Олегархат им. тов. Сталина

Глава 2

Система управления в СССР была выстроена еще при товарище Сталине и работала она (по крайней на уровне министерств) очень просто: высший руководитель (например министр) занимался стратегией развития отрасли, а управление конкретными проектами возлагалось на его заместителей. Причем перекладыванием «маловажных» проектов занимался уже непосредственно первый зам, и именно он определял, какие проекты считать важнейшими, а какие — второстепенными. Или какие проекты другие заместители в силу опыта и образования следующие замы смогут вести наилучшим образом. То есть важнейшие проекты вел чаще всего первый заместитель, те, которые он уже не успевал вести, перекладывались на второго зама и так далее. Простая иерархическая система, но формально за все проекты министерства отвечал все же именно первый зам — и отвечал он за них исключительно перед непосредственным начальником, и такая система работала прекрасно. То есть прекрасно работала в случаях, когда все люди, работающие в этой системе, соответствовали требуемому уровню компетентности, что, к сожалению, получалось далеко не всегда. Причем не получалось по причинам, по моему мнению, к объективным которые отнести было крайне сложно, часто люди на руководящие посты подбирались совсем не по профессиональным качествам. И если на высшем уровне (то есть на уровне министерств' все же товарищ Пономаренко вел довольно жесткий отбор, то уже на уровне замов часто люди появлялись лишь потому, что у них были какие-то сугубо личные связи с министрами или с членами Политбюро партии: дружеские или, что хуже, семейные. Или, что было уже совсем паршиво, связи, которые я бы назвала «клановыми». Просто потому только я бы так назвала, что сам термин еще в массы еще не проник…

Хотя… если разобраться, то и у меня в Комитете именно «клановый» подход использовался: тот же дед, или Игнат… то есть товарищ Буров Александр Петрович — они-то получили свои нынешние должности исключительно потому, что «я их хорошо знала», а дед вообще для меня шел за «ближайшего родственника». Так что катить бочку на министров за то, что они расставляли на посты в своем министерстве людей, хорошо им знакомых, было бы в корне неверно — но вот то, что после такой расстановки некоторые министры за «своих» людей явно отвечать не собирались… Даже не так: с таких «друзей и знакомых» министры работу все же стребовали в полном объеме, но вот то, что они этим своим ставленникам позволяли различные вольности, причем зачастую выходящие уже за рамки законов, было, мягко говоря, неверным. Но и «поймать на горячем» таких товарищей было не очень просто, так как отчетность тут шла строго по внутренней вертикали системы управления, и со стороны чаще всего было просто не видно, что творилось в министерской «глубинке». Но если правильным образом изменить систему управления…

Саму иерархичность системы я, конечно, менять не собиралась, так что правильнее было бы сказать, что я решила изменить «систему управления и контроля», причем с некоторым упором на контроль. Однако, чтобы этот контроль осуществлять, требовалось и многие «управляющие процедуры» серьезно так поменять, иными словами, «наполнить старую схему управления новым содержанием», причем полностью. И я занялась — внешне неторопливо, но, по сути, очень быстро — изменением системы «внутриотраслевого документооборота». Под очень благовидным предлогом снижения вероятности ошибок в отчетной документации. И для внедрения такой системы у меня было уже практически все готово. То есть в СССР было почти все готово, потому что в одиночку Комитет с такой задачей точно бы не справился. Но имея за спиной поддержку (технологическую) всего Советского Союза…

