Патриот. Смута. Том 5

Глава 2

Вид здесь открывался невероятный. Всю округу видать, как на ладони. И отряды мои, десятки, что сейчас по слободам расходились и реку Сосна, что несла свои воды туда дальше на восток к Дону. Бродов Талицких, конечно, не видно, ох как далеко они. Полдня пути, если не больше.

— Ты там чего про Ивана Исаевича говорил-то? — Решил раскрутить. Понять, чего хотел этот человек.

— Так это… — Чуть смешался настоятель. — Отважный он был человек. Болотников. Но… Не царь, а только воеводой его звался.

— Да, отважный он был, как говорят. — Произнес я, продолжая вглядываться в Елецкие крепостные укрепления. — Только у него знамени не было, монахами подаренного и благословения их, видимо, а еще вот этого.

С этими словами отстранился я от обзора. И настоятелю перстень с печаткой показал, что под рубашкой носил, на кожаном ремешке.

Единорог несся куда-то вперед и норовил, наклонив морду, пронзить неведомого врага своим могучим рогом.

Замерев на самом верху колокольни, настоятель опешил. Взглянул на символ, на меня, вздрогнул, поклонился в пол и дернулся резко. Припал к рукам, поцеловал.

— Господарь. Прости дурака, не признал.

Теперь мой черед был удивляться. Не ожидал я такого, хотя в жизни своей почти ко всему привык быть готовым.

— Отец. — Процедил я зло. — Встань. Ты же человек святой. И сказал я тебе. Игорь Васильевич Данилов, боярин я.

— Скромен, господарь, вестимо. Это благодать. Сущая благодать.

Уставился на меня, как на ангела, смотрел с подобострастием.

Я потер лоб правой рукой. Что они здесь все, белены, что ли, объелись заранее, прямо к моему приходу, что ли. Но, раз так, буду пользоваться, где можно. Для дела нужно — значит применять придется.

Надел на палец безымянный. Тяжелая, массивная. Но села как влитая.

Начал осматриваться сверху более внимательно. Изучать.

Да, территория вокруг Ельца перекопанная вся. Валы, контрвалы, укрепления, что строились при осаде. Травой поросли, но общая конфигурация видна была. С умом московский воевода к укреплениям подходил.

Ну и Елец, конечно, предстал моим глазам.

Меня интересовал тот факт, что часть стен города, что ближе к реке — это частокол с заостренным верхом — как и в острогах. А часть — хорошо сложенные, как в избах бревнышко к бревнышку сооружения. Причем в месте их перехода от одного типа к другому по стене, которая смотрела прямо на монастырь, напрашивалась башня. Но ее там не было. Очень длинная, неказистая какая-то стена.

Если память мне не изменяла, то частокол именовался острожными стенами и строился вначале. Просто в строительстве и обеспечивает самую простую защиту, но что логично — был менее прочным и легче подвергался штурму. А второй вариант, это уже более капитальные стены — именовались рубленными. Внутри них иногда делали бойницы, но зачастую пространство в несколько метров засыпали грунтом, взятым из рвов, что невероятно усложняло работу проломных пищалей.

Смотрел, раздумывал.

План действий все отчетливее формировался в моей голове.

Отсюда просматривалась одна башня с воротами, в углу близ реки. Вторая проезжая, как я помнил, прямо напротив парома располагалась. Оттуда процессия вышла, нас встречать.

— Скажи, отец, а еще башни с воротами есть?

— Так, да. — Настоятель погладил бороду. — Одна на другую сторону выходит. Против нас. А еще одна, вон там. — Он рукой показал.

Получалось, что с каждой стороны крепости имеются выезды.

— Так, а внутри что? Вон там, самый дальний от реки и на нашей стороне угол. Стену вижу внутри. Кремль?

