел, а осознал, почувствовал, что кто-то идет. Даже не идет, а осторожно пробирается вдоль кромки леса. Савелий снова втянул воздух. Ягненок. Отбился от отары и заблудился. От него пахло овном, молоком и… Савелий напрягся. Кровью. Да, да… он почувствовал запах крови. Ароматной и пьянящей. И в этот самый момент Савелий ощутил Жажду. Она была похожа на Зов. Ей так же невозможно было сопротивляться. Можно было только подчиниться. Савелий вылез из могилы. Еще раз принюхался, с силой втягивая в себя воздух. Потом пригнулся, подобрался и легкой, бесшумной походкой двинулся туда, где его ждала первая жертва.

Анне не спалось. Она поплотнее закуталась в одеяло. Обряд в бане отнял все ее силы. Но тревога и беспокойство, охватившие ее после того, как она увидела отражение Савелия в зеркале, не покидали ее. Да еще, как назло, в спальне было жарко и душно. Звать домовых девок не хотелось, поэтому окно Анна открыла сама. Ночная прохлада поначалу освежила, и она наконец уснула. После обряда на суженого в бане сон стал избегать ее. Она лежала почти до рассвета, сложив руки на одеяле, и смотрела в потолок. Трещинки и сучки на досках были едва видны во тьме. Ей иногда казалось, они оживают. Кругляшки сучков превращаются в настоящие водовороты. Трещинки расходятся и становятся глубокими темными провалами. Водовороты подхватывают ее, увлекают за собой. И тянут, тянут ближе к черным бездонным пропастям. В эти моменты Анне хотелось остановиться, отвести взгляд. Но у нее не получалось. В самый последний момент, когда тело, казалось, уже срывается в пропасть, она с криком вскакивала в постели, не понимая, что это было. Сон, явь или видение.

Нет, так уже нельзя. Холодно. Анна отбросила одеяло и села на кровати. Поставила босые ноги на пол. Тут же отдернула. Холодно. Коврик, обычно лежащий под ногами, сбился. Анна пошарила ногой. Нигде нет. Снова, уже медленно и осторожно, опустила ноги. Б-р-р-р. Но постепенно кожа привыкла, да и доски пола не были совсем уж ледяными. Быстрыми шагами подошла к окну и с шумом его закрыла. Вот теперь хорошо. Обернулась — и замерла. Застыла, как жена Лота. Прикрыв рот рукой, чтобы не закричать.

В углу спальни стоял Савелий. Живой.

Он быстро подошел к Анне, отнял ее руку от губ и поцеловал. Губы Савелия были холодные, почти ледяные. Анна попыталась сопротивляться, уперлась ему руками в грудь, пробуя оттолкнуть. Но тут же сдалась. Сопротивление ее ослабло, руки безвольно вытянулись вдоль тела. Не прерывая поцелуя, Савелий сильно прижал ее к себе. И тут руки Анны — сначала робко, потом смелее и крепче — обняли его шею.

Прикосновение женских рук было для Савелия как удар молнией. Он приглушенно рыкнул, легко поднял Анну и положил ее на кровать. Анна замерла. Лунный свет падал на лицо Савелия, искажая знакомые и любимые черты. Темная фигура нависала над Анной. Несмотря на то что Савелий был совсем рядом, она не чувствовала его дыхания.

Холод пробежал по спине женщины. Он же не живой. И запах. От Савелия пахло, как в склепе. Его сопровождал легкий, чуть уловимый запах тлена! Он не- жи-вой! Ее Савелушка, ее любимый, не живет уже на этом свете. Он нежить! Не от этого мира он! Слезы навернулись на ее глазах. Са-ве-луш-ка! Это он… ее Савелушка. Вернувшийся к ней, несмотря ни на что. Пришедший в этот мир на ее зов! Это она вызвала его, подняла из небытия! Не упокоила его! Незаметно для себя Анна тихо, чуть заметно шевеля губами, повторяла уже вслух:

— Савелушка, Савелушка… Прости меня, прости меня, любимый!

Савелий замер. Как будто он тоже на что-то решался. Потом резко придвинулся к Анне. Та негромко охнула. И прежде чем она пришла в себя, сильная рука рванула на ней ночную рубаху, обнажая тело. Она попыталась прикрыть руками грудь, но он с усилием развел ее руки. Одной рукой прижал их над головой Анны, другой прикоснулся к ее губам, потом прошелся ими по шее, задержался на мгновение на груди, а потом прикоснулся к лону. Анна, против своей воли, негромко охнула. Ее женское естество истосковалось по мужской ласке. Савелий ослабил хватку и приблизил свои губы к ее губам. Снова замер. И тут Анне снова стало страшно. Он не дышал. Она дернулась, попыталась выскользнуть из-под его тела. Но в этот самый момент Савелий поцеловал ее. Требовательно и настырно. Она попыталась оттолкнуть его, но не смогла. Вместо этого она закрыла глаза и ответила на его поцелуй. Ей уже было все равно, кто перед ней.

