Неправильный лекарь. Том 2

Глава 23

Утро было волнительным. Хоть я и был практически на сто процентов уверен в своих силах, но всё равно проснулся раньше будильника, прервав череду нелепых снов. Принял душ, побрился, привёл себя в порядок, оделся с иголочки. Времени до выхода ещё вагон. Чтобы его как-то скоротать, взял в руки ту самую уникальную книгу, благодаря которой я сегодня должен вернуть себе статус лекаря. Пролистал то, что уже читал раньше, повторил для себя и даже начал вчитываться в новую тему, когда в дверь тихонько постучали.

— Да, войдите! — сказал я, заложив в книгу закладку.

Странно, ещё все по идее должны спать. Дверь тихонько приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулся нос Виктора Сергеевича, потом ещё и глаз.

— Ого! — видимо он удивился моему внешнему виду, немного подумав вошёл. — И давно не спишь?

— С час примерно.

— Волнуешься? — улыбнулся дядя Витя и от его доброй улыбки мне стало намного теплее и спокойнее.

— Да понимаю, что причин особо нет, — сказал я и улыбнулся ему в ответ. — Но ничего не могу с собой поделать. Решил воспользоваться моментом, читаю.

— Ты береги эту книгу, Саш, — сказал он серьёзным тоном и немного грустно. — Теперь она твоя.

— Да вы что, дядь Вить, я не могу принять такой дар! — возразил я мотая головой. — Я её изучу и верну вам, она же дорога вам, как память. И к тому же вы говорили, что таких больше нет.

— В том-то и дело Саш, я отдаю тебе её при одном условии. Ты должен переработать её и переиздать. Этот труд не должен умереть в моём книжном шкафу.

— Я вас понял, дядь Вить, — ответил я, осознавая, насколько серьёзная ноша на меня ложится с этим драгоценным подарком. — Если честно, я задумывался над тем, чтобы взять из неё выдержку и сделать одну методичку для студентов, с более подробными объяснениями, вторую для уже практикующих лекарей, которые владеют навыком, но не знают об этой технике.

— Очень хорошая мысль, Саш, одобряю, — восторженно сказал дядя Витя и потрепал меня рукой по плечу. — Но и саму книгу всё равно переиздай. Пусть она живёт.

— Она будет жить, дядь Вить! — сказал я торжественно, словно произносил текст присяги. — И как минимум по одному экземпляру будет в каждой библиотеке каждого города Российской империи. Эта информация должна быть доступна всем.

— Правильно, Саша, но до этого придётся пробиться через такие тернии, которые тебе раньше и не снились.

— Прекрасно понимаю и осознаю, — твёрдо сказал я. — Я вам обещаю, что добьюсь своей цели, чего бы мне это ни стоило.

— Ты сильный парень, Саш, — сказал дядя Витя, внимательно глядя мне в глаза. — Я всегда это знал, далеко пойдёшь. А сейчас ты пойдёшь со мной на кухню, будем чай пить.

Ну вот так вот, от высокопарных пафосных речей резкий переход на тему пожрать. Ну а что делать? Жизненно.

Отец уже сидел за столом, мама и Катя присоединились к чаепитию через несколько минут. Отец был серьёзным, но точно не убитым, а готовым принимать важные решения. Катя ещё находилась в полусонном состоянии, хотя ей из дому надо уходить первой, чтобы не опоздать на занятия. Скорее всего чуть ли не до утра штудировала одну из пропущенных тем, чтобы сегодня избавиться от хвоста. Все остальные могли позволить себе позавтракать не торопясь. Жуя плюшку, я всё прокручивал наш разговор с дядей Витей. Тернии говоришь ждут? Это ещё очень мягко сказано. Самое время отращивать стальные эти, как их, ну вы поняли, нервы, конечно.

Каждый раз, входя в фойе больничного комплекса, принадлежащего Обухову, восхищаюсь роскошью, с которой здесь всё обустроено. Сам интерьер диктует завышенные цены на медицинские услуги. Впрочем, что говорить, у него работают лучшие и сильнейшие лекари во всём Санкт-Петербурге. Взять того же Захарьина с пулом его учеников, каждый их которых за минуту может сделать больше, чем я за час. Гааз тоже не сильно отстаёт, хоть у него немного другие методы, но дар тоже один из сильнейших. Исходя из этого, мне не совсем понятно, почему именно Обухов стал главным лекарем. Потому что князь? А может и за какие-то очень выдающиеся заслуги.

