Поднявшись в стременах, я наблюдал, как мое конное воинство строится и готовится к бою. Было видно, что три мои сотни из-за потраченного в Воронеже времени на слаживание действуют ощутимо быстрее и увереннее. Не идеально, но приемлемо. Оскольцы процесс тормозили, но не так чтобы критично.
Противник вообще пока даже не планировал хоть как-то нам противодействовать.
На той стороне реки также началось. Тренко выполнял мои указания. Сейчас страха на елецких, ливенских и лебедянских наведем.
День будет непростой, но сдюжим!
Позднее утро. Берег реки Сосна. Талицкие броды. Острог.
Семен Белов был зол.
Спал он плохо и чувствовал накатывающую волнами усталость. Вчера вечером, дальние дозоры дошли до Ельца и подтвердили самое ужасное. Город взят. Какие-то чужаки стоят в монастыре и окрест. Несколько сотен. Сколько точно — сказать невозможно. Но — огню и мечу Елец не предан. Живет обычной жизнью. Чужих только прилично окрест.
То, что из города не было вестей и беспокоило его прошлые сутки, все больше — получило свое обоснование. Ввергло в уныние и страх. Что делать?
Он маялся всю ночь, ворочался в постели и не знал, что делать. Боже, что? Как так вышло? Предательство? Колдовство? Злой умысел?
На другом берегу со вчерашнего вечера тоже появилось войско. Откуда у противника столько сил? Как он смог быть и здесь, и там сразу. Взять наскоком хорошо укрепленную крепость, которую защищал его старый, надежный товарищ — нелегко. Считай, невозможно!
Сколько же у него людей?
В войске уже ходили слухи о том, что татар на правом берегу Сосны нет. Русские люди там стоят и… Среди бойцов возникали вопросы, а чего они, люди елецкие, здесь стоят? Почему не хотят пускать кого-то на север? В чем злой умысел идущих отрядов? Ведь они не степняки и по слухам — сам Царь ведет их. Казаков-то с Дона пускали и не раз. Зла не чинили. Даже снабжали, бывало, провиантом и фуражом.
— Царь — Злобно процедил сквозь зубы воевода. — Царенок чертов. Откуда, откуда черт.
Он изволил кушать.
В крупной комнате терема, что располагался в остроге у талицких бродов сидел за массивным столом. Каша в горло не лезла. Квас казался невероятно кислым, а хлеб безвкусным и сухим.
Даже жена, которую он взял с собой в поход, не согрела его ночью.
Наорал, прогнал к слугам и всю ночь потом мучился бессонницей. То проваливался в полный тягучих кошмаров отрывочный сон, то выпадал из него в холодном поту. И так от заката до рассвета.
Что делать? Как этот Игорь оказался в Ельце? Зараза!
— Батька. — Подал голос сын.
Мальчишка видел двенадцать зим и уже присутствовал на военных советах, умело махал саблей, руководил десятком. Достойная замена растёт. Он все чаще был при отце, помогал, выслужиться хотел.
Волновался за него Семен. За него, за жену и за дочку тоже. Ей-то всего семь было. Малая еще. Они прошли через многое. И теперь, в очередной раз, стоял перед воеводой тяжелый выбор. Момент истины!
Как защитить то, что дорого, как оборонить от этого дьявола?
— Батька. — Повторил сын. — Там люди пришли. Дядька Волков…
— Что? — Воевода поднял голову, глаза его округлились, а голос слышался невероятно злым.
— Дядька. Иван Волков говорю. Здесь. — Мальчишка нервничал, он видел, что с отцом не все в порядке. Волновался, переживал.
Старый товарищ, правая рука. Предал? Нет, не может быть. Внутри воеводы все сжалось. Как! Он громко треснул кулаком по столу. Так, что стоящие на карауле при своем предводителе казаки вздрогнули.
— Сотников ко мне, всех. И этого, Волкова. — Зубы скрипели, а голос был хриплым, безжизненным. Сорвался на крик. — Живо!
Пара минут и все руководство воинством собралось в комнате, расселось за столом. Поглядывали друг на друга. За столом чувствовалось некое недоверие и недопонимание. По местническому обычаю, среди них, не очень ясно было кто и где сидеть должен по старшинству. Казаки, сотники из дворян и детей боярских. Смешалось все.
Первыми разместились сотники самого Ельца.
Но ливенские и лебедянские не считали себя менее знатными.
Эта грызня, он чувствовал, до добра не доведет. Слишком много распрей внутри, слишком много непонятного. Все держалось только на его авторитете и на одном важном и страшном для слуха русского человека Смутного времени слове — татары.
А оказалось — не они. Не степняки шли на них, а такие же люди русские.
