Патриот. Смута. Том 5

Глава 9

Память моего прошлого тела выдавала какие-то отрывочные воспоминания. Вроде бы этот человек мне знаком. Неужто такой же инструмент Мстиславского, как и мой прошлый «Я»?

— Игорь Васильевич Данилов. — Взглянул на него холодно и пронзительно, от чего он даже отшатнулся.

Изучал и с каждой секундой понимал, что предо мной нечто максимально податливое, пытающееся плыть по течению и обходить все препятствия, чтобы выжить и прожить, как можно лучше существо. Такая смесь пиявки и слизняка.

Да еще и скверно пахнущее. По объективным причинам, пребывания в заключение. Может ли он рассказать что-то толковое? Может в его голове и есть что-то ценное, но у таких людей взгляд на жизнь несколько кособок. Важное они могут и не подмечать. Ведь для них главное — сделать то, что вызовет похвалу у того, кому они подобострастно служат. Остальное — лишнее, если только не касается вопросов их выживания.

— Да мы же с тобой, мы же… — Он смотрел на меня, не понимая, что происходит.

Видно было, что он пытается найти во мне своего старого знакомца, но обнаруживает какого-то другого человека под маской того рохли и разгильдяя. Не мог он понять, почему вокруг меня люди, которые подчиняются. Озирался, искал подвох. Не принимал его разум, что Игорь, тот самый, кем он был до Чертовицкого, при сабле и в юшмане.

Его выводил из себя и ввергал в безумие взгляд. Уверен, мой взгляд сейчас сводил его с ума. Это как прийти через месяц в знакомое место, на известную улицу и осознать — что она застроена иными домами. Ведь я прошлый не мог смотреть так, как я нынешний. Не умел так себя вести и ставить, и ощущение от общения было совсем иное.

Мне хотелось отправить его обратно в темницу, настолько он выглядел отвратно, но нужно было с ним поговорить. Вытянуть крупицу полезных сведений из его головы. Но, для начала, боже, надо привести это существо в подобающий вид. Хотя бы.

— Игорь, вытащи меня, спаси, я же ничем, никогда, я всегда за тебя. — Начал ныть он.

Вполне привычная реакция включилась, ведь он не понимал и начал защищаться.

Я процедил:

— Ну давай, Сенька, поговорим. — Смотрел на него пренебрежительно. — Раздевайся.

— Чего? — Не понял, трясущийся, согбенный человек. Дернул рукой.

— Того. От тебя воняет, как от навозной кучи. Снимай одежду, окатим тебя водой. Баню некогда греть. Так, хоть отмоешься. — Я кивнул служилым людям. — Найдите ему какое-то платье попроще и как готов будет, тащите поговорить.

Он еще больше сжался, начал что-то лепетать, благодарить.

А я развернулся и пошел искать себе комнату, чтобы вне суеты, которая творилась в приемном зале, поговорить с этим новоявленным знакомцем. Неприятно, но полезно. Но и опасно. Хотя… Один человек, даже если поймет, что я, это не я — а что он мне сделает? Может это как-то повернуть в свою пользу?

Думай, Игорь, думай.

На моей стороне сотни бойцов. Плевать я на него хотел. А вот использовать… Нужно узнать у него что-то о своем прошлом. То, что может помочь мне разобраться в делах моего отца и Мстиславского.

Вошел в терем. И тут меня осенило.

Заглянул в приемную там писари и дьяки работали, было несколько охранников, замерших у входа.

— А где у нас Иван Волков?

— Так это, господарь. — Пролепетал один из писарей. — Под стражей сидит.

— Ко мне его. Буду наверху в комнате воеводы. Там кабинет сейчас обустрою. Туда ведите… — Миг помолчал, добавил. — И ты, мил человек, давай со мной. Дела оставь ненадолго.

Тот кивнул и засеменил в мою сторону.

Мы поднялись. До этого я не был в покоях местного воеводы. Открыл дверь, огляделся. В целом — примерно все, как и в Воронеже. Кардинальных изменений нет.

Надо поработать, чтобы организовать здесь личный кабинет.

Через пару минут в помещении все стало несколько иначе.

Кровать подвинули, сместили стол — писарь помогал как мог. Освободилось пространство, перетащил сундук. Писарь расположился за столом, а я сидел на кресле возле небольшого окна. Напротив меня как раз за сундуком поставил еще один стул.

Вот и поговорим!

Ввели Волкова. Два человека поддерживали его, потому что сам идти он не мог. Путы сильно сдавливали ноги и руки, которые затекли и не слушались. Весь его организм испытывал муки. Кляп душил.

— Усадите его.