Где состоится заседание коллегии мы уже в курсе, повернули по коридору направо, дошли до холла и присели в кресла для ожидания напротив входной двери зала. Коллегия лекарей отличается особой пунктуальностью, без пяти девять трое в золотых мантиях и семь человек в серебряных гордо прошествовали по коридору и вошли в зал. После этого начали заходить и занимать свои места скопившиеся к этому времени сотрудники больницы. Через пару минут вызвали и нас, ровно в девять.

— Напомню собравшимся причину сегодняшнего заседания, — властно прозвучал сочный тенор Степана Митрофановича Обухова, председателя коллегии лекарей и владельца крупнейшего больничного комплекса в Санкт-Петербурге. — Месяц назад производился разбор летального случая в клинике Склифосовских, во время которого был установлен факт профнепригодности Александра Петровича Склифосовского, что явилось одной из причин трагедии, пусть и не главной. Александр Петрович был отстранён от работы и получил запрет на лекарское дело. Сегодня господин Склифосовский утверждает, что за столь короткий срок он смог вернуть дар и достаточно развить его для самостоятельной работы в качестве лекаря. Вместо длительного обсуждения вопроса, предлагаю перейти непосредственно к испытанию навыка, которое прояснит ситуацию и расставит точки над и.

Естественно, что никто не возражал, Захарьин смотрел на меня с нескрываемым злорадством, ожидая моего очередного провала. Во взгляде Гааза читалась только неприязнь. Впрочем, это его нормальное состояние, по-другому он смотрит только на начальство и это наверняка стоит ему немалых усилий.

Пока ожидали пациента, народ в зале начал тихонько разговаривать, а когда дверь распахнулась, и санитары ввезли каталку, снова наступила тишина. Пациента оставили точно в середине президиума, чтобы дядям в золотых мантиях всё хорошо было видно.

Я осмотрел мужчину, упавшего с лестницы в собственном доме из-за не отремонтированных своевременно перил. Рухнул месте с ними вниз почти с высоты этажа. Результат — открытый перелом обеих костей левого предплечья, в остальном очень повезло, на бедре, грудной клетке и голове гематомы и ссадины, переломов больше нет.

— Тошнота, рвота была? Сознание теряли? — спросил я. Надо исключить черепно-мозговую травму. Зрачки одинаковые, на свет реагируют, нистагма нет.

— Тошнит немного совсем, обморока не было, — пробормотал, кривясь от боли мужчина. — Зато криками своими всех домочадцев на уши поднял. Скорее всего и непечатными словами на жизнь жаловался.

— Ну, о последнем вы на исповеди расскажете, — улыбнулся я. Потом обратился к президиуму. — Мне нужен мастер души, без обезболивания мы получим травматический шок.

К такому повороту событий были готовы, с первого ряда встал мужчина в белом халате и молча встал у изголовья пациента, положив ему руки на виски. Через минуту пострадавший мирно засопел. Перед тем, как начать заниматься переломами, я бросил взгляд на членов коллегии. Захарьин даже не пытался скрыть предвкушения моего провала. Испытание в этот раз гораздо серьёзнее, чем в прошлый. Я теперь практически уверен, что это его старания. Чем, интересно, я успел ему так крепко насолить? Или просто такая предвзятость на пустом месте? Чую, будет он главным врагом на пути распространения моего метода. Ничего, Ярослав Антонович, сейчас я тебя разочарую.

Я приложил руку к месту перелома и в первую очередь остановил кровотечение. Оно хоть почти и затихло само, но лучше пусть не кровоточит совсем. На расслабленных мышцах несложно было поставить отломки соосно за счет просто физической силы. При этом приходилось контролировать, чтобы не повредить никаких мышц, сосудов, нервов. Немного пришлось повозиться, но результатом остался доволен.

Со стороны президиума коллегии периодически доносились странные звуки и шёпот, иногда тихий ехидный смех. Что, прикалываетесь там, господа присяжные заседатели? Да хрен с вами, мне главное результат. Сегодня я точно верну себе статус лекаря.

Восстановив соосность, я начал осторожно расставлять по местам мелкие отломки, чтобы кости сраслись максимально ровно. Завершив формирование костной мозоли на локтевой и лучевой костях, я понял, что без небольшого перерыва мне никак не обойтись. Не обращая внимания на возмущения Гааза и Захарьина, я закрыл глаза и погрузился в глубокую медитацию прямо стоя, стараясь усилием воли быстрее нагнать достаточное количество энергии в ядро, чтобы хватило на заживление раны. Краем уха слышал возмущённый протест Захарьина и настойчивую просьбу прервать испытание и выгнать меня на все четыре стороны. Остановил он своё нытьё только после того, как на него рыкнул Обухов, после чего наступила тишина.

