NeuroSoul Том 1.

Глава 9. Отражения

В небе светило яркое солнце, и вокруг было так светло, что не виднелось ни одного кусочка темноты. Солнце было больше марсианского в полтора раза, или два, или даже три. Совсем как земное, которое иногда показывали по проектору прямым сигналом с материнской планеты. Да, вот так хорошо. Сколько бы глаза не глядели на тусклое солнце Марса, все равно казалось, что оно какое-то не такое, каким должно быть. Это внутреннее чутье было у многих марсиан. А сейчас глаза слезились, не привыкшие к ослепительной яркости, но все равно чувствовалось, что так приятно, и так правильно. Прямо как на Земле.

Вдали, по горизонту, растянулась неровная ниточка гор, утопающая в белесой дымке. Это не туман, а просто воздух — все потому, что они далеко. Острые пики протыкали полотно неба, белого, словно молоко. Синева оставалась только высоко-высоко, и ее было не много.

Как же замечательно, подумал Дэвид, его окружает свет и теплота. После прохода через телепорт он привык прорываться сквозь кромешную тьму, задыхаясь в дыму, но сейчас ничего такого не было. «Это правда сон? Правда? Хм… а что это может быть, кроме сна? На Марсе не бывает яркого солнца, и белого неба, и таких приветливых гор. Значит, я не ошибаюсь». Дэвид удивился бы, что понимает где находится, но его пальцы начал кто-то кусать.

— Щекотно, — улыбнулся он и опустил голову.

Дэвид стоял по щиколотки в воде, и под левой пяткой ощущал пушистый песок. Мелкие песчинки лениво взмывали вверх, падая в щель между большим пальцем и другим, растущим рядом, когда он ими двигал. Дэвид не знал, как называется тот, второй палец. Под правой пяткой чувствовалась скользкая глянцевая поверхность, но он не был в этом уверен — правая сторона чувствовала все же не так, как левая. Почти ничего не чувствовала.

В воде плавали рыбы. Очень, очень много рыб. Одни были крупнее, другие поменьше, а некоторые выглядели совсем маленькими и за ними гонялись большие. Нескольких они даже слопали прямо на глазах у Дэвида. Видать, кто-то из этих рыб решил, что ноги Дэвида тоже какая-то добыча и начал щипать их. Но делали они это неуклюже и совсем не больно. Даже приятно.

Вода была разлита везде, до самого горизонта и тех самых гор, утопающих в воздушном молоке. Впереди, сбоку и сзади — везде вода по щиколотку, в которой плавали рыбы. Они были разноцветные и ни одна была не похожа на другую. Фиолетовая в мелкую розовую крапинку глотала воду вместе с песком и выплевывала ее вверх, подставляясь под песчинки, словно под дождь. Это походило на какую-то забавную игру. Здесь плавали и желтые тоже, и малиновые в золотистую полоску, и даже красные с бело-черными бугристыми линиями на спине. Дэвид ее узнал — эта смахивала на рыбу клоуна, а вот другую, с кружочками на боках, похожими на рваные пузатые капли, он видел впервые. Как и многих других. Все они беспечно махали хвостами в воде, каждая занимаясь своим делом.

Вода была прозрачной, словно чистый воздух, что даже захотелось ее глотнуть. От поверхности вздымался едва уловимый глазу пар. Какая теплая… Солнечные блики играли на мелкой ряби и терялись в толпе суетливых рыбок. Дэвид даже засмотрелся, подставив нескольким большой палец. Пусть щипают его. Ему показалось, он должен быть самым вкусным.

— На, кусай. Почему ты не ешь? — расстроился Дэвид. — Не нравится?

Зеленая с белым рыбка отвлеклась на две красные точки, сверкавшие в воде, как маленькие светлячки. Другие тоже стали гоняться за ними. Широко раскрытые рты попытались проглотить их, но никому так это и не удалось. Красные точки плескались глубоко в толще воды и будто бы сразу на поверхности, они жались друг к другу и еще ни разу не разлучились. Но и ближе не стали тоже, и ни разу не пересеклись. Дэвид сразу догадался, что точки, скорее всего, находятся не в воде и это просто отражения. Они принадлежат кому-то, кто находится совсем рядом, над водой.

