Олегархат им. тов. Сталина

Глава 4

Итоги моего разбирательства итогов уборочной страды меня настигли уже в начале октября. И заставили меня сильно задуматься, так что я даже не утерпела и пригласила в гости Николая Семеновича. Но он-то — человек сильно занятой, по первому зову, конечно, в гости не побежал, а я — пока его ждала — другими делами занималась. Причем не только кормлением Вовки и наблюдением за кормлением всех остальных, главным образом я занималась подсчетом денежек.

Вот если взять пятьдесят семь рубликов, то два процента от этой суммы составят уже несколько больше рубля, а если это умножить на тридцать тысяч, то будет уже побольше тридцати четырех тысяч. Заметная сумма, хотя и воображение не поражающая, однако в чьем-нибудь личном бюджете очень приятная. То есть если официально «изобрести» замену глифталевой эмали на дешевую охру при покраске одного комбайна, то за три положенных по закону года выплат авторских гонораров изобретателю уже набежит больше сотни тысяч. И я это успела подсчитать уже через полчаса после того, как министр химпрома, которому я возжелала устроить головомойку, с бумагами на руках показал мне, что так-то глифталевых красок у них завались — вот только ни Ростов, ни Таганрог эти краски в Химпроме уже почти три года вообще не заказывал, предпочитая приобретать ту самую «охру на сиккативе» у разных предприятий местпрома. А так как товарищ Тихомиров вообще-то с химией был неплохо знаком, я у него тут же и поинтересовалась:

— Сергей Михайлович, а если, допустим, такой охрой покрасить, скажем, трактор…

— Да что вы! Сейчас в качестве сиккатива в основном используется медный купорос, и любая сталь, окрашенная такой краской, начинает коррозировать в несколько раз быстрее. К тому же адгезия любых масляных красок к металлу невысока… нет… то есть, как я понимаю, в Ростове ее использовали вообще без грунтовки⁈ Честно говоря, пока вы вопрос свой не задали, я и внимания на это не обращал…

Ну да, какие дело министру Химпрома до того, какой краской пользуются на каком-то заводе: его дело — обеспечить ту, которую завод заказывает…

С Таганрогом ситуация оказалась еще проще: туда перешел из Ростова заместитель главного инженера и решил, что если здесь внедрить такое же «изобретение», то пользу для собственного кармана он почувствует сразу, поскольку такие «изобретения» локального применения оформлялись вообще через отделы БРИЗ заводов. Но так как в Таганроге комбайнов производилось меньше, чем в Ростове, то он решил «изобретение» еще и усугубить — чтобы экономия на одной машине побольше оказалась. И исключил их техпроцесса одну не очень дешевую операцию, а именно очистку поступающего на завод стального листа от ржавчины. Причем исключил, подведя под это «технологическую базу», поскольку охра прекрасно на слегка ржавое железо ложится, при этом адгезия даже увеличивается. И в принципе не наврал, просто «забыл упомянуть», что это верно при покраске поверхностей кистью красками, замешанными на олифах высших сортов…

Так что проблема с краской решилась практически мгновенно, и я удивилась лишь тому, что на нее без меня никто внимания не обращал. Или обращал, но не имел возможности министров при этом попинать? А делом в целом — несмотря на «малость финансового ущерба» — занялась Лена Суворина: у нее нужнее специалисты имелись (чаще всего «прикомандированные» из профильных институтов), и она разослала «проверочные команды» по очень многим заводам самых разных министерств. Чтобы внимательно проверить те заводы, на которых особенно широко применялась «рационализация и изобретательство» с целью снижения цены выпускаемой продукции. Ведь руководство любых заводов за такое снижение тоже премии отхватывало нехилые и часто такое «внедряло», что продукцией и пользоваться становилось опасно…