— Нет. Житейный двор там, господарь. Амбары, зерно хранится. — Проговорил он без какой-то тени сомнения. — Воевода в центре живет. Там тоже стены. Воон. — Указал пальцем и действительно было там внутри построек пространство, обнесенное частоколом. — Государевым, двор тот кличут. Он еще от старых князей, говорят, остался. Раньше там и стояла первая крепость. На холме, выходит.

— А порох где ранят?

Настоятель уставился на меня, не хотел этого говорить. Побледнел.

— Не там и ладно. Мне это важно. Охраны государева двора много?

Я всмотрелся. Точно, стены были обычные, как у острога. Не сильно укреплённый внутренний двор. Отсюда видно плохо, но вроде бы вполне старые и малость покосившиеся. Смута и досюда дошла. Плохо за имуществом следил Елецкий воевода. Или сил и средств потратить не имелось. Четыре года назад отстояли город и решили, что и так сойдет.

Кто знает, в чем причина. Но мне оно только на руку.

— Что с охраной? — Повторил я вопрос.

— Так… — Настоятель сопел рядом. — Господарь, почем я знаю. Они же воинством ушли большим. Кто остался, как понять-то. Кто-то есть, да вот кто и сколько.

Ага, это тоже интересно.

— Сколько, примерно, отец?

— Думаю… Тысяча. Там же из Лебедяни подошли, еще с Ливен. И все к бродам Талицким двинулись. — Он сделал паузу, опять вздохнул. — Тебя встречать. За Сосну не пускать.

— Знаю. А я вот здесь. — Улыбнулся, хлопнул его по плечу.

Посмотрел еще, обдумал. В целом складывалось все у меня. План действий получался стройный и бодрый. Рисковый, но это уже в обыденность вошло.

Задумался.

Постояли мы здесь еще некоторое время. Махнул рукой.

— Спускаемся.

Настоятель опять двинулся первым.

— Яков, сотник моих людей разместил, коней разместил. — Начал я. — Если есть, чем у тебя, отец, корми. И скажи мне, где у тебя здесь разместиться?

Он остановился, задумался на миг.

— В домах жилых людей бы твоих поставил, сколько поместиться. Монахов потеснил бы. Или вон при храме ночь бы провели. В молитве за дела твои. Людям твоим обсохнуть нужно, с дороги-то. Нам-то здесь сидеть, об успехах твоих и рати твоей молиться. — Перевел дыхание, продолжил. — Я сейчас баньку истопить накажу.

Вот это спасибо. Это отлично. Стоило только перстень показать, и сразу же доступ ко всем благам текущего уровня цивилизации мне обеспечился. Отлично. Людям и коням нужен был отдых и уход. Ночью нас ждут великие дела.

Когда спустились и двинулись к выходу, спросил еще.

— Скажи, отец. Где мне с атаманом Елецким поговорить. Чтобы спокойно было?

— Может, здесь, в храме, в притворе?

Эка ты придумал. Чтобы я человеку в храме Божием кровь пускал и по лицу бил. Нет, так не пойдет. Да, я мирской до мозга и костей, но бойцы мои такого не поймут. Нельзя так действовать.

— Лучше уж на конюшне или в хлеву. — Улыбнулся я. — А то у него вдруг кровь из носа хлынет. Не хочу, чтобы паперть запачкал и убранство повредил.

— Как будет угодно. — Настоятель поклонился.

Разошлись мы.

Он отправился руководить снабжением моих людей и растопкой.

Я бросил взгляд на двор. Увидел татарина и остальных своих телохранителей под крышей одного из открытых стойл.

Подошел быстро.

— Мы уже тебя искать собирались, воевода. — Прогудел Пантелей.

— Угу, этот вон в себя приходит. Казачок. — Богдан улыбнулся злобно. — Зубы бы я ему повыбивал.

Татарин молчал, сидел в седле и продолжал держать связанного, но уже начавшего возиться атамана.

— Спускайте и вон в тот угол. — Отдал я приказ. Добавил. — Сейчас потолкуем мы с ним.

