Олегархат им. тов. Сталина

Глава 21

У товарища Пономаренко в деле подбора партийных кадров был очень простой подход: если человек был годен, но не воевал, то для партийной работы на серьезных должностях он не годился. По отношению к кадрам государственным, а не партийным, у него в этой части имелись некоторые послабления, но все же исключения были очень редкими — и поэтому в республиках с «национальными кадрами» было довольно спокойно: не мешали такие кадры развитию страны. Исключением (причем весьма специфическим) был Узбекистан: там именно национальных кадров работало много, но специфика заключалась в том, что все эти кадры во время войны были солдатами и офицерами дивизий НКВД, ведь четыре таких дивизии были почти полностью укомплектованы узбеками. То есть и там кадры были «проверенными», по крайней мере политику партии понимающими…

Из ранее знакомых мне фамилий сейчас в газетах по радио и телевизору упоминали лишь Брежнева, занимающего пост Первого секретаря ЦК компартии Украины и Кунаева, работающего Предсовмина Казахстана. А вот все прочие «товарищи из республик», чьи имена мелькали в прессе, были мне совершенно незнакомы — но, откровенно говоря, мне до них и дела не было. Да и этих двоих я «заметила» лишь благодаря тихим скандалам в руководстве страны, по результатам которых контуры нескольких республик поменялись. Кунаев просто не стал «осваивать целину» на севере Казахской республики, решив, что это «слишком накладно для республиканского бюджета», и даже представил детальные (и очень точные, между прочим) экономические обоснования своего решения — а в результате девять северных областей Казахстана (включая Гурьевскую) отошли к Российской Федерации. А «дорогой Леонид Ильич», заняв должность Первого секретаря Украины и, очевидно предвидя существенные проблемы «по национальному вопросу», сумел передать в Белорусскую ССР Волынскую и Ровенскую области, а у товарища Гусарова (как и у самого товарища Пономаренко) в отношении нацистов и опыт был «правильной работы», и желание еще не пропало.

Еще мелкое изменение с границами произошло в шестьдесят четвертом: на карте РСФСР появилась единая Осетинская АССР, сразу после завершения строительства Рокского тоннеля. Его, длиной в пять с половиной километров, прорыли с помощью уже четвертого «моего» горнопроходческого комплекса вообще меньше чем за два года даже при том, что копали его с одной стороны.

Но в целом в СССР ничего серьезного и хоть как-то внушающего опасения не происходило: народ видел, что жизнь становится лучше и счастливее, на всякие «бантики» для украшения этой жизни заработать стало нетрудно — а «бантиков» становилось с каждым днем все больше. Ну а отдельные граждане, чем-то сильно недовольные, конечно, встречались — но с ними воспитательная работа велась крайне эффективно. Павел Анатольевич получил должность председателя своего Комитета, а выдернутый из КПТ внезапно дед стал начальником «Управления по работе с националистическими группировками», так что за эту часть «внутренней политики» я была теперь совершенно спокойна. И вообще за всю эту «внутреннюю политику», а вот относительно внешней…

Внешняя политика СССР ну совершенно не походила на ту, о которой я знала в юности. Отношения со всеми странами отличались прежде всего бросающейся в глаза прагматичностью, денег на всяких тумба-юмба, прокричавших спьяну «социалистические лозунги», страна не тратила. А то, что в руководстве собрались настоящие прагматики еще «сталинского призыва», очень способствовало установлению очень тесных и взаимовыгодных связей со странами, которые этого хотели. И тут основным была именно взаимовыгодность, поэтому с ГДР, например, торговля по объемам превосходила объемы торговли со всеми другими социалистическими странами вместе взятыми. То есть это если КНДР не учитывать, но пока с Кореей торговля была «временно односторонней»: с моей подачи туда вливались огромные средства, а из Кореи поставки были не особенно и большими. Но это, я считала, было явлением сугубо временным, хотя «временные рамки» такого положения дел и вызывали определенное неудовольствие у Николая Семеновича (хотя он со мной по этому поводу и не спорил особо). Еще с Болгарией мы много всякого взаимовыгодно друг другу продавали, с Венгрией — а все остальные «страны, склонные к социализму», не смогли не заметить, что мировой нефтяной кризис на этих трех странах сказался вообще никак: никакие внутренние цены не поменялись, никаких дефицитов не возникло.