Так что КГБ занялось исследованиями в части «резкого снижения себестоимости» очень много чего и довольно много где эта самая себестоимость быстро поднялась «до проектных показателей», что вызвало некоторое недовольство в Госплане — тот же комбайн СК-4 «подорожал» сразу на двести с лишним рублей. Но все же товарищ Струмилин себе работников набирал думающих, которые понимали, что если комбайн проработает вдвое дольше после такого «подорожания», то в целом экономия для страны получится грандиозная — и недовольство вылилось в то, что Комитету по передовым технологиям правительство подкинуло сразу кучу задач на тему «снова себестоимость снизить, но с улучшением качества». И некоторые из этих задач удалось решить очень быстро. Например, при окраске комбайна с ноября в Таганроге краски (уже глифталевой) стали тратить на сорок процентов меньше: я вдруг вспомнила, что «в мое время» использовалась окраска с использованием электростатического поля, и сорок процентов краски не теряется безвозвратно. Я инженерам КПТ только общую идею высказала — и они меньше чем за месяц готовую установку сделали. Одну, конкретно для Таганрога, для Ростова вторую (и последующие для кучи других заводов) теперь делал какой-то специализированный завод Минприбора. И товарищ Степанов уже подсчитал, что в следующем году предприятия Сельмаша только на краске сэкономят несколько миллионов — а мне все эти миллионы были очень нужны.

Потому что стоимость АЭС и с одним ВВЭР-500 (так решили назвать проектирующийся реактор) должна была сильно превысить миллиард — а я в планы следующего года уже три таких АЭС включила. То есть три новых АЭС, не считая строящегося второго реактора Нововоронежской станции: под Брянском, в Башкирии и в Подмосковье, неподалеку от Дубны. Относительно недалеко, километрах в тридцати, на берегу озера Песочного. И против этого места выступали почти все (кроме, понятное дело, тех, кто его выбрал): там и дорог нет, и грунты подозрительные. Но по поводу дорог я вообще не переживала: приспичит — так и времянку от Калинина на сорок километров прокинуть недолго, а грунты на самом деле там были замечательные. Это только сверху огромное Оршанское болото, да и то на другом берегу озера — но болоту-то многие тысячи лет уже, и оно нигде ни разу не протекло…

А электричества в Подмосковье сильно не хватало, и еще больше его не хватало везде к северу от Москвы — поэтому Николай Семенович поддержал мою идею первой ставить именно эту АЭС. Которую хотели назвать Калининской (по названию области), но я своим волевым решением назвала ее «Песочной АЭС». Ибо нефиг…

И тут же «сэкономленные в будущем» денежки направила на постройку столь нужной атомщиком железной дороги. Временной, потому что после постройки станции по ней возить точно нечего будет: электричество обычно иным способом потребителям доставляют. А временные дороги у нас в стране быстро строить умеет кто? И я пригласила в гости уже Николая Александровича. Товарищ Булганин официально был уже пенсионером, но связи с армией у него остались хорошие, в том числе и просто дружеские, так что в гости он ко мне приехал не один, а с генералом-сапером. И просидели у меня товарищи маршал Советского Союза и генерал-майор весь день, а генерал еще раз через неделю заехал (причем во второй раз — с готовым планом строительства дороги и со сметой на это строительство, которую я сразу и подписала), но это было все «текучкой», а Николай Семенович все выбраться ко мне не мог. Но я все равно о предстоящем разговоре с ним много думала, и даже, наверное, хорошо получилось, что он приехал лишь перед праздником:

— Привет, Светик, все цветешь? И все больше, как я вижу, расцветаешь: мне кажется или ты на самом деле уже килограмм десять сбросила?

— Пока в основном с морды лица сбросила, но, надеюсь, до весны похудею достаточно, чтобы на пляж выйти не стыдно было. Мне Лена в этом сильно помогает.

— Я слышал, что ты с ней и ее девушками настоящие бои устраиваете. И я это не одобряю: не должны женщины драться, их защищать мужчины имеются. Но это мое сугубое мнение, а теперь рассказывай, зачем я тебе так срочно понадобился, причем по теме, которую по селектору обсудить нельзя.