Волкова пихнули вперед, и он шлепнулся на стул, начал заваливаться, но удержался благодаря застывшему сзади служилому человеку. Смотрел зло. Хотя выглядел он очень нехорошо. Помятый, потертый, какой-то, утомленный, постаревший за эти часы казак. Ярость выжгла его до самого дна. Злость бушевала, но скорее не придавала сил, а наоборот лишала их. Бессильная, бессмысленная и беспощадная ненависть.

— Так, атаман. — Смотрел на него пристально, говорил холодно. — Если ты сейчас поступишь верно и не будешь творить глупостей, то я тебя отпущу.

Глаза Волкова расширились. В них я видел злость и нежелание признавать поражение. Он был уверен, что я предложу ему предательство взамен на жизнь. Нет, все интереснее.

— Слушай внимательно. Иван Волков. От этого зависит твоя жизнь. — Я буравил его взглядом. — Я не призываю тебя к предательству. Мне это не нужно…

Еще бы, ты уже два раза сыграл так, как мне нужно. При встрече дурил, чуть батюшку конем не потоптал, напал на меня. И отпущенный сотворил все и вся в точности — как задумывалось. Но бог, как известно, любит троицу.

Продолжил:

— Мне нужно, чтобы ты доставил письмо воеводе елецкому к талицким бродам. Именно ты. Оно не секретное, писать его писарь будет при тебе под мою диктовку. Если умеешь читать, сможешь прочесть, перед тем как я запечатаю его. — Улыбнулся. — Сделаешь?

А куда ему было деваться.

Тогда… я начал диктовать.

Спустя минут десять документ был готов. Атаману его показали, он пробежался глазами. Злился, кривился, но… В письме этом не было никакой крамолы, как ему казалось. А значит, доставит, спасая свою жизнь и желая выслужиться перед воеводой.

Я отдал приказ:

— Ночь посидишь в подвале, без пут. Чтобы руки и ноги в норму пришли. С рассветом дадут тебе коня и отпустят за стены. — Улыбнулся довольно. — А еще, накормите его.

Это уже относилось к охране.

— Увести.

Уверен, он-то думает, что, поможет воеводе. Расскажет, что видел, что знает. Но… Если бы было все так просто, никто бы не отпустил пленника с таким письмом. Сделает все как нужно мне и глядишь, бескровно мы овладеем бродами.

«Иду на Вы» — в очередной раз я делал такое.

И в очередной раз оно должно мне помочь.

После озлобленного и вновь распаленного и растревоженного мной атамана Волкова служилые люди притащили немного отмытого, слегка мокрого и переодетого моего, вроде как, знакомца.

— Свободны все. — Произнес я. С этим гражданином я хотел говорить один на один. Без лишних ушей.

Комната наполнилась неприятным запахом. Не настолько ужасным, какой шел от этого слизняка на улице, но все же не чистота и свежесть.

Охрана и писарь вышли.

— Ну, рассказывай Сенька Шалымов, как ты до такой жизни докатился? — Уставился я на него, отслеживал мимику и жесты. Хотя читать этого человека было с одной стороны легко, а с иной… Он настолько был аморфен и хотел жить, что слишком уж глубоко прятал какие-то ненужные сейчас для дела эмоции.

— Игорь, да ты что, да я? — Он поглядел по сторонам, начал было подниматься, чтобы попытаться меня обнять. — Мы же у Мстиславского, мы же вместе…

— Сидеть. — Холодно произнес я, указав рукой на табурет. — Сидеть и отвечать на вопросы.

— Игорь? — Глаза его полезли на лоб.

— Как ты здесь оказался? — Я продолжал буравить его взглядом. — Кто таков, кому служишь?

— Ты… — Он начал что-то подозревать.

— Я, Игорь Васильевич Данилов, задал тебе вопрос. — Вновь проговорил я еще более холодно. — Если ты не начнешь говорить, то, что нужно мне, то отправишься обратно. А если продолжишь нести чушь, прикажу тебя пороть.

Пока не подействовало.

— Да мы же…

— Нет, Сенька. — Сказал как отрезал. — Никаких мы нет. Отвечай.

Он был невероятно удивлен, растерян, потерян, не знал, что говорить, что думать, что делать. Надежда, что появилась в его никчемной слабой душонке, улетучилась. Вот-вот, и начнется слезливая паника.

— Я здесь по приказу Мстиславского. — Он хлюпнул носом. — Как и ты.

— Я, нет. Давно нет. — Надо показать ему четкую позицию. Довести до грани безумия и тогда сделать то, что даст мне преимущество над стоящим за ним кланом Мстиславских.