Стража ввела Волкова. Тот замер, взгляд на всех бросил, глаза опустил, в пол смотрел.
— Ты… — Прошипел воевода. — Как ты…
— Хочешь, голову руби, воевода. — Вскинулся Иван, уставился на своего бывшего атамана, а нынче чина более высокого. С юности они друг друга знали, в походы вместе хаживали. Лет пятнадцать, как служили. Друг за друга держались.
Повторил с надрывом:
— Хочешь, собрат, голову руби. Но я с тяжелыми вестями, взят Елец.
— Как⁈
— Не ведаю. Сам не пойму. — Его начало слегка трясти от нервного напряжения. Все же за последние сутки он натерпелся много. Истощение сказывалось.
— Колдовство! — Вскочил воевода, руку в рукоять сабли упер.
— Не сожжен, не бит. Ворота открылись… А еще… Ус, гад, предал нас.
— Ус… — Прошипел воевода, вздохнул. Сел обратно.
Мысли танцевали в голове.
Не стоило этого старого лиса оставлять там одного. Давно воду мутил — черт болезный. Надо было либо подговорить кого, чтобы дух из него выбили и стариковские кости помяли или с собой брать. Не зря говорят — держи друга близко, а врага еще ближе. Собака! Пес! Убью!
Пока в душе воеводы бушевали эмоции, сдавший город Иван Волков заговорил:
— Меня к тебе, воевода, с письмом этот черт прислал. Требовал передать.
— Что? — Слепая ярость вновь накатилась на казака.
— Вот. — Иван достал свиток. — При мне писано.
— Давай сюда.
Принял, развернул, уставился.
Грамоте они вместе, вдвоем учились у дьячка одного, чем и гордились. Далеко не все среди казаков читать и писать умели. А они вот, образование имели какое-то. Вот и поднялись. Атаман, ставший воеводой, и правая рука его, есаул — в атаманы выведенный.
А теперь все шло прахом.
Куда ушла удача казацкая, куда подевалась?
Пробежался Белов глазами, и злость заполнила его от кончиков волос до самых пяток.
— Гад! Падаль! Тварь эдакая! — Заорал он громко и шарахнул кулаком по столу. Швырнул бумагу.
— Что там, воевода? — Задал вопрос один из сотников.
Надо отвечать им, говорить что-то. Они же все вот-вот переметнутся твари такие. Предатели. Все! Кто-то из них про Уса же знал, с ним дела имел. Этот вон сидит, в стол смотрит, глаза не поднимает.
Тварь. Сейчас сотню свою поднимет и уведет!
Стой! Охолонись Семен.
— Писано в бумаге. — Попытался сделать голос более спокойным Белов и проговорил. — Что Царь Игорь Васильевич Данилов желает видеть нас в Ельце к вечеру и вместе с ним на Москву идти. Подпись и…
Он запнулся. Сразу он и не понял, что там была за печать. Вернул себе бумагу, уставился на нее. Нет, быть не может.
— Печать царская, собратья. — Проговорил он тихо. — Единорог.
Двое сотников, что постарше были и еще при Иване Великом службу несли переглянулись, перекрестились.
— Так это, воевода. А татары то где? За рекой кто? — Спросил один из них.
Что делать? Черт! Бесы! Проклятие! Что… Мне… Делать!!!
— Какой он к чертям царь. — Выпалил Волков, отвлек на себя, молодец. — Мальчишка. Сосунок.
Все уставились на него. Белов был рад, что внимание переключилось с него, на старого друга, что принес столь ужасные вести. Мальчишка-то молодец, он же татар под Воронежем каким-то чудом бил. Каким? Точно колдун. Боже, сохрани нас всех!
— Что он за человек? Сколько людей с ним? Татары? — Спросил глава лебедянского отряда.
Воевода видел, как сотоварищ его теряется. Собирается.
— Сотня. — Он сделал паузу и добавил — И еще… Еще сколько-то.
— Сколько? Сотня? Как! — Сотники переглядывались, перешептывались. — А город, стены? Что с женами нашими, детьми?
Шум поднимался в помещении. Люди, удивленные, напуганные, ошарашенные все больше поддавались панике.
— Я видел еще людей у Троицкого монастыря. — Ошалело добавил Волков. — Может, больше сотни.
— Сколько. Их. Человек? — Процедил сквозь зубы Белов. — Как сотня могла взять Елец! Как⁈ Собрат!
Эта мысль его не покидала.
— Не знаю, собрат, друг мой, я не знаю! — Волков действительно не понимал, как так вышло. — Колдун он, как есть, колдун. И знамя! И перстень! Как из могилы поднялся. Злой, лютый, хитрый.