— Темы у меня все те же: как бы денежку лишнюю не потратить. А тут у меня время свободное выкроилось, и я подсчитала: ту же Песочную АЭС мы целиком на сэкономленные денежки выстроить сможем. Причем еще и останется… немного.

— Так… немного — это сколько?

— Ну, на постройку опреснительной АЭС в Шевченко хватит.

— Даже так? Тогда ты мне чайку налей, и… что там у тебя нынче к чаю? А за чаем мы все в деталях и обсудим.

— Рассказываю для начала в самых общих чертах: станция Песочная обойдется стране в миллиард с небольшим.

— Так уж и с небольшим!

— Но всяко меньше двух, так что не перебивайте. Если вы помните, сейчас киноактерам и режиссерам гонорары за каждый показ фильмов уже не платятся.

— Вспомнила бабка как девкой была! Уже сколько лет-то это безобразие прекращено!

— И вот тут я с вами полностью согласна: безобразие это. Но вот за каждое исполнение музыки и песни, подчеркиваю — за каждое, даже если исполняет оркестрик в сельском ресторанчике — композиторам и поэтам-песенникам гонорары выплачиваются. Причем выплачиваются, даже если они музыку и слова придумывали по заказу, для фильма, например, и им уже эту работу оплатили.

— Я понял, что ты придумала…

— Еще нет. Точнее, не все поняли, но первая часть предложений у меня именно такой будет: за произведения, которые были созданы по заказу государственных учреждений, кроме оплаты собственно выполненной работы больше никаких отчислений не проводить, а признать эти произведения всенародным достоянием.

— И много мы на этом сэкономим?

— По музыке и песням немного, чуть больше одного миллиарда рублей в год.

— Ого!

— Это еще не «ого», а так, затравка. Перехожу ко второй части нашего балета: я предлагаю этот же подход использовать для любых произведений искусства и культуры. То есть не только для песен, а для любых, скажем, текстов: написал писатель книжку, гонорар получил — и все, может быть свободен: ему государство работу оплатило и больше ничего ему не должно. И на этом страна сэкономит уже не один миллиард: я специально статистику собрала, и у нас каждый, точнее почти каждый писатель сначала на одну книжку авансов получает в среднем свыше десяти тысяч, затем потиражных часто десятки тысяч, а потом многие десятки тысяч он получает чуть ли не до конца жизни…

— Ну, это если книги его переиздаются.

— Вы сильно удивитесь, узнав, что чтобы книгу издать и тем более переиздать писатель разным редакторам и прочей окололитературной шушере взятки дает в размере многих тысяч рублей? Не все, но очень многие писатели так делают, у меня есть уже готовый списочек примерно рыл тысячи на полторы.

— Но если мы отменим гонорары, то они и писать перестанут…

— У нас в стране поголовная грамотность, много людей не только читать, но и писать умеют. И довольно многие из них весьма талантливы — но вот шансов свои книги издать у них и нет. А отвалят эти литературные дармоеды, шансы у них появятся и писателей в стране только больше станет. Потому что не будут издательства за взятки всякое дерьмо миллионными тиражами печатать… да, для этого нужно будет и потиражный гонорар сделать одноразовым и от размера тиража почти независящим. И ту же самую систему для драматургов тоже ввести нужно.

— Ну, допустим…

— Но главное, нельзя вообще ни копейки платить всяким националам за то, что их творения профессиональные переводчики на русский переводят. Переводчику за работу платить нужно, причем много — если переводчик хороший, а тому, кто что-то там написал на языке тумба-юмба, пусть платит тумбаюмбский отдел культуры.

— А это почему? — очень «подозрительным» голосов спросил товарищ Патоличев. — Ты хочешь у нас в стране национальную культуру загнобить?