А вот у чехов и поляков картина была иной, они так сильно стремились торговать с Советским Союзом «по рыночным ценам», что торговля была минимальной — а с подорожанием нефти им стало совсем уже грустно. Но мне ни поляков, ни чехов было ни капельки не жаль, я даже втихаря радовалась их проблемам: все же я историю не забыла и прекрасно помнила, что война против фашистов закончилась не в Берлине, а в Праге. Однако все потенциальные проблемы в Европе выглядели слишком уж незначительными, чтобы на них внимание обращать, а вот проблемы с Китаем…

У меня было свое личное мнение относительно причин, породивших эти проблемы, причем мнение это я сформировала еще будучи владелицей двух очень специфических заводиков и одного небольшого городка. Тогда мне с Китаем много торговать пришлось, я с китайскими товарищами общалась часто, и общалась я с довольно грамотными китайцами, причем не столько с инженерной точки зрения грамотными, сколько с экономической. И вот с ними некоторые вопросы, хотя и мельком, всплывали в обсуждениях взаимной «торговой политики», и они мое мнение в целом подтверждали: все экономические проблемы Китая пятидесятых-семидесятых годов были обусловлены даже не столько безграмотностью товарища Мао (хотя и это определенное влияние на происходившие в стране процессы имело), сколько полная «изоляция» руководства от реальной информации о происходящем в стране. В Китае могла случиться любая глубочайшая задница, но в докладах наверх всегда сообщалось, что «все хорошо, прекрасная маркиза». А если нет верной информации, и особенно если поступающая информация изначально ложная, то и принять правильные решения просто невозможно.

Но вот о чем китайские товарищи умалчивали (специально или нарочно, я даже выяснять тогда не собиралась), так это о том, что при Мао передать наверх достоверную информацию было просто невозможно: ее «корректировали» во множестве промежуточных инстанций, а если кому-то и удавалось случайно донести ее непосредственно до Мао, что он — если такая информация ему просто не нравилась — «доносителя» очень жестко (и жестоко) наказывал. То есть понятно, что страной вообще было управлять невозможно, и именно поэтому там зарождались разные «большие скачки» и «культурные революции».

«Большой скачок» в Китае случился и в этой истории, правда, чуть попозже — однако закончился он нанесением и большего урона китайской промышленности. А полтора года назад началась и новая «культурная революция» — и жесточайшие репрессии по отношению к людям, имеющим хоть какое-то приличное образование, окончательно добило китайскую экономику. И у товарища Мао остался единственный выход, позволяющий ему все же сохранить власть: требовалось найти «внешнего врага». И он, похоже, на роль такого врага выбрал вообще все страны, с Китаем граничащие, в том числе и Советский Союз…

Пока что это проявлялось главным образом в риторике, но уже Китайское правительство предъявило некоторые территориальные претензии к Вьетнаму и к СССР. И по отношению к Советскому Союзу основной «линией раздора» стала граница по Амуру: согласно давнему договору она должна была проходить по китайскому берегу при том, что саму реку можно было использовать для плавания судами обеих стран без ограничений. И Мао потребовал пересмотра договора «в соответствии с международными правилами» и проведения границы по фарватеру. И, соответственно, передачи Китаю множества островов на реке. Понятно, что Советское правительство эти требования просто проигнорировало, тем более что никаких особых «международных правил» не существовало и границы всегда определялись прямыми договорами между двумя странами. Но китайскому руководителю было очень нужно отвлечь внимание своего населения от очевидных провалов в экономике, поэтому накал в отношениях нарастал. И, по некоторым сведениям, поступающим из Китая, Мао всерьез рассматривал варианты силового захвата территорий, причем не только на Амуре — а начинать войну с китайцами было очень паршивым вариантом.

Правда, были и «другие варианты»: Мао взамен на снятие территориальных претензий «был согласен» на предоставление Китаю огромной экономической помощи, но там такие суммы назывались, что «такой вариант был вообще не вариант». И тем более смысла рассматривать такой вариант не было, поскольку не было и не малейшей уверенности в том, что эти претензии не возникнут снова уже после предоставления китайцам всей запрашиваемой «помощи». По крайней мере у меня так точно не было, я не забыла, что в девяностых и начале двухтысячных китайцы «претендовали» вообще на весь Дальний Восток. Вроде и «неофициально», но при полном попустительстве и даже моральной поддержке этих претензий со стороны властей…

Поэтому и разговор о Китае с Николаем Семеновичем меня сильно насторожил:

— Светик, ты же наверняка знаешь, что там есть люди, которые все же Советскому Союзу сильно симпатизируют, и люди эти занимают довольно высокие посты. И вот они сообщают, что Мао всерьез рассматривает варианты с применением ядерного оружия…

— Тогда вам нужно не со мной разговаривать об этом, а с Павлом Анатольевичем.

