Патриот. Смута. Том 5

Глава 17

Шеншин трясся. Делал ли вид, или ему по-настоящему было настолько страшно и совершенно некомфортно находиться рядом со мной и говорить, пока что я не понимал. Слишком хорошим он оказался актером. Дипломат Смутного времени, что ни говори. Не зря ему доверили ответственную миссию и столько серебра и золота для татар.

— Говори. — Я снизил тон. — Раз сказал Аз, давай уже и Буки.

— Борис Михайлович Лыков-Оболенский, он же зять Филарета Романова.

Я приподнял бровь. Да, не так хорошо я историю Смуты знал, как хотелось бы. Про Семибоярщину читал, помнил этих господ. Но вот их взаимоотношения друг с другом — здесь сложнее. К тому же до нас спустя четыреста лет дошла уже сильно искаженная ангажированными исследователями информация.

Хорошо, что есть люди, которые подсказать могут, как оно здесь все устроено.

Получается, этот Борис, что должен доставить в Серпухов Феодосию, является правой рукой Мстиславского. А еще он не может не быть связан с Филаретом, патриархом воровского лагеря. Родня как-никак! На Руси династические браки играли важную роль.

Знает ли Романов о Рюриковне? Если так задуматься, конечно, знает. Не может он этого не знать. Почему Мстиславский доверяет Оболенскому при таком родстве? Скорее всего, потому что Романов, как это говорится — «в теме».

Знает ли об этой девушке Лжедмитрий?

И весь его близкий круг? Ляхи, авантюристы?

Тут все сложнее, конечно. Зависит от того волей там сидит Романов или нет. И как они взаимодействовали в Тушине. Насколько доверительные беседы вели. Черт, как же все сплетено в клубок настоящий.

Ладно, Игорь, давай распутывать дальше.

Сейчас выходит так!

Условно Мстиславский и подле него Лыков-Оболенский с Романовыми. Мальчишка, будущий царь той истории, которую я знаю — вполне мог сгодиться, как кандидат в женихи. Он молодой, она молодая — вот и пара. Михаил Романов и Феодосия Рюриковна.

Почему такого не случилось в реальной истории?

Видимо, кто-то обыграл данную ставку. Девушку, скорее всего, убили. Или, в лучшем для нее случае, уничтожили доказательства ее причастности к роду. Все же они были, насколько я понимаю, достаточно сомнительные. Ее похитили, подменили при рождении. Как давно? Восемнадцать лет прошло. Не один, не два. Целая жизнь! Повитуха сказать сможет все что угодно. Да, господь бог, кто ее помнит, бабку эту? Ну, будет свидетелей пять. Их же и купить можно. Как Феодосия могла… Точнее нет, как люди могли доказать, что Феодосия действительно дочка Федора Ивановича?

В обычной ситуации — никак.

А в Смуту. Дело иное.

Важный момент. Борис Борисович Жук, у которого я письма забрал и допрашивал с пристрастием верил в кровные узы. Когда узнал, что померла, она, кричал громко и бесновался. Раз один такой был, подчиненный у Мстиславского, значит, и иные нашлись бы.

Поверили.

— Значит так. — Проговорил я задумчиво. — Выходит, что Мстиславский, Романов и Лыков-Оболенский это, вроде как, одна партия. Так?

— Господарь, не знаю, что вы в слово «партия» вкладываете. — Проговорил раболепно Артемий. — Но, эти боярские рода да, друг друга держатся. У князя я этих людей видел.

— Мстиславский заговор готовит, так?

Лицо Шеншина исказилось, он побледнел, покраснел…

— Ты же уже мне это говорил, Артемий. — Я недовольно хмыкнул. — И про Скопина мы с тобой еще в Воронеже все решили. Мстиславский стоит за его смертью. И Василия он спихнуть хочет. Так⁈

— Так, господарь… Только…

Я чувствовал, что Григорий просто буравит меня взглядом. Вся эта информация прилично так выбивала его из колеи. Он же простой подьячий сейчас сидел и слушал о делах государственной важности, о заговорах. Это не бумажки перебирать, а в интригах самых грязных копаться.

И без того постоянно недовольное лицо подьячего сейчас выражало чувство какой-то невероятной безысходности и обреченности. «Что я здесь делаю»?

Терпи, служилый человек. Мы с тобой таких высот достигнем. Ух.

— Только что? — Задал Шеншену вопрос.

— Да… Господарь… Там считай все кто подле него, все Василия убрать хотят. Неугоден он… Боярам. Кто-то больше, кто-то меньше. Но, считай, господарь, все.

Вот как.

Истина ли это или мнение человека, служившего одному из заговорщиков.