— Нет. Но националы пишут в основном ерунду всякую, ее в произведения литературы как раз переводчики и превращают. А поощрять создание разного дерьма просто потому, что дерьмо это пропитано каким-то национальным духом… Дерьмо — оно дерьмо и есть, независимо от того, какой национальности был его творец. Но это я говорю всего лишь как далеко не лучший ценитель всякого прекрасного, а вот как первый Зампредсовмина к этому добавляю вот что: на гонорары «национальным творческим кадрам» мы сейчас тратим в год почти два миллиарда. То есть всего разным, извините на нецензурщину, творцам страна просто так, ни за что буквально, ежегодно выплачивает чуть больше пяти миллиардов рублей.

— Хм… никогда такими подсчетами не занимался…

— Вы просто не рожали и не кормили, у вас времени свободного не было такие вещи подсчитывать.

— Понял, наберу в аппарат побольше умных девиц, замуж недавно вышедших и лучше всего сразу уж в положении, рассмеялся Николай Семенович. — У тебя всё на сегодня?

— Смеетесь? Я только начала, — улыбнулась уже я. — Так что берите еще тортика, устраивайтесь поудобнее…

— А ты что торт не берешь?

— У меня диета! Так что съедайте его быстрее, чтобы меня вид его не раздражал… так, на чем мы остановились? Ах, да…

— А вкусный у тебя торт, где купила?

— Нигде, это Ника такие делает.

— Рецепт дашь? Попрошу жену испечь.

— Его Ника не печет, кроме нижнего коржа: тут просто крем и желе с разными сиропами, и ягоды свежие.

— В ноябре свежие ягоды?

— Под Ряжском теплицы выстроили, там какие-то ягоды африканские, что ли, выращивают и клубнику ремонтантную. Ну и мне понемногу присылают… но мне, пока кормлю, даже их есть нельзя! Так я об чем: у нас в стране полсотни тысяч кандидатов и докторов всяких искусствоведческих наук, изучающих, в какой позе и где Лермонтов мцырей конрапупил или Пушкин с Анной Керн развлекался. И вот им страна в виде надбавок за звание ежегодно выплачивает более трехсот миллионов рублей. Я предлагаю всем искусствоведам эти надбавки снять нафиг, и выплаты эти оставить только настоящим ученым: врачам, учителям, инженерам и так далее. А еще было бы неплохо вообще всех этих лермонтоведов разогнать: пусть на стройки идут, реальную пользу Советской стране приносят, а знание того, сколько баб… о чем думал Пушкин, когда писал свою какую-то бессмертную строку, кроме вреда никакой пользы стране не приносит. Пусть эти искусствоведы хотя бы в библиотеки сельские библиотекарями работать отправятся!

— Вот послушаешь тебя — и сразу за культуру обидно становится. А в цифры вникнешь — и обидно становится уже за весь советский народ… У тебя эти цифры на бумажке уже выписаны?

— Вот, держите, проект постановления по авторским правам на музыку и песни, отдельное постановление по литературе и отдельное — по драматургии. И постановление насчет искусствоведов…

— Светик, а ты Нику не можешь попросить, чтобы они и для меня тортик такой сделала? Очень вкусный, только маленький… был. А постановления мы твои с Пантелеймоном Кондратьевичем еще обсудим — он точные цифры любит. Но принимать их не станем: все же праздник, зачем стольким людям под праздник-то настроение портить? Так что примем мы их под Новый год…

Вот чем мне нравилось руководство Николая Семеновича, так это тем, что у него «национальный вопрос» вообще не стоял. Ему было плевать на национальности, важно было лишь как человек работал. А товарищ Пономаренко, напротив, к вопросам национальностей относился весьма трепетно: малейшая попытка хоть как-то обеспечить любые привилегии для кого-то по признаку национальности по партийной линии каралась беспощадно. Ну а так как партия в СССР по сути дела контролировала весь «аппарат» вплоть до заместителей районных администраций и руководства всех госпредприятий с числом работников свыше десятка…

Так что «национальный вопрос» в стране не поднимался. Однако меня больше всего удивляло (и радовало) что он не поднимался и на международном уровне. СССР после смерти Сталина и гибели Берии как-то быстро прекратил (по крайней мере, на официальном уровне) «поддержку национально-освободительных движений» — то есть перестал обильно финансировать всяких дикарей, заявивших, что они «желают построить у себя социализм». Зато поддержка стран, действительно приступивших к строительству социализма, заметно усилилась — и пресловутое «международное положение» по сравнению с тем, что я помнила, поменялось очень заметно. И особенно заметно все поменялось в США.