— Они не слышат тебя, — голос был хриплым и скрипучим, и послышался прежде, чем он успел поднять голову. — Бесполезно давать, если не хотят взять.

— Откуда ты знаешь эсперанто? — Дэвиду почему-то показалось, что он не должен знать языка.

Все, что он должен уметь — это курить, и Дэвид уже сейчас чувствовал этот тошнотворный запах табака. Только вот дыма нигде не было. На него смотрела угольно-черная тень с красными головешками глаз. Она была ростом примерно с него и в толщину такая же, не имела плеч, рук и иных конечностей. Тьма стекала с нее, словно ручей с горы и от нее тоже шел пар — черный смоляной. Следовало бы назвать тень привидением, или чем-то иным, будто на человека накинули одеяло из жидкой шевелящийся тьмы, но у Дэвида не поворачивался язык. Это была именно Тень, хоть она и не рождалась от солнца и препятствия, ложась на землю длинной змеей. Сквозь тень Дэвид почти ничего не видел, только парочку облаков и один выдающийся шпиль далекой горы. Тень была почти непроницаема, и внутри нее что-то шевелилось. Какие-то темные потоки, которые были жуткими и вызывали в Дэвида мурашки. Глаза у тени горели красным и находились прямо в голове — именно там, где и должны были быть, будь она человеком. Понимание этого ничуть не успокаивало. Еще хуже, если она была когда-то человеком. Что же произошло, что она стала похожей на черное текучее желе из тьмы?

«Это ее глаза отражались в воде. Они такие же красные и расстояние между ними остается всегда одинаковым… но как эти отражения увидели рыбы? Будь я рыбой, не заметил бы».

— Это всего лишь сон, здесь может происходить все, что угодно, — снова прохрипела тень, хотя Дэвид не просил ее говорить.

— Ты слышишь мои мысли, — с ужасом проговорил Дэвид, догадавшись, что думать про себя не спасет его. Он чувствовал, как вздыбились волосы у него на затылке.

— Это всего лишь сон, здесь может происходить все, что угодно, — повторила Тень свои же слова и замолкла.

Она пристально рассматривала Дэвида, шевеля красными угольками глаз. Пару раз они пропадали, но появлялись вновь. Наверное, она моргнула, подумал Дэвид и не захотел, чтобы она сделала это еще раз. Тогда Тень превращалась в сплошную тьму и в груди холодело.

— В этом сне нет темноты. Раньше везде была темнота, а сейчас нет, — Дэвид пытался держать голос ровно, но он все равно дрожал. — Вам негде спрятаться, значит, и подловить вы меня не сможете, — Дэвид повертел головой туда-сюда. — Были еще другие Тени. Где они?

Ну зачем он это спросил? Сейчас она ответит, и они появятся. Не нужно было напоминать ей, вдруг он просто забыл их позвать?

— Они больше не появятся, — спокойно и хрипло проговорила тень. — Только я.

— У тебя такой хриплый голос, потому что ты много курил? — спросил Дэвид, уверенный в своей догадке. А еще он подозревал, что в тени больше мужского, чем женского, и груди он не заметил, которая выступала бы из тьмы.

Тень не ответила.

— Как тебя зовут? — сделал еще одну попытку Дэвид, хотя ему было до ужаса жутко, и он совсем не хотел разговаривать с Тенью. Но они вместе находились во сне, словно в запертой клетке, и деваться было некуда. К тому же, у других были имена, а эта никогда своего не называла. Это была та самая Тень. Большая, которая ходила молчаливо за ним по пятам и курила табак. Дэвид больше всего не любил запах табака.

— Тарлос Кастеда — ответила тень и продолжила смотреть.

Теперь он знает его имя, и оттого стало еще более жутко. Ну зачем он спросил? Дэвид захотел как-то избавиться от незваного гостя, не видеть его, очистить сон от этой неприятной, мешающей черной занозы, но не знал, как.

— Уходи из моего сна, — выдавил из себя Дэвид. — Здесь так хорошо, красиво и тепло, а ты мешаешься. Ты здесь никому не нужен.

Чернота бесплотного тела уходила в воду дымными смоляными щупальцами. Они извивались в воде, не растворяясь, и отпугивали рыб. Бедные рыбины шарахались в стороны, образуя вокруг огромный круг водяной пустоты. Ровно на расстояние, чтобы щупальца тьмы не достали их.

