Олегархат им. тов. Сталина

Глава 26

Весна шестьдесят девятого порадовала советский народ сразу кучей крупных достижений. Все же привлечение к атомному энергетическому проекту чехов сильно помогло в развитии такой энергетики в СССР: были запущены сразу два реактора на Калининской АЭС и еще один — на Нововоронежской, а к осени ожидался пуск еще двух реакторов в разных местах. То есть ректоры все же запускались не одновременно (один Калининский был запущен в марте, второй в мае, и в мае же запустили Нововоронежский), но полтора гигаватта дополнительного электричества точно лишними не показались. Не покажутся, все же вывод АЭС на полную мощность ожидался ближе к зиме — но в атомной промышленности никто никуда не спешил.

А вот в угольной генерации народ спешил, и в Сталиногорске в апреле заработала электростанция «угольно-кислородная». Опытная, на пятьдесят мегаватт всего — и на этом, похоже, все эксперименты с кислородом в энергетике СССР закончились. Потому что станция, работающая на буроугольном коксе, получающемся как отход от работы химкомбината, продемонстрировала высокую энергетическую эффективность, но профессор Рамзин, спроектировавший котел для нее, на заседании Совмина, посвященном этому событию, высказал все, что он думает о кислороде в энергетике:

— Как эксперимент, Сталиногорская ТЭЦ оказалась очень интересной, но тиражировать полученные там результаты просто экономически бессмысленно. Полученная на станции электроэнергия оказалась на четверть дороже, чем на обычной ТЭЦ с котлами среднего давления и единственный смысл ее работы заключается в утилизации никому не нужного буроугольного кокса.

— Но ведь в Северной Корее у товарища Кима… — начал было уточнять Пантелеймон Кондратьевич.

— У товарища Кима просто иные приоритеты, в Корее добыча угля обходится, по нашим меркам, очень дорого и экономия топлива перекрывает все прочие недостатки. К тому же, насколько мне известно, сами корейцы изготавливают паротурбинные генераторы с максимальной мощностью до пятидесяти мегаватт… то есть собираются изготавливать, а подпитываемый кислородом котел максимально эффективен, как с точки зрения теплотехники, так и с финансовой стороны, именно в районе пятидесяти мегаватт.

— А что мешает…

— При таких режимах работы — а в кислороде уголь горит не только гораздо жарче, но и быстрее — мы упираемся в теплопроводность стали. Трубы теплообменников просто не успевают передавать больше энергии циркулирующему в них пару и для увеличения мощности пришлось бы резко увеличивать длину труб и, как следствие, размеры топок. А это — и увеличение сопротивления в трубах, то есть рост давления в котле, и гораздо более сложная система подачи топлива… у нас подготовлен подробный доклад по этой теме, вы всегда можете с ним ознакомиться. Если вы хотите, то я попрошу вам его отослать уже сегодня.

— Спасибо, не беспокойтесь, вы мне уже все достаточно пояснили. Но жаль, возможность разом увеличить производство энергии в полтора раза…

— А речь тут не об увеличении производства, скорее только о некоторой экономии топлива. Однако на станциях большой мощности с ультрасверхкритическими котлами мы уже обеспечиваем довольно близкие результаты по расходу топлива, но по экономичности… то есть по стоимости произведенной энергии при этом выигрываем перед кислородными котлами почти втрое. Я бы сказал, что некоторый смысл возможно будет иметь применение кислорода на так называемых дровяных электростанциях средней мощности, но без проведения экспериментов никто пока не может сказать, будет это выгодным или нет.

— То есть на использовании кислорода в энергетике можно спокойно ставить крест?