По крайней мере, у Эйзенхауэра было поменьше поводов резко противостоять Советскому Союзу, он побольше денег на внутренние нужды страны потратил — и в шестидесятом выборы выиграл Никсон. У которого были свои взгляды по поводу «борьбы с коммунизмом» — и уже в шестьдесят третьем Вьетконг на юге Вьетнама победил, страна вновь объединилась и приступила к строительству все же социализма уже всерьез. Только вот денег на такое строительство у них было маловато, так что зарабатывать они их стали весьма своеобразно, отправляя своих граждан на заработки за границу. И в основном в Советский Союз.

А в СССР как раз рабочих сильно не хватало, причем больше всего не хватало рабочих низкоквалифицированных, на те же стройки — а вот деньги у страны были. И зарабатывали эти деньги и вьетнамцы, и корейцы, и китайцы, строя для советских людей в основном жилье и все те же «объекты соцкультбыта». И именно это позволяло мне относительно успешно «строить настоящий сталинский социализм», который, как мне в свое время дед неоднократно говорил, основывается на обеспечении людей всем необходимым.

Но он не забывал уточнять, что обеспечивать людей нужно именно необходимым, а все, что в перечень необходимого не входит, люди и сами купят. Вот только чтобы они могли все это купить, требуется наличие двух вещей: наличие ненужного товара и наличие у людей денег. Которые люди могут — если захотят — заработать. На предоставленной страной работе…

Юрий Михайлович (да, уже давненько Михайлович) на Брянщине развернулся вовсю. И это оказалось проделать несложно: руководство КПТ выделило ему просто невероятно большие средства. Правда, за эти средства следовало отвечать перед самой Светланой Владимировной, но он уж точно ответить мог: уже в текущем году под его руководством (и по его, что особенно важно, проектам) были полностью перестроены четыре села. Правда, осенью вьетнамские рабочие уехали обратно в свой Вьетнам: все же зимой они, скорее всего, просто вымерзли бы поголовно, но приехавшим им на смену строителям из Кореи и Китая на русские морозы было, похоже, вообще плевать. Тем более плевать, что дома-то строились все равно «в тепле»: все фундаменты в селах были еще до октября поставлены, затем их просто прикрыли, чтобы земля под ними не замерзла — а дома строились внутри шатров, под которые специальные печки с вентиляторами качали теплый воздух.

Еще быстрому строительству сильно способствовало то, что Василий Степанович успел запустить довольно много заводиков по выпуску стройматериалов, а в Карачеве даже стекольный завод заработал, на котором оконное стекло выпускалось — так что все, для строительства нужное, далеко и возить не приходилось. Почти все, ведь даже трубы канализационные делались «на месте», то есть на двух небольших «керамических» заводах. Конечно, для города такие трубы, возможно, были бы не очень хороши, но для двухэтажного строительства эта керамика была очень даже годной. И очень дешевой, как и производимая на тех же двух заводиках черепица. Вообще-то Юру идея крыть дома черепицей поначалу не вдохновила, ведь черепичная крыша получается довольно тяжелой сама по себе, а когда зимой еще и снега поднавалит… Однако в МАРХИ студентам арифметику тоже преподавали, так что некоторое переутяжеление крыш, причем на каменных домах с бетонными литыми перекрытиями, с лихвой окупалось. А если учесть, что качественная черепица может и сто лет простоять, то некоторое «несоответствие внешнего вида села древнерусским традициям» стоило просто проигнорировать: соломенная крыша требуемой хотя бы водоустойчивости с традициями гармонировала бы от силы пару месяцев.