Мотающего головой и приходящего в сознание Ивана Волкова стащили и отнесли, куда велено.

Я, перед тем как начать с ним работать, бросил взгляд на двор.

Якова видно не было. Видимо, ушел к другой слободке, проверять — как там. Вокруг кипела работа. Бойцы чистили коней, сушились как могли. Часть из них уже разместилась в жилых помещениях монастыря. Дождь пока что прекратился, что способствовало процессу. Под присмотром монахов прямо на площади организовывалось несколько костров. Там сушилась промокшая за день одежда.

Лагерь жил своей жизнью. Функционировал хорошо, и вмешиваться было пока не нужно.

Люди знали — что кому делать.

До сумерек времени было еще прилично. Сейчас стоял ранний вечер. Распогоживаться не собиралось, солнышко не смогло прорваться своими закатными лучами сквозь серые, низкие тучи.

Хорошо. Для моего плана сырая погода — это дополнительный плюс. Лишнее прикрытие.

Повернулся.

— Спасибо, собратья. — Улыбнулся им. — Свободны. Себя в порядок приводите. Ночью дело всех нас ждет. Только никому не слова. Пока что.

Богдан с Пантелеем переглянулись, кивнули.

— Ужин сварганим, пойду, раздобуду чего. — Весело произнес казак.

— Добро. — Ответил я.

— Ну а я пока лошадьми займусь. — Это был богатырь.

Абдулла поклонился, показал на мой доспех, на мою одежду, произнес.

— Слуга твой нет. Я чистить.

О как. Хорошо. Раз сам предложил так тому и быть, но после.

— Свое вначале. — Я указал на него, махнул. — Потом придешь и мое заберешь.

Степняк поклонился еще раз и отошел на пару шагов. Начал стаскивать свои мокрые одежды. Как-то так вышло, что мы облюбовали одно из стойл. Заняли его целиком, и стало оно по-настоящему Царским!

Улыбнулся я этой мысли. Двинулся к Елецкому атаману.

Он полулежал, привалившись к стене, приходил в себя, тряс головой. Навис над ним, осмотрел. Оружия нет. Доспех с него сняли, кафтан расхлестан, ремня нет, сапогов нет. Хорошо досмотрели его мои телохранители. Подготовили к допросу. Молодцы.

— Ну что, казак, говорил нехорошее, получил по заслугам. — Я усмехнулся. — Кара тебя настигла.

— Ууу… — Он открыл глаза. — Ты.

— Я. А ты кого увидеть хотел?

— Черт, ты. — Он попытался устроиться поудобнее, но руки, связанные за спиной, не очень этому, способствовали. — Сам Воротынский нас не взял. У него пять тысяч было. А у тебя что? — Он хрипло засмеялся. — Сотня. Смех.

Взвесив все за и против — врезать ему за черта или нет, решил, что рано. Пока рано. Он и так злой, будет только шипеть и орать, толку никакого.

— Может и смех, только Воротынский Ваське царьку служил, а я Земле Русской. — Присел перед ним на чурбачок. — В том наша великая разница. Я не за кого-то, а за идею. В том сила. И в благословении.

— Москаль. — Процедил он обидное.

Я не обратил внимания на уже второе ругательство. Вблизи святого места как-то не хотелось мне этого человека бить, калечить. Но, если такое продолжится, придется скрепя сердце. Ухо ему, что ли, отрезать или… Язык? Чтобы думал, что говорить.

— Слушай, казак. — Смотрел на него пристально. — Я в Воронеже и Димкиных и Васькиных людей извел. И тут изведу, если надо будет.

— Чего тебе надо? Пытать будешь? Хоть режь не скажу ничего.

Ох это ты зря. Знавал я страшных людей, которые могли из человека все что угодно добыть. Любого сломать. Это вы все по началу такие стойкие. А как поработает с вами мастер своего дела… Не любил я их, да и методы тоже. Привык словами все из людей вытаскивать. Но, порой и к рукоприкладству приходится прибегать. Когда надо.