А также поддержку со стороны мужа: Сережин институт очень неплохо потрудился, создавая крайне нужные системные программы. И со стороны настоящего монстра советского (да и мирового) программирования заведующего кафедрой кибернетики в МИФИ товарища Кузина. У меня когда-то работал выпускник этой кафедры, и он рассказывал, что еще в шестидесятых под руководством Льва Тимофеевича была разработана настоящая система ИИ: эта системы, обрабатывая диагностические данные по раковым пациентам, выдавала рекомендации для врачей по выбору оптимальных схем лечения. Однако тогда систему в работе применять не стали: у Кузина отец попал в Онкоцентр и его система сообщила, что выбранный врачами способ неминуемо приведет к смерти пациента и предложила альтернативу, которая могла пациента все же вылечить. Однако врачи решили проигнорировать выводы «бездушной железяки» — и отец Кузина умер именно в предсказанный системой день — и руководство Онкоцентра навсегда прекратило сотрудничество с МИФИ. Но это произошло (если мне не наврали, но я ее проверила и вроде бы информация была достаточно достоверной) «в другой истории» — а сейчас команда Кузина разработала систему управления документооборотом (по составленному лично мною техзаданию) — и вот эту систему (написанную на разработанном Сережей языке, кстати) я и начала «постепенно внедрять».

И тут «постепенность» означало лишь то, что устанавливаемые на всех предприятиях компы пока еще не объединялись в одной сети — но вот передача копий всей документации в вышестоящие учреждения на тех же дискетах сразу подразумевалась, так что теперь и в Совмине доступ (хоть и «отложенный») к любому документу любого предприятия должен был появиться, причем очень скоро. Но в любом случае все это было делом хотя и скорого, но все же будущего — но суровое настоящее тоже требовало внимания. Причем не только по части предприятий оборонного комплекса: даже самым крутым атомным инженерам или компьютерным гениям всех времен и народов для того, чтобы работать, нужно было сытно и питательно есть разную еду, и желательно три-четыре раза в сутки. И поэтому я занялась и руководством сельским хозяйством. То есть, конечно, подменять собой Минсельхоз я не стала, но протолкнула примерно за месяц до посевной через Совмин постановление о проведении очередного «эксперимента», причем сразу в трех областях. Точнее в двух областях и одной совершенно автономной республике: в областях Брянской и Рязанской, а в республике, понятное дело, Башкирской.

Руководство (в лице товарищей Патоличева и Пономаренко) к моему предложению отнеслись с большим интересом, ведь в «специальных районах» сельское хозяйство уже показывало выдающиеся, по их мнению, результаты: в Ряжском районе урожаи той же пшеницы в прошлом году были выше, чем в Ставрополье, а в Почепском районе на Брянщине в некоторых хозяйствах урожаи заметно превысили достижения лучших колхозов, расположенных в прославленных черноземных районах Украины — а ведь в Почепском районе почвы-то были в основном лесными подзолами, ранее урожайностью никого не поражающими. И превышение это было лишь в хозяйствах, которыми управлял КПТ, что лишь подчеркивало контраст по сравнению с соседними колхозами, ведущими хозяйство «по старинке». Ну да, в Брянщине в основном все же рожь сеялась, а не пшеница — но почти сорок центнеров с гектара чего угодно вызывало лишь безмерное уважение к тем, кто такое смог продемонстрировать. Конечно, еще и год хороший был в смысле погоды, но если на двух соседних полях урожайность отличается в два раза, то возникает повод задуматься.

«Эксперимент» был рассчитан на три года (или на пять — в зависимости от того, как народ откликнется, я такой вариант тоже предусмотрела), так что посевная шестьдесят четвертого довольно много где началась уже «по новым правилам». В смысле, правила-то были «старыми»: в поля вышли трактора МТС, колозники «оказывали механизатовам всемерную помощь» — вот только колхозников стало гораздо меньше. Потому что многим колхозам было сделано предложение, от которого, по моему мнению, отказаться могли лишь законченные идиоты: я предложила (не я, а представители Комитета все же) колхоз преобразовать в совхоз (причем большей частью несколько колхозов преобразовать в один совхоз), бывшим колхозникам все же всерьез заняться трудолюбием и вместо валяния на завалинке в то время, пока в полях трудятся механизаторы с МТС, приступить к строительству много чего полезного для страны и для их собственного кармана. А каким образом все это должно привести к повышению урожаев, уже (по опыту прежних «комитетских» хозяйств) было в принципе известно…

К моему глубочайшему сожалению, урожаи должны были вырасти все же не сразу, а как раз года через три — но эти три года были, по большому счету, «неизбежностью», так что чем раньше «все начнется», тем быстрее результат проявится. Хотя первые результаты — если все делать «по уму» — должны были и уже в следующем году стать заметными для любого мужика. Вот только для этого нужно было очень серьезно сельский труд интенсифицировать — но не путем перехода от работы по двенадцать часов в сутки к работе уже круглосуточной, а путем «всемерной механизации» этой работы.