— Знамя?
— Да… Царское.
В сенцах кто-то зашумел. Через мгновение вошел запыленный казак, поклонился.
— Воевода. От Ельца войско идет. Полтысячи.
— Сколько⁈
— Пять сотен, воевода. — Опешил боец.
С солнца он сразу не понял, что здесь сидит весь руководящий состав. Проморгался и застыл удивленный. Все в сборе, что-то решают. Напряжены до предела.
— У…у…у — Белов упер голову в руки. — Черт побери.
Что делать? Что!
Окружающие его люди переглядывались.
Но, Семен был бывалым человеком. Он водил свою ватагу на разные дела. Служил в Ельце не первый год. Стоял в обороне, когда город осаждали войска Василия Шуского под началом опытного воеводы.
— Трубить сбор. Всем построение. Готовимся к бою. — Проговорил он насколько возможно решительно.
Дело покажет, кто кого. И не в таких переделках бывали.
Чертов царек кровью умоется.
Сотники и атаманы поднимались, переглядывались, и воевода понимал, нет у них уверенности в том, что стоит оружие донимать на того человека, что идет к ним от Ельца. Значит, нужно личным примером. Силой духа, как это не раз бывало, показать им силу свою, удаль и царька этого в землю закатать.
Во всей этой кутерьме Белов не заметил, что сын его куда-то делся.
Сам он, отдав приказ, пошел готовиться к бою. Облачаться в панцирь. День будет нелегким. Вереди слава, победа или смерть.
Мои отряды заходили на лагерь воинства, стоящий у талицких бродов. Издали было видно, что по прикидкам воевода Белов собрал порядка тысячи человек. Как и предполагалось. Это, конечно, несколько меньше, чем у меня. Но сойдись мы в поле — еще неясно, чья возьмет.
Я бы, на его месте сейчас ударил именно на идущую в бой конницу — то есть по моим отрядам. А малыми силами сдерживал бы броды, сколько возможно. Затем развернулся бы и бился уже там, у воды. Получается — преимущество в количестве против каждой из моих частей армии.
Этого допустить нельзя. Да и вообще — не хотелось допускать встречного боя и кровопролития. Все должно решиться бескровно. Максимально спокойно. Самое важное — я не видел смысла в этом бое. Русским убивать русских в текущей ситуации, казалось глупостью. Все они должны перейти ко мне под знамена, и вместе мы двинемся дальше.
Тула — следующий крупный пункт.
Что там сейчас?
Заруцкий вроде возьмет ее несколько позднее. Летом, после Клушино. Значит, под Василием этот город. Насколько там тихо и спокойно? Неведомо.
Но, не о том думаю — сейчас с елецким воеводой все решить надо.
Мы двигались вперед. Приказ был не атаковать, готовиться к бою. Но постараться сделать так, чтобы не поддаться на провокации противника и самим не спровоцировать атаки. Давить морально, но в случае чего ударить резко, дерзко и сразу всей мощью.
Где-то километр оставался до вражеского лагеря.
Внезапно, где-то слева я увидел, как от лагеря, прижимаясь к седлу, мчится человек. Он вел коня буераками вблизи реки, скрывался, пытался прятаться. Нам его было неплохо видно, но от талицкого стана, скорее всего, все же укрыться ему удалось.
Кто это? Гонец? Перебежчик?
Странное дело, без белого флага идет.
— Ко мне его. — Распорядился я, махнув рукой Богдану.
Тот и еще пара человек из сотни Якова, что шли за нашими спинами, понеслись по полю перед идущими вперед конными рядами ему навстречу.
Пока происходила встреча, я наблюдал, что творится в лагере, к которому мы двигались. И окрест него.
Броды виднелись дальше справа в излучине реки, где она становилась более широкой, но и более мелкой, порожистой. Вода переливалась через камни, кипела, бурлила. Там располагался гуляй-город, были нарыты рвы и сделан вал. Просто так с наскоку, с правого берега не налетишь, не возьмешь. Вода затормозит, а огонь с левой стороны отбросит. Если прорываться — потери станут большими. Люди могут дрогнуть.
Остается стоять и вести перестрелку. Но елецкие же за укреплениями у них огромное преимущество.
В них сейчас стояло по моим прикидкам человек сто.
Воевода действовал так, как я и думал. Опытный был.
Нас от места переправы отделял основной лагерь, сформированный вокруг построенного на возвышении небольшого, круглого острога с одной башней. Окрест располагалось несколько домиков. Штук пять, может, семь — сказать сложно, потому что там же наряду с ними присутствовали еще и лагерные сооружения.
Палатки, тенты, шалаши какие-то, стояли телеги.