— Если надо, могу и порезать. — Я показал на рукоять бебута. — Ухо, нос, потом пальцы.

— Собака.

Резко кулаком саданул ему в нос. Опять эти звериные обзывательства. Третий раз уже решил не терпеть. Казак откинулся от удара, застонал. Связанными руками засучил, но дотянуться до лица, конечно, не мог.

— Ууу…

Я вновь посадил его, как прежде. Уставился пристально. Тот сопел, хрюкал, хлюпал кровавыми соплями. Шипел что-то невразумительное.

— Слушай внимательно. Волков. И думай, если есть чем. Воевода твой сейчас у бродов. Город без защиты стоит. Так?

— Ничего… — Глубокий протяжный хлюп. — Не скажу.

— Сам знаю, что так. В городе твои же люди сейчас смуту посеют. Кто главный решать будут. Думаешь нет? Думаешь повесят их?

— Повесят. — Процедил Иван.

— И сколько верных людей там у тебя? Че-то они по нам из пушек не палили. — Сделал паузу, смотрел, как он шипит и скалится зло. Губы в кровь сбиты, из носа кровь идет. Одно слово, герой. — Скажи, за что ты бьешься? А?

— За царя Дмитрия. — Он попытался гордо поднять голову, получилось это как-то слабо, глупо.

— И что он тебе даст, царь этот? Давай серьезно. Сядет на престол и что?

— Заплатит, как обещал. — Хлюп. Втянул носом воздух. Гнусавить начал. — Волю нам всем даст. Бояр, вас всех, тварей таких, на колья посадит.

— Думаешь? Первый раз, когда садился, вроде как бояре его одолели, в пушку зарядили.

— Врешь… Жив он!

— Да ляшская шавка это, а не царь. Вон, татары на землю Русскую шли и что, где войско его? Царское? А? Сам с ляхами заодно.

— А Шуйский твой?

— Мой? Я же тебе говорю. Башка твоя дурная, чем слушаешь? Такая же он тварь, казак. Такая же. Шведам земли отдал. — Про то, что степняков он тоже звал на землю нашу решил вести, нанял, я решил умолчать, для дела это сейчас не нужно. — Вы тут ради чего сражаетесь, за кого? Я же тебе говорю. Идем вместе, и того и того разобьём, и Собор будет.

— Верш, боярин. — Хлюп. — Не будет так.

Смотрел на него. Непробиваемый идиот. Ладно, план «Б». Раз просто убедить не удалось. Слишком злой, слишком упрямый. Будем действовать иначе.

— Ладно. Сколько он с собой увел?

— Не скажу.

— Как думаешь, выручать-то тебя придут?

— Придут! Ходи оглядывайся.

— И много верных людей?

Смотрел на него, отслеживал. Это был самый важный вопрос.

— Достаточно.

— Что, думаешь сидят в тереме сейчас и решают идти тебя спасать, не идти? Сколько за, сколько против? Кому ты за жизнь свою крови попортил? А?

Важно было понять, по его эмоциям насколько силен разлад в Елецкой крепости. Есть ли там какой-то сильный лидер. Его зам. Или там возможны разброд и шатания.

— Да нас в три раза больше. В четыре! Тебе конец!

Раз. Количество уже сказано. Молодец, проговорился.

— Кто там, сотники небось? Не передерутся ли? — Рассмеялся я.

— Нет. Крепки мы. Как камень.

— Думаю, это тебе конец. Утро покажет.

Поднялся, посмеялся еще над атаманом этим.

Отошел, увидел татарина, скинул доспех, чтобы тот его почистил, протер, маслом покрыл. А то еще не хватало, что после дождя все это ржаветь начнет. Думал — идти ли в нем на дело или без брони. Пока не решил.

Зрел у меня план, что делать.