И суть эксперимента, которую я в деталях прояснила для руководства, заключалась в простом тезисе: колхоз (даже самый что ни на есть «колхоз-миллионер») на нужную механизацию за свой счет не способен. И вообще, если считать результаты сельхозработ в рублях и копейках, то может показаться, что сельское хозяйство убыточно по определению, ведь сейчас в СССР хлеб в магазинах продавался дешевле закупочных цен на зерно, да и большая часть остальных продуктов даже в планах рассматривалось как «дотационная». Точнее, «дотационными» рассматривались как раз сами колхозы, которым даже расценки на услуги МТС выставлялсь меньше, чем стоило сожженное тракторами топливо, а уж о том, что топливо в деревню поставлялось разве что не бесплатно, и говорить не приходилось.

Однако у меня было несколько иное мнение, и в первую очередь это касалось топлива. Не для электростанций каких, а вообще. Потому что Советский Союз — страна огромная, однако без отопления в ней живется плохо: людям нужно «простое человеческое тепло», а без него прожить зимой можно разве что в Ленкорани или в Аджарии — да и там плохо и очень недолго. А вот с отоплением можно было неплохо жить где угодно, вот только в «пересчете на солому» на отопление сорока метров жилья требовалось этой соломы сжигать (в хорошем котле) килограмм в час (на Ставрополье, конечно, и семисот грамм хватит, а вот на Вологодчине уже ближе к полутора потребуется). С другой стороны, для отопления среднего деревенского дома хватит соломы, собранной с пары гектаров — если ее правильно приготовить, конечно. А в той же Башкирии солому-то выращивают на четырех с половиной миллионах гектаров! Заодно там, конечно, и всякое другое выращивают — но вот пройти в тепле зимний стойловый период республика способна буквально «на подножном корму». Причем я не просто так упомянула «стойловый»: коровники с птичниками ведь тоже отапливать нужно, причем даже посильнее, чем жильё: это в доме можно форточку прикрыть и нормально в закрытой комнате жить (ну, если в рационе гороховым супом и тушеной капустой не злоупотреблять), а помещения для скота даже в морозы проветривать необходимо постоянно.

И вот в «отопительных целях» сразу несколько предприятий «девятки» начали массовое производство (в кооперации друг с другом, поскольку тут требовалось оборудование именно разных министерств) машин для переработки соломы в пеллеты и пеллетных котлов для установки в жилые дома крестьян и на животноводческие фермы. Но это я сочла всего лишь «промежуточным вариантом», поскольку из той же соломы качественное топливо можно было и иначе получить. Например, в метановых танках: в них килограмм соломы превращался (причем довольно быстро, всего за месяц) в треть куба чистого метана. По теплотворной способности — практически то же самое, по удобству использования — на порядок лучше. А еще из метановых танков выхолило очень неплохое органическое удобрение, даже лучше навоза. Но для его получения все же требовалось эти танки выстроить — и вот как раз этим «свободные от работы мужики» и занялись. Но — исключительно в новых совхозах: дело это было не самым дешевым и большинство колхозов такое строительство потянуть точно не смогло бы. Да им никто бы те же детандеры и не продал бы: их и на строящиеся уже «метановые минизаводы» не хватало. Пока не хватало…