На секунду Дэвида посетила мысль сделать пару шагов вперед, протянуть руки и сомкнуть их на шее Тени, чтобы задушить ее. Или в том месте, где должна быть шея, если бы она была человеком. Но он испугался это сделать. Вдруг она ядовитая, или кусается? Не зря же она такая страшная, и волосы на его теле встают дыбом. Она точно опасная, и пугает его не зря. В мочевом пузыре стало тесно, Дэвид испугался еще и того, что описается от страха.

Теплое, хорошее и солнечное утро вокруг омрачилось этими ощущениями, как всегда бывает во сне, когда в него пробирается что-то внезапное. Вместо рукопашного боя Дэвид решил нагнуться и пошарить широкой ладонью между рыб у себя под ногами. Он схватил одну большую рыбину, поднял ее из воды и швырнул в сторону тени. Упругий рыбий хвост блеснул на солнце стальной чешуей. Шлеп. Рыбина ударилась о вязкую полупрозрачную субстанцию и поглотилось ею, словно вязким желе.

Она еще трепыхалась немного, пока черные потоки скользили по упругому чешуйчатому телу, из гибкой спины топорщились плавники. Дэвид ожидал, что рыбина начнет перевариваться, тая, словно от кислоты, но ничего такого не произошло. Существо не съело ее, а лишь обездвижило. Рыбина медленно сползала вниз внутри желе, вывалившись из него обратно воду и всплыла вверх брюхом. Раньше она была пестрой и красивой, с бирюзовыми кругляшками на хвосте и синими крапинками на плавниках, но сейчас посерела, потеряв все свои яркие цвета. Тело было не тронуто, но рыба была мертва и тянуло от нее мертвечиной.

— Ты съел ее жизнь! — в отчаянии закричал Дэвид.

Перед ногами расступились мальки, юркнув в стороны. Дэвид развернулся и принялся бежать. В воздухе послышался плеск и хлюпанье, брызги ударялись о кожу и стекали по лицу. Он действительно бежал, и бежал быстро, как это бывает наяву, а не во сне, когда ноги вязнут в тягучем мороке и не могут пошевелиться. Тень поплелась за ним, не отбрасывая тени, но догоняя своими отражениями. Она двигалась медленно, а Дэвид быстро, но все равно догоняла. Преследовала, плывя по пятам. То и дело Дэвид останавливался, боясь повернуться, чтобы оценить расстояние, на которое убежал. Хватало храбрости только взглянуть на воду. Отражения были черные, и в солнечных бликах прятались огненно-красные глаза. От воды стал сильнее подниматься пар. Он становился гуще и молочнее, и обрел странный запах. Запах табака! Пар тянулся столбом и извивался, как лоскуты порванного платья на ветру, еще мгновение, и он превратился в дым. Везде, везде этот дым… Дэвид закашлялся, чувствуя, как сжимается его горло.

Проснулся он с неистово колотящимся сердцем и поджатыми ноздрями. Доктор предупреждал, что такое возможно. Сердце колотилось и раньше, и было жутко во снах, но еще никогда начало таких снов не было светлым и приятным. Столько яркого солнца и тепла Дэвид никогда не видел и не чувствовал. Полет Миражей начал проникать в его сны. Что, если Миражи просочатся глубже и изгонят последнюю Тень из его снов? Было бы хорошо, просто замечательно.

«Но тогда ты, скорее всего, уже не проснешься», — тут же подумалось Дэвиду и изгнание Теней из его снов перестало воодушевлять.

— Доброе утро, — послышалось тихое с подоконника. — Солнце встало сорок минут назад. Ты долго спал. Я покушал.

— Солнце снова было сладким?

— Только в начале. Потом пришли облака и интенсивность излучения снизилась на тридцать процентов. Тогда оно стало кислым, как хруст талого льда.

Дэвид продрал глаза и встал. Город крыло солнце нового дня, спутники на орбите экранировали излучение, усиливая его троекратно. По стенам зданий стекало золото, искрясь глянцевыми бликами чешуи. Арсия встречала свой стотысячный рассвет, ну, или двухсоттысячный. Одно время мама считала рассветы Дэвиду, но, когда она умерла он сбился со счету, а потом и вовсе позабыл цифру. Теперь рассветы для него были просто рассветы. Пройдет каких-то шесть часов, и город снова погрузится во тьму.