— С ним мы уже поговорили, и… это не твоя забота. А ты подумай, как мы эту проблему можем решить, скажем, экономическими способами.

— Экономически такие проблемы не решаются, поскольку проблема-то чисто политическая.

— А политика, между прочим, это концентрированное выражение экономики.

— Тогда два вопроса. Первый: а у Китая есть уже атомная бомба?

— А второй?

— Второй будет после ответа на первый.

— Пока вроде еще нет, но у них уже три года работает газодиффузионный завод по обогащению урана. И, по нашим расчетам, у них уже может набраться достаточно урана для изготовления бомбы.

— Тогда второй вопрос будет таким: а мы как быстро сможем узнать, что они бомбу уже изготовили?

— Это точно никто сказать не может, однако наши атомщики убеждены, что без проведения испытаний китайцы не обойдутся. И есть сведения, что они уже обустраивают полигон для таких испытаний в районе озера…

— Лобнор, я в курсе.

— Так зачем тогда спрашиваешь⁈

— Уточнить кое-что. Так, говорите, Мао ко всем соседям территориальные претензии предъявляет?

— Да. Нет, но к половине… в его списке Вьетнам, Бутан, Индия, мы, конечно, еще Япония…

— Понятно. Но клин, как известно, клином выбивают. Если копнуть историю, то Китай захватил приличный кусок корейской территории, и если товарищ Ким выдвинет к Китаю свои претензии…

— Ну ты сравнила: десятимиллионная Северная Корея и полумиллиардный Китай!

— У товарища Кима армия численностью под миллион человек, а у Мао — около четырех, причем я могу с определенной уверенностью говорить, что один кореец стоит пятерых, а то и десятерых китайцев. И китайцы об этом, между прочим, знают.

— Я не думаю, что Ким будет ссориться с Мао.

— А ему не надо ссориться, там будет достаточно в исключительно научных кругах, среди корейских историков, начать публичное обсуждение вопроса — и у Мао появится повод еще раз задуматься о своих претензиях. Правда, сам он не задумается, у него мозгов не хватит, но в руководстве Китая есть и достаточно умные товарищи.

— У Кима с Китаем большая торговля…

— У нас с Китаем тоже торговля не самая маленькая.

— А может все же лучше…

— Ну лучше.

— Ты же мне даже договорить не дала!

— Поясняю: Мао — отнюдь не подарок, но с ним те же американцы даже разговаривать не будут. А вот если… когда Мао не станет, то его верные сторонники с огромным удовольствием начнут сотрудничать с американцами, и у нас на границе появится достаточно сильная и очень враждебная нам страна. Я думаю, что нам такого счастья точно не надо.

— А что тогда ты хочешь предложить?

— Пока ничего, я сначала поговорю с товарищем Ким Ирсеном. И вот по результатам этого разговора я, возможно, что-то умное и смогу сказать.

— А возможно и не сможешь, так?

— Приятно говорить с умным человеком. Значит так, я сегодня же лечу обратно в Пхеньян, на пару дней максимум, а когда вернусь… А пока я думаю о том, какой мне костюм для Кореи надеть, вы мне вкратце расскажите, что у нас в Европе творится.

— Да ничего особенного, разве что в Чехословакии…

Про «Пражскую весну» я помнила, и эти слова меня насторожили, однако, как выяснилось, напрасно:

— Там расклад политический забавный сложился: на выборах в ЦК компартии Чехословакии вроде победил товарищ Дубчек, а в первым секретарем ЦК словацкой компартии избрали Гусака — и они всерьез так сцепились. Тихо, наружу свои разногласия не выносят, но есть сведения, пока еще не проверенные, что Дубчек предложил свои разногласия решить кардинальным способом, а именно разделением республики на Чехию и Словакию. Сейчас Пантелеймон Кондратьевич размышляет, как бы этих петухов разнять…

— А не надо их разнимать, пусть страну поделят. Сейчас это будет для нас лучшим решением кучи проблем, и, я думаю, в том числе и поможет проблему с Мао благополучно разрешить.