Если правда, то выходит и хорошо, и плохо. Да и бояре, убрав его, поймут, как были неправы. Ведь не убей они раньше Дмитрия — ничего не получится с занятием трона. Воренок резко превратится в единственного законного русского царя, который воюет с интервентами. Как это и случилось в реальной истории после пострига Шуйского.

И если бы не глупейшая ситуация с касимовскими татарами, возможно, бы история повернулась иначе. Лжедмитрий второй взошел бы на престол, как Царь, освободитель земель от интервентов ляшских, татарских и шведских.

Вот те раз. Какой расклад.

Тут поверишь в то, что касимовских татар подговорили, подкупили на убийство. Чтобы иного кандидата, а именно польского Вазу продвинуть. Неважно младшего или старшего — отца или сына. Ну очень странная же история, которую в учебниках не пишут. Смерть Лжедмитрия выглядит какой-то глупой шуткой. Как мог человек, вращающийся в кругах самых настоящих упырей, поступить ну настолько глупо?

Доверить свою жизнь человеку, который обвинял его и не был надежен.

Не бывает так, когда интриги плетутся. Случайности неслучайны.

— Так, идем дальше. — Проговорил я медленно. Слишком много мыслей было в голове. — Из бояр за Лжедмитрия выходит Трубецкой только, Дмитрий, так? И Филарет Романов у него в непонятном статусе в Тушине патриархом был?

Шеншин кивнул.

— Остальные что? — Здесь я вспомнил про еще одну очень важную фигуру. — Что патриарх Гермоген?

— Старик… — Шеншин сбился, поправился. — Патриарх, он верен Шуйскому. Единственный из всех, полагаю. Ну, из бояр, что ты, господарь, назвал. Ну и войско. Войско тоже пока царю верно. То, что Скопин умер, веру, конечно, подкосило. Но не все поверили в то, что отравили его. Умер, бывает тако, от болезни. А кто поверил, сомневаются, кто виновен. Всем этот выс…

Он осекся, уставился в пол.

Выскочка получается. Герой, который стал неугоден. Если я такими темпами двинусь к Москве, не ровен час и мне кубок с какой-то гадостью поднесут. Смертельные яды в это время — штука не простая, редкая. Но для достойного человека, уверен, найдут. Осторожнее надо с пищей быть. Чем дальше, тем больше. С Ванькой на этот счет поговорить, чтобы проверено все было.

— Получается так. — После паузы промолвил я. — Войско уходит, Шуйского свергают. Так?

— План такой был. Только ждать нужно.

— Чего?

Шеншин затрясся.

— Да ты здесь уже на десять казней наговорил. Давай уже не кривляйся. — Буравил его взглядом. — Говори.

— Если Шуйского свалить, а Дмитрий жив будет, не выйдет же ничего. — Он вжался в лавку еще сильнее.

Верно мыслишь. Я об этом уже подумал, чуть ранее. Значит, бояре это как-то хотели учесть. И тут картинка стала складываться.

— Татары?

— Да, они. Только ведь теперь…

Ага, выходило, что мы прилично так сломали весь план Мстиславского на переворот в кремле. Татары должны были разбить ослабевшие силы Лжедмитрия и убить его самого. Хитро.

Только в истории все не так вышло.

Получилось по-иному. И очень плохо, если так задуматься. Оказывается, был шанс, что Смута завершится в десятом году. Хотя… Завершится ли? Может, новый виток бы начался и все по новой. Вообще, страна бы рухнула, не выстояла.

Но вышло так.

Войско не просто из Москвы ушло, а умудрилось быть разбито малыми силами ляхов. Катастрофа! А еще татары запоздали. У них свои планы были и мысли, как всегда. Шуйского свалили раньше, чем убит был Лжедмитрий. И вся конструкция заговора блока Мстиславских рухнула.

А могло бы выйти интересно. Чертовски! Кого бы тогда на престол поставили?

Ладно, не о том.

Сейчас фактор иной — татар нет. Лжедмитрий ослаблен. И есть ли уверенность у заговорщиков в Москве, что удастся им его ликвидировать, а меня остановить. А если нет? Если я и вправду на престол мечу? Получается, уже три силы будут за трон биться. Как минимум. Те, кто Шуйского спихнут, Лжедмитрий и я. А есть же еще силы, что пока в стороне.

— Давай дальше, Шеншин. — Продолжил расспросы. — Что про Ляпунова скажешь?

— Так, чего говорить. Хитрый лис он. Одной рукой с Трубецким, что за Лжедмитрия переписку ведет. Другой, знаю, с Голицыными они сговариваются. Людей его в Москве, рязанских, много.

— И что твой господин?

— А что? — Артемий не понял вопроса.

— Ну так Ляпуновы и Голицын конкуренты выходят, по свержению Шуйского.

— Господарь, тут не знаю. Не вели казнить.

