Орден хрустального черепа

Глава 16. Лекарство от всех болезней

Где располагаются покои первого паладина я знала только в теории. Основываясь на некоторых упоминаниях самого Рэда и своей безупречной логике, я решила, что дойду до нужного коридора, а уж там любовь подскажет.

Правда спустя четверть часа бесплотных метаний взад-вперед по коридору, выяснилось, что именно моя любовь почему-то бессловесная, которая подсказать мне ничего не в состоянии. Зато вот инстинкт самосохранения так не к месту обрел голос и уже просто во всю глотку орал, что пора бы мне сворачивать эти бессмысленные брожения, иначе можно ненароком попасться кому-то нежелательному на глаза. В подтверждение моих мысленных метаний, со стороны лестницы послышалось шуршание.

Ведомая чистыми инстинктами, я заметалась на месте, отчаянно желая раствориться в воздухе, будто меня тут и не было. Спасли меня от позора дворцовые портьеры и отсутствие вкуса (толи у меня, толи у того, кто оформлял этот коридор). Мое платье оказалось ровно того же изумрудного оттенка, что и они. С такой же тонкой золотой оторочкой по краям. Нырнув за портьеру, я вжалась спиной в стенку как в родную и для пущей надежности втянула живот. Все-таки хорошо иногда иметь фамильяра-обжору, который не дает тебе объедаться пирожными.

Шелест стал громче и отчетливее и в тишине стали различимы еле-слышные шаги. За толстой шторой мне не было видно, кто именно кроме меня изъявил желание послоняться по коридорам, но я сразу же поняла, что это была фрейлина. Женщина явно старалась идти осторожно, но ее выдавала ткань. Скорее всего эта дурацкая тафта, которая при каждом движении шуршит так, что мертвые в могилах переворачиваются.

Ночная гостья тихо прокралась мимо меня и остановившись, у самой дальней двери, осторожно постучала. Через мгновение послышался скрип отворяемой двери и раздался до боли знакомый голос.

— Наконец-то, входи, дорогая…

Пока я несколько секунд задыхалась от шока и выпутывалась из-под длинной тяжелой гардины, любовники уже успели скрыться в комнате и закрыть за собой дверь.

Сначала меня колотило от злости и ярости, не давая мыслить рационально. Я топталась на месте не решаясь заглянуть «на огонек» и потребовать объяснений. В конце концов, я в своем законном праве. Но по мере того как утрамбовывалась красная ковровая дорожка, стихала и первая волна негодования и мысли из разряда «ну вот сейчас, подожду еще минутку, чтобы уж наверняка застать их на горячем», трансформировались в «сейчас они поговорят и она выйдет». Почему-то именно эта мысль прижилась в моей голове и благодатно пустила корни.

Я стояла в коридоре под закрытой дверью, как верный старый пес, ожидающий возвращения хозяина. Временами даже тихо поскуливала или это всего лишь мое разыгравшееся больное воображение. Безжалостное время все текло и текло, а ночная визитерша все не выходила и не выходила. В какой-то момент даже моему воспаленному мозгу стало очевидно, что никакой разговор не может длиться так долго. Когда ко мне пришло осознание того, что с большой долей вероятности сейчас творится за этой дверью, ноги разом подкосились и я кулем рухнула на пол.

Даже будь ты самым сильным и гордым человеком на свете, в жизни каждого из нас бывают такие моменты, когда ты рассыпаешься на тысячу осколков и тебе приходится собирать себя заново. Если соберешь — станешь сильнее, ну а если нет, то так и будешь рассыпаться на части от малейшего потрясения.

Я молча сидела на полу, вытянув ноги и бездумно таращась в пустоту до тех пор, пока где-то в отдалении не послышались шаги, а потом голос над самым ухом произнес:

— Мисс Кирстон, что вы здесь делаете?

— Развожусь, — буркнула я, глядя в лицо встревоженного Билльмонта.

— С вами все в порядке? — участливо уточнил он.

— Не знаю… не уверена, — ответила я совершенно искренне. — Как вы считаете, сколько человек сможет прожить без сердца?