Анна спала почти до обеда. Девки не решались ее будить. Настя, несмотря на протесты Палашки, только раз украдкой заглянула за дверь. Спит. На самом деле Анна уже не спала. Она лежала, не в силах осознать, что же все-таки произошло ночью. Водовороты и трещины на потолке застыли. Но у Анны было ощущение, что всю ночь водовороты били ее о камни, а потом она падала в бесконечную глубокую пропасть. Внутри была пустота, а каждое движение тела отзывалось ноющей болью. Но вместе с тем была сладкая, позабытая уже истома. Она смягчала муку, наполняла опустевшую душу любовным томлением, заставляя сердце чаще биться в груди. Полная любви ночь лишила ее всяких сил.

Ночной сон был настолько реален, что Анна не сразу поняла, что она уже не спит. Сон был явно непростой. С кем же она любилась всю ночь? Чьи руки ласкали ее? Савелий, ее Савелушка… НО КАК? И тут она вспомнила, что посчитала Савелия умершим. Анне сразу же стало не по себе. Сердце застучало чаще, отдаваясь в висках боем маленьких барабанчиков. Голова закружилась. Ноги похолодели, а на лбу появилась испарина. Нет, нет… с чего она взяла, что он умер? Он жив, жив конечно. Болен, да, но жив. А если нет? Тогда кто? Кто был с ней? Кто любил ее этой ночью? Анна ахнула. Страшная догадка пришла ей в голову. Огненный змей! Это был он. Принял образ Савелия и любился с ней всю ночь. Анна знала, что такое бывает. Вслух, понятно, о таком стараются не говорить, но она сама видела одержимых этим чудищем. Змей этот, всегда принимал образ или возлюбленного, или покойного мужа вдовицы. Девки, а чаще всего вдовы, таяли просто на глазах, замученные любовью ночного демона. И ни отчитки, ни отговоры, ничего не помогало.

Как не помогли Маринке мельничихе. Баба та пару лет назад похоронила мужа. Несмотря на то, что вдова, многие мужики ее сватали. Но она всем от ворот поворот давала. Дородная, цветущая Маринка легко управлялась с хозяйством, работниками и делами. А потом раз — и занемогла. Анна помнила ее. Ей было лет восемь, когда она увязалась с дядькиными холопами, которые поехали забирать муку с мельницы. Обоз приехал, а никто не встречает. Зерно, как привезли, так и в мешках осталось. Зашли в дом. Анна вместе со всеми тогда зашла. Барчонке никто перечить не стал. Да и не до нее было, чуяли люди недоброе. В избе, за входной дверью, за каждой ставней на окне — ножи да серпы воткнуты. Весь пол полынью сухой завален, и кресты угольные на стенах начертаны. И у печи мельничиха лежит. Мертвая. Только сразу и не признали ее — так исхудала да высохла. А бабы тут же давай шептаться, что вот, не убереглась-то несчастная от мужа покойника. Мол, это он, Огневиком, к ней через трубу залетал, там, где железа заговоренного не было. И болтали так спокойно, будто труп перед ними не лежал. А Анна глянула только раз один в темное окно шестка. И почудилось ей, что кто-то есть внутри печи. Затаился от людей, спрятался и смотрит на нее из-за загнетки. Анна даже вскрикнуть не успела, просто молча сомлела на месте. Бабы заохали-закудахтали и так притомную отвезли домой. По дороге отошла, но как приехали, так и слегла почти на месяц. Встать не могла, просто лежала в кровати, словно вытянул тот взгляд из нее все силы.

Воспоминание всколыхнуло Анну. Она вскочила с кровати. Даже не обратила внимания на разорванную рубаху, которая лежала у самых ног. Просто перешагнула через нее. Не одеваясь, заспешила к кадке с водой, стоящей в углу. Быстрее. Сполоснуть лицо, смыть ночное наваждение. У кадки на полочке всегда стояли оплывшие свечные огарки. Анна и не помнила, что палили свечи ночью. Хотя… Она любила их мерцающий теплый свет и запах. Запах. Анна остановилась. В комнате пахло не так, как обычно. В воздухе витал терпкий, немного сладковатый запах. С чуть заметной нотой сырости и тлена. Это был тот самый запах, что был вчера от Савелия. Тот запах, который так напугал ее ночью.

Она же знала этот запах. Ноги подкосились, и Анна медленно опустилась на пол. В детстве, когда они с подружками ходили по грибы, Анна набрела в лесу на маленькую покосившуюся избушку. Она только заглянула внутрь — и чуть не умерла со страху. Внутри лежал свернувшийся калачиком высохший труп старика, в давно истлевшей одежде. Запах. Он пах точно так же, как Савелий. Смертью и тленом. Как тогда Анна не умерла на месте от испуга, она и сама не поняла. Бежала, куда глаза глядят, пока случайно не наткнулась на своих подружек. Они, конечно, ей не поверили. Но потом Анна слышала, как отец говорил матери о древнем народе, о чуди, которая когда-то жила в этих краях, и о могиле их волхва, которую он видел в лесу.

