NeuroSoul Том 1.

Глава 16. Отличия

На первый взгляд казалось, что он действительно был отличным парнем. Ни копыт, ни морды у Барри не оказалось, зато имелись две стальные кружки, валяющиеся рядом с половиной его ноги — этот паренек думал о случайных попутчиках даже путешествуя в одиночку. На голове у него торчала красная шапка с большим помпоном, сейчас сваленная набок, рядом примостился рюкзак со сковородой наружу, походным конденсатором и экстра-пресованной палаткой. Сам Барри выглядел неважно — лицо у него съели пустынные лисицы, глаза выглодали черви, над остальным чуточку раньше постарался Вильгельм. Барри лежал с распахнутой рубашкой, разрезанной футболкой и стащенными штанами, с удивительной точностью размеченный поварским ножом.

Когда Вильгельм пнул приятеля, пахнуть стало сильнее. Две змеи-песчанки выскочили из-под кучи синих кишок, хвосты с погремушками угрожающе загудели. Дэвид не успел отвернуться, его вырвало совсем неподалеку.

— Он свернул себе шею, когда я разворачивал свой пылеочеститель, — пожаловался Вильгельм, пробираясь среди скал. Две каменные возвышенности выскакивали в небо, скребя острыми пиками сухой воздух, отсюда уже виднелась красная полоска рассвета. Барри лежал между рыжим и желто-рыжим валуном, распластав в стороны вывернутые из суставов руки, как ноги у кузнечика. Голова у него тоже склонилась слишком резко. — Барри сказал, что здесь должна ловить связь. Я его не убивал, честно вам говорю. Я зафиксировал все на голограммы, так же взял химические пробы крови и мяса, доказывающее ненасильственную внезапную смерть. Мои поварские рецепторы позволяют проводить самые точные исследования. Надо же, связь действительно появилось. Какая удача.

— Отвратительный запах, — Андрей пытался удержать в себе съеденное, ведь пища питала его, они давно не ели, а впереди лежал длинный тяжелый путь. Только он привык, что его организм использует что-то менее развитое, чем существо себе подобное. Он не выдержал вслед за Дэвидом. Теперь у него тоже пустой желудок. — И когда тебе пришло в голову разрезать его на стейки, как фермерского быка?

— Когда я брал у него пробы. Мы встретились пару дней назад у Венцов Семирамиды и дальше отправились вместе. Я сразу заметил, какая хорошая у него форма. Особенно задние икроножные мышцы — они так оптимально сжимались и разжимались. У него должна была быть идеальная консистенция мяса, я постоянно хвалил его и Барри это нравилось. От него пахло очень изысканно, я бы даже сказал высокомолекулярно. Отчет, наверное, уже улетел. Нужно немного подождать?

Впервые в своей жизни Андрей почувствовал пользу от выкуривания пачки сигарет в день и надоедливого грибка на ногах. Наверняка, высокомолекулярно его мясо совсем не пахло.

— Ты убил его! — отерев в который раз рот, Дэвид сократил расстояние до Вильгельма и схватил его за шиворот плаща. Пряжка на стальной шее скрипнула и отлетела. Вильгельм вывалился из лун и звезд, звякнув металлом о камни.

— Не убивал! Не убивал! — закричал Вильгельм. — Я все зафиксировал! Он сам упал.

Дэвид порылся в браслете в поисках стоп-кода для дроидов. Архив департамента предоставил информацию быстро, но Дэвид на секунду замешкался. Стоп-слово обесточило бы дроида, и его нужно было срочно доставить в отделение. Это займет время, а из транспорта у них только байк Патрика. Байки дроидов без хозяев не работали. Они могли не успеть, и ядро Вильгельма умерло бы от истощения.

— Ты… ты разделал его на мясо, — выдохнул Дэвид как ребёнок, готовый заплакать. — Это не законно!

— Почему?

Дэвид не мог сказать, почему. По правде говоря, он не помнил закона, который бы запрещал разделывать дроидам на стейки уже умершего человека.

— Потому что ты накормил этим нас. А это точно не законно, — такой закон Дэвид помнил — нельзя есть себе подобных.

— Но ведь вы не знали. А значит, не виноваты.

— Но ты не сказал нам, значит, нарушил закон! — не унимался Дэвид.

— Какой?

Вильгельм сидел на пятой точке и испытывал страх. Это отражалось в его глазах. Дроид упер ладони в землю и скрипел камушками, перебирая их стальными пальцами, его стальное брюхо дрожало.