И не дождавшись ответа, продолжила:

— Хотя, что это я? Некоторые вон, от рождения этого органа не имеют и прекрасно себе живут. Другим органам на радость…

Билльмонт бросил проницательный взгляд на запертую дверь, вмиг поняв кому она принадлежит, а затем сочувствующий на развалившуюся под ней меня. К счастью, церемониймейстер деликатно промолчал и не стал озвучивать нелепых предположений и оправданий.

— Пойдемте, дорогая, — ласково позвал распорядитель, помогая мне подняться на ноги. — У меня есть отличное средство, которое вам непременно поможет.

Через четверть часа мы уже удобно расположились в одной из свободных гостиных с накрытым закусками маленьким столиком и растопленным камином. Чудодейственным средством от разбитого сердца оказалась бутылка коньяка. Хорошего, выдержанного в дубовой бочке и разлитого еще в прошлое десятилетие. На мое робкое замечание о том, что я не самый большой поклонник крепких напитков и вряд ли мне это поможет, Билльмонт только отмахнулся и посоветовал воспринимать это как необходимый священный ритуал.

— Нельзя вытащить первую попавшуюся бутылку и опрокинув стакан залпом, ждать когда тебя отпустит. Это так не работает. Ритуал очищения мыслей и успокоения души — тонкое мастерство. В нем важно все, — наставительно говорил Билльмонт. — Для начала у вас на столе должно стоять то, что вы любите. Свежее песочное пирожное, тарелка благородных сыров, телячья отбивная… Если же вы предпочитаете просто свежие ягоды, берите их. Главное, чтобы блюдо было любимым.

Взглянув на разнообразно, несмотря на поздний час, накрытый стол, я подумала и стянула маленькую тарталетку с рыбным крудо.

— Отлично, — похвалил мой выбор церемониймейстер и продолжил. — Теперь напиток. Обязательно благородный, на себе экономить нельзя. Коньяк, бурбон, вино, на ваш вкус, но непременно хорошего качества. Вы и так пострадали, а значит заслужили утешение. Наливаем наше обезболивающее в подходящий бокал, берем в руку и греем.

— Зачем? — удивилась я, когда мужчина вооружил меня наполненным бокалом.

— Под воздействием тепла вкус напитка раскрывается полнее, — пояснил он. — А теперь искусство употребления. Мысленно делим приключившуюся с вами пакость на несколько условных частей, можно в хронологическом порядке. И на каждую из них делаем глоток.

Взяв в одну руку бокал с коньяком, а в другую кусочек сыра, он обмакнул его в пряном тягучем меду и продолжил демонстрацию наглядно.

— Например, вас толкнули на банкете, вы упали, ушибли ногу, теперь вам больно, обидно и очень хочется себя пожалеть. Вы вспоминаете как пришли на этот банкет и делаете глоток. Увидели кого-то из добрых знакомых — глоток, подошли к столу с закусками — глоток, посмотрели по сторонам — глоток, сделали шаг не в том направлении — глоток и так далее. К тому моменту как вы подберетесь к сути неприятности, благородное лекарство уже начнет действовать, и беда не покажется вам такой уж страшной, — закончил Билль и с удовольствием пригубил. — Лакомиться любимым блюдом при этом разрешается в произвольном порядке.

Глубоко вздохнув и четко следуя поставленной инструкции, я зажмурилась и слегка отхлебнула. Сначала горло довольно ощутимо обожгло так что сразу же пригодилась припасенная тарталетка. Зато следующие глотки пошли гораздо легче. И вот уже приятное тепло разливается внутри меня, снимая нервозность и успокаивая раненое сердце. Пожалуй, этот способ борьбы со стрессом стоит записать в лекарские учебники.

— И самое главное, лечение обязательно должно проходить в приятной компании, — закончил распорядитель, изящно присаживаясь в небольшое резное кресло.

— Спасибо вам, Билльмонт, — искренне поблагодарила я, понемногу погружаясь в негу. — Мне очень приятна ваша компания и лечение уже действует как надо.