Первый явный шажок к победе над этими упырями.

— Что ты вез? — Спросил я после паузы.

Если развоется, то точно выдам ему затрещину. Что за никчемные люди на этого родовитого боярина работают? Ну, это же полнейший кошмар и ужас.

— Письма.

— Что в них?

— Так это. Не ведаю. Я их воеводе передал, и… — Он вновь хлюпнул носом. — И все.

А может все же ты бесполезный кусок…

— Когда ты выехал? Откуда?

— Так это. Мы же вместе в имении… Я там еще дня три по приказу… — Он запинался, хлюпал носом. — Потом вслед за тобой и двинул. Игорь, да ты что, не признаешь меня, что ли. — поднял слезливые глаза. — Мы же с тобой…

Пора.

— Vos ex patre diabolo estis: et desideria patris vestri vultis facere. — Ощерился я. Говорил, стараясь сделать голос глухим и утробным.

Это значило в переводе с латыни: «Ваш отец — дьявол, и вы рады исполнять все похоти отца».

Добавил.

— Но, вы тем самым пробудили истинного Сатанаила…

Сенька Шалымов захлопал глазами, подобрался. Видно было, что он не знал латыни, но слышал ее. И, скорее всего, понимал, что на ней говорят мистики и всякие умудренные «немцы». А может Мстиславский как раз из таких? Если за ляхов, то не крестился ли он в иезуитов?

Интересная мысль.

Но, нужно доработать этого слизняка. Впихнуть ему в голову то, что нужно мне.

— Того Игоря Данилова, которого ты знал, нет. — Я произнес это с пренебрежением. — Мстиславский убил его. Он решил, что он сам el diablo. Но, это не так. Он даже не знает, насколько ошибается. Он звал меня. — Я медленно вытащил бебут из ножен, чуть приподнялся, навис над Сенькой. — Смотри, смотри мне в глаза. Мстиславский позвал меня, и я пришел.

Парень затрясся, замотал головой. Рука его инстинктивно схватилась за грудь, где под материей висел нагрудный крест. А я продолжал говорить, стараясь сделать голос низким и максимально грубым.

— Теперь здесь я. И лучше бы тебе, Сенька, не быть со мной знакомым.

С этими словами я провел клинком ему по выставленной вперед руке, аккуратно, чтобы порезать немного и добавить ужаса в формируемую картину. Он вскрикнул, отпрянул, но левая моя уже схватила его за горло.

— Смотри. — Я подвел к его глазам перстень с единорогом. — Видишь? Видишь!

Он хрипел, сопел, слезы наворачивались на его глаза.

— Я вернулся оттуда. — Рука с бебутом указала на пол. — И всем, кто хотел гибели Русской земли, я несу только смерть. У меня тысяча имен и тысяча ликов. — Я сделал максимально злобное выражение лица. — Ты видел мое знамя, ты видишь мою печать. Я приду и пожру всех.

Толкнул его так, что он слетел с табуретки. Черт, не перегнуть бы, а то кукухой поедет.

Сенька задергался, свернулся, подобрался и с надрывным стоном быстро отполз к стене. Вжался в нее. Начал молиться. Я слышал сбивчивое: «Отец наш, небесный…»

Рассмеялся громко, надменно. Надо было добить, но не свести с ума.

— Ты поедешь к князю. Ты скажешь, что я приду. Что я войду в его дом. Я сожру его самого, весь его род, всех, кто ему дорог.

— Нет… Нет…

— А если ты не сделаешь этого, Сенька. Я сожру тебя. Смерд!

Он разревелся, а я подошел и сел рядом с ним на корточки. Заговорил тихим шепотом.

— Ты всегда служил, червь. Ты хорошо умеешь это. И послужишь еще. И я, так и быть, не убью тебя. — Слова были страшнее дел, и такого, как он они сейчас доводили до тихой истерики. — Ты расскажешь мне все, что знаешь, и что я хочу знать. А потом, как можно быстрее, с утра, помчишься в поместье Мстиславского и расскажешь все. — Повысил голос. — Все! Что я тебе здесь сказал и что ты увидишь после. Печать, воинство, знамя. Понял!

Он закивал головой.

— Да, да, господин. — Попытался схватить, поцеловать мою руку, но я резко встал, толкнул его. Уселся на сундук.

— Говори.

И он начал лепетать, отвечая невпопад на все вопросы.

Господи, каких же друзей себе выбирал прошлый «я»? Здесь с первого взгляда видно, что этот… Как там в незабвенной классике: «Он же на этом скачке расколется, редиска, при первом же шухере!». Слабый приспособленец, который ради денег более богатого готов существовать нахлебником и нахваливать его. А как только ветер подует в иную сторону — резко переметнется и найдет нового.