— Дэвид, отойдем на секунду, — Андрей положил ладонь на его плечо, слегка потянув на себя. Дэвид решил отложить ненадолго активацию кода. Пока не вспомнит закон, запрещающий умалчивать о том, что лежит на его тарелке.

Пока они с Андреем спускались, он нашел в архиве, что это закон потребителя. Но по нему полагался только штраф через суд и приостановление лицензии повара на полгода. Дезактивация ядра в таком случае не предусматривалась. Когда они окончательно спустились со скал, Дэвид уже совсем запутался и не находил подходящих аргументов.

— Оставь его в покое, Дэвид, — Андрей устало потер лоб. — Нам нужен его байк, мы не можем вернуться назад.

— Но он накормил нас.

— Тебе было не вкусно?

— Не смешно, — рассердился Дэвид. — Совсем не смешно! Я съел человека. Раньше я никогда этого не делал. Это отвратительно, и мне совсем не нравится. Зачем он так поступил?

— Потому что он дроид, — Андрей склонился ближе к Дэвиду и понизил голос, будто их мог кто-то услышать. — Они не стареют, не болеют и не умирают. Весь их страх — обесточивание ядра, которое, если постараться, может жить если не бесконечно, то очень, очень долго. У них нет понятия каннибализма, потому что они не состоят из мяса. Дроиды просто не понимают, почему это плохо. — Андрей взглянул на Дэвида странно: — А ты понимаешь?

Дэвид посмотрел на него удивленно: конечно он понимал. Какой человек не понимает этого? Он не мог сказать, почему нельзя есть друг друга, но чувствовал, как его все еще тошнит и как ему плохо от мысли, что Барри совсем недавно был еще живой, а сейчас находится в их желудках. Дэвид съел его и запил черемуховым соком. Кислота из нутра подступила к горлу.

— Это все неправда, — Дэвид продолжал сердиться. — Они лучше, чем мы. Лучше. Вильгельм просто какой-то сломанный. Его нужно доставить в департамент и починить. Дроиды знают, почему нельзя драться, и они могут представить, как нам может быть плохо и прожить наши жизни.

— Смоделировать?

— Нет, прожить! Они… они…

— Непредсказуемые?

— Они хотят полететь к звездам, — Дэвид вспоминал памятки о дроидах. — Мы все время деремся друг с другом и не летаем, а они полетят.

— И зачем это им?

— Потому что они оптимальные и функциональные. Они лучше, чем мы.

— Я бывал у Солнца, поверь, там нет ничего грандиозного, кроме ощущения собственной никчемности, — Андрею безумно захотелось вынуть пачку сигарет, спрятанную в кармане на груди, но он удержался. Он лишь бесцельно помял ладонью куртку. — Любая утопия разбивается о трехмерную реальность. Она исказила слишком много вещей, которые задумывались прекрасными.

— У них доброе сердце, — ответил Дэвид менее уверенно. Он не совсем понял, что Андрей имел ввиду, но следопыт говорил так спокойно и твердо, что он начал сомневаться в своих словах.

— Ты видел у них сердце? — удивился Андрей. — В его груди я заметил только замороженные сосиски из человечины. А в твоем Кубике и вовсе только мозг.

— Неправда. Кубик никогда бы так не поступил. Он знает, что такое хорошо и что такое плохо, — все доверие Дэвида как рукой сняло. — Это у вас нет сердца! Совсем. Вы чёрствый и…, и… — Дэвид точно знал, что хотел сказать. — …слепой. Вы не видите ничью боль. Даже свою.

— Твои озарения поражают меня все больше и больше, — усмехнулся Андрей, моргнув глазами, которыми теперь не видел ничего, кроме серого, белого и черного. — Не трогай Вильгельма. Сейчас он нам нужен — у него есть байк, который доставит нас к треугольнику «Магуро». Может, он и не заморачивается с выбором продуктов, зато готовить действительно умеет. Пойду спрошу Патрика, поделится ли он своим сухпайком.

Пыльно-рыжая спина Андрея не вызывала ничего, кроме раздражения. Он назвал его Кубик бессердечным. А между тем Кубик всегда желал Дэвиду сладкого солнечного утра и теплой ночи. Андрей не знал этого, потому что ему ничего никто не желал. Это он все от злости, потому что его никто не любит.