Через пару минут я решил, что запаса вполне достаточно. Открыл глаза и вернул ладонь на место перелома. Тонкий пучок энергии неторопливо выискивал повреждённые мышцы, которых в предплечье очень много. Ещё пара минут понадобилась, чтобы зажила рана на коже. На всякий случай просканировал всё и, удовлетворённый результатом, отошёл от пациента.

— Готово, — сказал я, подняв взгляд на членов коллегии. В это момент меня немного качнуло, но я чуть шире поставил ноги и замер.

— Сейчас посмотрим, что у вас там готово, господин Склифосовский! — недовольно пробурчал Захарьин, резко встал с кресла и двинулся ко мне в обход стола.

Проверить он решил, да ради Бога! Пока он шёл, я начал медитировать, чтобы привести себя в норму. Ярослав Анатольевич приложил руку к месту перелома и почти сразу убрал. Судя по его лицу и играющим желваками на висках, результатом он остался недоволен. Естественно, он же был уверен, что я не справлюсь, а тут вон чего, всё в полном порядке.

— Ну что там, Ярослав Антонович? — поинтересовался Обухов.

— Этого не может быть, Степан Митрофанович! — нервно ответил мой проверяющий. — Я же точно видел в прошлый раз, что его дар иссяк практически до нуля, за месяц так восстановиться невозможно! Здесь явно использовали какие-то хитрости или запрещённые технологии с амулетами, что раздавал князь Баженов. Требую досмотра артефактором, который вы на этот раз по непонятным причинам решили отменить.

— Это вы сейчас предъявляете мне претензию, Ярослав Антонович? — спросил Обухов и в голосе прозвучала сталь.

— Никоим образом, Ваше Сиятельство, но я требую досмотра артефактором и повторить испытание.

— Артефактор его сейчас досмотрит, — всё тем же железным тоном сказал Обухов. — А искать другого пациента мы сейчас не будем.

Захарьин как-то странно ухмыльнулся, но промолчал. Ко мне подошёл всё тот же мужчина, что проверял в прошлый раз. Его рука остановилась на моей груди.

— Доставайте, — обыденным тоном сказал артефактор, словно покупал чебурек.

Я молча извлёк медальон, стянул цепочку через голову и протянул эксперту. Тот зажал его между ладонями и замер. Потом удивлённо хмыкнул и вернул обратно.

— Это защитный оберег, — так же спокойно сказал он, обернувшись в сторону президиума. — Старая вещица, уникальная.

— Усиления магии он не даёт? Вы уверены? — раздраженно спросил Захарьин.

— Абсолютно, — ответил артефактор и уже собирался пойти сесть на место.

— Проверяйте дальше! — резко приказал Ярослав Антонович.

Мужчина покачал головой, вздохнул и продолжил сканировать меня ладонями, проводя их в нескольких сантиметрах от моей одежды.

— Больше ничего нет, он чист! — сказал эксперт и уверенно пошёл к своему месту, не собираясь реагировать ни на чьи требования. Он свою работу сделал, а вы отвалите.

— Ваше Сиятельство, — не угоманивался Захарьин, обратившись к Обухову. — Я требую продолжение испытания, пусть господин Склифосовский покажет на что способен без этого сомнительного на мой взгляд амулета.

— Вам же сказал специалист, что этот медальон усиливающим действием не обладает, — похоже Степан Митрофанович уже устал от своего неугомонного подчиненного. — И я уже сказал, другого пациента мы сейчас искать не будем, считаю испытание завершенным.

— Я протестую, Ваше Сиятельство, — резко ответил Захарьин.

На мой взгляд он уже ломает рамки, но это было ещё не всё. Он кивнул мастеру души, чтобы тот вновь отключил пациента, расстегнул халат и откуда-то достал кинжал, которым полоснул бедолагу всё по той же многострадальной руке. Не, ну я конечно понимаю, что этой раны скоро не будет, и даже если бы я с ней не справился, то он сам всё сделает, но на мой взгляд это уже конкретный перебор. По первым рядам среди тех, кто это увидел, пронёсся недовольный ропот. Обухов выпучил глаза и встал.

— Вы в своём уме, Ярослав Антонович? — прогремел его голос над затихшим залом.

