Отверженная жена дракона

Глава 17

Клоинфарн

Мы сидим на кровати, залитой солнцем. Зелёные глаза Адель сияют решимостью, когда она медленно и последовательно рассказывает о том, что увидела в воспоминаниях. Иногда она замолкает и заглядывает мне в лицо, чтобы проверить – слушаю ли? Верю ли ей?

Я, конечно, слушаю… но не верю. Не верю ни единому слову! Мои мышцы закаменели также, как и моё нутро. Всё во мне восстаёт против того, что её рассказ – правда.

Может, Адель что-то не так поняла? Или увиденное было наведённой иллюзией? Или это ещё одна игра, смысла которой я не понимаю?!

Никогда не слышал о заклинании, что способно соединить две души в одном теле. И чтобы из-за такого метка сменила хозяина? Отборная чушь! Но главное – брат не стал бы меня предавать. Даже если бы захотел – не смог бы! Семейные узы для драконов нерушимы. Внутренний зверь не позволит без веской причины умышленно навредить близкому по крови существу.

Однако…

Я наполовину демон.

Что, если этого факта оказалось достаточно?

Адель продолжает говорить, и её слова занозами сомнений впиваются в мой разум. Кровь шумит в ушах, желудок сжимается до острого спазма. Уперев локти в колени, я сцепляю пальцы в замок, пытаясь унять поднимающуюся изнутри ледяную дрожь.

Эйда убила мою наречённую? Ральфаир сжёг её тело и переселил душу? Я согласен ещё тысячу лет провести в тюрьме, лишь бы это оказалось ложью!

Даже через сомнения, я пробую приложить слова Адель к своей дырявой жизни, будто кусочки стекла к разбитому витражу… К моему ужасу, они встают как влитые.

Ведь и правда иногда казалось, что перепады настроения у Эйды куда серьёзнее обычных женских капризов. Особенно так было вначале наших отношений… Она могла быть ласковой, как кошечка, смеяться и танцевать без повода, а на другой день вдруг начинала кричать и плакать, заявляя, что никто её не любит, не уважает и все хотят, чтобы она исчезла. Она могла запереться в комнате на несколько суток или запросто не прийти на встречу с советниками, которых сама же пригласила.

Однажды, в хорошие дни, она осторожно завела разговор про ребёнка, и когда увидела, что я тоже рад этой идее, то трое суток светилась от счастья, даже начала оборудовать детскую. А на четвёртый день я проснулся от того, что Эйда громит комнату, в бешенстве швыряя в стены детские вещи, крича, что не собирается делить меня ещё и с каким-то ребёнком.

Но не только Эйда была непостоянна в чувствах. То же самое иногда случалось и со мной. Порой, глядя на неё, я ощущал лишь тоску и болезненный холод. А её прикосновения вызывали неприятный зуд и желание оттолкнуть её руки.

Я никогда не слышал, чтобы у драконов были подобные проблемы с наречёнными.

“Всё потому что моя мать – демон”, – думал я, искренне считая, что первопричина – моя холодность, которую Эйда чувствует и реагирует на неё истериками.

…но что, если демоническая кровь ни при чём?

… что, если восприятие менялось, потому что душа моей наречённой засыпала, а сама Эйда была для меня чужой?

Я мысленно провожу по образу Эйды ножом, деля её на двух разных людей. Это получается так легко, будто нет ничего естественнее.

Холод в груди превращается в жар.

Адель продолжает говорить о том, в какие моменты она появлялась, и что принимала чужую память за свою. Как одержимый, я мыслено перебираю её слова, но мне не удаётся найти противоречий.

Мысли мечутся злыми шакалами, разрывая клыками мой внутренний мир, который я считал каменным, а он оказался бумажным. Я слышу, как клацают челюсти.

Могли ли у Ральфаира быть знания о магии, которых нет у меня?

Клац! Конечно, могли.

Мог ли я недооценить зависть брата к моей силе?

Клац! Конечно, мог.

Значит ли это, что душа моей наречённой страдала все эти годы?

Клац! Да! Так и было.

Клац! Клац! Клац! И от всего, во что я верил, остаются лишь ошмётки.

Если душа Эйды была привязана к Адель заклинанием, то она вернулась в мир в тот же миг, что и душа моей наречённой. Слабая, пустая, она следовала за Адель и оказалась в Эльвитарионе. Здесь концентрация магии сильна, особенно в тумане.

Поднабравшись сил, Эйда встретила в замке собственную тень… Она могла подчинить её, направить или даже поглотить, чтобы стать сильнее. А настойка омута была для неё большой удачей. И именно она – последний камень на весах, доказывающих, что всё это правда.