С каждым новым днем Дэвид переставал бояться дроидов и все больше и больше испытывал к ним симпатию. Может, Вильгельм и сломанный, но его Кубик не такой… Дэвид задумался. А какой он? Будь у него еще что-нибудь, кроме одной головы, у него, наверняка сердце стало еще добрее. Еще больше, чем сейчас. Надо сделать ему настоящее, а не воображаемое. Дэвид отошел подальше от лагеря, чтобы многогранник перестал бояться остальных и заговорил. Стопы болели от долгой ходьбы. Дэвид уже начал чувствовать усталость, ему даже показалось, что он хочет спать. Вот поговорит с Кубиком и обязательно заснет.

— Кубик, ты знаешь, что такое руки? — спросил Дэвид, хорошенько подумав, с чего начать.

— Я никого не слышу вокруг, мы одни? — спросил Кубик. Он не спал.

— Я далеко от всех ушел.

— Руки — верхняя конечность человека и некоторых иных животных, орган опорно-двигательного аппарата. Очень важная часть тела, помогающая осуществлять жизнедеятельность.

— Правильно, — Дэвид ответил бы проще, но и так было хорошо. Он подумал, о какой части тела еще спросить, и надо ли? Кубик очень умный малый. Наверняка, он знает все энциклопедии и помнит это все сразу. Дэвид так не мог. Накануне он вспоминал сколько минут жарить блинчики с одной стороны и ушел на работу голодным.

До острого слуха Дэвида донесся далекий птичий клич. Он задрал голову. Высоко в небе кружил сокол, распластав дымчатые крылья по закатному небу. Они почти сливались с воздухом и казалось, что сокол не кружил, а плыл, медленно и спокойно, словно дубовый лист на спокойном зеркале стоячего озера.

Дэвид больше ожидал увидеть падальщика, заметившего пахучего Барри, но это была благородная птица и она выслеживала прячущуюся добычу. По пути сюда Дэвид видел, как один из таких схватил змею-песчанку огромными когтями. Прямо на лету, совершенно не боясь чужаков. Это случилось в нескольких десятках метрах от них. Храбрая птица.

Почему Кубик обязательно должен иметь руки и человеческое сердце?

— Ты хотел бы стать соколом? — спросил Дэвид у Кубика, — Это благородная красивая птица, у нее большие крылья и она умеет летать. А еще у нее храброе сердце. Ты не боишься высоты?

— Я летаю иногда, — прошептал Кубик. — Это очень интересно и приятно.

— Это ведь не по-настоящему, — ответил Дэвид, снимая цепочку с Кубиком с шеи, — Когда ты летаешь во снах, не чувствуешь ветер.

— Чувствую.

— И видишь то, что внизу?

— Вижу. Там красиво.

Дэвид не был намерен останавливаться. Обычно он не любил доказывать, но сейчас ему в голову приходили мысли. Это потому что он тренировался думать.

— Это не настоящее, именно потому что красиво, — не унимался Дэвид. — Настоящее бывает и противным. Этот сокол видит Барри с неба и ему неприятно. Но он летает и смотрит на него, потому что это не выдумка.

— Моя выдумка настоящая, — тихо, неуверенно проговорил Кубик.

— Нужно попробовать, — Дэвид освободил Кубик от каркаса. — Хочешь немного полетать?

Кубик на мгновение задумался, но всего лишь на мгновение:

— Хочу.

Дэвид вытянул руку у себя над головой. Кубик чувствовал прикосновения его пальцев и представлял, что это крылья растут у него из боков. Легкие потоки ветра ударялись о гладкие грани, когда Дэвид начал катать Кубик по небу, как бумажные самолетики в своем детстве. Тогда он отпускал их из рук, чтобы они летели дальше, но сейчас так делать было нельзя. Кубик ударится о землю и может треснуть. Несколько метров вперед, пара замысловатых петель над головой, и Кубик издал какой-то странный звук. Удивление? Или восторг?

— Нравится? — спросил Дэвид.

— Когда я думаю, что ты меня отпустишь, испытываю странное чувство, — сказал Кубик, — Неприятное.

— Это страх.

— Страх не такой. Когда заканчивается солнце, в моих лесах появляются хищники, и они страшные. Я убегаю от них.

— Это настоящий страх, — ответил Дэвид, не опуская руки. — Тут высоко и ты боишься, что разобьёшься. Когда за тобой гонятся хищники, надо бояться именно так.

— Мой страх неправильный?

— Хищники когда-нибудь догоняли тебя?

На этот вопрос Кубик не ответил, только попросил:

— Я хочу лететь выше.

Дэвид подпрыгнул пару раз, но сразу понял, что это занятие бесполезное. Так будет выше совсем ненадолго, да и не высоко это вовсе. Были бы у него руки длинные, как у Патрика…

— После гона я сделаю тебе красивые крылья, чтобы ты смог летать высоко, — сказал Дэвид, опуская Кубик. — Или лапы, или руки. Как захочешь.