— Я бы не был столь категоричен. По сообщениям товарища Архипова использование кислорода на станциях, работающих на доменном газе, дает увеличение выработки электричества почти вдвое, при том, что такой электростанции не требуется собственная установка для производства кислорода, на металлургических предприятиях кислородные станции имеют, как правило, достаточную мощность и для обеспечения газовых котлов. Мы сейчас направили в Корею наших специалистов для изучения этих вопросов и первые результаты обнадеживают… я думаю, что уже к середине лета мы получим окончательное, и скорее всего положительное заключение. А пока, мне кажется, полностью прекращать исследования все же не стоит…

Дед в Корее усиленными темпами строил «витрину сталинского социализма». И товарищ Ким ему в этом сильно… не мешал, скорее всего. По словам деда Ким у него лишь один раз поинтересовался, правда ли, что лично товарищ Сталин ставил перед ним задачу (не уточняя, какую) и после этого по «производственным» вопросам лишь просил дать ему пояснения, для чего и как дед собирается делать то или иное. А у себя в кабинете, по словам деда, он повесил большую таблицу, на которой просто отмечал, на сколько вырастает долг Кореи перед СССР при запуске той или иной программы и как быстро новый долг может быть погашен. И ему (Киму) уже начало нравиться то, что срок окончательных расчетов по постоянно растущим долгам все же постепенно сокращается.

К тому же эти долги возрастали в основном из-за закупок промышленного оборудования, а за поставки продуктов хотя и росли, но уже гораздо медленнее. Потому что в сельском хозяйстве страны уже были достигнуты заметные успехи, а самым большим успехом и Ким, и дед считали то, что обеспечение народа пекинской капустой, необходимой для приготовления «национальной отравы» под названием «кимчи», теперь полностью покрывалось теплицами. Хотя по мне, так куда как важнее было то, что все рисоводство в КНДР было переведено на новые сорта (честно спертые у американцев, работающих в Индии по программе «зеленой революции» и теперь урожаи собирались по два раза в год. А два урожая — это вдвое больше, чем один, но на практике риса стало больше почти втрое: урожайность новых сортов даже на корейских землях не падала ниже пятидесяти центнеров с гектара, к тому же и новые польдеры заметно увеличили посевные площади. Не так заметно, как хотелось, но в прошлом, шестьдесят восьмом, практически все отмели, которые в отлив становились «сушей», были уже превращены в поля (хотя некоторые еще для посевов не годились до следующего сезона дождей из-за соли), а новые приходилось обустраивать на отмелях, на которых средняя глубина составляла до пяти метров и туда грунта требовалось подсыпать гораздо больше. А весь этот грунт привозили на баржах практически из «нейтральных вод», то есть его копали с глубины уже метров в двадцать, а то и тридцать, так что процесс был и долгим, и затратным.

Обо всем этом дед мне рассказал, когда приехал перед восьмым марта в Москву, по делам Комитета приехал (и вовсе не Комитета по передовым технологиям), а заодно и сыновей навестил. Его парни теперь у меня в квартире жили и учились в «нашей» школе — то есть в той же, где и три уже племянницы Сергея. Ну и со мной поговорил, конечно. И он мне очень много интересного рассказал, причем больше всего интересного рассказывал про корейскую деревню — с упором на то, что кое-что было бы неплохо и у нас в Союзе у корейцев перенять. Не все, все же у российского мужика менталитет был другой, но вот определенные «технические достижения» впечатляли. Например, он рассказал, что в прошлом году опытные посадки картошки на удобренный «морской травой» полях дали урожай за четыреста центнеров с гектара. А корейские мужики, сажающие картошку на своих «приусадебных участках» в горах, вообще меньше шести центнеров с сотки и не собирают. Там, конечно, участки эти чаще всего и были-то не больше сотки, их крестьяне на оборудованных на склонах террасах сажают — но такие урожаи-то они по два раза в год собирать умудряются!

Пока он мне это рассказывал, я вспомнила (скорее всего, из прочитанного в какой-то сугубо малохудожественной литературе), что то ли в девяносто пятом, то ли в девяносто девятом в тех краях в горах прошли дожди, да такие, что за несколько дней на землю вылилось по полметра осадков и все подобные террасы смыло нафиг, и информацией с дедом поделилась. Похоже, что это заставило его задуматься, но результат его размышлений меня немного удивил: он спросил, модем ли мы (то есть СССР) помочь Корее в постройке еще одного цементного завода.