Тысячу человек разместить, это вам не просто так. А еще и коней. Да, не все елецкие оказались конными, но все же — сила приличная. Несколько табунов сгоняли сейчас к лагерю, там творился настоящий муравейник. Даже отсюда было видно, что неразбериха некая происходит. Отряды пытаются собраться, строиться, выйти на позиции, понимая, что враг — то есть мы, уже близко. На подходе.
Войско разворачивалось для встречного боя, но не успевало. Ударь сейчас, и мы втоптали бы их в грязь. Но нельзя! Черт. Жизни этих людей важны для меня.
Надеюсь, план мой сработал. Воевода потратил время на атамана, пришел в шок от сказанных им слов. Слишком медленно принимал дозорных, которые видели нас, неспешно отдавал приказы, и они исполнялись тоже медленно.
Да и те, кто должны были их выполнять — не торопились. Непростительно.
Уверен, лебедянцы и ливенцы не горели желанием выступать против нас, а не татар. Ради чего? Может, лучше поговорить, сговориться. Все же мы люди русские. Неужто общего языка не найдем? Зачем бить друг друга?
Расстояние неспешно сокращалось. Мы заходили на удар.
Тем временем Богдан подвел ко мне запыхавшегося гонца, что несся от лагеря в нашем направлении. Тот косился на знамя, уставился на мою личную охрану, на татарина, на Пантелея.
Совсем юнец. Черт, да ему лет двенадцать. Снаряжен неплохо, даже богато.
Спросил нервно, срывающимся голосом.
— Кто из вас будет Игорь Васильевич? — Он был бледен и нервничал очень сильно.
Руки тряслись, и я сразу понял, что он хочет сделать. Только вот мой телохранитель, что подвел его, готов был голову мальчишке отсечь. Сабля лежала на луке седла, и, как только парень бы дернулся за пистолем, который неказисто торчал из его кафтана, вроде бы спрятанный там, голова его полетела бы на землю.
Дурак. Ой дурак.
Жалко его. Нельзя таким молодым погибать. Им жить да жизнь, да будущее строить.
— Стрелять собрался. — Проговорил я, смотря ему в глаза. — Не надо, боец, тебя убьют быстрее, чем выхватишь пистоль.
Богдан бровь поднял. В глазах его я увидел уважение. Раз я распознал намерения этого юнца, значит понимаю — что мне грозит.
— Ты… Ты… — Запыхался он.
Я подмигнул, дал знак телохранителю, чтобы тот не убивал, но схватил, разоружил, стащил с коня. Тот начал медленно приближаться все ближе. Не просто на расстояние удара сабли, а чтобы садануть его по голове и свалить, скрутить.
Сам же продолжал отвлекать его.
— Ты сын его? Сын воеводы елецкого?
Он глаза опустил. Руки его вцепились в удила. Понял внезапно, что если дернется — ему конец.
— Воин, я не хочу твоей смерти. — Проговорил я спокойно. — И смерти твоего отца не хочу. Пойми. Мы идем не вас воевать, а царьков.
— Ты сам себя Царем кличешь! — Вновь вскинул он голову. — Ты. Кто ты такой, чтобы так говорить?
— Я! — Усмехнулся в лицо, следил за руками и мимикой. — Все войско мое знает, что я Игорь Васильевич Данилов. Воевода. Царем себя не звал никогда при них. Отцу твоему письмо писал, так-то… — Я рассмеялся в голос, понимая, что моя диверсия удалась еще лучше, чем должна была. — Обман. Хитрость.
— Колдун! Ты дядьку околдовал! Ты Елец сотней взял! Ты! Ты! — Он задыхался от злости.
Богдан наконец-то улучил удачный момент. Саданул его, выхватил пистолет из-за пазухи. Отшвырнул оружие в сторону. Парень отшатнулся, но в седле усидел.
— Не убивать! — Заорал я. — Не сметь.
Мальчишку схватили, сняли, начали вязать. Он пытался вырваться, стонал, выл как загнанный зверь, а я проговорил, смотря на него.
— Ты, не знаю, как твое имя, великий человек. То, что ты пришел сюда, решило кучу вопросов. И, очень помогло. Ты спас сотни жизней. Спасибо тебе.
— Колдун! Дьявол! — Просипел он.
— Возможно, сегодня вообще не прольется крови. — Я улыбнулся. — Благодаря тебе. Я обещаю, что постараюсь не убивать твоего отца.
Повернулся к Якову, проговорил.
— Собрат мой. Возьми белый флаг и иди под ним к их позициям с парой людей. Скажи. Сын воеводы у нас. Скажи, что я готов говорить с ним один на один. Готов биться с ним один на один. И если проиграю, то уйду.