Кубик не мог считаться мыслящим существом, так говорил закон. Значит, и человекоподобное тело ему не полагалось. Дэвид не знал, какое ему подойдет. Кубик был хоть и добрым, но совсем непонятным для него. Иногда Дэвиду казалось, что Кубик сам не понимает, кто он и каким образом живет. Ему бы научиться жить как-то по-нормальному, в каком-то одном теле. Кубик сам должен выбрать, каком — так ему казалось.

— А лапы смогут носить меня по земле? — спросил Кубик. — Конечно, конечно будут… покажи.

Оглянувшись, Дэвид задумался сначала, как же это сделать. Потом встал на четвереньки, вернув каркас Кубика на место. Тот защитил стыки граней и включил легкую голограмму, защищающую Кубика от пыли. В нескольких метрах от них находилась дырка в земле, она очень походила на нору какой-нибудь крысы или тушканчика. Дэвид прополз туда на четвереньках и опустил в дырку Кубик. Тот заиграл гранями, считывая количество света вокруг и даже сделал небольшой анализ воздуха.

— Мне не нравится, — пожаловался он. — Тут темно и пахнет зверем. Кто-то шипит. Верни меня обратно в небо.

Наверное, это была все-таки не нора песчаника, догадался Дэвид и быстро вынул оттуда Кубик, пока из-под земли не выскочила какая-нибудь ядовитая змея. Он отошел подальше, задрав руку вверх, чтобы Кубик полетал еще немного, прежде чем он ляжет спать. Что-то он совсем устал.

— Ты сможешь выбрать кого захочешь, — сказал он Кубику, — Если бы ты смог увидеть, кто летает в небе…

Закаченные знания — это, безусловно, очень хорошо, только толку от этого никакого. Какой смысл знать, если не можешь притронуться к настоящему? Сам Дэвид предпочитать играть с твердыми игрушками, которые мог пощупать, никогда не воображал себе друзей и любил живых птиц. Кубик тоже полюбит, если увидит.

— Я могу.

— Правда?

— Да. У меня есть линзы. Правда, они требуют очень много энергии.

— Ты можешь посмотреть совсем недолго. Тот сокол еще охотится. Смотри, пока он не улетел.

В какой-то момент Дэвид заметил, что грани Кубика меняются — на них появляются небольшие щелки, а в них что-то движется. Будто ниточки складываются в одну пластинку, которая начинает блестеть. Это совсем не было похоже на глаза, и даже на линзы тоже не было похоже. Скорее, напоминало какую-то трещину в дереве, наполненную смолой. Какое-то время Кубик глядел трещиной в небо, и смола внутри него легонько подрагивала, блестя под напором алого заката. Тот уже залил весь горизонт. Кубик сомкнул грани очень быстро, став таким же, как прежде.

— Ну… как? — Дэвид почему-то испытал волнение.

— Это… красиво, — задумчиво ответил Кубик. — Не так, как у меня внутри. По-другому. Другая красота, как и другой страх.

— Тебе нравится?

— Я… я не знаю. Наверное, это правильная ментальная связь.

Дэвид не понял Кубика. Скорее всего, разум истратил так много энергии, что расспрашивать его сейчас бесполезно. Кубик слишком устал, прямо как он. И им всем нужно немножко отдохнуть. Дэвид направился к лагерю.

— Подумай, хочешь ли ты крылья, — Дэвид не знал, услышал ли его Кубик, прежде чем заснуть. Надо будет снять его с шеи и поставить на солнце, пока он будет спать.

Проходясь по стальному корпусу вакуумным очистителем, Вильгельм приглушил от удовольствия свечение синих глаз. Особенно ему нравилось, когда он освобождал от пыли правую подмышку. Пыль Лабиринта Ночи забивалась в хрупкие схемы, нарушая работу датчиков, да еще и неприятно терлась между нановолокон. Патрик заваривал в котелке лапшу и кусочки сублимированного мяса. Дэвид не припоминал, чтобы его тошнило, и чтобы он прервал свою трапезу тоже не заметил. В паре метрах от костра, спиной к огню уже спал Андрей. Патрик отдал ему какой-то коврик с бахромой по концам, рядом валялась пара оберток от зерновых батончиков и разорванный пакет прессованного сухпайка. Дэвиду есть давно расхотелось, он откажется, даже если ему кто-то предложит.