А удивилась я не потому, что считала, будто цемента там мало, а потому, что у товарища Кима на большинстве строек использовался не портландцемент, а тяжелый шлакобетон. И на жилые дома в основном шел бетон из металлургических шлаков, а на всякие гидросооружения, дороги и большую часть промышленных зданий шел шлакобетон из шлаков и золы угольных электростанций. По стоимости это было гораздо дешевле сооружений из «традиционного» бетона, по качеству — не сильно хуже, а в ряде случаев и заметно лучше. Единственным серьезным недостатком такого бетона было то, что он застывал очень долго и стройки шли из-за этого медленно, к тому же в шлаках с электростанций было немало всяких «тяжелых металлов» (прочем, дороге это точно не страшно). Но я-то со спецификой корейского строительства была знакома не очень, деду тут было виднее: он-то точно знал, сколько всего в Корее строилось, и, скорее всего, решил, что цемента там все равно не хватает. Ведь из шлакобетона в Корее и дренажные каналы польдеров строились, и подпорные стенки террас в горах, так что я — после того, как дед убыл обратно в Пхеньян — занялась и этим вопросом. Довольно непростым, как оказалось: в СССР уже все новые цементные заводы строились в расчете на газ, да и старые потихоньку на газ переводились, так что «восстановить» производство по старым технологиям оказалось непросто. Но вот просто передать корейцам старую документацию и кое-чем помочь в производстве мы все же, как выяснилось, могли без особых проблем, и даже без существенных финансовых затрат. А в Минстрое вообще проектом сильно заинтересовались, предложив для корейцев «в экспериментальном порядке» выстроить цементный завод, на котором уголь будет во вращающейся печи в кислороде сжигаться — пояснив мне, что газовые печи — это замечательно, но уголек-то гораздо дешевле, и если эксперимент ожидаемые выгоды продемонстрирует на практике…

Позиция Минстроя мне тоже была понятна: строить завод просто ради эксперимента — дело слишком уж дорогое, а если товарищ Ким берет на себя большую часть расходов, то затраты министерства на такой эксперимент окажутся минимальными. А так как результат пока никто предсказать не мог, то упускать возможность провести его буквально «за чужой счет» было бы просто неразумно. То есть «в перспективе» за чужой счет, вопрос деда подразумевал и «финансовую помощь». Но с финансами у нас все было просто великолепно, поставки за границу различной полупроводниковой продукции буквально каждый день росли, да и не только компы и лампочки в дальнее закордонье продавались. В Америке (правда, в Южной) неплохо зашли советские автомобили и особенно трактора колесные. И грузовики, особенно «обновленный» ГАЗ-51.

«Газон» обновлялся уже три года причем очень «эволюционно». Сначала на заводе поменяли двигатель, поставив «такой же, но целиком алюминиевый» и уже девяностосильный. После этого я нарисовала им кабину от ГАЗ-3306 (мне машинка внешне нравилась, а на заводах у меня таких было несколько, так что кабину я очень похоже изобразила). Затем военные, сообразив, что теперь под капотом больше места, «попросили» заводчан поставить «восьмерку» и немного усилить подвеску — и в результате получился грузовичок очень современный, и за океан сейчас в основном шли трехтонки с рядной «шестеркой». Надежные, как трактор, не требующие «нормальных дорог» и в случае нужны ремонтируемые кувалдой и добрым словом.