И вот теперь снова этот запах. Ноги стали ватными. Но Анна собралась с силами, поднялась с пола и сделала один шаг к кадке. Хотела зачерпнуть воды, чтобы освежить лицо, но остановилась. Из серого, чуть подрагивающего зеркала водной глади на нее смотрело знакомое и в то же время чужое лицо. Волосы были растрепаны и спутаны. Черты как-то обострились, стали резче. Но Анне так даже больше понравилось. Вот только глаза… Они как будто чуть запали внутрь, темнотой глубоких кругов-омутов.

Анна провела по лицу рукой. Опустила ее ниже, на грудь, потом на шею. Ойкнула. Придвинулась ближе к кадке. На шее, около пульсирующей вены, были две красные язвочки. С темными, почти черными пятнышками посередине. Анна отступила на шаг — и как подкошенная рухнула на пол.

Не свет ни заря, Анна бросилась в церковь. Растолкала кучера, приказала отвезти в Покровскую церковь, что стояла на окраине села. В этот утренний час в маленькой деревянной церкви прихожан почти не было. Пара беременных молодух, десяток старух, пара стариков и зевающая детвора. Мужики и бабы все были на утреннем покосе. Пока роса — лезвие косы легко скользило по блестящей на лучах восходящего солнца траве. Через узкие оконца внутрь церкви проникал мягкий, бледный свет, окрашивая деревянные стены в теплые золотистые тона. Анна встала с левой стороны, у самого входа. В воздухе витал знакомый с детства запах свечей и легкий аромат ладана от кадила, которое неспешно раскачивалось в руках священника. Сизый дым поднимался вверх, растворяясь под потолком. С потрескавшихся от старости стен на Анну смотрели старые закопченные иконы. На их потемневших ликах отражались отблески пламени свечей. От этого взгляды выведенных краской глаз казались теплыми и живыми.

Анна стояла в полумраке, вдыхая этот запах. Она закрыла глаза, и ее сознание уносилось в воспоминания. Когда-то, маленькой девочкой, она приходила сюда вместе с матерью, и эти запахи казались ей чем-то волшебным, таинственным. Теплый, спокойный свет свечей, мягкий треск фитилей, величественные лики на иконах — все это было таким же, как и тогда. Голос священника был таким же, как и в ее детстве. Ровный, спокойный, наполненный умиротворением. Он лился по церкви, касаясь каждого пришедшего в святую обитель. Успокаивал, проникая в самые глубины души. Анна слушала его, снова почувствовала себя той маленькой девочкой, для которой церковь была волшебным местом, где она обретала покой и умиротворение.

Запахи, тени и свет, голоса и воспоминания — все слилось в один поток, где прошлое и настоящее встретились. Анна стояла, как тогда много лет назад, и на какое-то время душа ее снова оказалась в том же теплом и знакомом мире. На душе неожиданно потеплело. Это ощущение было поначалу почти незаметным, словно мягкое, едва уловимое прикосновение. Словно луч света пробился сквозь ее внутреннюю тьму. Оно согревало ее изнутри, осторожно разливаясь по груди. С каждой секундой тепло становилось все сильнее, будто оживляя давно угасшие чувства.

Оно шло дальше, струясь по ее телу, как река, разливаясь в руках, пока, наконец, не достигло плеча — того места, где находились ранки, сделанные Савелием. Внезапный жгучий огонь словно обжег ее изнутри. Ранки, которые давно казались затянувшимися, внезапно ожили, вспыхнув невыносимой болью. Она схватилась за плечо, пытаясь загнать эту боль обратно, не дать ей вырваться наружу. Но все напрасно. Боль становилась лишь сильнее, обжигая, словно раскаленное железо.

Анна почувствовала, как ее разум затуманивается. Мир вокруг нее начал расплываться. Рана на плече пылала, вытягивая из нее все силы. Боль была такой острой и жгучей, что каждый вздох давался с трудом, а глаза наполнились слезами. Она уже не могла справиться с этой мукой и застонала. Голос священника оборвался, все лица, стоящих в храме, повернулись в ее сторону. Ноги сами понесли Анну к выходу. Она выбежала из церкви, словно спасаясь от невидимого пламени, сжигающего ее изнутри. Холодный воздух снаружи резко ударил ей в лицо, но это не принесло облегчения. Плечо по-прежнему горело, оставляя ее в плену невыносимой боли. Она охнула. Бог отказался от нее! От этой мысли внутри у Анны что-то оборвалось. Голова закружилась, ноги подкосились, и она упала прямо на покрытую утренней росой траву.