А «простой пеллетный микрозаводик», который предполагался к установке в каждом новом совхозе, был не очень-то и простым. То есть на заводике имелась машина, превращающая мелкорубленную солому (причем предварительно нагретую аж до восьмидесяти градусов) в собственно пеллеты. А эта солома грелась (и предварительно еще и сушилась) горячим газом, вылетавшим из трубы небольшой пеллетной электростанции, энергией с которой все моторы на этом заводике и запитывались. Еще в комплект заводика входила машина, которая готовую продукцию расфасовывала по мешкам (так как пеллеты просто на воздухе, впитывая влагу, со временем в труху превращались) — и все это стоило более чем прилично. Но все же оно того стоило: и селам на зиму отопление гарантировалось, и избытка продукции хватало как котельным в окрестных городах (небольших, конечно), так и местным электростанциям. Так что хотя как топливо солома с тем же углем конкуренции не выдерживала, за счет экономии на завозе угля она — при кажущейся дороговизне производства — оказывалась заметно выгоднее. Вдали от угольных шахт и карьеров выгоднее. Пока выгоднее — пока метановые танки не поднялись на окраине каждой деревни в стране, но до этого нужно было еще дожить.

Насчет «дожить» мысли меня начали посещать уже во второй половине апреля, но я их отбрасывала и вкалывала, не разгибая… в общем, того не разгибая, что обычно люди все же стараются разогнуть. И в мае я на «неразгибательный» режим перешла уже окончательно: работала «на удаленке», несколько раз в день преодолевая дистанцию от спальни до кухни и до своего кабинета. А первого июня с чувством глубокого удовлетворения от выполненной к этому времени работы увеличила население нашей квартиры еще на одного человека. Сережа хотел сына Александром назвать, но я всего лишь поинтересовалась, как, по его мнениию, в школе будут дразнить Александра Сергеевича (причем сообщила, что уж точно не «Грибоедовым»), и сын стал Володей.

От Николая Семеновича и Пантелеймона Кондратьевича я получила два втыка за то, что до последнего дня работала, а попутно еще и орден Ленина (и Николай Семенович ехидно сказал, что орден я не за работу обрела, а за рождение нового гражданина страны), но насчет работы я была относительно спокойна: все желаемые процессы я уже запустила, а пару месяцев специалисты и без меня с текучкой справятся. А если не справятся, то комп у меня у серверам Совмина и серверам Комитета уже подключен, номер телефона люди знают (и даже уже перестали пугаться, когда Ника или Вика, бравшие трубку, объясняли звонившим, где они видели все их проблемы).

А от инженеров из Ряжска я получила подарочек совсем уж высокотехнологичный: они смогли изготовить, причем по КМОП-технологии, оптический сенсор. И не просто сенсор, а матрицу на полтора мегапикселя, вполне пристойно передающую куда надо полноцветную картинку размером шестьсот на восемьсот точек на частоте до шестидесяти кадров в секунду — то есть вполне годную для изготовления видеоаппаратуры. Вообще-то о том, что КМОП-схемы к свету чувствительны, они заметили еще давно, однако чувствительность была, мягко говоря, не очень — так они придумали, как изготовить схему трехслойную, и собственно сенсоры почти всю наружную поверхность и заняли — а это, по моему мнению, было уже на грани технологического чуда. Или за гранью: тут мое мнение и мнение Лены немного разошлись. Сразу после того разошлись, как я наладила было группу инженеров «срочно придумывать управляемый по телевизору самолет-снаряд».