Борьба за трон не только с самой властвующей особой, но и между кланами. Кто столкнет первым, кто решающий удар нанесет. Что-то такое я припоминал. В истории, известной мне, не Мстиславский скинул Шуйского. Видимо, поражение при Клушино смешало все карты князю Ивану Федоровичу. И другая «кремлевская башня» сыграла на опережение.

— Выходит, Голицыны свою игру ведут?

— Господарь. — Проговорил неуверенно Шеньшин. — Все свою игру ведут. Верить никому нельзя, господарь.

Это ты верно подметил.

— Даже тебе?

Он опешил, отшатнулся, промямлил.

— Мне… м-м-м-ожно, господарь.

Я громко рассмеялся, что вызвало у него еще большее удивление.

Знал бы он, что мы только что разыграли чуть измененную фразу из известного советского телесериала. Ох, на самом деле я чувствовал себя сейчас не просто разведчиком и шпионом, который пытается скрыться от врага. А пожалуй, больше Мюллером. Раскрутить весь этот ком интриг. Черт! Как же нелегко понять кто за кого.

Особенно, когда не можешь с этими людьми говорить. А еще лучше допросить с пристрастием!

— Итак. Ляпуновы, Василий Голицын, это еще одна партия. Причем Прокопий ведет переписку с Трубецким у Лжедмитрия. Так?

Вопрос был риторический. Выходило, что так.

Собравшиеся молчали. Я взглянул на Войского. Глаза его были круглы, удивлены до крайности. Григорий сопел негодующе, но молчал.

— Артемий, что Воротынские и Шереметьевы? Осталось двое и ты свободен.

— Шереметьев, Фёдор Иванович три года, как на Волге воевал. — Проговорил Шеншин.

Да действительно, вспомнилось мне, что Астрахань он вроде как года три назад привел к согласию под руку Василия. И Царицын, тоже.

— Вернулся со Скопиным. В Москве сейчас.

— Шуйскому верен?

— Господарь… — Шеншин пожал плечами. — Вряд ли настолько, чтобы поддержать во время заговора. Но из всех, насколько знаю, он наиболее близок к Гермогену. А тот все же за Василия стоит.

Патриарха понять можно. Измучилась Русь Смутой, порядок нужен и стабильность. Здесь неважно, какой царь, кто, лишь бы был — свой православный. Видимо, позиция сейчас у этих людей такая. Но при случае, уверен, отвернутся они от Шуйского.

Ведь в семибоярщине был. Голоса против смещения Василия не поднял.

— Последний, Воротынский.

— Сложно, господарь. Тут все. Дело в том, что Иван Михайлович женат на сестре жены Василия Шуйского. Родственники получается. И Василий ему многое поручал. Только…

— Только?

— Здесь в Ельце Воротынского били. Под Троицким его болотниковцы тоже бивали. И под Тулой. Вроде родич, а побед не приносит. Может, невезение, может умысел злой.

Хитро сказал.

И точно вспомнилось. Про Воротынского мне еще отец настоятель монастыря этого рассказывал. Что все вокруг Ельца нарыто войсками этого воеводы. Три поражения подряд. Все возможно, конечно. Но как-то нехорошо это говорит о талантах человека как полководца. Либо, как заметил Шеншин, свидетельствует о том, что он не так верен, как хочет казаться.

Свою игру ведет?

— Однако. — Продолжил Артемий. — Насколько знаю я, он с Гермогеном тоже близок. А вот с Шереметьевым не ведаю. Господарь.

— Ясно. Получается, у нас есть третья партия Гермогена, которая вроде бы и Шуйскому близка. Но, как ты, Артемий говоришь, тоже не прочь заменить его иным крепким русским царем. Шереметьев и Воротынский.

— Не уверен я, в этом, господарь.

Да ты вообще ни в чем не уверен, если тебя послушать.

— Кто, что добавить еще хочет, собратья? — Я поднялся, навис над столом.

Григорий вздохнул, глянул на меня, выдал.

— Господь бог, всемогущий. Думал ли я, что услышу такое. Игорь Васильевич, мы же сейчас такую крамолу тут развели. На всех людей, что при дворе. Самых что ни на есть бояр родовитых. В кого не ткни, то воевода, окольничий, постельничий, сокольничий и прочий приближенный к царю Василию человек. У них за плечами сотни, а может, тысячи людей, холопов и просто верных подчиненных. — Он сокрушенно помотал головой. — Что со всем этим делать, Игорь Васильевич. — поднял на меня усталые глаза. — Скажи, воевода, господарь, что? Как разобрать? Они же нас…

— Спокойно, Григорий Неуступыч. Спокойно, собрат мой. — Улыбнулся я ему по-волчьи. — Мы же не просто так здесь все это проговорили.