— Солнце не может быть сладким, а хруст кислым, — Дэвид не знал, стоит ли расстраивать многогранник, но потом решил, что все-таки стоит. — Так и с ума сойти можно, если во вкусах путаться.

— Я не путаюсь, — в голосе разума послышалось недоумение. — Мне вкусно.

— Я говорю про себя, — Дэвид еще не знал, что собрался делать с маленьким разумом, но прежде всего ему бы хотелось его понимать. — У тебя скачаны программы соответствия физическому миру?

— Мне дали знания при рождении. И картинки. Много картинок. Я знаю, как текут водопады и плывут облака по небу. Знаю, как выглядит утка, и изнутри, и снаружи. И как я устроен тоже знаю. Наверное, мои внутренности чем-то похожи на человеческий мозг. Я иногда созерцаю их, когда мне грустно или одиноко.

Грустно или одиноко… Дэвид совсем не был уверен, что под этими словами кроются человеческие ощущения. И кроется что-либо вообще. Но иногда голос многогранника казался ему грустным, особенно тогда, в первый раз, когда он назвал его мамой. По крайней мере, Дэвиду хотелось в это верить. Иначе все было бы слишком сложно, и он перестал бы понимать многогранник, даже не начав.

Солнце заливало подоконник, открывая вид на Арсию с высоты пятнадцатого этажа. Тучи расступились. Небо выглядело чистым и спокойным. Вот бы показать его многограннику, подумал Дэвид, только не был уверен, что он сможет увидеть его. Подробные инструкции по эксплуатации дендровых ядер первого поколения Дэвид так и не нашел. Этому многограннику, наверняка, насчитывалось больше пятидесяти лет, и он был стар, как черепаха. Сколько же времени он провел во тьме? Дэвиду неловко было об этом спрашивать. Воспоминания об одиночестве могли быть неприятны разуму. К тому же, прошла неделя после нападения на «Бельтрес», и он в первый раз появился дома после госпиталя. Это было первое утро, которое они встречали вместе. Все остальное время многогранник находился в сознании и был один. Разум сказал, что он просыпался и кушал. Он верил, что Дэвид вернется, поэтому не засыпал и кушал столько, сколько позволяло ему неуловимое солнце Арсии.

— Сегодня мне нужно идти в штаб, — предупредил Дэвид, натягивая трусы. Он любил спать голым. Не потому, что чувствовал себя комфортнее, скорее, наоборот. В казармах выдавались шорты и футболки с колкими швами, которые мешали спать. На голом теле швов не было, и ничего не кололось, но иногда он замерзал во сне и при пробуждении у него горела кожа. Однако, без одежды он чувствовал себя свободным, особенно когда на него никто не смотрит. — Начальник сказал мне подойти к обеду, у них какое-то новое задание. Половина моих друзей погибло в «Бельтресе». Это не хорошо, особенно если придется знакомиться с новыми.

При воспоминании о погибших товарищах на Дэвида иногда накатывала грусть, но он предпочел умолчать об этом. Разговоров о грусти на сегодня было достаточно. Он собирался покушать вслед за многогранником и продолжить работу.

— Ты опять оставишь меня одного? — с грустью спросил многогранник. По крайней мере, Дэвиду так показалось.

— Работа — это ежедневное занятие. Так хочет мой начальник.

— Это тот не друг, который любит собрания?

— Угу.

— Он снова зовет тебя на собрание?

— Нет. А хотя… может, и да, — Дэвид не был уверен. — Наверное, будут новые знакомства, взамен старых. Старые мне больше нравились, новые мне трудно даются. Долго привыкать. — Дэвид подумал немного. — Хочешь, возьму тебя с собой?

— А можно? — многогранник начал переливаться множеством оттенков, и цвета его граней смешались.

Дэвид знал многогранник чуть больше недели, а виделись они и вовсе пару раз, но новым знакомством это уже нельзя было назвать. Он был маленьким и не стрелял лучше него, а еще не хвастался лишними пунктами, не подначивал его, не имел рта и точно не был способен перепить. Привыкать к такому товарищу было легче всего, особенно если он питается солнцем и ждет тебя. Он мог бы пронести его незаметно, скрыв от остальных. Только если многогранник будет молчать.