— Это как? И причем тут Чехословакия? Я насчет Китая…

— Я устала с дороги, языком с трудом ворочаю. Мне два раза одно и то же трудно повторять, поэтому давайте заедем к Пантелеймону Кондратьевичу и мою идею обсудим. Она, конечно, может оказаться и полным бредом, но втроем-то мы с уровнем бредовости её, надеюсь, разберемся…

Боже, как же я соскучилась по своей московской квартире! Откровенно говоря. Я чуть не заплакала, когда снова увидела сделанную по моим эскизам мебель, вдохнула запах торта, который уже сделала Ника — но работа есть работа, так что я всего лишь переоделась и снова отправилась в Щелково. С надеждой, что снова я в своей квартире окажусь уже через три дня, но ведь всякое может случиться. Сережа, когда я ему сказала, что снова «срочно отправляюсь в командировку», лишь вздохнул и пожелал счастливого пути и скорейшего возвращения: он уже давно привык к тому, что со мной жизнь несколько непредсказуемой получается. Забавно: он — привык, а я — все еще нет.

И особенно непредсказуемым оказалось то, что со мной в эту командировку отправился начальник управления КГБ: после разговора с товарищем Пономаренко тот решил, что мне потребуется весьма специфическая помощь. А Павел Анатольевич уже решил, кто мне такую помощь сможет лучше всех оказать…

У меня вообще-то была мысль с дедом по дороге кое-что обсудить, но это у меня лишь вечер только что настал, а у него-то давно уже была глубокая ночь, так что все разговоры как-то быстро завяли. А чтобы мозги не вскипели от навязчивых мыслей, есть мелатонин, так что в Пхеньян мы прибыли относительно свежими. То есть я — совсем свежей, ведь и пары дней не прошло после того, как я город покинула, но и дед смотрелся вполне бодрячком.

Товарищ Ким Ирсен моему столь скорому возвращению удивился, конечно же — но возражать не стал, и мы весь день посвятили обсуждению определенных проблем. И в ходе этого обсуждения он задал лишь один действительно серьезный вопрос:

— Вы предлагаете мне воевать с Китаем?

— Упаси господь! Ваше задачей будет всего лишь намекнуть товарищу Мао, что в игры с территориальными претензиями можно играть и вдвоем, и втроем. И что в таких играх безусловно проиграет тот, кто делает одновременно больше всех ставок. Одна-то может и сыграть, а вот остальные принесут убытки, с выигрышем несравнимые.

— Интересное предложение, но вы же просто так ничего не предлагаете. Что Корея от этого получит? Ну, кроме образа агрессивного соседа.

— И даже образ такой не возникнет, ведь это будет всего лишь дискуссия академических историков, которые по своей академической привычке будут спорить о делах и событиях давно минувших дней. С явным намеком, что история — она уже произошла и на день сегодняшний она оказывать серьезного влияния не должна. А каков будет ваш выигрыш в этой игре, заранее сказать сложно. Однако мы думаем, что у товарища Мао в правительстве есть люди совершенно разумные, и эти люди точно не захотят, чтобы исторические воспоминания превратились в болевые точки нынешних взаимоотношений между странами. И они, эти люди, наверняка посоветуют Мао вашу страну чем-то задобрить, например, увеличением взаимной — и взаимовыгодной — торговли. Лично я уверена, что Китай вам очень скоро предложит увеличить поставки в Корею хлопка: ваши грузовики уже славятся высокой надежностью, а то, что делают сейчас в Китае, часто самостоятельно из ворот завода выехать не может. Это, конечно, временно, в конце концов и в Китае появятся нормальные рабочие и нормальные руководители производств, но еще лет десять Корея с тем же хлопком проблем иметь не будет. И для текстильной промышленности — тоже!

После этих слов Ким просто рассмеялся:

— Вы умеете поднимать настроение. А у вас уже есть тезисы нужных статей? Мне кажется, что если начать их публиковать в вестнике Университета…

— Для затравки я принесла вот это, и мне кажется, что Магай Хён сможет статью перевести на корейский правильно.

— А что вы имеете в виду под словами «правильно»?

— Она уже привыкла к тому, что я иногда выражаюсь несколько… образно, и она-то точно сумеет найти таким моим фразам правильный корейский эквивалент. По крайней мере за прошедший год у меня благодаря ей не было ни малейшего недопонимания при общении с корейскими специалистами, а из-за моей привычки использования образных выражений я даже со своими, советскими специалистами иногда сталкивалась с тем, что меня понимали неверно. Но в любом случае я попрошу и вас внимательно ознакомиться с ее переводом, поскольку слова-то могут быть переведены верно, но вот с политической точки зрения они окажутся неприемлемыми. А тут вопросы затрагиваются все же довольно чувствительные…

— Я уж лучше сам переведу.