— Дивлюсь я с тебя. Столько узнать. Как спать-то теперь? И… Скажешь еще не говорить это никому.

— А зачем бойцам простым. Да даже сотникам и полутысячным нашим все это знать? Им приказы мои выполнять надо, а не о политике думать.

— А мне зачем. — Он сокрушенно головой покачал.

— Тебе? Григорий. Ты же моя правая рука.

Он уставился на меня. Покачал головой, но ничего в ответ не сказал.

— Игорь Васильевич. — подал голос Войский. — Я добавить ничего не могу. О людях этих слышал. О них вся земля Русская слышала. Только самые дремучие холопы, пожалуй, не знают эти фамилии. И что мы с ними делать-то будем. Мы же, выходит, с ними воевать идем? Так.

Только поняли это?

Я ухмыльнулся недобро, провел рукой по лицу. Задумался.

А вы что решили? Что все просто? Войско собрал, в Москву пришел, Земский Собор собрал и ладно? Там клубок такой, что не распутаешь просто так. Без крови, смертей и казней. Опереться об одного, свалить другого, а потом третьего и в итого того, кто за тебя был, потому что он такой же — как и они. О себе только думающий, выходит. А не о благополучии земли Русской.

Но, сложно. Говорить с ними всеми надо. Предметно, желательно жестко, держа в условиях близких к тем, в которых сейчас Шеншин находится. Возможно, давить на больное. С этими людьми не получится просто, не выйдет их легко убедить, нужно будет вести тяжелые переговоры. Жертвовать чем-то. Обещать, идти на компромисс.

Политика!

Чтобы ее.

— Так, собратья, и ты, Артемий. — На последней части фразы я сделал акцент. — Да, мы идем на Москву. Мы вооружены знаниями и пониманием. Может, не полным, но это уже кое-что. Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами, собратья.

— Хорошо бы так. — Проворчал Григорий.

— Надеюсь, вы понимаете, что все сказанное здесь, должно остаться здесь. Только со мной обсуждать и только с теми, с кем я скажу. Не нужно бойцам знать всего этого.

Все закивали.

— Господарь, отпусти в монастырь. — Простонал подобострастно Шеншин.

Я уставился на него, ответил.

— Как Земский Собор соберем, тогда. Может, даже не в монастырь, а в Сибирь, с женой, детьми. — Припомнил наш старый разговор, добавил. — Ты там грозился, что бабы еще нарожают. Вот, будешь с женой воинов для земли Русской делать.

Шутки моей он не понял, или сделал вид, что не понял. Вздохнул тяжело, проворчал что-то под нос.

На этом совет был окончен. Ждала меня банька и сон.

Проводил собратьев, вышел сам.

— Ну что, спрашивал кто меня?

— Нет, воевода. — Пантелей зевнул. — Тихо все.

— Ванька! — Парень клевал носом, сидел недалеко. — Банька и спать.

— Будет сделано. Хозяин, готово все.

Разоблачился, принял водные процедуры с удовольствием и отправился отдыхать.

Ближайшие два дня мы с Григорием с утра до ночи почти не вылазили из терема, что в кремле Елецком был. Только до складов раза три на дню и обратно. Бумажной работы было уйма. Сотни подходили, им выдавали оружие по описи. Остальные проходили слаживание и тренировались. Вечером все «офицеры» отчитывались о проделанной работе. Шло все довольно быстро, но ввиду того, что времени у нас было мало — не настолько, как хотелось мне.

В полдень второго дня примчались гонцы. Сообщили, что с юга идет рать. Это оказались курские и белгородские сотни. Первые подошли к вечеру, а из-за вторых пришлось остаться в Ельце еще на один день. Не успевали они.

Прибавилось к нам пять сотен курян, которых я сразу и сформировал в отдельную полутысячу. Конница, привычная уже с луками саадаками. Доспешных почти нет, с огнестрелом, дай бог сотня наберется.

Белгородцев пришло еще три сотни. Примерно в таком же снаряжении, привычном для поместной конницы. Только это преимущественно были казаки.

Помимо них мы еще донабрали, перекомплектовали людей из елецких служилых. А еще посошной рати, человек триста. Часть из которых к себе Серафим прибрал. Самых лучших, крепких, толковых и злых. По его словам.

Утром двадцать пятого мая, в солнечную погоду воинство наше выдвинулось на север. Было под моим начало уже больше трех тысяч человек. Каждый из них дал мне и всем собратьям своим клятву в том, что идут они все Земский Собор собирать. И я им в этом поклялся.

Ждал нас долгий переход до Тулы. Рассчитывал я его пройти за неделю. Но тут, как выйдет. Ведь идти предстояло по измотанной, истощенной Смутой земле.