— Нельзя говорить при других. Разговаривать можно, только когда мы остаемся наедние, — Дэвид почти оделся, решив не застеливать жесткую аскетичную кровать — еще один признак свободы. — Магилак не любит, когда при нем говорят лишние слова. Тогда он сильно злится. А если он услышит тебя, то придет в ярость.

— Вам нельзя приводить друзей на собрания?

— Не помню, чтобы в правилах значился строгий запрет, если только на очень секретные. Но однажды Фландер притащил в штаб таксу, его мама уехала на море и оставила ему своего питомца. Ее зовут Сосиска. Магилак вышвырнул обоих и решил Фландера премии, — Дэвид улыбнулся. — Глупый Фландер. Человек с настоящими лишними пунктами так бы не поступил. Кстати, как тебя зовут?

— Не знаю.

— Нельзя не знать своего имени.

— Я «Анпейту девятнадцать-двадцать», этом мой серийный номер.

— Номер — не имя, и звучит некрасиво. Мне нужно к тебе как-то обращаться. Особенно если ты забудешься и все-таки заговоришь. Могу и прикрикнуть. Ты только не обижайся. Так надо.

— Хорошо, я не буду обижаться, — ответил Разум. — Ты подаришь мне новое имя?

— Чтобы подарить новое имя, нужное иметь старое, а у тебя его нет. Можно просто назвать, как при рождении. Я могу дать тебе какое-нибудь, или выбери сам. У меня не особо получается придумывать.

Пока многогранник притих, размышляя над своим новым именем, Дэвид почистил зубы и умылся. Он также надел разные носки и натер до блеска ботинки. Сегодня он встал на целых шесть минут и пятнадцать секунд раньше, и мог позволить себе подольше постоять на кухне и не о чем не думать. Потом настанет учтенное время и ему снова придется думать. Он поглощал белково-сбалансированный завтрак из бутылочки, заедая все кусочками вчерашней яичницы. В холодильнике еще валялись недельный виноград и один лимон. Единственное, по чему Дэвид действительно скучал — это казенная еда. Ее не нужно было готовить, и она была бесплатная. Временами даже вкусная.

Пусть многогранник немного повыбирает. Имя все-таки штука важная, оно дается навсегда. До самой смерти. Всяко, у него это получится лучше. Придумывать разное Дэвид не любил и не умел, он с точностью выполнял только приказы. Его так создали, и что-то другое ему было трудно освоить. Он даже свою маленькую квартирку, в которой и развернуться-то было негде оформил под нелюбимую казарму, потому что не знал, как иначе. Серые обои, фикус в углу, жесткая аскетичная кровать на одного человека с колючим коричневым одеялом и белые простыни, пахнущие дезинфекцией — все оставалось на своих местах. Парочка удобных стульев появилась совершенно неожиданно, и то потому, что Дэвид почувствовал в себе протест и непривычную тягу к комфорту.

Унылую картину скрашивали только искристые рассветы и яркие закаты, заливавшие всю комнату светом через огромное окно, почти в половину стены.

— Ты придумал? — спросил Дэвид, вынув лимон из холодильника. Он отрезал ему жопку, а потом еще один ломтик.

— Мне выбирать человеческое имя?

— Не думаю, ты все-таки не человек.

— Жаль, мне нравится имя Дэвид.

— Дэвид — это я. Выбери себе другое.

— Назови меня сам.

Дэвид задумался. Шесть минут пятнадцать секунд уже прошло и настала пора пораскинуть мозгами.

— У тебя много граней, может, назвать тебя по их числу? Какая у тебя форма?

— У меня форма усеченного икосаэдра.

Ну нет, это было уже слишком.

— Тогда я пас, — сдался Дэвид. — Я мог бы повторить за тобой, но знаю, что получится плохо. А произносить такое имя каждый раз, когда надо будет к тебе обращаться, совсем уж сложно. Был бы ты просто кубик, было бы намного проще.

— Кубик? Мне нравится.

— Тебе нравится это имя?

— Да. Оно такое… нежное. Как тропинка, протоптанная цыплячьими лапками.

Да-да, протоптанная тропинка… Дэвид разделил лимон на две части.