Адель добавила в зелье свою магию, поэтому оно влияло только на неё. Эта настойка ослабляет связь души с реальностью, чтобы приблизить сознание к воспоминаниям о перерождениях. Это безопасно… но не в случае с Адель, ведь к ней прицепился паразит.

Поэтому у Эйды и получилось занять тело Адель.

А заняв его, она побежала… куда? Вероятно, к Ральфаиру!

Всё сходится как по нотам.

Мотив. Возможность.

Получив часть моей силы, Ральф смог бы занять престол и сам справиться с защитой страны от тумана. Но, судя по состоянию Йордара, в прошлом драконье сердце он так и не получил. Что-то в их плане пошло не так… Например, вряд ли брат ожидал, что время в Эльвитарионе намертво замрёт на целую тысячу лет. Даже если Эйда выжила после того, как меня заключили в ловушку, она не смогла вернуться в свой мир.

В лучшем случае провела жалкую и короткую жизнь, умерев от старости.

В худшем… отдала тело Адалин, и уже моя наречённая жила в чужом мире вместо трусливой Эйды.

Эти мысли проносятся в голове смерчем, сметая последнее сопротивление.

Гнев на брата, на собственную слепоту поднимается в груди раскалённой волной, разъедая нутро. Стиснув зубы до скрипа, я кидаю взгляд на Адель, которая продолжает последовательно рассказывать о том, как она делила одно тело с Эйдой. И как всё чаще получала контроль.

Почему она говорит это с таким спокойным лицом? Почему продолжает смотреть на меня такими лучистыми глазами? Почему отказалась вернуться в Аштарию?!

Она должна ненавидеть меня – причину своих несчастий!

Даже после перерождения я не оставил её в покое. Обвинил, не зная всей картины. Запер в замке, как преступницу.

А она никогда не предавала меня!

Не предавала…

Эта мысль, такая простая, не умещается в моей голове.

Чтобы не думать её, я переключаю внимание на тех, кто во всём виноват. Тех, кто подготовил ловушку алтаря, где я проторчал проклятую тысячу лет! Тех, кто убил, а после мучил душу моей наречённой!

Проклятый Ральфаир! Ширастово отродье!

Я найду его и уничтожу. Но прежде сломаю каждую кость в его никчёмном теле! Он будет ползать перед Адель на коленях до кровавых слёз и умолять простить его. Впрочем, это ему не поможет. Эйду тоже надо бы поймать… Если её душа не исчезла, то я найду способ засунуть её в какое-нибудь бесполезное тело. Если надеть на неё рабский ошейник, то выйдет отличная псина. Послужит вместо Брана, которого она убила. Интересно, Адель понравится такой подарок?

Ненависть затапливает разум чёрным ядом. Челюсти отзываются ноющей болью, так сильно я их стиснул. Гнев просит выхода, но я лишь сжимаю кулаки до хруста.

– Ты в порядке? – настороженно спрашивает Адель.

Её вопрос немного отрезвляет. Я замечаю, что по стенам мечутся тени, звенит оконное стекло, а под потолком раскачивается магическая люстра.

Медленно разжимаю кулаки, выдыхаю, но помогает слабо. Чтобы успокоить девушку, я говорю:

– Лучше не бывает, – и выдавливаю ухмылку. Но в отражении глаз Адель я вижу, что выражение моего лица похоже на кошмарную гримасу монстра, лишь притворяющегося человеком.

От испепеляющего гнева и ненависти мои зубы заострились, тьма наползла на лицо. Внутренний зверь ревёт, бьётся о цепи воли. Судя по испуганному выражению мелькнувшему на лице Адель – он вот-вот вырвется.

Я касаюсь пальцами скул, а те уже покрылись жёсткими чешуйками.

– Ладно, подожди… – слова звучат хриплым отрывистым рыком. Я поднимаюсь на ноги и комната начинает качаться, багровая пелена застилает глаза. Ещё немного и меня накроет. Скрутит кости, ослепит разум. Если зверь вырвется, это закончится плохо. – Там ещё много?

– Я почти закончила рассказывать, – говорит моя бесстрашная наречённая.

Глядя на неё, я не могу понять, почему она не проклинает меня. Почему не кричит и не злится за то, что я сотворил с её жизнью.

Моя-МОЯ-МОЯ – рычит внутри дракон.

И больше нет причин сопротивляться этому рвущему тело рыку.

Ведь Адель не предавала.

А вот я её предал. Своим недоверием, своей слепотой.

Мир раскачивается, хотя я стою прямо. В мышцах свинцовая тяжесть, рёбра ломит… – плохой симптом.