— Не извольте переживать, Степан Митрофанович, — спокойно ответил Захарьин. Возможно он даже не понял, что зашёл слишком далеко в своём упорстве и неприятии. — Рана сейчас заживёт, и пациент ничего не узнает. Склифосовский, приступайте. А медальон отдайте мне, я верну его вам позже.

Я прошёл молча мимо него, как мимо мебели и отдал медальон отцу. Не хватало ещё, чтобы его касались руки этого садиста. Потом вернулся к пациенту и положил руку на рану. Была пересечена одна подкожная вена, это в принципе не страшно, есть много обходных путей, но кровотечение надо остановить, что я первым делом и осуществил. Частично пострадали пара сгибателей, их я сращивал отдельно каждый. Потом уже подкожная клетчатка и кожа. Захарьин с интересом смотрел за моими действиями, хотя на что там смотреть не совсем понятно, всё закрыто ладонью. Во время последнего процесса он положил свою руку поверх моей. Через несколько секунд он отдёрнул руку и поднял за запястье мою. Рана уже почти зажила, оставалось совсем немного.

— А что это вы сейчас делаете, Александр Петрович? — ехидно спросил он, глядя на меня через узкий прищур. — Это как вообще называется? Обмануть нас хотите?

— Ярослав Антонович, сядьте на своё место и не мешайте Склифосовскому исправить плоды вашей глупости! — рявкнул Обухов так, что даже мой истязатель вздрогнул, наверно начинает доходить.

— Но Степан Митрофанович, — Захарьин бросил мою руку, словно по ней ползло стадо опарышей. — Но это чистой воды мошенничество! У него дар совсем слабый и он сращивает ткани, как первоклассник.

— Вы сомневались, сдаст он или нет, — продолжал Обухов, — он сдал. Дайте ему шанс завершить испытание, и мы со спокойной совестью отпустим пациента, который перед вами ни в чём не виноват.

— Степан Митрофанович, — не унимался Захарьин.

— Разговор закончен! — грянул голос босса. — Сядьте на место, пока это не перешло на другой уровень!

Видимо у Ярослава Антоновича всё-таки есть инстинкт самосохранения и он наконец сработал. Больше не произнеся ни слова, он ровным шагом направился к своему креслу, а я приступил к окончательному этапу заживления раны, нанесённой тем, кто должен их лечить. Через минуту остался тонкий едва заметный рубец там, где совсем недавно красовалась сделанная зазнавшимся капризным лекарем резаная рана.

— Будите пациента и увозите, — скомандовал Обухов, когда я закончил. Потом встал с кресла и провозгласил так, чтобы слышали все, хотя сейчас это было несложно, зал притих, как мыши в амбаре при появлении кота. — Торжественно заявляю, что Склифосовский Александр Петрович прошёл испытания и получает допуск к работе лекарем. Все ограничения, наложенные на его самостоятельную деятельность, снимаются. В подтверждение моих слов испытуемому будет выдан соответствующий документ, подтверждающий решение коллегии лекарей Санкт-Петербурга и губернии. На этом заседание коллегии прошу считать закрытым, все свободны.

Я был уверен, что всё закончится именно так, но всё равно от радости дыхание участилось и чаще забилось сердечко. Теперь я смогу работать в кабинете один, ни от кого не зависеть и усиленно прокачивать свой дар, расширять возможности. Захарьин, выходя из-за стола президиума, прожёг меня таким ненавидящим взглядом, что у меня чуть волосы дымиться не начали. Похоже, он меня в покое не оставит. Он почувствовал. каким образом я заживлял рану и ему это очень не понравилось. Единственный способ не попасть под его секиру — заручиться поддержкой того, против кого он не пойдёт. Надо попасть на аудиенцию к Обухову и толкнуть ему эту идею по несению просвещения в массы с новым методом лечения. Если уж и он решит опустить на меня свою секиру, тогда дело плохо, но есть и шанс на успех.

— Предлагаю сегодня это отметить в семейном кругу, — сказал довольный отец, когда мы уже выходили из клиники.

— Но сначала надо хорошо поработать, — добавил я, — чтобы было на что отмечать.

— А я пока съезжу к нашей усадьбе, — сказала мама, — посмотрю как там дела и сколько им ещё осталось.

На улице стояла чудесная погода, небольшой минус и тонкий слой снега уже создавали впечатление начавшейся зимы. Небо как никогда чистое, голубое, солнышко светит бодро, даже чувствуется тепло. Отец вызвал такси к началу Литейного моста, а это расстояние решили пройти пешком. Десять минут на свежем воздухе после всего пережитого точно не повредит.