О бедном мажоре замолвите слово – 3

Глава 14

Внимания на мои слова не слишком-то обратили. Дела семейные, они такие — когда родные люди ругаются, про все вокруг забывают. Даже про то, что некоторые тут присутствующие к внутреннему кругу не принадлежат. И им, вообще-то, не особенно нужно все это слушать. И лучше всего молчать, чтобы под горячую руку не попасть.

Гвалт стоял потрясающий. Настоящий цирк с конями, как говаривал один мой знакомый еще по прошлой жизни. Лев Германович горячо что-то доказывал матери, та в ответ цыкала на него, как на мальчишку, порой сама срываясь на истерические выкрики. А Анастасия Ильинична в эти моменты безуспешно пыталась их утихомирить, вставляя тревожные: «Лева, успокойся!», «Софья, не кипятись, у тебя давление!».

Аника молчала, как и я, наблюдая за представлением. Вроде бы спокойно, но по ее лицу было видно, что сдерживаться ей стоит больших трудов. И с каждой минутой — все больших.

Я же просто слушал и выдергивал из разборки родни кое-какие детали. Они, знаете ли, никогда лишними не бывают, особенно когда люди на эмоциях. Не сказать, что картина сильно прояснилась. Ну, кроме того факта, что Лев был искренне возмущен и оскорблен несправедливым обвинением, а Софья Ильинична, как и подобает тирану, уже вынесла вердикт и не собиралась его пересматривать.

— … да как ты мог! — гремела она. — Позорище! Как я могла вырастить вора! А еще называешь себя ученым!

— Да какой я вор, мама⁈ Я ничего не брал! Я примчался сюда, как только вы мне позвонили, чтобы лично, в глаза…

Когда запал матери с сыном стал немного иссякать, я счел момент подходящим, чтобы вступить в игру. Спокойно, как бы между прочим, я вставил свою реплику, обращаясь к сыну Софьи:

— Простите, Лев Германович, а вы ведь прилетали в Ялту две недели назад, верно? С очень коротким визитом. Даже не переночевали, если я все верно понимаю.

Эффект от вопроса превзошел все ожидания. Ученый замер с открытым ртом, не завершив очередную реплику, и уставился на меня круглыми глазами. В них читался целый коктейль эмоций: шок, что кто-то знает о его поездке, и дикое недоумение — откуда?

Младшая из сестер ахнула и приложила руку к груди, а Софья Ильинична бросила на меня оценивающий взгляд. Впервые за время нашей встречи не исполненный неприязни. Теперь в нем появились другие эмоции. Не одобрение, нет, но некоторое уважение к тому, кто подготовился к визиту.

Лев в это время пытался взять себя в руки.

— Я… Откуда вы… — он запнулся и махнул рукой, отбрасывая ненужные вопросы. И с вызовом бросил: — Да. Прилетал. Но архивов уже не было!

Фразу эту он явно произнес сгоряча, и лишь через секунду понял, что сам себя ею загнал в ловушку. Он нервно сглотнул и растерянно посмотрел сперва на меня, а потом на мать. Для последней, кстати, тоже стало новостью, что ее сын тайком копался в сейфе.

— Точно? — доброжелательно и мягко уточнил я. — Простите, но это лишь ваши слова, Лев Германович…

Дал словам повиснуть в воздухе. И ученый тут же заполнил паузу сбивчивой речью. Тяжело вздохнув, понимая, что отступать некуда, он сгорбился:

— Я хотел… сделать список. Мать запрещала, — короткий стыдливый взгляд в сторону Софьи Ильиничны, — но я знал, где она хранит архивы деда. Мне… мне казалось, это могло помочь в работе.

— Вашей работе по борьбе со старением? — уточнил я, демонстрируя, что в курсе и его научных интересов.

Он кивнул, даже немного оживившись. Глаза его загорелись фанатичным огнем ученого.

— Именно! Продление активной жизни человека, как одаренного, так и нет! Вы не представляете, какой прорыв это могло бы дать! А в архивах деда… — он на мгновение замолчал, подбирая слова, и бросил быстрый, почти извиняющийся взгляд на Анику, — было подробно расписано, что привело к… казусу с тетушкой.