— Хорошо. Назову тебя Кубик, — облегченно выдохнул он. Хоть с этим разобрались. — Ты знаешь, что такое лимон?

— Цитрусовый фрукт, плод небольшого вечнозелёного дерева Citrus lemon. В спелом виде имеет желтый цвет, — ответил Кубик, переливаясь яркими цветами. «Он счастлив, потому что теперь у него есть имя», — подумал Дэвид, почему-то совсем не сомневаясь в этом. — У лимона иногда блестит шкурка и есть бугристости.

— Он для тебя опасен?

— Лимон имеет разнообразный состав, — ответил Кубик, нежась на солнышке. — Но совсем не опасен для меня. Мои системы может разрушить кислота, не имеющая органического состава, этиловый спирт в концентрации выше тридцати градусов, механическое…

— Хорошо, — перебил его Дэвид, время уже поджимало. Пора было выходить. — Я потом разберусь, что для тебя опасно. Главное, что для тебя не опасен лимон.

— А что такое?

Дэвид шлепнул кусочек лимона на поверхность Кубика и с интересом принялся ждать. Грани многогранника застыли в своих цветах, от кусочка, прикоснувшегося к потемневшей поверхности стали расползаться виртуальные трещины.

— Что это? — спросил Кубик.

— Ты можешь определить химический состав?

— Он весьма разнообразен, но я не могу определить все. У меня не хватает аналитических ресурсов.

— Главное, чтобы ты узнал лимонную кислоту. Ты узнал ее?

— Да, она есть в моем реестре. Анализ совпадает с ним.

— Вот… — довольно кивнул Дэвид, — Это и есть — кислое. А не хруст подтаявшего льда.

— П-правда? — запнулся Кубик, и голос его показался печальным.

А ведь у него может не быть нужных рецепторов, вдруг догадался Дэвид, Кубик мог распознать химический состав, но не почувствовать его на вкус. Что же теперь делать? Ему, наверное, было вкуснее пробовать свои фантазии, чем какую-то незнакомую химию, которую он не можешь даже почувствовать. Дэвида начала грызть совесть, но не настолько, чтобы оставить попыток обучать Кубика жизни. Генсолдат создавали хорошо понимающими физический мир, они ориентировались в нем как птица в небе. Так они были эффективны. Дэвид не против был поделиться своими знаниями, но сделают ли они маленький разум счастливым? Ему бы очень этого хотелось.

— Кубик, ты умеешь подключаться к общей сети? — спросил Дэвид, поняв, что почти ничего не знает об этом разуме.

— А зачем это мне?

— Я не смог найти инструкцию по твоей эксплуатации, может, у тебя это получится быстрее?

— У меня нет инструкции, я нелегальный продукт.

— Как это нелегальный? — удивился Дэвид, — Но торговец говорил, что тебя выпустили ограниченной серией.

— Да. Нелегальной.

Все оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Так можно и вовсе не разобраться.

— Этот полный лавочник… он даже твой серийный номер назвал, — разозлился Дэвид. — Он обманул меня.

— Он всегда это делает.

— Тогда тебе придется самому составить документ по твоей эксплуатации. Отметь самые важные моменты, — Дэвид вроде как отдал приказ, предполагая, что Кубик должен был выполнить его. — Выдели особыми пунктами пути твоего взаимодействия с окружающими предметами.

— Чтобы я узнал какие они невкусные? — в голосе Кубика почувствовалась обида.

Это точно была она — Дэвид ни за что бы не перепутал ни с чем. Он чувствовал обиду, когда мама запрещала есть ему сладкое и заменяла это на сытные, но неприятные белковые коктейли. Так было нужно — говорила она, это тебе полезно. Острая обида душила до слез, но он вырос сильным и таким здоровым, что не умер, когда Полет Миражей пришел забрать его жизнь. Со временем «полезно» стало синонимом «вкусно», а еще «приятно», и Дэвид вспоминал мать каждый раз, когда счищал с себя грязь в душе до красноты кожи, смывая с себя все плохие бактерии.

— Так нужно, — сказал Дэвид. — Это тебе полезно.

Кубик ничего не ответил. Еще долго будет дуться, но хотя бы будет молчать. Когда обижаешься, говоришь мало слов, а это как раз необходимо. Чтобы Магилак не устроил ему лишних сюрпризов.