– Мне нужно идти… подумать обо всём, – отрывисто говорю я, мотнув головой.

Развернувшись, я широким шагом направляюсь к двери. Но Адель тут же вскакивает и спешит следом. Её горячие пальцы ловят мою ладонь, останавливая.

– Клоин, – с волнением зовёт она.

Обернувшись, я встречаю взгляд её травянистых глаз. Яркие, искусанные губы девушки приоткрываются… Пробиваясь сквозь гул крови в ушах, её слова с опозданием достигают моего сознания.

– Клоин. Ты мне веришь? Веришь в то, что я рассказала?

– …да, верю, – говорю я.

И понимаю – это правда.

Теперь всё настолько очевидно, что даже нелепо. Жадность, глупость, тщеславие – вот и все причины.

Пушистые ресницы Адель вздрагивают, лучистые глаза вдруг наполняются влагой. Горошины слёз скользят по бледным щекам.

А в следующий миг девушка кидается ко мне – утыкается хлюпающим носом в рубашку на груди, обвивает тонкими руками спину и начинает плакать так, жалобно, что я теряюсь.

– Ты чего? – спрашиваю, но тут же понимаю, что нелепее вопроса задать невозможно. Она ведь только что увидела целую жизнь, наполненную болью, предательством и одиночеством.

– Адель…

– Спасибо, что веришь мне!

– …

– Мне так жаль! …так жаль …что всё это случилось с тобой… с нами! Это так несправедливо! – шепчет она между всхлипами.

Я впадаю в ступор.

Утешает… Меня? А ведь всё должно быть наоборот.

Это я должен её утешать. И умолять простить.

У ног вьются чернильные тени. Комнату заволокло мраком настолько, что свет едва пробивается сквозь окно. Магия нестабильна. Мне надо уйти, но вместо этого я опускаю голову к золотым волосам и вдыхаю медовый аромат – снова и снова, будто без него вовсе не могу дышать.

Опустив руки на горячую узкую спину девушки, провожу ладонями вниз – от острых лопаток до изгиба талии, с голодным отчаянием прижимая к себе её стройную дрожащую фигурку. И Адель – такая мягкая, тёплая, такая живая и настоящая – доверчиво льнёт ко мне. Это сводит меня с ума. Заставляет мысли течь в совсем другом русле.

– Прости, – выдыхаю я, имея в виду сразу всё. Свою слепоту, неверие, жестокость в словах и поступках. Позже я скажу это лучше, но сейчас это всё на что меня хватает.

Адель улыбается чуть дрожащей улыбкой. Что-то шепчет…

Кажется, она говорит: "Прощаю". Но ведь невозможно, чтобы это было так просто…

Мир шатается, зверь подбирается к коже, должно быть глаза у меня уже не человеческие, на скулах проступила драконья чешуя, воздух потрескивает от концентрации магии, но Адель это не пугает. Она не пытается оттолкнуть, наоборот, её будто примагнитило, пришило ко мне толстыми нитками. Словно она боится, что я вот-вот уйду и инстинктивно пытается этого не допустить.

Частью сознания я понимаю – Адель тянется ко мне из-за потрясения, в ней смешались две личности. Ей страшно остаться одной, как если бы это значило – потерять себя, запутаться в воспоминаниях, ведь в реальности не за что будет зацепиться… Она обнимает меня из-за этого страха, но выпустить её из рук – выше моих сил.

Из её прекрасных глаз всё ещё катятся слёзы. Губами я ловлю слезинку на покрасневшей щеке, вторую – у уголка рта. А потом медленно, мягко целую солёные пылающие губы.

Это похоже на пытку.

Адель сначала не двигается, но спустя несколько мгновений её губы вздрагивают, и она целует в ответ – неумело и робко, будто пробует – как оно, а потом смелее, пытаясь повторить за мной, кусает за губу – и испуганно отстраняется. Но я тут же догоняю её губы и целую сам, влажно, жарко, тягуче, отбирая дыхание и возвращая обратно, слепо скользя руками по её вздрагивающему телу.

Мой зверь рычит, упиваясь близостью Адель, её вкусом, её запахом.

Разум плывёт. Мне безумно хочется стянуть с девушки это проклятое платье, коснуться её голой кожи, сделать Адель своей и в этой жизни тоже. Закрепить нашу связь, чтобы эта прекрасная девушка стала моя. Вся моя.

Но нельзя. Сейчас не место и не время…

Но оторваться от сладко-солёных губ Адель попросту невозможно. Наречённая глухо стонет, цепляясь за меня, будто под её ногами разверзлась бездна. Её пальчики сгибаются, впиваясь в мою спину ногтями, и эта крохотная боль срывает мои последние щиты.