Вот я этим и воспользовался.

Где-то полчаса ушло у меня на расспросы с применением психологического давления и заходов с разных сторон. В общих чертах из лепета этого доведенного до жалкого существования и почти сведенного с ума человека я понял следующее.

Мы были, эээ… Ну… Друзьями? Слово это не хотелось бы применять здесь. Оно было как-то неуместно, но был у старого меня и этого парня какой-то странный симбиоз. Пили, кутили, гуляли, проматывали деньги в Москве. Творили всякое, непотребное, насколько это вписывалось в парадигму мышления человека того времени. Отец мной не занимался, поначалу пытался, но когда понял — что из меня растет, забросил. Занимался делами на службе у Мстиславских. Когда он исчез — вроде как погиб, выполняя какое-то поставленное князем задание, пришил за мной. Ну и… Так вышло, что и за этим Сенькой.

Какого он был рода? Тоже сын боярский. Седьмая вода на киселе. Род обедневший и лишившийся кормильца. Пара сестер замужем с ранних лет. Отец погиб, мать влачит жалкое существование в каком-то «родовом имении». По факту, как я понял — дом и огород, да пара нерадивых холопов. Вот и все.

Мстиславский нас под крыло взял, но ввиду бесполезности… Это понял я, а не самолично сказал Шалымов… Относился к нам пренебрежительно. Люди его нас высмеивали.

Из интересного — чуть более стало понятно, что князь за человек. Каких-то внутренних политических игр и раскладов этот парень, конечно, не знал. Рассказал, что ведал, и то ладно.

Полезно или бесполезно — пока не ясно.

Но, два гонца поутру поедут в разные концы и будут работать на мой авторитет, сами, не зная этого. Это, в целом, дело благое.

Выгнал его. Отправил приводить себя в порядок под надзором, чтобы не удрал. Хотя. Вряд ли бы он осмелился после нашего с ним разговора. То, что перед ним сам дьявол сидел и говорил — впилось ему в подкорку мозга.

Ну а меня ждала рутинная бумажная работа и работа с людьми.

Поужинали, не отрываясь от бумаг, от дел. Повозились еще, и я скомандовал отбой. Что не сделано — то не сделано. Но, Григорий за несколько этих часов проделал по-настоящему колоссальную работу в местном архиве.

Спал я хорошо, разместившись в комнате воеводы.

Поутру до завтрака отдал приказ отпустить вначале Волкова, выдать коня и выдворить за ворота. Следом за ним, но в ином направлении отбыл трясущийся и боящийся взглянуть в мою сторону Шалымов.

Также гонец был отправлен к Тренко с указаниями.

Через полчаса я с сотней Якова и телохранителями выдвинулся из терема на перекопанное рвами и валами поле близ Ельца. Здесь собрались три сотни оскольских казаков для присяги. Мои две сотни, с которыми пришел Григорий, должны были подойти чуть позднее. Я оставлял здесь небольшой гарнизон из своих людей. Именно этим, выделением из сотен, надежных и проверенных, и их заменой из местного населения, вчера мы и занимались. Плотно.

Как раз чуть больше, чем полсотни Елецких бойцов вместе со старым сотником Савой Усом присоединились сейчас к оскольцам для дачи клятвы.

Спешился с лошади, осмотрел стоящих передо мной и вливающихся в ряды бойцов, заговорил…

Через четверть часа наше более чем полутысячное воинство двинулось от Ельца к талицким бродам. Реяли стяги, свиристели свистульки. Шли мы конно, без крупного обоза. Его город должен был собрать к следующему утру, чтобы влить вскорости в наш основной.

Шли не спеша, не тратя силы коней и людей.

Часа через три, когда солнце стремилось к зениту, но еще довольно далеко не дошло до него, впереди показались талицкие броды. К небу поднимались дымы. Правый берег здесь нависал над левым. Не сильно, но все же позиции у Тренко были чуть лучше.

До этого за час где-то мне стали докладывать о дозорах, что, видя наши передовые, высланные вперед отряды, в бой не вступают, а отходить начинают.

Так и хотелось кричать — «Иду на Вы!»

Я поднялся в стременах и громко выкрикнул.

— Собратья! Правда, за нами!

— Гойда! Ура! — Разнеслось над сотнями.

— За Землю! За веру! За Русь!

Сотни стали разворачиваться в боевые порядки, забирая вдаль от реки. На другом берегу я тоже видел движение. Мои основные силы там тоже пришли в движение. Солнце отсвечивало на бронях моей латной сотни, поэтому приметно было.