Эти машины и в СССР пользовались повышенным спросом, поэтому их делали уже на трех заводах: в Саранске они строились в «самосвальном» варианте, а в Завитинске — с закрытым кузовом-кунгом. Завитинск для строительства автозавода был выбран потому, что рядом быстрыми темпами достраивалась Нижнебурейская ГЭС, которая должна была завод обеспечить электричеством, а пока завод работал от собственной угольной станции мощностью всего в двадцать четыре мегаватта и выпускал всего по двадцать тысяч машин в год. Должен был выпускать, он только осенью и заработал, так что пока в основном в городе занимались строительством жилья для будущих рабочих — и на стройках работали главным образом китайцы. А товарищ Мао получал за их работу Завитинские грузовики…

Кроме автомобилей в далекое зарубежье СССР уже очень много всякого продавал, например металлы. К моему удивлению, даже после элегантного кидка британцев через финансовое бедро они не ввели никаких санкций против советских организаций, и даже с удовольствием предоставили место на Лондонской бирже металлов специализированной конторе под названием «Совметимпекс». И там этот «импекс» неплохо торговал советским стальным прокатом, трубами, а также же различными алюминиевыми изделиями. Не алюминием в слитках, в разнообразными профилями, теми же трубами и прокатом. Правда, британцы прилично так поменяли правила торговли, теперь шансов просто придти и обрушить им весь рынок стало куда как меньше — но никто этим заниматься и не хотел больше: рынок-то и не на бирже рвануть нетрудно при желании, что наглядно продемонстрировали нефтяные шейхи. Поэтому лишние продавцы на сырьевых рынках буржуям «добавляли стабильности», а ценовая конкуренция прилично поддерживала буржуйские промышленности, чем особенно сильно пользовались те же англичане и западные немцы. А французам похоже, было не до промышленности: де Голль, окончательно обкакавшийся в роли президента, скоропостижно ушел в отставку — и новому правительству во главе с Помпиду предстояло решить огромный ворох социальных проблем. Я примерно представляла, как он их решать будет, поэтому французам совершенно не завидовала, а со своей стороны дала несколько полезных советов товарищу Гусаку: у него уже были налажены неплохие контакты с французскими промышленниками, были довольно приличные средства во французской валюте и теперь у него появлялся шанс под шумок по дешевке скупить немало для Словакии полезного. И не только для Словакии, а чтобы уговорить Гусака на эту авантюру, я его «срочно пригласила в гости». Самолет за ним послала, а когда он прибыл в Москву, привела его не в солидное правительственное учреждение, а вообще к себе домой. И там объяснила товарищу ситуацию:

— Густав Никодемович, сейчас сложилась очень интересна ситуацияН Помпиду для стабилизации экономики может вам предоставить межправительственный кредит под все эти заказы, под два-три процента годовых или, если сумма ему покажется заслуживающей уважения, вообще беспроцентный. А промышленники тоже постараются эти заказы заполучить, поэтому цены будут минимальными, но уже месяца через три, максимум через полгода все это обойдется уже на треть дороже. С выплатами по кредиту, я уверена, Словакия и сама справится, но я готова в случае необходимости вам помочь, так что вы здесь абсолютно ничем не рискуете.

— А почему же вы сами не закупаете все это? Если, как вы говорите, сейчас все эти поставки будут настолько выгодными.

— Потому что с Францией у нас, благодаря де Голлю, отношения выглядят налаженными, а СССР — страна большая, нам никто ни кредита бесплатного, ни скидок на оборудование не даст. Да и не нужно нам все это, мы все, что требуется, можем и в ГДР закупить.

— А вам-то какая выгода? Мне почему-то не кажется, что вы меня так срочно в Москву вытащили чтобы просто так облагодетельствовать.

— Вы абсолютно правы, благотворительностью мы заниматься как-то не привыкли. Что же до выгоды… вот по этим позициям вы, получив из Франции ящики с оборудованием, их даже не распаковывая перевезете в Кошице, перегрузите на вагоны с советской колеей и отправите мне. Вам турбинный завод и завод электрогенераторов все равно не нужны, а я знаю, куда их пристроить. И не менее точно знаю, что нам французы эти заводы не продали бы и уж точно не продали бы тем, кому я их хочу сейчас поставить.