Пошел его с Яковом обсуждать. Тот как раз вернулся, у ворот приметил его с парой бойцов сопровождения. Действовать надо было резко, дерзко и, как обычно, внезапно. Ночью Елецкие точно ничего не сделают, а к утру уже и решится все.

Сотник был не в восторге от моей идеи. Я бы даже сказал, сильно негативно ее встретил, противился. Но, приказ есть приказ. Смирился.

Пока общались, приметил я, что на печатку поглядывает.

— Что, Яков, хорошо сидит? — Спросил я.

Он дернулся, глаза ответ. Но я ждал ответ, и он последовал.

— Говорил ты, Игорь Васильевич, что не Царь. А перстень-то царский.

— Собрат мой. Я также говорил, что все, что для дела нужно, сотворю. Сделаю все, чтобы мы силой большой до Москвы дошли. — Сделал паузу. Коснулся его плеча. — Я себе прислуживать не прошу. Кланяться не требую. Царем не именую. Люди сами видят и делают выводы.

Он вздохнул, головой покачал.

— Видел ты, что монахи Кирилл и Герасим сотворили. Слышал историю мою про медведя и крест. Так?

— Так… — Ответил он протяжно.

— Не знаю я, совпадение это или проведение. Каждому решать. Но я тысяче человек клялся в том, что сделать хочу. И всем другим, что к нам придут, также клясться буду. Поверь. Поклонения себе не желаю.

— А что если… — Он сделал паузу. — Что, если дойдем? Что если… собор тебя выберет.

Уставился он на меня, взглядом буравил.

— Может, ты сейчас и Игорь Васильевич Данилов. Может, боярин. А что если Земля скажет, Царь. Царь Игорь что тогда?

— Не знаю. — Проговорил я холодно. Покачал головой. — Не хочу я, не вижу себя государем. Уверен, найдется кто-то более достойный.

— Все войско за тебя будет. — Яков закашлялся. — Все.

— Поглядим.

Я понимал, о чем он говорит. Сам так думал. Но, план у меня был — Земский Собор. Что дальше, что покажет он, потом решать буду.

— Поглядим. — Повторил холодно. — Еще много всего впереди.

Мы разошлись. Яков двинулся доводить часть плана до бойцов сотни.

А я часть действий отправился обсудить с отцом настоятелем.

Сказать, что он пришел в легкий шок, не сказать ничего. От сказанного мной он бледнел, краснел и трясся. Но, получив заверение, что ему ничего не грозит и что нужно сделать так, а не иначе. Поклонился, согласился и принял к сведению.

— Пойми, отец, надо так, чтобы как можно меньше людей погибло. — Проговорил я напоследок.

— Хорошо, господарь. — Ответил он и пообещал сделать все необходимое.

Дальше была банька, что до самых костей пропарила. Хотелось мне жары после долгого промозглого дня в седле. В процессе услышал, как за стенами парилки началась настоящая вакханалия. Люди пели, орали, горланили.

Когда выходил, увидел, что воинство мое гуляет вовсю.

Наорал на какого-то постового, бутылку отобрал, выкинул. Крикнул:

— Повешу всех, твари!

— Не вели казнить! — Нестройно, как мог, ответил также громко тот.

Лично обежал все посты, орал что есть мочи, что повешу, забью плетьми, удавлю. Но крики и вопли, идущие от всего нашего лагеря, всего монастыря продолжались. Где-то даже люто и дико верещала свинья. Животное было жалко, но для общего дела пришлось пойти и на такое.

Монахи в ужасе забились в здание монастыря, и носа оттуда не показывали.

Спустя примерно полчаса отправился на сеновал и разместился там на краткий сон. Лагерь постепенно тоже затих. Привычка спать даже в орудийную канонаду и просыпаться тогда, когда нужно, послужила сейчас как нельзя кстати.

Когда время перевалило за полночь проснулся. Было тихо, лагерь спал. Отлично. Все вроде бы удалось. Нужно поднимать своих и идти на дело.