Воронина хмыкнула. Анастасия принялась капать что-то в чашку. Софья поджала губы, отвернувшись. Семейка барсов и волков, блин! Вот зачем я в этот блудняк влез, а? Не хватало острых ощущений? Нет, понятно, что Анике я отказать не мог, но почему так-то?

Лев Германович тут же поправился, стараясь говорить максимально нейтрально и научно:

— Я, конечно, понимаю… То, что случилось с тетей Аникой, не было целенаправленным, выверенным результатом. Это была… ошибка. Случайный побочный эффект, который никто не мог предсказать. Но, понимаете, иногда именно ошибки и побочные эффекты открывают новые пути! Целые направления! Я хотел воспроизвести условия, изучить механизм! Это бесценные данные!

Говорил он с жаром, и становилось ясно, что ради научных целей он может пойти на многое. Может быть, даже и на кражу. Рановато пока удалять его из списка подозреваемых, хотя и особо верил в то, что он виновен. Но пока, все, что он может представить в качестве алиби, это его слова. Которые не бьют мотива и возможности.

— Мать не желала давать мне доступ к архивам, — продолжил он. — И копии делать тоже запретила. Мы из-за этого последние годы и общались… скажем так, прохладно.

Все взгляды автоматически переметнулись на Софью Ильиничну. Та сидела, откинувшись в кресле, с каменным лицом. Ее пальцы сжимали подлокотники.

— И правильно делала, что запрещала, — холодно, чеканя каждое слово, произнесла она. — Нашей семье достаточно и одного мутанта!

Воздух в гостиной будто вымерз. Словно на улице стояли сибирские морозы, а кто-то широко распахнул окно. Аника побледнела и сжала губы, явно не давая вырваться ответной грубости. Анастасия Ильинична ахнула и залпом проглотила содержимое чашки.

И вот что с ней делать? Пожилая женщина — не бить же!

— Кхм, — выждав некоторое время, я привлек к себе всеобщее внимание. — Лев Германович, а как вы можете доказать, что не брали бумаги из сейфа?

Тот принял почему-то невероятно горделивый вид, напоминая мне персонажа из анекдота про британских джентльменов, которые друг другу верят на слово. Быстро понял, насколько глупо это выглядит, и потупил взгляд.

— Никак…

Понятное дело! Он ведь тайком от матери взял ключ, пробрался к сейфу, то есть, сделал все, чтобы остаться незамеченным. О каком алиби здесь вообще можно говорить? Получается, как в том одесском анекдоте:

«Борис Моисеевич, у вас есть алиби?»

«А что это такое?»

«Ну, видел ли вас кто-нибудь на месте убийства?»

«А! Таки слава Богу нет!»

При этом, несмотря на то, что все факты указывали на Льва Германовича как на самого главного подозреваемого, я все же не верил, что архивы похитил он. По целому ряду причин. Начиная с той, что он бы тогда не примчался сразу же после телефонного скандала с матерью из столицы, и заканчивая очевидной — он сам признался, что лазил в сейф.

И вообще, украв бумаги деда для своих научных целей, он бы сейчас попросту признался. Устроил бы ругань с матерью: «А это все из-за тебя, между прочим! Если бы ты дала мне просто сделать копию, ничего подобного не произошло бы!» и выложил бы документы на стол. Ну или пообещал их вернет.

Ученые, особенно увлеченные, особый психотип. Они легко могут нарушить законы и даже социальные табу, но, как правило, пойманные за руку, тут же начнут гордо заявлять, что сделали это в интересах человечества, а не просто с целью наживы.

Конечно, он мог быть талантливым актером, который попросту заметал следы, выдавая себя за жертву — сюда же можно и внезапный прилет записать и признание. Но мне не казались убедительными его навыки лицедея. Слишком уж он легко велся на провокации матери. Ну, либо МХАТ по нему плачет горючими слезами. А, тут же нет МХАТа…

Ну и последнее, и для меня — самое убедительное. Для его целей, оригиналы документов были вовсе не обязательны. Если бы он приехал сюда две недели назад и нашел в сейфе архивы деда нетронутыми, то попросту отфотал бы их или иным образом снял копии. И все! Документы бы продолжили лежать непотревоженными и всего этого сыр-бора с семейными драмами не случилось бы.