— А то не приведет к проблемам в будущем? Ведь если до французов дойдет информация…

— Она ни до кого не дойдет. Во-первых, очень мало французов владеют китайским, а китайцев французским еще меньше, вдобавок мы все шильдики на станках заменим на свои. А если когда-нибудь французы и узнают, куда ушли эти два завода, то переживать они точно не станут: торговля с Китаем у них не запрещена, а выслушивать нравоучения от заокеанских партнеров… у нас относительно подобных случаев есть прекрасная пословица: после драки кулаками не машут. Думаю, что и у французов такая же есть.

— А почему тогда вы говорите, что они в Китай это оборудование поставлять откажутся?

— Против собственно Китая у них возражений нет, у них могут возникнуть возражения в случае, если окажется, что за китайцев платит СССР: сейчас за океаном правит Рейган, который страстно желает испортить отношения между Советским Союзом и Китаем, и может французам за такую поставку очень сильно жизнь испортить.

— А нам?

— Словакии? Не думаю, Словакия для него слишком уж незначительна. Да и что он вам сделать-то сможет? Запретит поставки в СССР текстильной и обувной продукции? Янки очень четко считают потенциальные прибыли и убытки, и они даже против Чехии, когда там столь любезного им товарища Дубчека выгнали, никаким мер не предприняли: это просто невыгодно.

— Ну… хорошо. Я, пожалуй, с вами соглашусь и в ближайшее время отправлюсь в Париж. Вы совершенно правы: у нас, даже у меня лично довольно неплохие контакты с французскими промышленниками, и я надеюсь, что они помогут мне устроить встречу с Помпиду.

— Неформальную, даже неофициальную.

— Да, конечно, официально мы уже после заключения всех контрактов встретимся. У вас есть еще какие-то темы для разговора?

— Я бы посоветовала отправить несколько человек, инженеров-энергетиков, в гости к товарищу Киму. У него там тоже горы с множеством рек, и он сумел буквально за два года на этих реках, причем силами в основном крестьян, выстроить малых ГЭС общей мощностью за два гигаватта. Мне кажется, что по крайней мере ознакомиться с таким опытом для вас было бы весьма полезно. Но это так, в порядке личного и совершенно непрофессионального совета…

На самом деле я планировала поставить эти два завода в Корею, потому что там с энергетикой было… странно. Выстроенные еще японцами электростанции все были на шестьдесят герц, что сильно мешало Советскому Союзу оказывать Корее существенную помощь в развитии этой энергетики. Понятно, что и значительная часть промышленного оборудования питалась от сетей шестидесятигерцовых, то есть вся промышленность сидела на этой частоте. И серийное советское оборудования корейцам просто не годилось — а другого им было купить просто негде. Поэтому специально для Кореи и генераторы делались «специальные», и станки поставлялись «с доработками» — но поменять частоты было практически невозможно. И мне было бы куда как спокойнее, если бы люди Кима могли сами для себя все оборудование делать.

А если получится забрать у французов оборудование для нового завода… То есть никто, включая меня, новый завод строить не собирался, но у Кима был завод по производству электровозов, который уже несколько лет электровозы не выпускал. И сейчас на заводе работало меньше половины рабочих, довольно неплохих, кстати, выпускающих турбогенераторы для маленьких ГЭС. А если на заводе все старое оборудование заменить, то может получиться очень интересно. Завод этот Корее строили поляки, и польское оборудование со своим знаменитым польским качеством корейцы с трудом поддерживали в работоспособном состоянии. Так что для Кореи это будет просто «модернизацией старого завода с переориентацией на выпуск новой продукции», за пределами КНДР на это вообще никто внимания не обратит. А завод-то сможет ежегодно выдавать мощностей на двести-триста мегаватт, а если учитывать корейскую работоспособность, то и больше. И завод может еще несколько десятков лет обеспечивать всю корейскую энергетику и запасными частями, и плановым обслуживанием. И давать Корее все новую и новую энергию. В конце-то концов, я же собиралась из КНДР сделать витрину сталинского социализма, а какая витрина без яркой и красивой подсветки?