Причем последнее я попросила проделать в качестве «вспомогательной задачки», а основную я сформулировала попроще: научиться передавать телевизионный сигнал по линиям связи с пропускной способностью в пределах мегабайта в секунду. Потому что таких линий было уже довольно много, и даже между Москвой и Ленинградом была десятимегабайтная линия, а от Москвы до Горького и дальше до Куйбышева имелась линия, пропускающая свыше двадцати мегабайт. Правда, стоили такие кабели ну очень уж дорого, но до оптических было еще очень далеко. Или не очень, все же народ на эту тему думал очень серьезно и даже успел какие-то результаты вроде получить. Насколько я помнила, впервые в мире передачу сигнала по оптике осуществили в СССР, в Зеленограде, правда, еще не скоро, в конце семидесятых — но если разработчиков существенно поощрить и дать им побольше возможностей…

Когда сына кормишь, то много всякой ерунды в голову лезет. Но все же далеко не все, что в таких случаях туда лезет, является ерундой. Бывает, что и вполне дельные мысли возникают — а если есть люди, которые могут эти мысли еще раз подумать и в случае признания их не ерундой воплотить, то становится очень интересно. И интересно становится уже не одной мне…

Александр Петрович Буров от свалившейся на голову ответственности несколько обалдел, но он давно уже привык распоряжения руководства исполнять быстро и качественно, так что обалдение не помешало ему заниматься, причем довольно неплохо, порученным делом. А дело было довольно интересным, ведь в Башкирии черноземы-то были уникальными. Некоторые говорили, что, мол, по плодородию они уступают украинским, ну так это они от зависти говорили: на Украине черноземов-то было в самом «жирном» месте под два метра, а здесь и восемь метров чернозема немало где встречалось, ну а два и даже три метра — так это и удивления ни у кого из местных не вызывало. Правда, с урожаями было несколько похуже, но ведь это дело временное — однако тут совсем другая засада появлялась. Как дожди — так сельские дороги превращались в непролазную грязь, и от того довольно много урожая просто терялось, так как вывезти его с полей вовремя не успевали. Но если дороги проложить нормальные…

Нормальные дороги в черноземах прокладывать было очень непросто. Потому что тут нужно было с полосы дороги сначала чернозем все же убрать. То есть крайне желательно было убрать, ведь если случатся настоящие дожди (явление в черноземной зоне все же довольно редкое), то вся дорога утонуть может. А может и не утонуть, но рисковать не хотелось. Тем более, что снятый с трассы чернозем было нетрудно в другое место перевезти, ведь имелась в республике и куча мест, где почва была, мягко говоря, не из лучших. Например, тот же Благовещенский район, полностью покрытый сильно выщелоченными серыми подзолами, на которых богатый урожай даже ожидать было бы смешно. Ну, если ничего с этой почвой не делать…

Но в районе — делали, и делали немало, поэтому и стал район примером для всей республики. А если сделать еще больше — например, подсыпать на поля черноземчику, убираемого со строящихся на черноземах дорог, то хорошо будет всем: и тем, у кого дороги нормальные появятся, и тем, у кого урожаи на полях вырастут. Одна беда: вывозить сотни тысяч кубометров грунта грузовиками выходило довольно накладно — как и завозить еще большие сотни тысяч уже песка и глины, и поэтому первой работой, начатой сразу по завершении посевной, стала прокладка временных узкоколейных дорог, по которым все и возилось. И пока чернозем вываливался на поля, стоящие под черным паром — а в следующем году с них уже можно будет очень хороший урожай снять. И народ в деревнях это прекрасно понимал, как понимал и то, что хорошие дороги, по которым можно в любую погоду в село доехать, лишними точно не станут. Тем более, что про дороги в новые совхозы рассказывать приезжал уже не Александр Петрович, а его жена Валентина Ильинична, и рассказывала она о пользе этих дорог сугубо со своей, то есть с медицинской стороны:

— В прошлом году на вызовы в деревни вовремя не успела «Скорая помощь» приехать чуть больше двухсот раз, то есть больше двухсот раз она приехала, когда помогать скоро было уже некому. И если бы были нормальные дороги, то — и я это могу ответственно заявить — в республике сейчас проживало бы минимум на сто восемьдесят человек больше. Или даже на двести с лишним, ведь еще ко скольким пациентам эта «Скорая помощь» приехала не то чтобы совсем поздно, но с изрядным опозданием…

И вот такая агитация позволяла не только успешно дороги строить, но и прочее всё. Например, на базе Дюртюлинской МТС в поселке началось ускоренное возведение «экскаваторного завода»: ковровцы, изготавливающие небольшие навесные экскаваторы для строительных машинок, могли их поставлять хорошо если по десятку в месяц, а нужно было (в том числе и для сельских строек) минимум полсотни в этот самый месяц. А всего на базе МТС начали строить уже семь небольших заводиков: много чего в стране нужно было еще всякого понаделать.