— Давайте представим на минуту, что Лев Германович говорит правду, — решил я сменить фокус. Зыркнул на него, когда он открыл рот и попытался промямлить: «Что значит — представим?» — и продолжил. — Ведь кроме него у нас есть еще один подозреваемый. Который тоже мог украсть бумаги и имел для этого все возможности, а также мотив.

Когда все взгляды в гостиной сошлись на мне, я реально почувствовал себя персонажем детективной истории в стиле Агаты Кристи. Так и подмывало выдержать паузу и в драматической тишине произнести: «И сейчас я назову имя убийцы! Только сперва пойду пройдусь по той темной аллее»

— О ком это вы, Михаил Юрьевич? — голосом полным скепсиса протянула Софья Ильинична. Аника просто удивленно подняла брови — мы же с ней толком еще ничего обсудить не успели.

— О сыне Анастасии Ильиничны, Арсении Александровиче, — не стал тянуть я резину.

— Что? Арсений! — тут же воскликнула младшая из сестер. — Как вы можете, господин Шувалов! При чем здесь Арсений?

Понятно, что для своих матерей, сыновья — всегда ангелы. Которые будто бы замерли, словно стрекозы в янтаре в том чудесном времени, когда мастерили скворечники и рассказывали с табуретки стихи. Поэтому, чтобы не быть голословным, я достал телефон и за пару минут зачитал информацию о состоянии дел сына Анастасии.

Не ту, где он выступал деятелем культуры, а про карточные долги и скандалы. Финалом вывалил на благородное семейство три судебных иска о взыскании крупных сумм, в которых он выступал ответчиком. А также тот факт, что не так давно все они были отозваны и погашены.

Не забыл добавить, что такое обычно бывает, когда человек грубо говоря, перекредитуется. То есть, занимает новые деньги для того, чтобы вернуть старые долги. Подчас, не у самых лучших людей занимает.

Младшая из сестер все это время сидела молча, побледневшая и прижавшая ладони к губам. И это ведь я еще не обвинял ее сына, а просто предложил рассмотреть альтернативы.

— Кто дал вам право рыться в личной жизни нашей семьи! — строго выговорила мне Софья Ильинична, когда я закончил. — Это возмутительно и совершенно бесцеремонно!

— Простите, вам нужен мой такт или найти украденное? — чего-чего, а такой отповеди я не ожидал. Ну и ладно, в принципе, мне с ними дружить особой надобности нет. — Архивы способны уничтожить род Воронцовых, тут уж не до сантиментов. И раз уж мы подняли эту тему, я проверил все ваше семейное древо. Но только Аркадий Александрович имел мотивы и возможности для кражи. Он был здесь три недели назад.

— Как раз после того, как ты, Софья, последний раз видела бумаги отца, — поддержала меня Аника. — И ради бога, хватит уже вести себя, как истеричные курицы! Вы обратились за помощью ко мне, я позвала в поддержку Михаила. А вы тут строите из себя невесть кого, будто это нам с ним нужно найти пропажу! Так я вам скажу — плевать мне! И Михаилу тоже плевать! Он тут только из любезности присутствует. Если вас что-то не устраивает — пожалуйста! Мы разворачиваемся и уходим. Разбирайтесь со своим наследием сами, я уже много лет к Воронцовым никакого отношения не имею!

На этот раз тишина в гостиной держалась гораздо дольше. Пожилые сестры Ворониной смущенно переглядывались друг с другом, бедный Лев Германович вообще не знал куда себя девать — на его короткой памяти так со старыми графинями еще никто не разговаривал. Да и странно это, когда двадцатипятилетняя девушка отчитывает седых женщин, как школьниц. То есть, умом-то он понимал, что «тете Анике» уже черти сколько лет, но то умом. Смотрелось это все равно дико.