— В таком случае, мисс, я хотел бы вам дать небольшой совет, если позволите, — деликатно произнес церемониймейстер и, дождавшись моего одобрительного кивка, продолжил. — Здешний блеск роскошной жизни запросто может ослепить и заманить в такую паутину, из которой уже не выбраться. Главное, не забывайте кто вы и откуда. Оставайтесь верны себе в любой ситуации и не бойтесь яркого сияния. Все это лишь позолота…

Толи загадочные слова Билльмонта, толи его же коньяк окончательно размотали тугие узлы моих нервов и меня лужицей расплескало по диванчику. Мысли разбежались как тараканы, не давая ухватить себя за хвост. Когда бутылка опустела, а стрелка часов давно перевалила за полночь, церемониймейстер спохватился.

— Позвольте проводить вас в ваши покои, — галантно предложил он, помогая мне подняться. Несчастный глупец, доброта его погубит.

Почти что повиснув на сердобольном мужчине, я кое-как переставляла заплетающиеся ноги и постоянно норовила упасть. Путь нам предстояло проделать неблизкий, но мы выдержали. Точнее, выдержал Билльмонт, поскольку всю дорогу практически тащил меня на себе. Субтильный с виду мужчина оказался вполне стойким и достаточно сильным, чтобы без проблем доставить меня в родные пенаты и сдать на руки собственному фамильяру. Точнее, попытаться сдать, ибо последний принимать меня почему-то наотрез отказался.

— Ага! Явилась, наконец! Ты на часы смотрела? Я во сколько сказал дома быть? — орал злющий чертяка. — Иди теперь туда, где шалындалась, а у нас все дома!

— Увольте, обратно я ее не потащу, — начал было Билльмонт, пытаясь всучить меня в шнырькины лапы, которые тут же трансформировались в две мохнатые дули.

— Я не понял, ты что нахрючилась? — подозрительно прищурился Шнырь и потянул пятаком пытаясь различить запах алкогольного амбре.

— Да нет, она… — начал было церемониймейстер.

— Хрю-ю-ю! — заунывно протянула я, соскальзывая с Билля и буквально укладываясь на вытянутые чертячьи лапы и моментально вырубаясь.

Следующее утро наступило внезапно и болезненно. Примерно в полдень, когда скучающему фамильяру надоело слоняться по покоям в одиночестве и он принялся меня будить.

— Лучше просто дай мне умереть, — простонала я, когда тот попытался стащить меня с кровати.

— И не подумаю. Кого мне тогда изводить? Я ж смысл жизни потеряю, — сообщил мучитель, протягивая мне стакан с какой-то мутной бурдой. — На вот, пей.

— Ф-у-у, — принюхалась я и тут же скривилась. — Ты меня тухлыми яйцами решил отравить? Неужели не нашлось средства поприятнее?

— Лекарство от похмелья — мое личное изобретение. Избавит от головной боли и поставит на ноги буквально в считанные минуты, — похвастался Шнырь. — Правда проблему с запахом надо будет доработать.

— Так это ты на мне опыты свои проводить вздумал? — гаркнула я и тут же застонала от боли.

— Не возникай, кто у нас в семье, в конце концов, главный специалист по наливайке, ты или я? — возмутился чертяка.

Немного подумав, насколько это позволял воспаленный мозг, я рассудила, что хуже чем сейчас мне уже точно не будет, а Шнырь все-таки действительно неплохо разбирается во всяких облегчающих жизнь напитках. Конечно, с таким-то опытом многолетнего пьянства!

Пока я, заткнув нос, пыталась влить себя подозрительную зловонную жижу, в дверь деликатно постучали и в комнату, весь груженый книгами, вошел Крис.

— А, ты как раз вовремя, мы тут новое лекарство испытываем, — нагло заявил фамильяр. — Если Кира в течение пятнадцати минут кони не двинет — значит все работает!

Услышав о своей приближающейся скоропалительной кончине, я тут же бодро вскочила на ноги, намереваясь удавить этого горе-лекаря.

— А! Что я говорил? Выздоровела! — счастливо орал чертяка, одновременно уворачиваясь от моих нападений. — Выздоровела!

Остановленная, как всегда пришедшим нас разнимать Крисом, я на мгновение остановилась и прислушалась к собственным ощущениям. А ведь действительно, боль и слабость почти прошли. Через несколько минут я почувствовала себя совсем здоровой и во мне проснулась жажда деятельности. Поэтому, спустя четверть часа, когда я привела себя в порядок и переодела платье, мы вместе принялись за чтение.