Но все же Александр Петрович заманивал колхозников превратиться в рабочих совхозов не дорогами и не улучшением медобслуживания: основным стимулом он выбрал строительство нового жилья. Новых, кирпичных домов «со всеми удобствами» — и это было для страны выгодно. Во-первых, проекты новых домов разрабатывались хорошими специалистами с учетом «климатических требований», и в таких домах зимой для отопления дров (или любой их замены) требовалось почти вдвое меньше, чем для отопления простой избы. А во-вторых, такое строительство помогало «сократить» деревни уж совершенно «неперспективные», что прилично сокращало расходы и на снабжение сел всем необходимым. Ведь электричество-то при нынешнем уровне жизни уже стало вещью необходимой, а тянуть десятки километров линий электропередач и ставить множество трансформаторов, которые еще и обслуживать требовалось, было бы очень дорогим удовольствием для страны.

Так что с работой все было понятно — и одно лишь расстраивало Александра Петровича: Василий Степанович свой, Большеустьинский район, тоже «передал» в подчинение товарища Бурова — а сам куда-то уехал, и ведь даже не сказал, зараза старая, куда! Впрочем, уехал он по распоряжению Светланы Владимировны, и при необходимости и у нее можно будет спросить, как со старым другом связаться. Но — только при острой необходимости: ясно же, что Зампредсовмина людей просто так никуда не посылает и у Васьки тоже сейчас дел невпроворот. Но это сейчас, ведь ближе к Новому году большая часть работ уже завершится и можно будет вздохнуть свободно. И со старым другом встретиться, чтобы обсудить то, как быстро стала меняться жизнь в стране. Которую они же, собственно, так быстро и меняли…

У меня лето прошло под знаком «заботы о своем драгоценном здоровье». То есть я как бы одним глазом поглядывала на то, что творилось в стране и как воплощались «мои заветы», и даже периодически учиняла разборки по поводу срыва некоторых планов — но срывов было немного, да и почти все они сами по себе были «плановыми»: некоторые мои идеи воплотить было можно, но как именно — лично я себе представляла с большим трудом. Поэтому и к обещаниям «реализаторов» изначально относилась скептически: то есть если они планы выполнят, то и хорошо, а не выполнят — «ну я же говорил!»

Так что и «разносы» мои в основном сводились к «А я вас предупреждала! Так что собрались и принесли мне планы, хотя бы издали на правду похожие», а большую часть свободного времени я посвящала все же детям и себе, любимой. Вовка мне добавил почти двенадцать килограммов веса и я теперь старалась как можно скорее вернуться в норму. Что было сделать не очень-то и просто, потому что добрые врачи, которые меня окружили (я подозреваю, что по приказу Николая Семеновича и при явном попустительстве со стороны Лены) «диету» мне прописали такую, что нормальная-то баба еще с полпуда набрала бы. Но я-то не совеем нормальная, уже через месяц после родов вернулась к своим тренировкам. И в расчете на «будущую фигуру» стала придумывать новую «начальственную одежду». Сейчас как раз в моду начали входить женские брюки, так что где мне уже было развернуться. А чтобы «разворачиваться» было проще, я еще плотно пообщалась с товарищами из Минлегпрома. Наверное, им тоже про меня всякого рассказали, так что уже в начале сентября легпромовцы приволокли мне «для оценки» последние достижения советской текстильной промышленности. Домой приволокли, и очень, я бы сказала, передовые — что заставило меня сильно задуматься. Но задуматься все же «в положительном смысле»…