Я же как сидел нога на ногу, так и продолжил сидеть. Жестко их, конечно, Аника, но совершенно по делу. Я рассчитывал быстренько, в свободное от процедур время, распутать небольшое дельце — бесплатно, прошу заметить, из одной лишь любви к искусству, а они тут устроили балаган.

Моя же напарница выговорившись, успокоилась не вполне. Подскочила и начала мерить небольшое помещение шагами. Десять туда, разворот, десять обратно. На четвертой проходке я уже не выдержал и воскликнул.

— Слушай, ну ты-то то хоть не мельтеши!

И мои слова словно бы сняли сцену с паузы. Все сразу заговорили. Графини о том, что им очень жаль, и они конечно же окажут всемерное содействия и Анике и мне. Их сын что-то лепетал про Арсения, что тот бы никогда не стал воровать, и с детства был хорошим мальчиком — еще один, блин. А Воронина наконец прекратила метаться, словно тигр в клетке, и внезапно села на подлокотник кресла к Анастасии и стала ее успокаивать.

«Не, на такой дурдом, госпожа капитан, я не подписывался!» — мелькнула у меня непрошенная мысль.

Минут через пять все немного выдохнули, и стало возможно продолжить разговор. Я сообщил, что согласно собранной мне информации никто больше из членов семьи не подходит на роль подозреваемого, и сразу поинтересовался, что они сами думают по этому поводу. Одно дело собирать данные из открытых источников и поручать их анализ продвинутой нейросети по имени Ксюша, и совсем другое — личные ощущения.

Да и не обязательно ведь кому-то из родственников лично пробираться в родовой особняк, чтобы выкрасть семейный архив. Достаточно знать, где взять ключ от сейфа и иметь некоторое количество средств для оплаты качественных наемников. А на это способны были буквально все графские дети.

— Алина даже не знала про документы нашего отца, — сказала о своей второй дочери Софья Ильинична. — И вообще никогда семьей не интересовалась. Глеб знал, как и про Анику, но ему всегда было все равно.

— Я не представляю даже… — растерянно произнесла Анастасия, когда я повернулся к ней по поводу ее детей. — Теперь, после того, что вы рассказали об Арсении, я уже и не уверена, что знаю своих детей. У Киры, вроде бы все хорошо, а Феденька служит так далеко. Арсений…

Тут младшая из сестер не выдержала и стала тихонько и совсем не аристократично хлюпать носом. Средняя посмотрела на нее осуждающе, и решительно махнула рукой.

— Гадать бессмысленно. И правда в том, что сделал это кто-то из своих, теперь я с этим окончательно согласилась. Нужно всех допросить и проверить их… как это называется? — алиби!

Я только глаза закатил. Ну да, вот все бросил, и начал колесить по нашей необъятной стране из края в край, чтобы собрать сведения о причастности членов одного графского семейства к краже из сейфа! Судя по всему, у меня это прямо на лице отразилось, потому что Софья Ильинична понимающе хмыкнула и сказала.

— К счастью, я предусмотрела, что такая мера понадобиться. И еще вчера разослала всем нашим детям сообщение. Я потребовала, чтобы они, все без исключений, срочно явились в Ялту!

Софья Ильинична выпрямилась в кресле, её взгляд скользнул по каждому присутствующему, наслаждаясь произведённым эффектом.

— Что ты такое говоришь, Софочка, — мягко укорила ее Анастасия. — Наших чад в сезон сюда погостить не затянешь, не говоря уже об осени. Все время придумывают какие-то отговорки, лишь не ехать.

— Я тоже об этом подумала, — с торжеством в голосе продолжила Софья, — и написала, что умираю. И что нам нужно немедленно решить все вопросы с наследством.

Аника, кажется, выматерилась. Едва слышно, так что врать не буду, возможно там было всего лишь: «Боже, ну как можно быть такой дурой в столь почтенном возрасте» или что-то в этом роде. Лев Германович приложил ладонь к лицу — тут не были знакомы с термином «фейспалм», но воспроизвел он его безукоризненно. Анастасия Ильинична тут же начала капать себе новую порцию лекарства.

А я сидел, вымученно улыбался и думал:

«Твою же мать! Просто клуб любителей Агаты Кристи! Она реально тут решила „Десять негритят“ устроить!»