— Был бы у нас телепорт, мы за секунду, раз, и там, — Патрик подул на лапшу, держа в руках деревянную миску. Сверху, на бульон он положил пару сухариков и веточку укропа. — Жаль, что у нас нет телепорта. Дэвид, идем к нам. Будешь суп?

— Я лучше посплю, — устало ответил Дэвид, уместившись прямо на пыльной земле около костра, ровно в противоположной стороне от Андрея.

Огонь загораживал длинное следопытово тело, только сверху и снизу торчали ноги и голова. Дэвид попытался сосредоточиться на пламени. Он уже подал запрос в департамент на подтверждение его ДНК, сигнал отправился сразу же, как только они увидели Барри. Паренек был совершенно прав — на вышине действительно ловила связь. Жаль, что он так и не смог ею воспользоваться.

Дэвид снял с шеи Кубик и уместил рядом, прямо у головы. Когда окончательно взойдет солнце, разум должен будет встретить его раньше, чем остальные.

— От телепорта у меня сбиваются сигналы ядра, — пожаловался Вильгельм, вычесывая вакуумной щеткой по затылку. Он снова укутался в свой пыльный плащ и не снимал его даже во время чистки. — Темная материя расталкивает мои сигналы в стороны и у меня в глазах троится.

— Да откуда ты знаешь, что это она? — спросил Патрик и отпил из миски. Причмокнул и выдохнул от остроты. — Там всякого разного полно, наверное, просто что-то схлопнулось у тебя в голове, вот и троится.

— Нет, она точно расталкивает. Я так чувствую, — Вильгельм стряхнул со щетки пыль.

— Наверняка, это можно как-то объяснить. Что там доктора говорят?

— Что это все мне кажется. Квантовики заливают то же самое. Я спрашивал у «Маррет», когда мне выдавали лицензию на временное слияние с нейросетью. Ничего не нашел, кроме белых пятнен, — Вильгельм убавил мощность очестителя. — У каждой науки есть свой предел. Темная материя — самое слабое ее место. Одни гипотезы, которые через раз да работают. Увы, моей голове это никак не помогает.

— А сам-то ты как думаешь? Это что?

Вильгельм перестал чесать подмышки, вскочил на плоский валун рядом, театрально вскинув руку над головой:

— Магия! — вскричал он, легкий ветерок теребил плащ, луны и звезды на ткани трепыхались и тревожились. — Телепорты — таинственные порталы, которые активируются сакральными артефактами. Ученые пытаются скрыть это от нас, чтобы не посеять хаос и смуту на Марсе. — пафосно провозгласил Вильгельм, но потом почти сразу потерял весь задор, буднично спрыгнув с камня. — Пичкают нас своими расчётами и отговорками, а все неизведанное называют преимущественными вероятностями. Невозможно работать вслепую. Уверен, что они читают таинственные заклинания. Я даже знаю парочку из них.

Патрик рассмеялся, суп пошел у него носом:

— Откуда?

— «Маррет» сказала по секрету, когда физика у нее закончилась.

— Так она специально, чтобы ты отстал.

Вильгельм только фыркнул и начал читать заклинания, которые ему поведала «Маррет». Патрик слушал сначала, но потом сказал подождать чуть-чуть, достал флейту и начал подыгрывать дроиду. Тот сразу уловил ритм и принялся читать заклинания нараспев. Дэвид вяло ловил ухом слова, которых не знал. Они пелись на каком-то совсем незнакомом ему языке. На удивление дроид пел красивым, мелодичным голосом, и звуки летели над каменистой пустыней. Потом образы и мысли в голове начали плыть, смешиваясь с лицами, металлом и пылью. Пламя танцевало в глазах, поджигая алый закат. К тому времени, как Дэвид заснул, Вильгельм и Патрик спели уже с три, или даже пять куплетов. Но ткань бытия так и не порвалась, увлекая их в неизведанные пути. Воздух не колыхнулся, открывая перед изумленными лицами рваные белесые порталы, из которых вырывался молочный туман. Единственный мир, в который погрузился Дэвид был глубокий, усталый сон. Случалось, когда он засыпал такими снами, ему почти ничего не снилось. В этот раз Дэвиду повезло — он не погрузился во тьму, где танцуют тени в дыму. В пустоте, почти в ничто возникло лицо матери и ее большая теплая титька. Он усиленно тянулся к ней, чтобы обхватить вытянувшийся от частого кормления сосок губами и напиться жирного сладкого молока. Мама улыбалась ему, держа взрослого Дэвида, словно младенца на руках, а вокруг них летали хрупкие стальные бабочки.