— А вот это я очень серьезно попрошу вас не делать. Ведь кто-то может узнать и рассказать другим, что вы к этому, совершенно историческому и академическому исследованию, имеете прямое отношение…

— Я понял, пусть статью переводит товарищ Магай Хён. Тем более, что по образованию она и филолог, и историк. Да, она как раз сама историк, так что статья за ее подписью… Насколько я понимаю, вы сразу же возвращаетесь в Москву, но пока вы еще здесь, могу я узнать, как продвигаются дела с заказами на новые угольные электростанции?

— Безусловно. За те сутки, которые я отсутствовала в Пхеньяне, срок исполнения заказов сократился на двадцать четыре часа.

— Немцы, — уточнил дед, до того просто молча сидевший рядом со мной, — то есть немцы из ГДР совместно с венграми подписали контракт на изготовление оборудования для завода, на котором у вас будут выпускаться турбогенераторы мощностью до двадцати пяти мегаватт. По контракту все оборудование будет готово к лету следующего года, а этим летом они поставят в Корею два так называемых пилотных образца таких турбогенераторов. Но речь идет лишь о турбогенераторах, все внешнее оборудование электростанций…

— Его мы вроде уже делать научились, и если вы сможете нам заранее сообщить параметры будущих генераторов…

— Они их уже сообщили, передали в торговое представительство КНДР в Москве. Правда я, как инженер, все же кое-что в электрооборудовании понимающий, хочу заметить, что венгры все же не учли специфику именно Кореи.

— Какую? Климатические условия?

— Нет. Наличие в Корее церия, это металл такой. Вы в производстве генераторов разбираетесь хотя бы в общих чертах?

— Боюсь, что нет.

— Тогда познакомьте меня со специалистами, я им объясню. Там несложно, они легко разберутся…

Когда мы ехали обратно на аэродром, я поинтересовалась у деда:

— Степан Васильевич, вы церий-то к чему упомянули?

На венгерском оборудовании можно будет не меняя даже оснастку изготавливать генераторы на тридцать мегаватт, если в обмотках использовать медно-цериевый сплав. А вы всех нас к КПТ приучили пользоваться самыми передовыми технологиями, и я подумал… Здесь, в Корее можно будет легко перейти на самые передовые, и существенно ускорить построение самого настоящего социализма, если правильно приоритеты расставить.

— Товарищ Ким, когда я позавчера улетала, очень расстроился из-за того, что теперь у него не осталось толкового руководителя, занимающегося развитием страны, и он просил меня подобрать кого-то, кто здесь сможет меня заменить. Брянскую область вы обустроили, промышленность там подняли… Не хотите здесь, в Корее, тем же самым позаниматься? Дети у вас уже почти взрослые, я вам могу пообещать, что за ними присмотрю…

— Ну, если это очень нужно… но не знаю, как к этому отнесется Павел Анатольевич.

— Вас на должности товарищ Буров прекрасно заменит. А вы-то сами согласны с моим предложением?

— Считайте, что согласен.

— Вот и отлично. С Судоплатовым я вопрос сама решу, а сейчас…

Я сняла трубку: в Пхеньяне тоже по моей просьбе установили систему транковой связи с шифрованием каналов, так что и здесь проблем поговорить из машины не было. Я набрала номер Ким Ирсена:

— Товарищ Ким, мы тут посоветовались… товарищ Соболев, с которым мы сегодня к вам приходили, может взять на себя координацию развития корейской промышленности и всего народного хозяйства. Я за него ручаюсь, в СССР он руководил, причем крайне успешно, развитием промышленности и сельского хозяйства сначала в специальных районах, а затем в Брянской области. И я уверена, что он сможет… Что? Если вас это смущает, то дополнительно сообщаю: он был одним из ведущих работников системы, созданной лично товарищем Сталиным и прекрасно справился с данным ему поручением. Да, лично товарищем Сталиным данным. Тогда я его оставлю в том же домике… да, а жена его приедет дня через два. Да, а все остальное он сам вам расскажет… из того, что рассказывать имеет право.

Я тронула за плечо сидящую за рулем Ри Минчжон:

— Мы сначала заедем в наш старый дом и оставим там этого товарища, который будет, как я понимаю, вашим новым начальником. Его завтра к девяти вечера вы привезите к товарищу Ким Ирсену, он уже назначил встречу. Товарищ сильно поможет вам построить настоящий социализм, а как быстро у него это получится, зависит ото всех граждан Кореи, включая вас, поэтому — я перешла на корейский, который немного все же выучила, — позаботьтесь о товарище, а уж он позаботится обо всей стране. Я обещаю это…