И уже к осени стало ясно, что с подсветкой все получается неплохо. Мне дед сообщил, что в стране собрали по два урожая риса и картошки, запустили еще почти полсотни небольших ГЭС и четыре «средних», в Пхеньяне на дороги вышло чуть меньше сотни электрических автобусов… По поводу этих автобусов я отдельно поругалась с Николаем Семеновичем: он хотел их направить в Москву и Ленинград, а я — причем через его голову — оправила их в Корею. И долго выслушивала от товарища Патоличева разные слова, но потом он признал свою неправоту и даже извинился. Сразу после того, как я сказала, что за эти автобусы товарищ Ким расплатился сразу, причем платил он «сэкономленной» на прокладке троллейбусных линий медью.

Ну а я перед ноябрьскими по приглашению деда все же снова посетила Пхеньян, захватив с собой и двух его сыновей, конечно. Старший по результатам разговоров с отцом даже задумался о том, чтобы поступить на учебы в университет имени Ким Ирсена, но время его отговорить еще было. Или, может, и не стоило отговаривать? Я один день посвятила тому, что просто так, безо всякой цели, ездила по городу, смотрела на улицы и спешащих куда-то людей, или на людей, неспешно прогуливающихся — и потихоньку начала понимать, что когда-то мне говорил о Корее мой пожилой сотрудник: Корея напоминала Советский Союз пятидесятых. Красивые дома, спокойные и уверенные в себе люди, которые даже если очень спешат, то идут как-то уверенно и… умиротворенно. Да, сейчас я очень сильно помогла Киму «ускорить время» а еще больше в этом помог дед, в «ручном режиме» управляющий развитием сразу многих отраслей корейской экономики. И больше всего Корее помог весь Советский Союз — но ведь главное-то — это не станки и машины, а люди, которые пользуясь станками и машинами делают жизнь лучше. И себе, и окружающим. Включая в это окружение и мою страну.

Я, возвращаясь вечером по неплохо освещенным улицам в знакомую «резиденцию», вдруг поймала себя на мысли, что даже в СССР мало кто замечает эту «корейскую помощь». Но я ведь даже сюда приехала в костюме, сшитым из произведенной в Корее ткани, в автомобиле горели корейские лампочки, а сколько всего прочего корейского меня окружало в жизни, даже подсчитать было трудно. И чем дальше, тем будет подсчитывать это труднее: северные корейцы кредиты возвращали ощутимыми материальными благами. И возвращали их в полном соответствии с согласованными сметами, вот только я уже неоднократно слышала, что в упаковках корейских товаров постоянно людям попадались небольшие и очень трогательные подарки. Веточке из красивых тряпочек в коробке детской обуви, красивая (и нарисованная вручную) картинка в упаковке с простыней: так простые корейцы высказывали благодарность за оказанную им помощь. Наверное, они были счастливы и просто хотели передать частичку этого счастья и советским людям.

Да, у них еще были серьезные трудности и с продовольствием (хотя голод уже выглядел «призраком страшного прошлого»), не хватало многих привычных мне бытовых вещей — но они твердо знали, что скоро и у них все появится, ведь для этого нужно чуть поусерднее поработать. А люди, уверенные в своем будущем и, что, пожалуй, даже важнее, в будущем своих детей — уже счастливы. Ну а я тоже стала чуточку более счастливой от осознания того, что во всем этом есть и частица моего труда. Частица, и не самая большая, но в основном-то я работала, чтобы счастливыми стали люди в СССР — и теперь я точно знала: я могу показать советским людям что значит жить счастливо. Поработать, конечно, еще придется немало… я мысленно повторила сказанные мне когда-то Магай Хён слова: «для достижения счастья нужно еще немного поработать».

Я заехала в «резиденцию», попрощалась с дедом, посадила мальчишек в машину и отправилась на аэродром, где меня ждал «Ил». Меньше чем через полсуток я вернусь в Москву и займусь тем, чем и должна заниматься: мне будет нужно «еще немного поработать, чтобы достичь счастья». А так как товарищ Ким очень наглядно показал, что для достижения счастья некоторым людям не нужно вообще на свете жить… Последнее, впрочем, необязательно. Но иногда так желательно…