А когда какие-то корейцы предложили эту черепицу вообще разноцветной делать, Юрий Михайлович разошелся уже вовсю: в индивидуальных домах, которые строились для конкретных семей, хозяевам предлагалось самым цвет крыши выбрать (правда, всего из трех вариантов), а вот здания общественные у него быстро превращались в какие-то «сказочные дворцы». И сам Юра даже себе не признавался в том, что дизайн его «дворцов» был навеян иллюстрациями Владимирского к «Волшебнику Изумрудного города»…

Сам Василий Степанович к «забавам» Юрки относится снисходительно, тем более что парень «за сметы» вообще не выходил. А вот «дополнительные удобства», которые он уже внедрил в новых поселках, колхозную жизнь сделали куда как более привлекательной и для подрастающего поколения. Ну да, централизованная канализация в деревне — это чудо, ранее не виданное — однако очень, как выяснилось, полезное. Если то, что в эту канализацию попадает, не сливать в ближайшую речку, а с пользой применить. Деревня-то в любом случае не город, тут народ много нагадить не сможет — так что на село, даже большое, и пары сменных прудов-отстойников хватит. А затем содержимое этих прудов, то есть то, что там «отстоится», можно и в метановый танк запихнуть. Метана, конечно, это много не даст — однако уже через месяц в этом танке если какие вредные микробы и были, то все сдохнут — и из танка очень хорошее удобрение можно сразу и на поля везти. Разве что на картофельные или свекловичные все же его возить не стоит, а вот на ржаные да овсяные очень даже неплохо получается. Но это все вообще дело десятое, а вот то, что в селе люди будут… уже начали жить даже лучше, чем в городе, было действительно важно. Как важно и то, что небольшие промышленные предприятия в этих селах тоже без рабочих рук не останутся.

Особенно МТС не останутся, на их базе как раз таких предприятий задумывалось очень много выстроить. Ведь народ-то там был рукастый, в отсутствие запчастей для тракторов мастера почти любую запчасть сами изготовить приноровились — а теперь планировалось, что они эти запчасти будут уже на потоке выпускать. Каждая МТС — свои, а нужными друг с другом меняться будут, но это и производительность труда поднимет, и зарплаты рабочим тоже. Вот только народ все же с некоторым неодобрением воспринял распоряжение товарища Федоровой о том, что с начала посевной и до окончания уборочной такое производство будет остановлено. Но народ не одобрял и того, что в это же время спиртное в сельмагах не продавалось — и что теперь, к каждому чиху прислушиваться? Тем более, что народ все это «не одобрял в целом», а вот конкретно очень даже поддерживал: когда в одном селе в сельмаг водку просто по ошибке завезли, там водителя чуть не избили за это. Правда, бить его собрались все же бабы, но тем не менее…

В целом год закончился «на мажорной ноте». То есть для меня на мажорной: я с огромным удовольствием слушала (точнее, читала) возмущенные вопли «культурной элиты страны», а Павел Анатольевич рассказал, что им (то есть его службе) пришлось в некоторый регионах перейти на усиленный режим. Настолько усиленный, что несколько сотен культурных элитариев Новый год встретили в местах временного содержания. Большей частью «за нетрудовые доходы», хотя и чисто уголовных статей немало граждан поймать успели. Точнее, не успели вовремя следы спрятать: ну не ожидал никто, что копать здесь будет даже не ОБХСС, а КГБ. А эти товарищи копают быстро и очень, очень тщательно, так что шансов даже на «условно-досрочное» ни у кого там не было. Мне об этом Лена рассказала, когда мы перед праздником в очередной раз разминались в спортзале. А еще она меня порадовала, сказав, что я уже могу спокойно на пляж выходить, вот только где бы мне пляж в январе найти? То есть я знала где — но туда мне точно не надо. Пока не надо…